– Несправедливо будет, если за него придется расплачиваться всему нашему семейству. Что бы там с тобой не произошло в лесу – это твой грех и только твой. Неси его сама, безропотно и тихо, не перекладывая на наши спины.
-Не слишком ли ты строга к ней, Алинор?.. – попытался было вступиться за Эммелин Джассоп Госберт, но жена одарила и его строгим взглядом.
-Доброе имя семьи важнее всего, - сказала она. – Нам предстоит передать его детям и внукам. Если в Эммелин есть хоть капля благодарности и стыда – она согласится, что я права, и никогда никому не скажет более о своем проклятии. Ее долг – сделать все, чтобы никто больше не пострадал по ее вине, и о помощи в этом деле она просить кого-либо не вправе. Отныне в этом доме запрещено говорить о колдовстве, магии и прочих дурных приметах!..
Эмме, помедлив, кивнула, соглашаясь с теткой. Притихшие Джослин и Мейлин робко произнесли по очереди: «Как скажете, матушка». То же самое сделали и Потрик с Лансом, ну а самого Джассопа Госберта, казалось, никто даже не спрашивал – уж слишком он был мягкосердечен, чтобы вершить семейный суд.
-А теперь живо отправляйтесь по своим делам, - приказала тетка Алинор, понемногу становясь похожей на себя прежнюю, - да так, как будто и не было никакого разговора!.. На улице что-то ветер разыгрался, скоро стемнеет… Дел на кухне невпроворот!..
Джослин с Мейлин, утирая красные носы, сбежали первыми – никогда еще они не получали столь суровой отповеди от матушки и хотели побыстрее забыть обо всем за веселой болтовней с подругами, - у близнецов нашлось какое-то дело при конюшне; за ними пошел и погрустневший дядюшка Джассоп. Эмме некоторое время сидела за столом одна – тетка всем своим видом показывала, что считает, будто племяннице нужно как следует обдумать свое поведение, - а затем подошла к окну, чтобы бездумно посмотреть на усиливающуюся метель – ей хотелось заплакать от несправедливой обиды, но слез не было.
Вновь в ее голове зазвучал тихий голос Иво: «…Придворные моего отца… не упускают случая промчаться по околицам поселений во время бурь и вьюг…». И когда от особо сильного порыва оконная рама дрогнула с глухим, протяжным стоном – Эмме отпрянула назад. «Лучше не смотреть! – мелькнула у нее мысль. – Вдруг они почуют и…». Но, захваченная врасплох какой-то новой для себя мыслью она замерла, нахмурившись.
Затем, не переставая хмуриться, она вышла из комнаты, на ходу кое-как накидывая на плечи шаль. Никем не замеченная, она дошла до входной двери, и, еще мгновение поколебавшись, открыла дверь, за которой выл ветер. Тетушке Алинор, разумеется, в голову не могло прийти, что племянница вновь решит без спроса уйти из дому – в такую-то непогоду! – поэтому никто не остановил Эммелин и не спросил, куда это она собралась.
Она и сама до последнего не была уверена, как именно следует поступить, но ноги сами несли ее к лесу по едва заметной тропинке, вьющейся средь заснеженных полей. Колкий снег бил в лицо, порывы ветра заставляли сгибаться и кутаться в шаль – и насколько Эмме могла судить, именно в такую погоду встретить придворных лесного короля было проще всего. Ветер, густой снег, надвигающиеся сумерки – наверняка им было по нраву то, что пугало людей и заставляло их покрепче запирать двери и ставни!..
«…Но разве я должна опасаться встречи с нелюдями, если самые близкие люди обошлись со мной так холодно и бездушно?! – на бегу думала Эммелин, щурясь, чтобы разглядеть сквозь метель темную полосу леса. – Иво не показывался мне, пока я послушно боялась каждого шороха по его совету и пряталась за юбки сестер. Но, оказалось, не так уж добр ко мне мир людей, чтобы я жила одним только страхом его потерять… Что ж, теперь я не буду больше выказывать испуг перед его народом, перед опасностью, перед чем угодно! Никогда! Что бы ни случилось! Пусть видит, что я готова рискнуть ради того, чтобы встретиться с ним. И не стану ждать целый год, чтобы прийти к камню на опушку!.. Вот он, вот камень!..»
-Видишь, принц Иво?! – закричала она, задыхаясь и хрипя. – Я ничего больше не боюсь!.. И хочу видеть тебя снова! Покажись мне!!! Я твоя невеста, хочешь ты того или нет!..
С карканьем разлетелись вороны, прячущиеся в ветвях старых деревьев от ветра и снега, а метель взвыла стократ злее, сбивая Эмме с ног ледяными волнами. Но она продолжала кричать, давясь снегом и ледяным воздухом:
-Я требую встречи, принц Иво Воронья Лапка! Я хочу тебя видеть!..
…И увидела, как за пеленой снега, среди черных стволов деревьев дрогнула, делая шаг вперед, маленькая - не выше ее самой, - тень.
Все началось с того, что некая девушка, заслышав за окнами вой, вопли и стоны, не удержалась от соблазна хоть одним глазком посмотреть на шету. Зачем только она не послушалась совета родителей и вышла на улицу!..
«Шета», швейцарская народная сказка
И в тот самый раз, и много раз спустя после первого свидания у камня Иво с тревогой говорил Эммелин:
-Ты поступаешь безрассудно. На твой зов могу прийти не я, а кто-то из моих сородичей. Ночи длинны, метель громко воет и людям уже не под силу добраться даже до соседней деревни. Ваше племя жмется к очагам, а мое – выходит на охоту.
Но Эммелин, однажды ответив, что ничего не боится, после лишь упрямо смотрела на него исподлобья и качала головой, показывая, что не отступится. Каждую неделю - а то и чаще, - она тайком пробиралась в сумерках через поля и ждала у камня, не обращая внимания на далекий волчий вой, холод, снег и ветер. Быть может, ее неуступчивость и своеволие не на шутку тревожили юного вороньего принца, и оттого он каждый раз сдавался, выходя к своей невесте, или же – кто знает? – в Эмме он видел отражение своего собственного злого одиночества. Но как бы он ни хмурился, сколько бы ни отчитывал Эммелин за неосмотрительность – ее зов никогда не оставался неуслышанным.
-...Лучше научи меня избегать людских взглядов, - как-то сказала она, задумчиво глядя на далекие огоньки в окнах деревенских домов. – Расскажи, как у вас выходит быть незаметными для человеческого глаза! Рано или поздно кто-то увидит, как я сбегаю в лес – и тогда меня, должно быть, вовсе запрут в доме. Как же я тогда приду на собственную свадьбу в назначенный час?..
-Пока ты все еще человек – этого свойства в твоей природе нет, - резко ответил Иво, и Эмме поняла, что просьба эта ему не нравится. Стало быть, желание было опасным – а нужно ли лучшее подтверждение тому, что оно может исполниться? Кто же всерьез опасается невозможного и несбыточного?..
-Но ты МОЖЕШЬ сделать так, чтобы никто не заметил, как я ухожу из дому! – воскликнула она.
-Могу, - неохотно признал Иво. – Мои силы невелики, да и своего истинного имени ты не знаешь, но заклинания вроде этого не слишком-то сложны. Однако ты все еще вольный человек, и я не могу насылать на тебя чары по собственному желанию…
-А если того пожелаю я? – быстро спросила Эммелин, заметив крохотную запинку в речи принца.
Этот вопрос всерьез взволновал Иво: он издал раздраженное тихое урчание, похожее на кошачье, сердито закопошился и закутался в свой потрепанный плащ так, что на виду остались только его злые зеленые глаза; всем своим видом он показывал Эмме, чтобы та уходила прочь – разговор окончен!.. Но она ответила таким же яростным взглядом исподлобья – и если бы кто-то сейчас увидел их, замерших друг перед другом, то решил бы, что спорят между собой существа одной породы: дикие, взъерошенные обитатели лесной чащи, лишь издали напоминающие людей.
-Разве я не говорил тебе, что никто из обитателей Холма не может тебя ни к чему принуждать, пока ты не стала частью нашего королевства? – возмущенно воскликнул хромой принц, все же первым нарушив свирепое молчание. – А чары – это и есть принуждение, чужая воля! Тебе следует ценить свой временный дар по достоинству – возможно, только он и спасет тебе жизнь при случайной встрече с королевскими придворными. И как же ты поступаешь с ним?! Сама просишь зачаровать тебя!..
-Но я прошу не кого-нибудь, а тебя! – возразила Эмме, ничуть не испугавшись его гнева.
-Потому что вбила себе в голову, будто я тебе друг! – огрызнулся Иво. – Пойми же, что мы существа разной природы, и я не так уж сильно отличаюсь от своих братьев! Кто тебе сказал, что я не обману и не вплету в свои заклятия то, что тебя погубит и лишит собственной воли? Не разрешай мне околдовывать тебя, слышишь?..
Но Эмме, широко и бесстрашно улыбаясь, уже отрывисто выкрикивала, кружась и пританцовывая:
-…Отныне!.. Позволяю!.. Принцу Иво Вороньей Лапке!.. Насылать на меня любые чары!..
-Прекрати немедленно, человеческая девчонка! – тщетно пытался перекричать ее Иво. – Ты даже не понимаешь, с чем шутишь!.. – но Эммелин только все громче хохотала и бросала в него наспех слепленные снежки.
-Наколдуй, Иво, чтобы никто из людей не замечал, как я бегу через поля на встречу с тобой! – требовала она, осыпая его снегом. – Чтобы им мерещилось, будто ветер колышет вдали почерневшую высокую траву… Будто сквозь вьюгу около деревни промчалось стадо косуль… Будто старое соломенное чучело машет руками!.. Ведь так действуют чары, отводящие взгляд? Я слыхала все эти истории!..
-Не приходи к камню до следующей Страшночи, как было уговорено! Не гуляй одна по полям! Не подходи к лесу! Не зови меня!.. – сердито восклицал Иво, уворачиваясь и фыркая.
Но любой бы понял, что в споре этом Эмме вскоре возьмет верх и Воронья Лапка все же выполнит ее просьбу. Те самые перемены в характере Эммелин, что слишком поздно были замечены тетушкой Алинор, зачастую заставали врасплох и хромого принца. Вовсе не такой бесстрашной и дерзкой была крестьянская дочь в ту ночь, когда они повстречались – однако с той поры и медь успела обратиться в золото, а золото - в медь. Некие тайные, скрытые доселе способности Эмме мало-помалу проявлялись, как детали старой картины, с которой бережно стирали пыль.
Она и сама замечала за собой нечто такое, к чему раньше не имела склонности – или же не разрешала прежде себе даже помыслить об подобном! – но стоило ей только заикнуться о своих неясных подозрениях Иво, как тот помрачнел, и невольно перевел взгляд на свою руку: палец с золотым кольцом был всегда скрыт под повязкой.
-Я говорил, что в тебе сидит какое-то скрытое колдовство, - сказал он, не скрывая своего недовольства чрезмерным любопытством своей невесты. – Оно сродни той магии, что выдавало золотое кольцо за медное, пока ты его носила при себе. Если кто-то из приближенных моего отца возьмется разгадывать его секрет, то тебе не поздоровится. Тогда Холм уж точно тебя не отпустит, жив ли я буду или мертв. Не всякое знание полезно, а магия такого сорта обычно прячет от глаз весьма опасную и злую правду. Тебе было суждено прожить жизнь обычного человека, не обменяйся мы добрачными клятвами. До самой своей смерти ты не знала бы, что твое кольцо на самом деле из золота, а характер, напротив, сплошь из колючек и шипов – и лучше бы оно так и оставалось. Ведь тебе же нравилась твоя прежняя жизнь, не так ли? Когда ты узнала, что можешь навсегда утратить ее, то горько плакала на этом самом месте – разве ты забыла? Чего же ты желаешь теперь?..
-Не знаю, - честно ответила Эммелин, и сдвинула брови, прогоняя подступившие слезы. – Мне было очень страшно от мысли, что придется покинуть человеческий мир. Тогда я думала, что это хуже смерти. Но оказалось, что вернуться к прежней жизни недостаточно, чтобы жить как раньше. Не зря ты сказал, что часть меня теперь принадлежит Холму – на мне не осталось никаких знаков вашего мира, но теперь я всем чужая, как будто меня подменили в ту ночь. Ни с одним человеком я теперь не могу говорить откровенно, мне некому пожаловаться или спросить совета. И даже бояться или тосковать нужно так, чтобы никто этого не заметил, ведь единственное, что я получу – это окрик: «Ты сама виновата!». Через три года со мной случится что-то страшнее смерти, и я помню об этом каждый миг своего существования. С этой мыслью я просыпаюсь и отхожу ко сну, она никогда не оставляет меня, давя камнем на сердце, на грудь, так что иной раз не могу сделать вдох - но я должна молчать, молчать, молчать!.. Единственный, с кем я могу поговорить честно обо всем, что меня тревожит - это ты, Иво! - и она порывисто и пылко обняла принца Воронью Лапку, не успевшего увернуться.
-Прекрати! – шипел тот, вырываясь из ее объятий. – Да что тебе в голову взбрело?.. Знал бы я, что ты будешь так мне досаждать – ни за что не взял бы себе в невесты!.. Отпусти сейчас же! Ненавижу все эти нежности!..
…Поначалу Эмме пыталась расспросить его и о проклятии, постигшем королевский род, но об этом принц говорить вовсе не желал.
-Проклятие пало на род короля еще до моего рождения. Все, что я знаю о нем – это сплетни и домыслы, и мне не стоило говорить с тобой о них, - отрезал он. – Зря я поддался тогда глупой жалости! Ты все равно ничего не поняла из моих слов, раз продолжаешь совать свой человеческий нос в наши дела. Король не прощает тех, кто болтает о проклятии, ведь если упоминаешь наказание, то не смолчишь и о том, за что был наказан королевский род, а это злая, дурная история. Пока Холм не сомкнулся над твоей головой – не спеши травить свой разум лишним ядом. В который раз говорю тебе, Эмме: живи, как обычный человек, отвергай волшебство, сторонись меня и моих сородичей. Начнешь сама тянуться к магии и чарам – и они отзовутся. Цепи, которыми прикована твоя душа к подножию трона моего отца, укрепятся так, что даже моя смерть их не разорвет.
Нельзя сказать, что Эммелин не поверила ему – в глазах Иво и впрямь светился затаенный страх, - но ей казалось, что принц ошибается, ограждая ее от правды. «Он рассуждает так, словно уверен в том, что непременно не доживет до нашей свадьбы!» - думала она с нестерпимо жгучей досадой. Должно быть, Иво разразился бы очередной негодующей речью, узнай он, что досада эта вызвана вовсе не ненадежностью его плана, а тем, что Эмме ничуть не желала смерти своему случайному жениху – даже во имя спасения собственной жизни.
…В первую зиму их знакомства случилось то, о чем не раз предупреждал Иво: метель в тот вечер выла над полями особенно тоскливо, тучи были так темны и мрачны, что, казалось, ночь собиралась прийти прежде положенного времени, а лес, едва различимый в белой мгле, глухо стонал от порывов ледяного ветра.
-Уходи! – воскликнул принц Воронья Лапка, едва показавшись из чащи. – Беги так быстро, как только можешь! Нынче королевский двор выезжает на Зимнюю Охоту!.. Начинается череда великих охотничьих ночей, тебе нельзя покидать свой дом, пока зима не пойдет на убыль…
-Но…
-Не время для болтовни! – выкрикнул он, толкая Эмме в спину, пока она упиралась, пытаясь что-то возразить. – Я… я приду в другой раз, обещаю! А сейчас ты должна бежать, пока тебя не учуяли. Никогда мой отец не жесток так, как в пору зимней тьмы. Не оборачивайся, пока не переступишь порог дома, что бы тебе не послышалось. И не смотри в окно – даже одного взгляда на Охоту порой достаточно, чтобы пропасть навсегда!..
Голос Иво срывался, глаза светились от тревоги, и Эммелин внезапно ощутила его волнение так же ясно, как слышала голос. Смертельная опасность и впрямь была совсем рядом.
-Не слишком ли ты строга к ней, Алинор?.. – попытался было вступиться за Эммелин Джассоп Госберт, но жена одарила и его строгим взглядом.
-Доброе имя семьи важнее всего, - сказала она. – Нам предстоит передать его детям и внукам. Если в Эммелин есть хоть капля благодарности и стыда – она согласится, что я права, и никогда никому не скажет более о своем проклятии. Ее долг – сделать все, чтобы никто больше не пострадал по ее вине, и о помощи в этом деле она просить кого-либо не вправе. Отныне в этом доме запрещено говорить о колдовстве, магии и прочих дурных приметах!..
Эмме, помедлив, кивнула, соглашаясь с теткой. Притихшие Джослин и Мейлин робко произнесли по очереди: «Как скажете, матушка». То же самое сделали и Потрик с Лансом, ну а самого Джассопа Госберта, казалось, никто даже не спрашивал – уж слишком он был мягкосердечен, чтобы вершить семейный суд.
-А теперь живо отправляйтесь по своим делам, - приказала тетка Алинор, понемногу становясь похожей на себя прежнюю, - да так, как будто и не было никакого разговора!.. На улице что-то ветер разыгрался, скоро стемнеет… Дел на кухне невпроворот!..
Джослин с Мейлин, утирая красные носы, сбежали первыми – никогда еще они не получали столь суровой отповеди от матушки и хотели побыстрее забыть обо всем за веселой болтовней с подругами, - у близнецов нашлось какое-то дело при конюшне; за ними пошел и погрустневший дядюшка Джассоп. Эмме некоторое время сидела за столом одна – тетка всем своим видом показывала, что считает, будто племяннице нужно как следует обдумать свое поведение, - а затем подошла к окну, чтобы бездумно посмотреть на усиливающуюся метель – ей хотелось заплакать от несправедливой обиды, но слез не было.
Вновь в ее голове зазвучал тихий голос Иво: «…Придворные моего отца… не упускают случая промчаться по околицам поселений во время бурь и вьюг…». И когда от особо сильного порыва оконная рама дрогнула с глухим, протяжным стоном – Эмме отпрянула назад. «Лучше не смотреть! – мелькнула у нее мысль. – Вдруг они почуют и…». Но, захваченная врасплох какой-то новой для себя мыслью она замерла, нахмурившись.
Затем, не переставая хмуриться, она вышла из комнаты, на ходу кое-как накидывая на плечи шаль. Никем не замеченная, она дошла до входной двери, и, еще мгновение поколебавшись, открыла дверь, за которой выл ветер. Тетушке Алинор, разумеется, в голову не могло прийти, что племянница вновь решит без спроса уйти из дому – в такую-то непогоду! – поэтому никто не остановил Эммелин и не спросил, куда это она собралась.
Она и сама до последнего не была уверена, как именно следует поступить, но ноги сами несли ее к лесу по едва заметной тропинке, вьющейся средь заснеженных полей. Колкий снег бил в лицо, порывы ветра заставляли сгибаться и кутаться в шаль – и насколько Эмме могла судить, именно в такую погоду встретить придворных лесного короля было проще всего. Ветер, густой снег, надвигающиеся сумерки – наверняка им было по нраву то, что пугало людей и заставляло их покрепче запирать двери и ставни!..
«…Но разве я должна опасаться встречи с нелюдями, если самые близкие люди обошлись со мной так холодно и бездушно?! – на бегу думала Эммелин, щурясь, чтобы разглядеть сквозь метель темную полосу леса. – Иво не показывался мне, пока я послушно боялась каждого шороха по его совету и пряталась за юбки сестер. Но, оказалось, не так уж добр ко мне мир людей, чтобы я жила одним только страхом его потерять… Что ж, теперь я не буду больше выказывать испуг перед его народом, перед опасностью, перед чем угодно! Никогда! Что бы ни случилось! Пусть видит, что я готова рискнуть ради того, чтобы встретиться с ним. И не стану ждать целый год, чтобы прийти к камню на опушку!.. Вот он, вот камень!..»
-Видишь, принц Иво?! – закричала она, задыхаясь и хрипя. – Я ничего больше не боюсь!.. И хочу видеть тебя снова! Покажись мне!!! Я твоя невеста, хочешь ты того или нет!..
С карканьем разлетелись вороны, прячущиеся в ветвях старых деревьев от ветра и снега, а метель взвыла стократ злее, сбивая Эмме с ног ледяными волнами. Но она продолжала кричать, давясь снегом и ледяным воздухом:
-Я требую встречи, принц Иво Воронья Лапка! Я хочу тебя видеть!..
…И увидела, как за пеленой снега, среди черных стволов деревьев дрогнула, делая шаг вперед, маленькая - не выше ее самой, - тень.
Глава 11
Все началось с того, что некая девушка, заслышав за окнами вой, вопли и стоны, не удержалась от соблазна хоть одним глазком посмотреть на шету. Зачем только она не послушалась совета родителей и вышла на улицу!..
«Шета», швейцарская народная сказка
И в тот самый раз, и много раз спустя после первого свидания у камня Иво с тревогой говорил Эммелин:
-Ты поступаешь безрассудно. На твой зов могу прийти не я, а кто-то из моих сородичей. Ночи длинны, метель громко воет и людям уже не под силу добраться даже до соседней деревни. Ваше племя жмется к очагам, а мое – выходит на охоту.
Но Эммелин, однажды ответив, что ничего не боится, после лишь упрямо смотрела на него исподлобья и качала головой, показывая, что не отступится. Каждую неделю - а то и чаще, - она тайком пробиралась в сумерках через поля и ждала у камня, не обращая внимания на далекий волчий вой, холод, снег и ветер. Быть может, ее неуступчивость и своеволие не на шутку тревожили юного вороньего принца, и оттого он каждый раз сдавался, выходя к своей невесте, или же – кто знает? – в Эмме он видел отражение своего собственного злого одиночества. Но как бы он ни хмурился, сколько бы ни отчитывал Эммелин за неосмотрительность – ее зов никогда не оставался неуслышанным.
-...Лучше научи меня избегать людских взглядов, - как-то сказала она, задумчиво глядя на далекие огоньки в окнах деревенских домов. – Расскажи, как у вас выходит быть незаметными для человеческого глаза! Рано или поздно кто-то увидит, как я сбегаю в лес – и тогда меня, должно быть, вовсе запрут в доме. Как же я тогда приду на собственную свадьбу в назначенный час?..
-Пока ты все еще человек – этого свойства в твоей природе нет, - резко ответил Иво, и Эмме поняла, что просьба эта ему не нравится. Стало быть, желание было опасным – а нужно ли лучшее подтверждение тому, что оно может исполниться? Кто же всерьез опасается невозможного и несбыточного?..
-Но ты МОЖЕШЬ сделать так, чтобы никто не заметил, как я ухожу из дому! – воскликнула она.
-Могу, - неохотно признал Иво. – Мои силы невелики, да и своего истинного имени ты не знаешь, но заклинания вроде этого не слишком-то сложны. Однако ты все еще вольный человек, и я не могу насылать на тебя чары по собственному желанию…
-А если того пожелаю я? – быстро спросила Эммелин, заметив крохотную запинку в речи принца.
Этот вопрос всерьез взволновал Иво: он издал раздраженное тихое урчание, похожее на кошачье, сердито закопошился и закутался в свой потрепанный плащ так, что на виду остались только его злые зеленые глаза; всем своим видом он показывал Эмме, чтобы та уходила прочь – разговор окончен!.. Но она ответила таким же яростным взглядом исподлобья – и если бы кто-то сейчас увидел их, замерших друг перед другом, то решил бы, что спорят между собой существа одной породы: дикие, взъерошенные обитатели лесной чащи, лишь издали напоминающие людей.
-Разве я не говорил тебе, что никто из обитателей Холма не может тебя ни к чему принуждать, пока ты не стала частью нашего королевства? – возмущенно воскликнул хромой принц, все же первым нарушив свирепое молчание. – А чары – это и есть принуждение, чужая воля! Тебе следует ценить свой временный дар по достоинству – возможно, только он и спасет тебе жизнь при случайной встрече с королевскими придворными. И как же ты поступаешь с ним?! Сама просишь зачаровать тебя!..
-Но я прошу не кого-нибудь, а тебя! – возразила Эмме, ничуть не испугавшись его гнева.
-Потому что вбила себе в голову, будто я тебе друг! – огрызнулся Иво. – Пойми же, что мы существа разной природы, и я не так уж сильно отличаюсь от своих братьев! Кто тебе сказал, что я не обману и не вплету в свои заклятия то, что тебя погубит и лишит собственной воли? Не разрешай мне околдовывать тебя, слышишь?..
Но Эмме, широко и бесстрашно улыбаясь, уже отрывисто выкрикивала, кружась и пританцовывая:
-…Отныне!.. Позволяю!.. Принцу Иво Вороньей Лапке!.. Насылать на меня любые чары!..
-Прекрати немедленно, человеческая девчонка! – тщетно пытался перекричать ее Иво. – Ты даже не понимаешь, с чем шутишь!.. – но Эммелин только все громче хохотала и бросала в него наспех слепленные снежки.
-Наколдуй, Иво, чтобы никто из людей не замечал, как я бегу через поля на встречу с тобой! – требовала она, осыпая его снегом. – Чтобы им мерещилось, будто ветер колышет вдали почерневшую высокую траву… Будто сквозь вьюгу около деревни промчалось стадо косуль… Будто старое соломенное чучело машет руками!.. Ведь так действуют чары, отводящие взгляд? Я слыхала все эти истории!..
-Не приходи к камню до следующей Страшночи, как было уговорено! Не гуляй одна по полям! Не подходи к лесу! Не зови меня!.. – сердито восклицал Иво, уворачиваясь и фыркая.
Но любой бы понял, что в споре этом Эмме вскоре возьмет верх и Воронья Лапка все же выполнит ее просьбу. Те самые перемены в характере Эммелин, что слишком поздно были замечены тетушкой Алинор, зачастую заставали врасплох и хромого принца. Вовсе не такой бесстрашной и дерзкой была крестьянская дочь в ту ночь, когда они повстречались – однако с той поры и медь успела обратиться в золото, а золото - в медь. Некие тайные, скрытые доселе способности Эмме мало-помалу проявлялись, как детали старой картины, с которой бережно стирали пыль.
Она и сама замечала за собой нечто такое, к чему раньше не имела склонности – или же не разрешала прежде себе даже помыслить об подобном! – но стоило ей только заикнуться о своих неясных подозрениях Иво, как тот помрачнел, и невольно перевел взгляд на свою руку: палец с золотым кольцом был всегда скрыт под повязкой.
-Я говорил, что в тебе сидит какое-то скрытое колдовство, - сказал он, не скрывая своего недовольства чрезмерным любопытством своей невесты. – Оно сродни той магии, что выдавало золотое кольцо за медное, пока ты его носила при себе. Если кто-то из приближенных моего отца возьмется разгадывать его секрет, то тебе не поздоровится. Тогда Холм уж точно тебя не отпустит, жив ли я буду или мертв. Не всякое знание полезно, а магия такого сорта обычно прячет от глаз весьма опасную и злую правду. Тебе было суждено прожить жизнь обычного человека, не обменяйся мы добрачными клятвами. До самой своей смерти ты не знала бы, что твое кольцо на самом деле из золота, а характер, напротив, сплошь из колючек и шипов – и лучше бы оно так и оставалось. Ведь тебе же нравилась твоя прежняя жизнь, не так ли? Когда ты узнала, что можешь навсегда утратить ее, то горько плакала на этом самом месте – разве ты забыла? Чего же ты желаешь теперь?..
-Не знаю, - честно ответила Эммелин, и сдвинула брови, прогоняя подступившие слезы. – Мне было очень страшно от мысли, что придется покинуть человеческий мир. Тогда я думала, что это хуже смерти. Но оказалось, что вернуться к прежней жизни недостаточно, чтобы жить как раньше. Не зря ты сказал, что часть меня теперь принадлежит Холму – на мне не осталось никаких знаков вашего мира, но теперь я всем чужая, как будто меня подменили в ту ночь. Ни с одним человеком я теперь не могу говорить откровенно, мне некому пожаловаться или спросить совета. И даже бояться или тосковать нужно так, чтобы никто этого не заметил, ведь единственное, что я получу – это окрик: «Ты сама виновата!». Через три года со мной случится что-то страшнее смерти, и я помню об этом каждый миг своего существования. С этой мыслью я просыпаюсь и отхожу ко сну, она никогда не оставляет меня, давя камнем на сердце, на грудь, так что иной раз не могу сделать вдох - но я должна молчать, молчать, молчать!.. Единственный, с кем я могу поговорить честно обо всем, что меня тревожит - это ты, Иво! - и она порывисто и пылко обняла принца Воронью Лапку, не успевшего увернуться.
-Прекрати! – шипел тот, вырываясь из ее объятий. – Да что тебе в голову взбрело?.. Знал бы я, что ты будешь так мне досаждать – ни за что не взял бы себе в невесты!.. Отпусти сейчас же! Ненавижу все эти нежности!..
…Поначалу Эмме пыталась расспросить его и о проклятии, постигшем королевский род, но об этом принц говорить вовсе не желал.
-Проклятие пало на род короля еще до моего рождения. Все, что я знаю о нем – это сплетни и домыслы, и мне не стоило говорить с тобой о них, - отрезал он. – Зря я поддался тогда глупой жалости! Ты все равно ничего не поняла из моих слов, раз продолжаешь совать свой человеческий нос в наши дела. Король не прощает тех, кто болтает о проклятии, ведь если упоминаешь наказание, то не смолчишь и о том, за что был наказан королевский род, а это злая, дурная история. Пока Холм не сомкнулся над твоей головой – не спеши травить свой разум лишним ядом. В который раз говорю тебе, Эмме: живи, как обычный человек, отвергай волшебство, сторонись меня и моих сородичей. Начнешь сама тянуться к магии и чарам – и они отзовутся. Цепи, которыми прикована твоя душа к подножию трона моего отца, укрепятся так, что даже моя смерть их не разорвет.
Нельзя сказать, что Эммелин не поверила ему – в глазах Иво и впрямь светился затаенный страх, - но ей казалось, что принц ошибается, ограждая ее от правды. «Он рассуждает так, словно уверен в том, что непременно не доживет до нашей свадьбы!» - думала она с нестерпимо жгучей досадой. Должно быть, Иво разразился бы очередной негодующей речью, узнай он, что досада эта вызвана вовсе не ненадежностью его плана, а тем, что Эмме ничуть не желала смерти своему случайному жениху – даже во имя спасения собственной жизни.
…В первую зиму их знакомства случилось то, о чем не раз предупреждал Иво: метель в тот вечер выла над полями особенно тоскливо, тучи были так темны и мрачны, что, казалось, ночь собиралась прийти прежде положенного времени, а лес, едва различимый в белой мгле, глухо стонал от порывов ледяного ветра.
-Уходи! – воскликнул принц Воронья Лапка, едва показавшись из чащи. – Беги так быстро, как только можешь! Нынче королевский двор выезжает на Зимнюю Охоту!.. Начинается череда великих охотничьих ночей, тебе нельзя покидать свой дом, пока зима не пойдет на убыль…
-Но…
-Не время для болтовни! – выкрикнул он, толкая Эмме в спину, пока она упиралась, пытаясь что-то возразить. – Я… я приду в другой раз, обещаю! А сейчас ты должна бежать, пока тебя не учуяли. Никогда мой отец не жесток так, как в пору зимней тьмы. Не оборачивайся, пока не переступишь порог дома, что бы тебе не послышалось. И не смотри в окно – даже одного взгляда на Охоту порой достаточно, чтобы пропасть навсегда!..
Голос Иво срывался, глаза светились от тревоги, и Эммелин внезапно ощутила его волнение так же ясно, как слышала голос. Смертельная опасность и впрямь была совсем рядом.
