-…Никому из придворных в голову не придет посетить столь презренное сборище, - сказал он. – Йоссе слишком зазнался, чтобы веселиться с сородичами, ну а прочий лесной народец, должно быть, не рассердится, если я приведу тебя… как свою невесту. Конечно, тебе не стоило бы принимать это приглашение, но если уж ты непременно хочешь что-то разузнать о своем проклятии у ведьм, то лучшей возможности, чем первый весенний шабаш, не представится…
И вновь Эмме догадалась, что лучше скрыть свое удивление, чтобы не нарушить воистину удивительный ход событий. Принц Воронья Лапка, еще недавно ругавший ее за излишнее любопытство, советовавший держаться при людях, предостерегавший ее при каждой встрече об опасности сближения с чуждым ей миром, вдруг сам, покраснев и смешавшись, позвал ее с собой. Ни секунды не колеблясь, она выпалила:
-Я принимаю!.. Принимаю приглашение! Когда состоится шабаш?..
И на напряженном лице Иво отразилась борьба чувств: он был рад, но в то же время злился на себя за эту радость, как злятся иной раз на собственную слабость.
-Приходи через три дня на это самое место, как стемнеет, - сказал он, избегая смотреть Эмме в глаза. – Но знай, что ты совершаешь ошибку. Тебе не место в лесу. А я не должен тебе помогать, но…
И он, не договорив, вздохнул, отворачиваясь.
…И вот она улучила минутку, когда никто на нее не смотрел, и тихонько помазала мазью свое правое веко.
Не успела она это сделать, как все вокруг изменилось словно по волшебству. Убранство в комнате стало роскошным; женщина в постели превратилась в прекрасную леди в белых шелковых одеждах; младенец похорошел еще больше, а пеленки его сделались блестящими и прозрачными, словно серебряная кисея. Зато его братишки и сестренки, что играли у постели, превратились в бесенят с приплюснутыми носами, острыми ушками и длинными волосатыми лапками.
«Волшебная мазь», английская народная сказка
От волнения Эмме не могла найти себе места все те дни и ночи, что оставались до весеннего шабаша. Вдоль опушки леса словно проходила невидимая волшебная граница, и пока она встречалась с Иво, краем глаза видя людские поля и поселения, ей казалось, что граница эта не нарушается. Но теперь ей предстояло пойти дальше, углубиться по лесным тропинкам в чащу, спуститься в дальний лог – а с прошлой осени она на это так ни разу и не решилась. «…Но Иво не стал бы приглашать меня, будь ведьминское собрание совсем уж опасным!» - сказала она себе с укоризной: любые сомнения в словах хромого принца какая-то часть ее души считала предательством.
Хоть собираться на шабаш – вовсе не то, что готовиться к людскому празднику, Эммелин огорчалась, что у нее нет нарядного платья, да и будничная одежда давно уж не приходилась впору, как не перешивай. Все же ей предстояло сопровождать жениха-принца! «Над ним и так потешаются из-за неказистой невесты людского племени, - думала она огорченно. – Увидят, что я в обносках – и вовсе засмеют!». Но, увы, ей пришлось отказаться даже от плетеного пояска с железной пряжкой и вытащить все шпильки из волос: Иво, говоря о приближающемся шабаше, едва заметно морщась, напомнил, что лесные жители не любят железо, и, из уважения к их празднику, следует отказаться от всего, что может содержать черный металл. «Так что же ты раньше не сказал?!» - вскричала Эммелин, сообразив, что самому принцу, должно быть, тоже неприятно иметь дело с булавками, которыми она прикалывала шаль к платью и прочей железной мелочью, которой так или иначе утыкан каждый человек.
Из-за всех этих размышлений она стала рассеянной и неловкой – роняла все, что можно уронить, и проливала все, что можно пролить. В конце концов, тетушка Алинор, устав ворчать на нерасторопную племянницу, отправила ее вон из дому – мести подворье и носить собранный сор к дальней болотистой канаве, отмечавшей границы надела Госбертов. То был тот самый день шабаша – один из первых теплых солнечных дней весны, когда тепло, казалось, шло не только от солнца, но и от самой земли, уже подернутой зеленой дымкой первых травинок.
Лучше для Эмме было не придумать: до самого вечера она старательно прибиралась, то и дело мелькая перед глазами у тетки, а затем, отнеся очередную полную доверху корзину к канаве, перепрыгнула наполнившиеся водой рытвины, и побежала вдоль зеленеющего болотца к лесу. Шумел в ветвях теплый южный ветер, журчали полноводные ручьи, в золотистом вечернем небе перекликались дикие гуси, возвращающиеся с зимовья, и кровь сама по себе начинала бежать по жилам быстрее – весна, весна!..
Впервые Иво пришел на встречу еще до того, как она позвала его по имени: он взволнованно топтался у камня, по-конски фыркал и мотал головой, откидывая с глаз чересчур длинные пряди смоляных волос; зеленые глаза ярко блестели, и щеки горели, словно он тоже бежал к камню со всех ног. Но Эмме без труда догадалась, что все это, скорее, признаки замешательства – хромой принц и радовался тому, что сегодня они вместе покажутся лесному народцу – впервые со дня злополучной помолвки! - и отчаянно робел.
-У меня не нашлось платья лучше этого, - сказала она, тоже смутившись. – И я весь день прибиралась во дворе, поэтому грязь здесь… и здесь…
-Пустяки! – отмахнулся Иво, даже не взглянув на пятна. – Прежде на шабашах тетушки-ведьмы нередко плясали вовсе без одежды… - тут Эмме издала сдавленный возглас, запоздало сообразив, что на ведьминском сборище можно повидать то, что человеческому глазу совершенно неприлично. - …Но в этом году начало весны выдалось не слишком теплым… Вряд ли кто-то сегодня будет настаивать на точном соблюдении традиций – они не стоят того, чтобы заполучить насморк!.. – и Эммелин смогла незаметно перевести дух: от мысли, что и ей, возможно, придется из вежливости раздеться донага, горячо стало даже пальцам на ногах.
-…Однако нам и вправду нужно немного принарядиться, чтобы тетушки не сочли нас непочтительными, - продолжил Иво. – Ведьмы весьма придирчивы и обидчивы, когда речь заходит о соблюдении прежних законов и сохранении старых порядков!..
С этими словами он с неожиданной церемонностью возложил на голову вконец растерявшейся Эммелин венок из первоцветов, до сей поры припрятанный под плащом. А затем, покраснев до кончиков острых ушей, подал ей второй такой же и знаками показал, что она должна сделать в ответ то же самое. На мгновение они замерли, глядя друг на друга – уже одного роста; скорее, юные люди, нежели нескладные дети.
-Все же мы помолвлены, - нарушив тишину, пробормотал Иво, отвернувшись и всем своим видом показывая, что ему куда интереснее смотреть на соседнее дерево, чем в глаза Эмме. – Тетушки будут страшно возмущены, если почуют, что мы ни разу не обменялись знаками расположения, как полагается всем парам весной…
От пьянящего запаха весенних цветов, аромат которых раньше казался Эмме едва заметным, голова тут же пошла кругом, а когда она, звонко чихнув несколько раз, пришла в себя, оказалось, что они с Иво уже бегут куда-то вглубь леса, хохоча и перепрыгивая поваленные деревья легко, как тонконогие дикие косули. Хромота Иво стала едва заметной, а сама Эмме, казалось, стала вдвое быстрее и сильнее. Даже когда они, почти одновременно споткнувшись, покатились кубарем вниз по мшистому склону, она не чувствовала ни боли, ни страха – только безудержное веселье, не позволявшее удержать в голове ни единой разумной мысли. «Волшебство! – вспомнилось, наконец, ей, откуда известно это чувство, принуждающее торопиться, бежать, лететь!.. – Точно так же мне хотелось танцевать, когда я услышала музыку осенних костров! Шабаш где-то близко!».
Время, казалось, обернулось вспять: вновь Эмме увидела, как среди деревьев, в сгущающихся сумерках мелькает цепь огней; услышала, как пронзительно поют свирели, как весело и исступленно перекликаются странные голоса, не похожие на людские – все повторялось, все было, как той осенью, когда она впервые осмелилась нарушить запрет. Но весна пахла распускающейся зеленой листвой, терпкими ранними цветами, звучала сотнями несмолкающих птичьих трелей, шумела повсюду быстрыми ручьями, и ее вечерний сумрак дышал привольным весельем – не то, что у мрачной зловещей осени, обещавшей только тьму долгих зимних ночей и вой вьюги над полями. Может, потому на этот раз Эммелин не испугалась костров – а, может, дело было в Иво, не отпускавшем ее руку.
-Тысяча приветствий принцу Вороньей Лапке! – закричали ведьмы, увидев Иво, и на время оставили свои кипящие котлы, чтобы по очереди обнять юношу. – Сын нашей сестры! Ты пришел на наш шабаш! Ты не отрекся от крови своей матери!..
Эмме, прятавшаяся за спиной у хромого принца, переводила сбившееся после бега дыхание и с опаской рассматривала ведьм, о которых сам Иво говорил, будто они не относятся ни к людскому племени, ни к высокородным обитателям Холма. Были здесь и зубастые старухи с бородавчатыми носами, напомнившие ей кумушек Тройоль и Гуссильду, и дамы помоложе, чьи клыки и носы еще не слишком-то отличались от человечьих – но все равно в каждом лице имелось что-то, безошибочно указывающее на нелюдскую страшную природу этих созданий.
-Принц-полукровка! – бормотали ведьмы, обнюхивая, тормоша и ощупывая своего юного родича, словно готовясь бросить его в один из бурлящих котлов. – Тебе всегда рады у здешних костров… Йоссе-гордец забыл свое родство с нами, а ты - славный мальчик, хоть и порченый вороньим проклятием… Всегда заглядываешь к своим тетушкам на огонек…
Заметив за его спиной оробевшую растрепанную Эмме, ведьмы и вовсе разверещались, как стая беспокойных птиц:
-…Человек! Крестьянская девчонка!..
Но тут Иво на удивление сурово пресек их возмущение, объявив, что привел на праздник свою невесту, и, сжав разгоряченную руку Эмме в своей ледяной ладони, принудил ее выступить вперед. Держался он уверенно и даже с некоторой властностью, отчего Эмме, знавшая, как еще недавно он смущался и переживал, невольно задумалась: насколько же хорошо хромой принц обучен скрывать свои истинные чувства? И значит ли это, что ей самой не всегда под силу разгадать его истинные побуждения?..
-Во-первых, – сказал Иво с вызовом, - Эммелин присуждена мне в жены волей моего отца, и принадлежит лесному королевству в той же мере, что и людскому миру. Всем, кто присутствовал на осеннем празднике, об этом известно!..
-Мы были!.. Мы слышали!.. Видели!.. – раздались скрипучие голоса кумушек-ведьм, и Эммелин с внезапной радостью узнала наконец-то среди прочих Гуссильду и Тройоль: сегодня они сменили вязаные из грубой шерсти шали на плащи из сухой осоки; головы их венчали шляпы, украшенные цветами, а желтые кривые зубы почтенных кумушек, казалось, стали за зиму длиннее по меньшей мере на полпальца.
-…Мы!.. Мы нашли девчонку-невесту в кустах!.. – с готовностью принялись рассказывать ведьмы, клацая зубами от удовольствия. – Мы провели ее на праздник, хоть и не знали, что она приглашена младшим принцем!.. Человеческая девочка была такой пугливой, такой застенчивой, что, пожалуй, без нас могла бы потеряться!..
-Безмерно благодарен вам за эту услугу, тетушки, - промолвил Иво, вздыхая. – Воистину, без вашей помощи наша помолвка никак не устроилась бы…
И Тройоль с Гуссильдой, польщенные его словами, расхихикались, приседая и кланяясь.
-…Но прежде я хотел сказать, - продолжил принц, - что, во-вторых, Эмме вовсе не та, кем кажется на первый взгляд. Оттого я и привел ее к вам, мои почтенные родственницы. Быть может, в ваших силах распознать, что прячется за чарами, и кто мог составить это заклятие… Нам с невестой нельзя надолго покидать свои дома, и в Холме будут не рады, если узнают, что я приходил на шабаш, и людям не стоит знать, что крестьянская дочь водится с вашим племенем… Не могли бы вы побыстрее осмотреть Эмме?
Ведьмы, для порядка посокрушавшись из-за того, что принц с невестой не дождутся полуночных плясок и не пригубят хмельного варева из котлов, обступили Эмме, принюхиваясь и щуря светящиеся в полумраке глаза.
-Хитрая, старая магия!..
-Прячет так, что ни единой прорехи не найти!..
-Сплетена так, что не ухватишь!..
-За какой бы хвостик потянуть?.. – переговаривались они, со своей обычной бесцеремонностью вертя и толкая Эммелин во все стороны. Наконец, одна из старух, грозно подвигав косматыми бровями и беззвучно пошевелив черными губами, решилась и забормотала какое-то заклятие, протянув руку к Эмме – но тут же отдернула ее, взвизгнув:
-Ай, жжется!..
-Колется! – зафыркала вторая, тряся обеими руками и дуя на когтистые пальцы.
-Обжигает, режет сотней ножей, кусается, пускает иголки под самые ногти!.. – подхватили остальные, пробуя по очереди свои силы, и отпрыгивая от Эммелин, словно от раскаленной головни.
-Но я… ничего не чувствую! – недоуменно сказала Эмме, опасаясь, как бы ведьмы не обиделись.
-Чары не хотят, чтобы их кто-то касался! – объявила Гуссильда, потерпевшая такую же неудачу, что и другие, и теперь без конца утиравшая распухший покрасневший нос. – Если их и сотворила какая-то из наших сестер, то весьма искусная! Но сдается мне, тут поработало не меньше трех ведьм, да еще каких!.. В наших лесах такие уж давно не водятся…
-Так ничего не получится? – упавшим голосом произнесла Эмме. Ведьмы раздраженно расфыркались: им не хотелось признавать поражение, да, к тому же, уступать кому-то из своих же сородичей.
-Постой, - сказала, наконец, Гуссильда, особенно обиженная на чужое колдовство, отметившее ее сильнее прочих. – У меня, кажется, сохранились остатки волшебной мази… ТОЙ САМОЙ мази!..
-Волшебная мазь! – хором вскричали остальные ведьмы, и в нестройном хоре их голосов звучало куда больше тревоги, чем радости.
-Что за волшебная мазь? – спросила Эмме.
-Если я верно угадал, то это очень старое глазное средство, – ответил вместо ведьм Иво, хмурясь. – Если смазать им веки, то узришь истинное обличье любого существа! Но, говорят, это весьма неприятные чары, ведь не каждый решится некоторое время видеть всех вокруг без прикрас…
Эммелин с некоторым недоумением посмотрела на ведьм, - одну другой страшнее. «Если они не боятся друг друга в этом обличье, то что же тогда может их испугать?!» - подумала она, но, спохватившись, отвела взгляд – тетушки могли без труда разгадать ее мысли и счесть их весьма невежливыми.
-И все же я испробую! – заявила Гуссильда, топнув ногой. – Она, должно быть, давно уж выдохлась и не будет действовать слишком уж долго!
-Или, напротив, подействует так, что глаза лопнут! – недовольно заметила куда более рассудительная Тройоль, но кумушку Гуссильду было не остановить. Вихрем она умчалась в лесную тьму – кто бы мог ожидать такой стремительности от кривоногой горбатой старухи-ведьмы, нос которой, к тому же, распух вдвое против прежнего!..
Остальные ведьмы тем временем принялись уговаривать Иво и Эмме снять пробу с котла, забурлившего первым, и не успокоились, пока принц и его невеста не отпили по глотку терпкого травяного зелья.
-…От сердечной боли, от удара молнии, от укуса бешеной лисы и от дурного глаза!.. Полезнее не придумаешь!.. – закричали радостно тетушки, и сами принялись отхлебывать из деревянного ковша, вырывая его друг у друга из когтистых рук.
-Это точно не яд? – шепотом спросила Эмме у Иво, чувствуя, как ослабевают ее колени и кружится голова.
И вновь Эмме догадалась, что лучше скрыть свое удивление, чтобы не нарушить воистину удивительный ход событий. Принц Воронья Лапка, еще недавно ругавший ее за излишнее любопытство, советовавший держаться при людях, предостерегавший ее при каждой встрече об опасности сближения с чуждым ей миром, вдруг сам, покраснев и смешавшись, позвал ее с собой. Ни секунды не колеблясь, она выпалила:
-Я принимаю!.. Принимаю приглашение! Когда состоится шабаш?..
И на напряженном лице Иво отразилась борьба чувств: он был рад, но в то же время злился на себя за эту радость, как злятся иной раз на собственную слабость.
-Приходи через три дня на это самое место, как стемнеет, - сказал он, избегая смотреть Эмме в глаза. – Но знай, что ты совершаешь ошибку. Тебе не место в лесу. А я не должен тебе помогать, но…
И он, не договорив, вздохнул, отворачиваясь.
Глава 13
…И вот она улучила минутку, когда никто на нее не смотрел, и тихонько помазала мазью свое правое веко.
Не успела она это сделать, как все вокруг изменилось словно по волшебству. Убранство в комнате стало роскошным; женщина в постели превратилась в прекрасную леди в белых шелковых одеждах; младенец похорошел еще больше, а пеленки его сделались блестящими и прозрачными, словно серебряная кисея. Зато его братишки и сестренки, что играли у постели, превратились в бесенят с приплюснутыми носами, острыми ушками и длинными волосатыми лапками.
«Волшебная мазь», английская народная сказка
От волнения Эмме не могла найти себе места все те дни и ночи, что оставались до весеннего шабаша. Вдоль опушки леса словно проходила невидимая волшебная граница, и пока она встречалась с Иво, краем глаза видя людские поля и поселения, ей казалось, что граница эта не нарушается. Но теперь ей предстояло пойти дальше, углубиться по лесным тропинкам в чащу, спуститься в дальний лог – а с прошлой осени она на это так ни разу и не решилась. «…Но Иво не стал бы приглашать меня, будь ведьминское собрание совсем уж опасным!» - сказала она себе с укоризной: любые сомнения в словах хромого принца какая-то часть ее души считала предательством.
Хоть собираться на шабаш – вовсе не то, что готовиться к людскому празднику, Эммелин огорчалась, что у нее нет нарядного платья, да и будничная одежда давно уж не приходилась впору, как не перешивай. Все же ей предстояло сопровождать жениха-принца! «Над ним и так потешаются из-за неказистой невесты людского племени, - думала она огорченно. – Увидят, что я в обносках – и вовсе засмеют!». Но, увы, ей пришлось отказаться даже от плетеного пояска с железной пряжкой и вытащить все шпильки из волос: Иво, говоря о приближающемся шабаше, едва заметно морщась, напомнил, что лесные жители не любят железо, и, из уважения к их празднику, следует отказаться от всего, что может содержать черный металл. «Так что же ты раньше не сказал?!» - вскричала Эммелин, сообразив, что самому принцу, должно быть, тоже неприятно иметь дело с булавками, которыми она прикалывала шаль к платью и прочей железной мелочью, которой так или иначе утыкан каждый человек.
Из-за всех этих размышлений она стала рассеянной и неловкой – роняла все, что можно уронить, и проливала все, что можно пролить. В конце концов, тетушка Алинор, устав ворчать на нерасторопную племянницу, отправила ее вон из дому – мести подворье и носить собранный сор к дальней болотистой канаве, отмечавшей границы надела Госбертов. То был тот самый день шабаша – один из первых теплых солнечных дней весны, когда тепло, казалось, шло не только от солнца, но и от самой земли, уже подернутой зеленой дымкой первых травинок.
Лучше для Эмме было не придумать: до самого вечера она старательно прибиралась, то и дело мелькая перед глазами у тетки, а затем, отнеся очередную полную доверху корзину к канаве, перепрыгнула наполнившиеся водой рытвины, и побежала вдоль зеленеющего болотца к лесу. Шумел в ветвях теплый южный ветер, журчали полноводные ручьи, в золотистом вечернем небе перекликались дикие гуси, возвращающиеся с зимовья, и кровь сама по себе начинала бежать по жилам быстрее – весна, весна!..
Впервые Иво пришел на встречу еще до того, как она позвала его по имени: он взволнованно топтался у камня, по-конски фыркал и мотал головой, откидывая с глаз чересчур длинные пряди смоляных волос; зеленые глаза ярко блестели, и щеки горели, словно он тоже бежал к камню со всех ног. Но Эмме без труда догадалась, что все это, скорее, признаки замешательства – хромой принц и радовался тому, что сегодня они вместе покажутся лесному народцу – впервые со дня злополучной помолвки! - и отчаянно робел.
-У меня не нашлось платья лучше этого, - сказала она, тоже смутившись. – И я весь день прибиралась во дворе, поэтому грязь здесь… и здесь…
-Пустяки! – отмахнулся Иво, даже не взглянув на пятна. – Прежде на шабашах тетушки-ведьмы нередко плясали вовсе без одежды… - тут Эмме издала сдавленный возглас, запоздало сообразив, что на ведьминском сборище можно повидать то, что человеческому глазу совершенно неприлично. - …Но в этом году начало весны выдалось не слишком теплым… Вряд ли кто-то сегодня будет настаивать на точном соблюдении традиций – они не стоят того, чтобы заполучить насморк!.. – и Эммелин смогла незаметно перевести дух: от мысли, что и ей, возможно, придется из вежливости раздеться донага, горячо стало даже пальцам на ногах.
-…Однако нам и вправду нужно немного принарядиться, чтобы тетушки не сочли нас непочтительными, - продолжил Иво. – Ведьмы весьма придирчивы и обидчивы, когда речь заходит о соблюдении прежних законов и сохранении старых порядков!..
С этими словами он с неожиданной церемонностью возложил на голову вконец растерявшейся Эммелин венок из первоцветов, до сей поры припрятанный под плащом. А затем, покраснев до кончиков острых ушей, подал ей второй такой же и знаками показал, что она должна сделать в ответ то же самое. На мгновение они замерли, глядя друг на друга – уже одного роста; скорее, юные люди, нежели нескладные дети.
-Все же мы помолвлены, - нарушив тишину, пробормотал Иво, отвернувшись и всем своим видом показывая, что ему куда интереснее смотреть на соседнее дерево, чем в глаза Эмме. – Тетушки будут страшно возмущены, если почуют, что мы ни разу не обменялись знаками расположения, как полагается всем парам весной…
От пьянящего запаха весенних цветов, аромат которых раньше казался Эмме едва заметным, голова тут же пошла кругом, а когда она, звонко чихнув несколько раз, пришла в себя, оказалось, что они с Иво уже бегут куда-то вглубь леса, хохоча и перепрыгивая поваленные деревья легко, как тонконогие дикие косули. Хромота Иво стала едва заметной, а сама Эмме, казалось, стала вдвое быстрее и сильнее. Даже когда они, почти одновременно споткнувшись, покатились кубарем вниз по мшистому склону, она не чувствовала ни боли, ни страха – только безудержное веселье, не позволявшее удержать в голове ни единой разумной мысли. «Волшебство! – вспомнилось, наконец, ей, откуда известно это чувство, принуждающее торопиться, бежать, лететь!.. – Точно так же мне хотелось танцевать, когда я услышала музыку осенних костров! Шабаш где-то близко!».
Время, казалось, обернулось вспять: вновь Эмме увидела, как среди деревьев, в сгущающихся сумерках мелькает цепь огней; услышала, как пронзительно поют свирели, как весело и исступленно перекликаются странные голоса, не похожие на людские – все повторялось, все было, как той осенью, когда она впервые осмелилась нарушить запрет. Но весна пахла распускающейся зеленой листвой, терпкими ранними цветами, звучала сотнями несмолкающих птичьих трелей, шумела повсюду быстрыми ручьями, и ее вечерний сумрак дышал привольным весельем – не то, что у мрачной зловещей осени, обещавшей только тьму долгих зимних ночей и вой вьюги над полями. Может, потому на этот раз Эммелин не испугалась костров – а, может, дело было в Иво, не отпускавшем ее руку.
-Тысяча приветствий принцу Вороньей Лапке! – закричали ведьмы, увидев Иво, и на время оставили свои кипящие котлы, чтобы по очереди обнять юношу. – Сын нашей сестры! Ты пришел на наш шабаш! Ты не отрекся от крови своей матери!..
Эмме, прятавшаяся за спиной у хромого принца, переводила сбившееся после бега дыхание и с опаской рассматривала ведьм, о которых сам Иво говорил, будто они не относятся ни к людскому племени, ни к высокородным обитателям Холма. Были здесь и зубастые старухи с бородавчатыми носами, напомнившие ей кумушек Тройоль и Гуссильду, и дамы помоложе, чьи клыки и носы еще не слишком-то отличались от человечьих – но все равно в каждом лице имелось что-то, безошибочно указывающее на нелюдскую страшную природу этих созданий.
-Принц-полукровка! – бормотали ведьмы, обнюхивая, тормоша и ощупывая своего юного родича, словно готовясь бросить его в один из бурлящих котлов. – Тебе всегда рады у здешних костров… Йоссе-гордец забыл свое родство с нами, а ты - славный мальчик, хоть и порченый вороньим проклятием… Всегда заглядываешь к своим тетушкам на огонек…
Заметив за его спиной оробевшую растрепанную Эмме, ведьмы и вовсе разверещались, как стая беспокойных птиц:
-…Человек! Крестьянская девчонка!..
Но тут Иво на удивление сурово пресек их возмущение, объявив, что привел на праздник свою невесту, и, сжав разгоряченную руку Эмме в своей ледяной ладони, принудил ее выступить вперед. Держался он уверенно и даже с некоторой властностью, отчего Эмме, знавшая, как еще недавно он смущался и переживал, невольно задумалась: насколько же хорошо хромой принц обучен скрывать свои истинные чувства? И значит ли это, что ей самой не всегда под силу разгадать его истинные побуждения?..
-Во-первых, – сказал Иво с вызовом, - Эммелин присуждена мне в жены волей моего отца, и принадлежит лесному королевству в той же мере, что и людскому миру. Всем, кто присутствовал на осеннем празднике, об этом известно!..
-Мы были!.. Мы слышали!.. Видели!.. – раздались скрипучие голоса кумушек-ведьм, и Эммелин с внезапной радостью узнала наконец-то среди прочих Гуссильду и Тройоль: сегодня они сменили вязаные из грубой шерсти шали на плащи из сухой осоки; головы их венчали шляпы, украшенные цветами, а желтые кривые зубы почтенных кумушек, казалось, стали за зиму длиннее по меньшей мере на полпальца.
-…Мы!.. Мы нашли девчонку-невесту в кустах!.. – с готовностью принялись рассказывать ведьмы, клацая зубами от удовольствия. – Мы провели ее на праздник, хоть и не знали, что она приглашена младшим принцем!.. Человеческая девочка была такой пугливой, такой застенчивой, что, пожалуй, без нас могла бы потеряться!..
-Безмерно благодарен вам за эту услугу, тетушки, - промолвил Иво, вздыхая. – Воистину, без вашей помощи наша помолвка никак не устроилась бы…
И Тройоль с Гуссильдой, польщенные его словами, расхихикались, приседая и кланяясь.
-…Но прежде я хотел сказать, - продолжил принц, - что, во-вторых, Эмме вовсе не та, кем кажется на первый взгляд. Оттого я и привел ее к вам, мои почтенные родственницы. Быть может, в ваших силах распознать, что прячется за чарами, и кто мог составить это заклятие… Нам с невестой нельзя надолго покидать свои дома, и в Холме будут не рады, если узнают, что я приходил на шабаш, и людям не стоит знать, что крестьянская дочь водится с вашим племенем… Не могли бы вы побыстрее осмотреть Эмме?
Ведьмы, для порядка посокрушавшись из-за того, что принц с невестой не дождутся полуночных плясок и не пригубят хмельного варева из котлов, обступили Эмме, принюхиваясь и щуря светящиеся в полумраке глаза.
-Хитрая, старая магия!..
-Прячет так, что ни единой прорехи не найти!..
-Сплетена так, что не ухватишь!..
-За какой бы хвостик потянуть?.. – переговаривались они, со своей обычной бесцеремонностью вертя и толкая Эммелин во все стороны. Наконец, одна из старух, грозно подвигав косматыми бровями и беззвучно пошевелив черными губами, решилась и забормотала какое-то заклятие, протянув руку к Эмме – но тут же отдернула ее, взвизгнув:
-Ай, жжется!..
-Колется! – зафыркала вторая, тряся обеими руками и дуя на когтистые пальцы.
-Обжигает, режет сотней ножей, кусается, пускает иголки под самые ногти!.. – подхватили остальные, пробуя по очереди свои силы, и отпрыгивая от Эммелин, словно от раскаленной головни.
-Но я… ничего не чувствую! – недоуменно сказала Эмме, опасаясь, как бы ведьмы не обиделись.
-Чары не хотят, чтобы их кто-то касался! – объявила Гуссильда, потерпевшая такую же неудачу, что и другие, и теперь без конца утиравшая распухший покрасневший нос. – Если их и сотворила какая-то из наших сестер, то весьма искусная! Но сдается мне, тут поработало не меньше трех ведьм, да еще каких!.. В наших лесах такие уж давно не водятся…
-Так ничего не получится? – упавшим голосом произнесла Эмме. Ведьмы раздраженно расфыркались: им не хотелось признавать поражение, да, к тому же, уступать кому-то из своих же сородичей.
-Постой, - сказала, наконец, Гуссильда, особенно обиженная на чужое колдовство, отметившее ее сильнее прочих. – У меня, кажется, сохранились остатки волшебной мази… ТОЙ САМОЙ мази!..
-Волшебная мазь! – хором вскричали остальные ведьмы, и в нестройном хоре их голосов звучало куда больше тревоги, чем радости.
-Что за волшебная мазь? – спросила Эмме.
-Если я верно угадал, то это очень старое глазное средство, – ответил вместо ведьм Иво, хмурясь. – Если смазать им веки, то узришь истинное обличье любого существа! Но, говорят, это весьма неприятные чары, ведь не каждый решится некоторое время видеть всех вокруг без прикрас…
Эммелин с некоторым недоумением посмотрела на ведьм, - одну другой страшнее. «Если они не боятся друг друга в этом обличье, то что же тогда может их испугать?!» - подумала она, но, спохватившись, отвела взгляд – тетушки могли без труда разгадать ее мысли и счесть их весьма невежливыми.
-И все же я испробую! – заявила Гуссильда, топнув ногой. – Она, должно быть, давно уж выдохлась и не будет действовать слишком уж долго!
-Или, напротив, подействует так, что глаза лопнут! – недовольно заметила куда более рассудительная Тройоль, но кумушку Гуссильду было не остановить. Вихрем она умчалась в лесную тьму – кто бы мог ожидать такой стремительности от кривоногой горбатой старухи-ведьмы, нос которой, к тому же, распух вдвое против прежнего!..
Остальные ведьмы тем временем принялись уговаривать Иво и Эмме снять пробу с котла, забурлившего первым, и не успокоились, пока принц и его невеста не отпили по глотку терпкого травяного зелья.
-…От сердечной боли, от удара молнии, от укуса бешеной лисы и от дурного глаза!.. Полезнее не придумаешь!.. – закричали радостно тетушки, и сами принялись отхлебывать из деревянного ковша, вырывая его друг у друга из когтистых рук.
-Это точно не яд? – шепотом спросила Эмме у Иво, чувствуя, как ослабевают ее колени и кружится голова.
