Готье кивнул дочери, а та не скрыла довольную улыбку.
— Вы простите моё любопытство, но… Пропажу Лани в лесу будет тяжело скрывать. Если бы она могла или хотела вернуться, вероятно, уже бы сделала это.
Герцог де Шатрон доброжелательно, пусть и сдержанно улыбнулся.
— Спросите меня после возвращения, маркиз. Если ваше лицо — раскрытая книга, я боюсь представить, что смогут прочитать в ваших мыслях.
Глава 9. Восходящий росток
«Я хочу стать фрейлиной Её Высочества!»
Утро для Констанции началось рано, стоило первым солнечным лучам окрасить гребень ворот в золотистый отлив. Высокие двери отворились, и в залу тихо вошла служанка. Её мягкая обувь скользила по паркету. Незамеченная никем, женщина прошмыгнула мимо барельефов. Вот дамы сидят с маленькими чашками на блюдцах, перед ними разложены фрукты, а позади — прекрасный сад с ухоженным прудом. Солнечные блики играли в мягкой листве, а волосы дам были спрятаны под накидками. Следующая композиция была такой же утренне-свежей: девушки сидели в лодках, в руках одной из них букет цветов, а позади — беседка с колоннами, увитыми цветочными лозами. Но служанка даже не подняла чепец, чтобы взглянуть на старые рисунки, как нельзя лучше подходщие для оплота благочестивых дочерей знатных родов. Она прошла мимо двух кроватей, где тихо посапывали девушки, прямиком к Констанции.
— Ваша Светлость, — шёпотом произнесла служанка, разглаживая на руке ткань принесённого платья. — Ваша Светлость, пора.
Пусть голос был тихим, вкрадчивым, он всё же заставил Констанцию вскочить на кровати и широко раскрыть глаза. Всё ещё Лудье. Всего лишь служанка. Мадемуазель де Шатрон незаметно выдохнула. Вот и настал новый день.
Для фрейлины каждый час казался нанизанным на тонкую леску времени бусинами церемоний. Констанция надела домашние туфли и прошла в противоположный конец залы, за расписные ширмы, отделяющие спальную зону от места приёма гостей. И там же стояли табуреты с сиденьями из плюша. На туалетном столике покоился таз с ледяной ароматной водой, а рядом чистые полотенца. Пока она умывалась, служанка расплетала косу Констанции и сооружала из волос сложное нагромождение плетений и лент — фонтаж. Передние локоны были подняты наверх, а задние распущены. Небесно-голубое платье для выхода в свет с кружевным воротом уступало свои владения гагатовому занавесу волос на лопатках.
И лишь когда утренний туалет был завершён, преисполненная достоинством великая герцогиня де Шатрон, первая камер-фрейлина, с высоко поднятой головой вышла в длинный коридор в сопровождении служанки.
— Начинайте пробуждение фрейлин, — тихо проговорила Констанция, и женщина, отвесив реверанс, отправилась обратно в комнату.
Оставшись наедине с молчаливыми портретами видных мужей истории искусства, снисходительно улыбающихся из своих рамок, мадемуазель де Шатрон подтянула к себе шёлковую ленту, привязанную к небольшой связке ключей, что пряталась под платьем на шее. Совсем скоро здесь будут собираться люди: посетители, слуги, фрейлины, друзья. Но пока можно было насладиться тишиной. Замок щёлкнул, и первая камер-фрейлина юркнула в комнату, закрывая за собой двери, едва успевшие разомкнуть свои деревянные уста.
Безмолвный будуар встретил Констанцию, той пришлось миновать его и отправиться к опочивальне. Несмотря на раннее утро, Эмилии не было в постели, да и шторы были раскрыты. Шёлковая ночная рубашка принцессы не доходила до щиколоток и открывала босые ступни самозванки. Завидев, что дверь открылась, девица вздрогнула и что-то спрятала за спину, словно воришка, пойманный с поличным. Веснушчатое лицо вытянулось в испуге, но следом пришла кривая нелепая улыбка.
— А, это вы, — она сделала шаг назад.
— Доброе утро, Ваше Высочество, — фрейлина присела в реверансе, начиная игру. — Как вам спалось?
Мягкие слова, тихий голос, вкрадчивый взгляд. Констанция медленно обходила Эмилию кругом, стараясь рассмотреть, что же она прячет. Может быть, это позолоченный канделябр? Ожерелье из сапфиров, сделанное по образу древней пекторали? Бусины настоящего жемчуга? Но самозванка старательно поворачивалась, скрывая от любопытного взгляда предмет. Значит, действительно прятала!
— Ваше Высочество, — Констанция замерла и протянула к Эмилии руки ладонями вверх. — Вам нужно готовиться к пробуждению. Маска из сока лимона не помогла?
У принцессы Аделаиды не было веснушек, да и прочие дамы при дворе их пытались всячески скрыть. Делали маски на основе сока лимона, втирали её в кожу, надеясь, что она выбелит задорные рыжие пятна, ставили компрессы из кислого молока или молочной сыворотки. Но для Эмилии самое быстрое и действенное средство в качестве дополнения к маскам стала пудра.
Девица Фурнье не умела читать. Книги давались ей нелегко, как и понимание красоты слова. И, к сожалению, читать между строк она тоже не научилась. Хлёсткий намёк прошёл мимо, но напоминание про пробуждение не позволило впасть в ступор.
— Вы…
— Ты. Я ваша фрейлина.
— Ты мне не поможешь? Я не знаю, куда…
Вопрос повис в воздухе, Эмилия покраснела и выудила из-за спины ночной горшок. Она отвела взгляд, стараясь не смотреть в лицо герцогине, воспитанной во дворце. Уж опорожнять ночной горшок мадемуазель Анриетты девица Фурнье не считала зазорным. Не стоило приличным девушкам по ночам выходить из дома, а служанки уж утром всё приберут, и помоют, и на место вернут. На худой конец, можно было вылить из окна содержимое. Но под спальней принцессы располагалась длинная веранда. Куда деваться? Эмилия с ужасом представила себя в платье Её Высочества с ночным горшком наперевес, идущей к выходу через абсолютно весь двор. И руки её охватила мелкая дрожь. Кажется, не так мадам Аделаида должна выглядеть перед подданными, верно?
— Оставьте под кроватью.
Когда Эмилия повиновалась, она всё ещё старалась не смотреть на рассудительную Констанцию. В голосе фрейлины не было отвращения, презрения к девице в столь уязвлённом положении. Пугливая куропатка в лесу, полном диких лисиц. И герцогиня де Шатрон должна оберегать её пёрышки. Девушка подошла ближе и взяла Эмилию за руки, призывая взглянуть в её голубые глаза. Лёгкая ободряющая улыбка появилась на устах.
— Вы здесь — принцесса. Наша обязанность как фрейлин — быть вашей опорой, подмогой, быть вашими подругами и защитниками. Для нас всё имеет большое значение, в том числе — ваше здоровье. А как мы будем за ним следить, если вы сами будете опорожнять горшок?
Она разжёвывала прописные истины, каждое слово выдерживала в нужной интонации, и Эмилия не могла ничего ответить. Сердцем она понимала неправильность этого положения, всё перевернулось с ног на голову, хоть в священном писании сказано о том, что нельзя прыгать выше головы: должен быть и король, и крестьянин, и конюх, но лишь кивнула. Она отправилась в смежную комнату, через которую и прошла Констанция, — будуар. Тяжёлые драпированные занавески были закрыты, но через щёлочку проникал мягкий свет, позволяя глазам, привыкшим к полумраку, различать силуэты предметов. Эмилия села на пуф и стала наносить белила на лицо, сильно растушевывая, чтобы не стать похожей на призрака… А ведь с её осунувшимся лицом это было несложно.
— Плохо спалось? — участливо поинтересовалась Констанция, помогая нанести белила на обратную сторону шеи.
— Не могла сомкнуть глаз. Казалось, что я лечу на облаке, — она зевнула, не прикрывая рот ладонью. И следом продолжила ещё тише, почти шёпотом. Доверительно. — Но я загадала, чтобы ко мне во сне пришёл жених…
Заговоры и суеверия — их герцогиня де Шатрон отрицала. В них не было ни божественного чуда, ни научного прорыва. Каждое поверие шло из надежды и баловства, но, чтобы показаться вежливой и достичь сердца самозванки заботой, первая камер-фрейлина ответила иначе, чем хотела:
— И пришёл?
— Мне приснилось, как два пса рвали украденную скатерть. А там моя вышивка, я приданое собирала! Ох, и разозлилась я! Взяла тряпку и, ну их, гонять по всему двору, — девица надула обиженно губы, растирая белила на щеках. — До чего же некрасиво!
Ответом служило неразборчивое сосредоточенное мычание со спины. Вряд ли Констанция понимала всю трагедию неудачного заговора на жениха. Сама, небось, первая мадемуазель во дворце! После принцессы, конечно. Куда ни плюй, в кавалера попадёшь, пусть и не в самую выгодную партию. Но выбора гораздо больше, чем у дочери кухонной девки. От тонких запястий мадемуазель де Шатрон шёл аромат роз, а не хлева и свежего молока.
— Теперь ложитесь в постель, Ваша Светлость.
И пока Эмилия выполняла мягкий приказ, фрейлина в освещённой спальне придирчиво осматривала кожу самозванки. По лицу Фурнье было видно, что она хотела что-то спросить, постоянно кидала на герцогиню нерешительный взгляд, но покорно шла к постели, чтобы забраться под одеяло. И лишь когда это было сделано, фрейлина едва заметно кивнула, прикрыв глаза. Дальше дело за малым, спальня вновь погрузилась во мрак, а герцогиня направилась к большим белоснежным дверям с позолоченными ручками в будуаре. Лёгкое касание о металл, и двери распахнулись.
— Её Высочество проснулась, — гордо и даже чопорно произнесла она.
Её громкий голос, подхватываемый интересной акустикой коридора, убегал всё дальше от будуара, стремглав нёсся через кабинеты и по лестнице дворца. Эмилия натянула одеяло к подбородку, не понимая, стоит ей сейчас выбираться или нет. И тут из будуара начала выходить стайка уже знакомых ей фрейлин в сопровождении служанок в простых коричневых платьях и чепцах. Многие несли что-то в руках: ткани, туфли, украшения, каркас для платья, таз, кувшины. Когда члены процессии занимали своё место в спальне, они приседали в реверансе.
«Нас раскрыли! — возникла ужасающая мысль в голове самозванки, пальцы на ногах заледенели от ужаса. — Это сговор! Они пришли… С одеждой? Будут насмехаться? Я сейчас вскочу и… Буду кричать, что они ошибаются!»
Мадемуазель Жаклин с высокой причёской, словно пыталась казаться выше, чем была, направилась к окнам, чтобы одёрнуть шторы, вновь впуская свет. Мягкий свет окрасил спальню в золото, искажая цвета, смешиваясь с ними, очищая от оттенков полумрака.
Рядом с кроватью появилась служанка, держащая перед собой таз. Эмилия взглянула на неё, но лицо казалось непроницаемым. Блуждая по гостям самозванка искала герцогиню де Шатрон. Она стояла у открытой двери в будуар и едва заметно вытянула кисти рук с растопыренными пальцами перед собой. Жест ничего не значил, и с сомнением девица Фурнье, подняв подбородок, повторила его. Таз придвинули поближе ей под руки. Приблизилась мадемуазель Дайон Брэттфорд в нежно лиловом платье с оборками. Служанка подошла и почтительно с полупоклоном вручила ей графин. Алая жидкость плескалась внутри, а пахло от неё разбавленным вином. Но напиток разлился самозванке на руки, омывая их, окутывая мягким розовым оттенком и терпким запахом. Когда графин опустел, мадемуазель Дайон вернула его служанке, а у другого плеча уже стояла ещё одна женщина в чепчике, протягивая следующий графин. В этот раз на нём была фарфоровая крышка с прорезанными дырочками и белой голубкой в виде ручки на вершине. Дайон всё с той же лёгкой сосредоточенной улыбкой стала лить воду, пахнущую мандарином и ромашкой. Время от времени на кожу опадал белый вытянутый лепесток, но тут же исчезал, попадая в таз к вину.
Эмилия не предпринимала попыток заговорить, она принимала странное мытьё рук как данность. Странный ритуал, без которого, вероятно, королевство развалится. Молчание затягивалось. Было слышно, как шаркают ногами лакеи в коридоре, как заливается свистом за окном птичка, как флаг аплодирует на внешней стене дворца маленькой певице. Хотелось поговорить, лишь бы сбежать от тишины, открыть окно, но… Стоило мадемуазель Дайон отойти, окончив утренние умывания рук Её Высочества, как Эмилия словно бы уловила тихий щелчок. Барабан с множеством прорезей закончил крутиться, заставляя крохотные металлические язычки звучать кристальным голосом, но именно это привело фигурки диковинной шкатулки в движение. Комната оживилась. Мадемуазель Констанция же взяла у служанки ткань и сделала пару шагов к постели.
— Ваше Высочество, вы давно не посещали дворец, — первая камер-фрейлина улыбнулась, ловко превращая траурное омовение в всего лишь утреннее умывание. — Мы взяли на себя смелость не приглашать никого в ваш будуар на первое время, чтобы вы окрепли в родных стенах. Но днём вас будут ожидать просители из народа. Вы покажете, что вернулись в добром здравии, это успокоит ваших подданных. Жаклин?
Мадемуазель Монускье оживилась, она гордо задрала нос и жестом показала служанке, держащей в руках тёмно-синюю ткань, из которой проявлялись серебристые вышитые звёзды. У другой женщины она взяла бежевую нижнюю юбку и присела, растягивая края. Взгляд Эмилии вернулся на мгновение к Констанции, а та кивнула, чтобы самозванка встала в образовавшийся тканевый круг.
— Это событие, — мурлыкала гардеробмейсерша, поднимая самую нижнюю юбку поверх нательной рубахи к талии, — будет свидетельствовать о вашем моральном и физическом благополучии, Ваше Высочество. Ваше платье…
За юбкой-секретницей последовали другие — вторая, третья. И каждую чуть приподнимали, закрепляли с боков, чтобы водопад кружевной ткани каскадом ниспадал к полу. От всё новых слоёв одежды становилось труднее дышать, а фрейлины столь быстро сменяли себя, что Эмилия чувствовала лёгкое головокружение. Тряпичная кукла, которую снова и снова наряжали в лоскуты, оставшиеся от материнского рукоделия.
— Ваше платье как нельзя лучше подходит для принятия просителей: в меру сдержанное, не простое, но и не излишне броское. Оно подчёркивает благородство, но не выпячивает его.
Вопреки ожиданию, платье ей протянули из голубой лёгкой ткани, где верх ничего из себя не представлял, а низ был обшит паутинкой белого кружевного тумана. Кто-то потянул волосы, конструируя странное безобразие на голове, кто-то вставлял серёжки в уши или надевал колье на шею. Девушки были при деле. И только Эмилия хотела уже пойти, вырваться из заботливых рук, как Жаклин Москурье недовольно нахмурилась, так что её бархатная мушка у губ слегка сползла на бок. Гардеробмейстерша отвечала не только за комнату принцессы, но и за её внешний вид: платья и украшения. Эмилия не думала о том, что у фрейлин должны быть свои обязанности внутри титула, а Констанция не могла взять в толк, почему именно Жаклин получила такую честь следить за нарядами. Но младшая из дам шустро перекрыла принцессе путь к отступлению, когда та уже направилась в будуар.
— Позвольте, вы не надели своё платье, — она была вежлива, даже склонила голову, только в голосе слышались нотки беспокойства. Ей не хотелось, чтобы образ был незавершённым.
И ведь действительно, поверх всего нагромождения тканей, что называлось приличным женским костюмом, было надето на манер халата ещё одно — тёмно-синее, бархатное с пышными рукавами до локтей. Но самое главное в нём был не вырез, открывающий юбку предыдущего платья, даже не чудесная вышивка. Для дворца особое значение заключалось в хвосте. Длинный полукруглый шлейф порядком двух метров тянулся по паркету, собирая пыль и грязь с туфель придворных.
