-Пожалуй, что нет, - ответил принц после некоторых раздумий, и Эмме решила, что больше не поддастся ни на какие уговоры ведьм.
Наконец, тетушка Гуссильда вернулась, растеряв большую часть цветов, которыми была раньше украшена ее шляпа. В руках она держала крошечную золотую баночку.
-Почти вся высохла от старости, - сказала она, кряхтя. – Но для пары-тройки взглядов должно хватить! Иди сюда, девчонка-невеста! Посмотрим, кто ты есть!..
Отчего-то Эмме, все это время желавшая узнать правду больше, чем что-либо иное, почувствовала страх: что если ее истинное обличье окажется из тех, на которые даже старым ведьмам нельзя взглянуть без отвращения?.. Но Иво, чутко угадав причину ее колебаний, подтолкнул Эммелин вперед.
-В тебе не может скрываться ничего ужасного, - сказал он тихо. – Я в этом уверен.
Странным образом эти простые слова успокоили Эмме и она, теперь безо всякого страха, шагнула к тетушке Гуссильде.
-Скажите, почтенная госпожа, что вы видите во мне? – спросила она смело.
Старая ведьма, почтительно ворча что-то себе под нос, открыла баночку и долго возила кривым когтистым пальцем по ее дну, собирая остатки мази. Затем провела пальцами по своим морщинистым векам и затихла, чего-то ожидая. Остальные в ведьминском кругу, переняв от нее толику благоговения, тоже притихли на пару-тройку мгновений, но тетушка Тройоль, подзуживаемая нетерпением и беспокойством больше прочих, вскричала:
-Жабьи боги, да чего же ты ждешь, кума?! Смотри быстрее, пока старая мазь не выдохлась!
-Да смотрю я, смотрю! – огрызнулась Гуссильда, и вытянула вперед шею, подслеповато щурясь и шевеля носом.
Эммелин, дрожа от волнения, смотрела на ведьму неотрывно, как и Иво, поддерживающий ее под руку. Впоследствии они не могли объяснить, чего именно ждали – что ведьма объявит, будто теперь знает истину и подробно все перескажет?.. Но кумушка Гуссильда только водила головой из стороны в сторону, словно ничего вовсе не видя перед собой, и лишь однажды на долю секунды замерла, уставившись прямо в глаза Эмме. Но кто мог прочитать по морщинистому лицу лесной ведьмы, что за чувства она испытывает?.. Клыки ее то скалились, то щелкали, распухший нос ходил ходуном, а в зрачках поблескивали красные огоньки, один из которых, возможно, полыхнул ярче прочих – и ничего более.
-Ну же, кума, видишь ли ты хоть что-то?! – заверещала Тройоль. – Или треклятая мазь тебя вовсе ослепила?..
-Сдается мне, она все же полностью выдохлась, - медленно и скрипуче промолвила Гуссильда, отворачиваясь. – Я не увидела ничего особенного в невесте принца. Пустая затея!..
Ведьмы принялись плеваться и ругать мазь, бестолковую Гуссильду, потратившую столько времени на безделицу, и чары, сплетенные слишком хитро. Но долго держать в голове эту неудачу никто не желал – близилась полночь, время плясок и особой магии шабаша. Котлы бурлили, искры летели к самому небу, из чащи к кострам подходили припоздавшие сородичи ведьм и прочие лесные обитатели – козлоногие, рогатые, светящиеся перламутровой белизной тела, или же, напротив, покрытые болотным илом, перьями и шерстью; большие и малые, высокие и низкие - их всех манили запахи и звуки шабаша. Негоже было мешать веселью волшебного простонародья.
Иво из любезности согласился оказать честь шабашу и сплясал в первом хороводе этой ночи, знаменующем начало плясок. Эммелин, следуя его примеру, подала руки двум пританцовывающим ведьмам, которые закружили ее вокруг костра так быстро, что она, казалось, не касается земли ногами. Хоть Эмме больше не решилась попробовать зелье из котла, ноги сами по себе отбивали веселую дробь, в голове шумело, и прежде чем вспомнить о том, что нужно вернуться домой до полуночи, она успела сплясать с женихом, а затем еще с двумя веселыми козлоногими созданиями, которые, впрочем, отнеслись весьма почтительно к ее статусу – по кольцу и венку все на шабаше сразу безошибочно определяли, что имеют дело не с кем-нибудь, а с самой невестой принца.
И лишь когда они с Иво, попрощавшись с веселым шабашем, прибежали к едва различимому во тьме камню на опушке, Эмме уверенно сказала, утерев вспотевший разгоряченный лоб:
-Ведьма солгала. Она что-то видела.
-Солгала, - согласился Иво после долгого и тягостного молчания. – И это дурной знак.
А затем, решившись, он быстро поцеловал Эмме в губы и скрылся в лесу по своему обыкновению.
- …Билли Мак Дэниел, - сказал маленький человечек, очень рассердившись, - ты будешь моим слугой семь лет и один день! Вот как мы с тобой поквитаемся. Так что готовься следовать за мной.
Услышав это, Билли уже начал жалеть, что так дерзко разговаривал с человечком и, сам не зная отчего, вдруг почувствовал, что должен всюду следовать за ним.
«Господин и слуга», ирландская сказка
Чары хромого принца работали исправно – никто не заметил, что Эмме вернулась заполночь. В переполненном доме и без того с утра до ночи царила суматоха: домочадцы Госбертов, торопясь выполнить все порученные им дела в спешке сшибались лбами, толкались локтями у дверей, искали друг друга и ворчали: «Сколько можно здороваться! Уже виделись спозаранку дважды!» - «Да неужто?!». Младшие дети без устали носились по дому и двору, радуясь теплу и солнцу, у старших работы было невпроворот, и спроси кого угодно: «Видели ли вы сегодня Эмме?» - вряд ли кто-то смог бы ответить с уверенностью. Тетка Алинор готова была поклясться, что племянница дотемна носила корзины с мусором к канаве, а затем, наверное, отправилась на кухню помогать Тилле. Старой кухарке ближе к вечеру показалось, что она видела Эммелин у коровника, с подойником молока. Старшие сестры отчего-то были уверены, что Эмме отправили с запиской к дальним соседям, а братьям и вовсе не было дело до полоумной кузины. Никто потом не мог вспомнить, сидела ли Эмме за столом со всеми во время ужина, или же, быть может, осталась на кухне по своему нелюдимому обычаю. Когда же пришло время отходить ко сну, то всем показалось, будто в дальнем уголке девичьей спальни, на кровати Эмме, уже лежит кто-то, укрывшись с головой, и Джослин сказала, что, наверное, младшая кузина приболела, так что не стоит ее тревожить.
Разве что дети – Кейти, Эллайт и трое их приятелей Флоссопов, - болтали, будто вечером заметили Эмме у самого леса вместе с кем-то из ее волшебных приятелей, но кто слушает детские выдумки?..
Черный вход в дом почти никогда не запирали, а лазейки, через которые можно было пробраться незамеченной во двор, Эмме знала едва ли не лучше прочих.
На цыпочках она прошла по дому, не потревожив даже спящую у кухонного очага кошку, тихонько пробралась к спальне, где давно уже посапывали кузины, и юркнула под одеяло. Не успела она подумать, что до самого утра не глаз не сомкнет после всего виденного и слышанного, как тут же мирно и тихо уснула, едва только ее голова коснулась подушки. И если бы поутру Эмме не нашла бы в своих спутанных волосах увядшие первоцветы, то ей бы могло показаться, что шабаш ведьм и танцы вокруг котлов с колдовскими зельями – это всего лишь причудливый горячечный сон, весеннее наваждение, следствие легкой простуды, от которой горел теперь ее лоб.
-…Оставайся в постели, - сказала тетка, заметив, что Эмме нездоровится. – Должно быть, тебя продуло, когда ты прибиралась во дворе! Вздумалось же тебе до позднего вечера таскаться с корзиной – это только кажется, что солнце пригревает, как летом…
Весь день Эммелин продремала, сквозь сон улыбаясь своим мечтам – ей снилось, что она танцует с Иво и фавнами, имена которых она не запомнила. Тетушка Алинор, сердце у которой все же было куда добрее, чем она хотела показать, время от времени заглядывала к племяннице, щупала горячий лоб и вздыхала. Что-то подсказывало ей, что дело нечисто, и некая странность в воспоминаниях о вчерашнем дне тревожила душу – но бесконечные домашние хлопоты каждый раз отвлекали Алинор от раздумий. А на следующее утро Эмме уже была здоровее прежнего, и тетка, глядя, как легок и быстр ее шаг, проворчала:
-Ох, сдается, ты еще прибавила в росте!..
И впрямь, Эммелин становилась все более рослой и статной, да и в чертах лица что-то неуловимо изменилось, отчего теперь она еще меньше походила на здешний люд. Любая работа так и горела в ее сильных, ловких руках, и в самых простых шагах ощущалась стремительность и плавность танца, как будто Эмме все время следовала одной ей слышимой мелодии. «Странное, странное дело!» – шептала самой себе тетушка Алинор, наблюдая краем глаза за племянницей, полной жизни и затаенной радости.
Эмме все чаще вызывалась поработать подальше от домов, где-то в поле – присмотреть за скотиной на выпасе, поработать на окраине пашни в одиночку, - или же без устали собирала хворост в лесу. Алинор, скрепя сердце, соглашалась, что племянница не нарушает правил, установленных для нее: в полях и лесах Эмме не с кем было вести опасные беседы, и ни одна кумушка-сплетница ни разу не заикнулась, будто все это хитрость и на самом деле девчонка тайно встречается с кем-то из местных парней. О том, что Эммелин может искать свидания вовсе не с людьми, тетка Алинор не могла и помыслить – а именно так оно и было.
С тех пор, как Эмме на весеннем шабаше была представлена лесным жителям, как невеста младшего принца Из-Под-Холма, больше они не скрывались от ее взгляда среди трав и деревьев – как обычно они это делали, завидев человека. Теперь она повсюду замечала чудеса: скользили среди деревьев танцующие лесные девы, всюду виднелись на свежей траве отпечатки ног и копытец, плескались в болотах и лесных ручьях водные создания, покрытые медно-зеленой чешуей, тяжко ворочался кто-то большой и медлительный в трясине, отовсюду доносились звуки свирелей из тростника, звонкий смех фавнов и щебет их спутниц – древесных, водных и полевых. С Эммелин никто из них не решался пока что заговаривать, однако лесная ребятня помладше, проказливая в той же мере, что и людская, часто корчила ей рожицы из листвы и камышей, дергала порой за косу, подкравшись сзади или же норовила толкнуть в воду, когда девушка склонялась над ручьем, чтобы зачерпнуть воду ладонью. Она не обижалась на безобидные шутки, догадываясь, что таким образом ей выказывают расположение и выделяют среди прочих людей.
…Теперь Эмме знала, что коровы и козы возвращаются порой с пастбища с пустым выменем из-за того, что какая-то хитрая лесная ведьма, отведя глаза пастуху, выдоила их. Молоко начало горчить – что ж, наверняка хозяин чем-то обидел жителей леса и те подсунули скотине пучок особой травы. Смирная крестьянская кляча ни с того, ни с сего взбрыкнула и ускакала, куда глаза глядят, а затем вернулась, взмыленная и едва живая от усталости?.. Да ведь ее увели озорные духи леса, чтобы кататься весь день напролет по дальним лугам!.. Перед глазами Эмме словно поднялась завеса, скрывавшая мир, чуждый прочим людям. Еще недавно он показался бы ей пугающим, но теперь куда чаще она ловила себя на мысли, как хорошо бы было, пригласи ее Иво еще раз на шабаш. Уж если она что и усвоила – так это то, что приходить на праздник к волшебным существам без приглашения считается весьма грубым нарушением лесных правил приличия.
Но хромой принц после той самой ночи пропал, не давая о себе знать и не откликаясь на призывы. «Что же это такое? – думала день и ночь Эмме, невольно кусая губы и расцарапывая от волнения руки до крови. – Он обиделся на меня? Не желает больше встречаться со мной? Ведьма тогда шепнула ему что-то, о чем мне знать не положено?.. Ох, вдруг о том шабаше узнал Йоссе и с Иво случилось что-то плохое?!».
Сосредоточившись на мыслях о загадочной жизни, бурлящей Под Холмом и в его окрестностях, она совершенно перестала обращать внимание на события в мире людском – и совершенно зря, ведь в нем тоже случались свои нежданные радости.
-…Нашелся! Нашелся!.. – взволнованно воскликнула тетка Алинор, заглядывая на кухню к Тилле и Эммелин. – Вы только подумайте! Он вернулся!..
Речь шла о пропавшем отце двух детишек, принятых в доме Госбертов зимой – он отправился в город, и, как все решили, был застигнут непогодой в пути. Кто-то говорил, что здесь не обошлось без дурного влияния волшебных созданий, кто-то считал, что зимняя буря сама по себе достаточно губительна и опасна, но, пожалуй, никто не верил, что бедняга Джулльем Флоссоп когда-нибудь вернется к своим детям.
-Что делается! – всплеснула руками старая кухарка, отставив в сторону миску с тестом. – Живой! Чудеса, да и только!.. Пошли, сиротка, послушаем, что он рассказывает…
И Эммелин, поддавшись любопытству, поспешила за ней в гостиную, где плачущие от счастья дети обнимали вернувшегося отца.
Джулльем был худ и бледен, точно все это время не видел солнца, и смотрел на взволнованных соседей несколько растерянно, словно его только что разбудили от долгого сна.
-…Я мало что помню, - отвечал он на все расспросы, потирая лоб с виноватым видом. – Знаю только, что отправился тогда в город, чтобы найти там какую-то временную работу – с деньгами у нас совсем было худо, - но ближе к вечеру началась вьюга, и я сбился с пути, лошаденка моя подвернула ногу и едва плелась, и мне уж казалось, что я слышу позади волчий вой…
-Ох, и угораздило же тебя! – закричали все вразнобой, и принялись вспоминать, какие жестокие бури обрушились в ту пору на здешние края, и сколько раз у околиц деревни видали волчьи следы.
-…Я уж думал, что мне пришел конец и совсем выбился из сил, - продолжал Джулльем, прижимая к себе покрепче детей. – Но тут, помнится, я услыхал впереди голоса, и навстречу мне выехали нарядно одетые господа верхом на прекрасных лошадях, все сплошь одеты в меха, парчу и бархат – никогда не видал одежды богаче!.. Я уж не помню, что им говорил – от холода и усталости мысли у меня путались, но, кажется, я просил их о милости и о спасении своей жизни. Они спросили, отчего я пустился в дорогу при столь печальных обстоятельствах – снег так и заметал все вокруг. Я объяснил, откуда держу путь и что хотел найти поденную работу в городе. Они, выслушав меня, кажется, рассмеялись и сказали, что в их усадьбе как раз требуются расторопные слуги… «Но я никогда не слыхал, чтобы здесь поблизости была какая-то богатая усадьба!» - сказал я. «Ты уехал куда дальше от своей деревни, чем тебе кажется!» - ответил один из них и еще раз спросил, согласен ли я пойти к ним на службу. Делать было нечего, я замерзал, да и лошадка моя вовсе на ногах не держалась… Что-то подсказывало мне, будто дело нечисто, но я согласился, и дальше все, как в тумане… Снег заметал все так, что ничего не разглядеть и в трех шагах, но мне казалось, что всадников вокруг все больше – они появлялись один за другим из-за стены снега, а затем пропадали, метель кружила и слепила меня… Я только успел увидеть, как бедную мою лошадку куда-то уводят, а затем и меня самого потащили, не слушая моих вопросов и жалоб… - тут голос его надломился, а лицо побледнело еще сильнее. Кто-то из служанок, повинуясь поспешным указаниям тетушки Алинор, подал измученному Флоссопу кружку с горячим чаем, и он принялся торопливо отхлебывать из нее, точно никогда ничего вкуснее не пил.
-Это все Зимняя Охота лесного короля, - промолвила старая Тилла, качая головой.
Наконец, тетушка Гуссильда вернулась, растеряв большую часть цветов, которыми была раньше украшена ее шляпа. В руках она держала крошечную золотую баночку.
-Почти вся высохла от старости, - сказала она, кряхтя. – Но для пары-тройки взглядов должно хватить! Иди сюда, девчонка-невеста! Посмотрим, кто ты есть!..
Отчего-то Эмме, все это время желавшая узнать правду больше, чем что-либо иное, почувствовала страх: что если ее истинное обличье окажется из тех, на которые даже старым ведьмам нельзя взглянуть без отвращения?.. Но Иво, чутко угадав причину ее колебаний, подтолкнул Эммелин вперед.
-В тебе не может скрываться ничего ужасного, - сказал он тихо. – Я в этом уверен.
Странным образом эти простые слова успокоили Эмме и она, теперь безо всякого страха, шагнула к тетушке Гуссильде.
-Скажите, почтенная госпожа, что вы видите во мне? – спросила она смело.
Старая ведьма, почтительно ворча что-то себе под нос, открыла баночку и долго возила кривым когтистым пальцем по ее дну, собирая остатки мази. Затем провела пальцами по своим морщинистым векам и затихла, чего-то ожидая. Остальные в ведьминском кругу, переняв от нее толику благоговения, тоже притихли на пару-тройку мгновений, но тетушка Тройоль, подзуживаемая нетерпением и беспокойством больше прочих, вскричала:
-Жабьи боги, да чего же ты ждешь, кума?! Смотри быстрее, пока старая мазь не выдохлась!
-Да смотрю я, смотрю! – огрызнулась Гуссильда, и вытянула вперед шею, подслеповато щурясь и шевеля носом.
Эммелин, дрожа от волнения, смотрела на ведьму неотрывно, как и Иво, поддерживающий ее под руку. Впоследствии они не могли объяснить, чего именно ждали – что ведьма объявит, будто теперь знает истину и подробно все перескажет?.. Но кумушка Гуссильда только водила головой из стороны в сторону, словно ничего вовсе не видя перед собой, и лишь однажды на долю секунды замерла, уставившись прямо в глаза Эмме. Но кто мог прочитать по морщинистому лицу лесной ведьмы, что за чувства она испытывает?.. Клыки ее то скалились, то щелкали, распухший нос ходил ходуном, а в зрачках поблескивали красные огоньки, один из которых, возможно, полыхнул ярче прочих – и ничего более.
-Ну же, кума, видишь ли ты хоть что-то?! – заверещала Тройоль. – Или треклятая мазь тебя вовсе ослепила?..
-Сдается мне, она все же полностью выдохлась, - медленно и скрипуче промолвила Гуссильда, отворачиваясь. – Я не увидела ничего особенного в невесте принца. Пустая затея!..
Ведьмы принялись плеваться и ругать мазь, бестолковую Гуссильду, потратившую столько времени на безделицу, и чары, сплетенные слишком хитро. Но долго держать в голове эту неудачу никто не желал – близилась полночь, время плясок и особой магии шабаша. Котлы бурлили, искры летели к самому небу, из чащи к кострам подходили припоздавшие сородичи ведьм и прочие лесные обитатели – козлоногие, рогатые, светящиеся перламутровой белизной тела, или же, напротив, покрытые болотным илом, перьями и шерстью; большие и малые, высокие и низкие - их всех манили запахи и звуки шабаша. Негоже было мешать веселью волшебного простонародья.
Иво из любезности согласился оказать честь шабашу и сплясал в первом хороводе этой ночи, знаменующем начало плясок. Эммелин, следуя его примеру, подала руки двум пританцовывающим ведьмам, которые закружили ее вокруг костра так быстро, что она, казалось, не касается земли ногами. Хоть Эмме больше не решилась попробовать зелье из котла, ноги сами по себе отбивали веселую дробь, в голове шумело, и прежде чем вспомнить о том, что нужно вернуться домой до полуночи, она успела сплясать с женихом, а затем еще с двумя веселыми козлоногими созданиями, которые, впрочем, отнеслись весьма почтительно к ее статусу – по кольцу и венку все на шабаше сразу безошибочно определяли, что имеют дело не с кем-нибудь, а с самой невестой принца.
И лишь когда они с Иво, попрощавшись с веселым шабашем, прибежали к едва различимому во тьме камню на опушке, Эмме уверенно сказала, утерев вспотевший разгоряченный лоб:
-Ведьма солгала. Она что-то видела.
-Солгала, - согласился Иво после долгого и тягостного молчания. – И это дурной знак.
А затем, решившись, он быстро поцеловал Эмме в губы и скрылся в лесу по своему обыкновению.
Глава 14
- …Билли Мак Дэниел, - сказал маленький человечек, очень рассердившись, - ты будешь моим слугой семь лет и один день! Вот как мы с тобой поквитаемся. Так что готовься следовать за мной.
Услышав это, Билли уже начал жалеть, что так дерзко разговаривал с человечком и, сам не зная отчего, вдруг почувствовал, что должен всюду следовать за ним.
«Господин и слуга», ирландская сказка
Чары хромого принца работали исправно – никто не заметил, что Эмме вернулась заполночь. В переполненном доме и без того с утра до ночи царила суматоха: домочадцы Госбертов, торопясь выполнить все порученные им дела в спешке сшибались лбами, толкались локтями у дверей, искали друг друга и ворчали: «Сколько можно здороваться! Уже виделись спозаранку дважды!» - «Да неужто?!». Младшие дети без устали носились по дому и двору, радуясь теплу и солнцу, у старших работы было невпроворот, и спроси кого угодно: «Видели ли вы сегодня Эмме?» - вряд ли кто-то смог бы ответить с уверенностью. Тетка Алинор готова была поклясться, что племянница дотемна носила корзины с мусором к канаве, а затем, наверное, отправилась на кухню помогать Тилле. Старой кухарке ближе к вечеру показалось, что она видела Эммелин у коровника, с подойником молока. Старшие сестры отчего-то были уверены, что Эмме отправили с запиской к дальним соседям, а братьям и вовсе не было дело до полоумной кузины. Никто потом не мог вспомнить, сидела ли Эмме за столом со всеми во время ужина, или же, быть может, осталась на кухне по своему нелюдимому обычаю. Когда же пришло время отходить ко сну, то всем показалось, будто в дальнем уголке девичьей спальни, на кровати Эмме, уже лежит кто-то, укрывшись с головой, и Джослин сказала, что, наверное, младшая кузина приболела, так что не стоит ее тревожить.
Разве что дети – Кейти, Эллайт и трое их приятелей Флоссопов, - болтали, будто вечером заметили Эмме у самого леса вместе с кем-то из ее волшебных приятелей, но кто слушает детские выдумки?..
Черный вход в дом почти никогда не запирали, а лазейки, через которые можно было пробраться незамеченной во двор, Эмме знала едва ли не лучше прочих.
На цыпочках она прошла по дому, не потревожив даже спящую у кухонного очага кошку, тихонько пробралась к спальне, где давно уже посапывали кузины, и юркнула под одеяло. Не успела она подумать, что до самого утра не глаз не сомкнет после всего виденного и слышанного, как тут же мирно и тихо уснула, едва только ее голова коснулась подушки. И если бы поутру Эмме не нашла бы в своих спутанных волосах увядшие первоцветы, то ей бы могло показаться, что шабаш ведьм и танцы вокруг котлов с колдовскими зельями – это всего лишь причудливый горячечный сон, весеннее наваждение, следствие легкой простуды, от которой горел теперь ее лоб.
-…Оставайся в постели, - сказала тетка, заметив, что Эмме нездоровится. – Должно быть, тебя продуло, когда ты прибиралась во дворе! Вздумалось же тебе до позднего вечера таскаться с корзиной – это только кажется, что солнце пригревает, как летом…
Весь день Эммелин продремала, сквозь сон улыбаясь своим мечтам – ей снилось, что она танцует с Иво и фавнами, имена которых она не запомнила. Тетушка Алинор, сердце у которой все же было куда добрее, чем она хотела показать, время от времени заглядывала к племяннице, щупала горячий лоб и вздыхала. Что-то подсказывало ей, что дело нечисто, и некая странность в воспоминаниях о вчерашнем дне тревожила душу – но бесконечные домашние хлопоты каждый раз отвлекали Алинор от раздумий. А на следующее утро Эмме уже была здоровее прежнего, и тетка, глядя, как легок и быстр ее шаг, проворчала:
-Ох, сдается, ты еще прибавила в росте!..
И впрямь, Эммелин становилась все более рослой и статной, да и в чертах лица что-то неуловимо изменилось, отчего теперь она еще меньше походила на здешний люд. Любая работа так и горела в ее сильных, ловких руках, и в самых простых шагах ощущалась стремительность и плавность танца, как будто Эмме все время следовала одной ей слышимой мелодии. «Странное, странное дело!» – шептала самой себе тетушка Алинор, наблюдая краем глаза за племянницей, полной жизни и затаенной радости.
Эмме все чаще вызывалась поработать подальше от домов, где-то в поле – присмотреть за скотиной на выпасе, поработать на окраине пашни в одиночку, - или же без устали собирала хворост в лесу. Алинор, скрепя сердце, соглашалась, что племянница не нарушает правил, установленных для нее: в полях и лесах Эмме не с кем было вести опасные беседы, и ни одна кумушка-сплетница ни разу не заикнулась, будто все это хитрость и на самом деле девчонка тайно встречается с кем-то из местных парней. О том, что Эммелин может искать свидания вовсе не с людьми, тетка Алинор не могла и помыслить – а именно так оно и было.
С тех пор, как Эмме на весеннем шабаше была представлена лесным жителям, как невеста младшего принца Из-Под-Холма, больше они не скрывались от ее взгляда среди трав и деревьев – как обычно они это делали, завидев человека. Теперь она повсюду замечала чудеса: скользили среди деревьев танцующие лесные девы, всюду виднелись на свежей траве отпечатки ног и копытец, плескались в болотах и лесных ручьях водные создания, покрытые медно-зеленой чешуей, тяжко ворочался кто-то большой и медлительный в трясине, отовсюду доносились звуки свирелей из тростника, звонкий смех фавнов и щебет их спутниц – древесных, водных и полевых. С Эммелин никто из них не решался пока что заговаривать, однако лесная ребятня помладше, проказливая в той же мере, что и людская, часто корчила ей рожицы из листвы и камышей, дергала порой за косу, подкравшись сзади или же норовила толкнуть в воду, когда девушка склонялась над ручьем, чтобы зачерпнуть воду ладонью. Она не обижалась на безобидные шутки, догадываясь, что таким образом ей выказывают расположение и выделяют среди прочих людей.
…Теперь Эмме знала, что коровы и козы возвращаются порой с пастбища с пустым выменем из-за того, что какая-то хитрая лесная ведьма, отведя глаза пастуху, выдоила их. Молоко начало горчить – что ж, наверняка хозяин чем-то обидел жителей леса и те подсунули скотине пучок особой травы. Смирная крестьянская кляча ни с того, ни с сего взбрыкнула и ускакала, куда глаза глядят, а затем вернулась, взмыленная и едва живая от усталости?.. Да ведь ее увели озорные духи леса, чтобы кататься весь день напролет по дальним лугам!.. Перед глазами Эмме словно поднялась завеса, скрывавшая мир, чуждый прочим людям. Еще недавно он показался бы ей пугающим, но теперь куда чаще она ловила себя на мысли, как хорошо бы было, пригласи ее Иво еще раз на шабаш. Уж если она что и усвоила – так это то, что приходить на праздник к волшебным существам без приглашения считается весьма грубым нарушением лесных правил приличия.
Но хромой принц после той самой ночи пропал, не давая о себе знать и не откликаясь на призывы. «Что же это такое? – думала день и ночь Эмме, невольно кусая губы и расцарапывая от волнения руки до крови. – Он обиделся на меня? Не желает больше встречаться со мной? Ведьма тогда шепнула ему что-то, о чем мне знать не положено?.. Ох, вдруг о том шабаше узнал Йоссе и с Иво случилось что-то плохое?!».
Сосредоточившись на мыслях о загадочной жизни, бурлящей Под Холмом и в его окрестностях, она совершенно перестала обращать внимание на события в мире людском – и совершенно зря, ведь в нем тоже случались свои нежданные радости.
-…Нашелся! Нашелся!.. – взволнованно воскликнула тетка Алинор, заглядывая на кухню к Тилле и Эммелин. – Вы только подумайте! Он вернулся!..
Речь шла о пропавшем отце двух детишек, принятых в доме Госбертов зимой – он отправился в город, и, как все решили, был застигнут непогодой в пути. Кто-то говорил, что здесь не обошлось без дурного влияния волшебных созданий, кто-то считал, что зимняя буря сама по себе достаточно губительна и опасна, но, пожалуй, никто не верил, что бедняга Джулльем Флоссоп когда-нибудь вернется к своим детям.
-Что делается! – всплеснула руками старая кухарка, отставив в сторону миску с тестом. – Живой! Чудеса, да и только!.. Пошли, сиротка, послушаем, что он рассказывает…
И Эммелин, поддавшись любопытству, поспешила за ней в гостиную, где плачущие от счастья дети обнимали вернувшегося отца.
Джулльем был худ и бледен, точно все это время не видел солнца, и смотрел на взволнованных соседей несколько растерянно, словно его только что разбудили от долгого сна.
-…Я мало что помню, - отвечал он на все расспросы, потирая лоб с виноватым видом. – Знаю только, что отправился тогда в город, чтобы найти там какую-то временную работу – с деньгами у нас совсем было худо, - но ближе к вечеру началась вьюга, и я сбился с пути, лошаденка моя подвернула ногу и едва плелась, и мне уж казалось, что я слышу позади волчий вой…
-Ох, и угораздило же тебя! – закричали все вразнобой, и принялись вспоминать, какие жестокие бури обрушились в ту пору на здешние края, и сколько раз у околиц деревни видали волчьи следы.
-…Я уж думал, что мне пришел конец и совсем выбился из сил, - продолжал Джулльем, прижимая к себе покрепче детей. – Но тут, помнится, я услыхал впереди голоса, и навстречу мне выехали нарядно одетые господа верхом на прекрасных лошадях, все сплошь одеты в меха, парчу и бархат – никогда не видал одежды богаче!.. Я уж не помню, что им говорил – от холода и усталости мысли у меня путались, но, кажется, я просил их о милости и о спасении своей жизни. Они спросили, отчего я пустился в дорогу при столь печальных обстоятельствах – снег так и заметал все вокруг. Я объяснил, откуда держу путь и что хотел найти поденную работу в городе. Они, выслушав меня, кажется, рассмеялись и сказали, что в их усадьбе как раз требуются расторопные слуги… «Но я никогда не слыхал, чтобы здесь поблизости была какая-то богатая усадьба!» - сказал я. «Ты уехал куда дальше от своей деревни, чем тебе кажется!» - ответил один из них и еще раз спросил, согласен ли я пойти к ним на службу. Делать было нечего, я замерзал, да и лошадка моя вовсе на ногах не держалась… Что-то подсказывало мне, будто дело нечисто, но я согласился, и дальше все, как в тумане… Снег заметал все так, что ничего не разглядеть и в трех шагах, но мне казалось, что всадников вокруг все больше – они появлялись один за другим из-за стены снега, а затем пропадали, метель кружила и слепила меня… Я только успел увидеть, как бедную мою лошадку куда-то уводят, а затем и меня самого потащили, не слушая моих вопросов и жалоб… - тут голос его надломился, а лицо побледнело еще сильнее. Кто-то из служанок, повинуясь поспешным указаниям тетушки Алинор, подал измученному Флоссопу кружку с горячим чаем, и он принялся торопливо отхлебывать из нее, точно никогда ничего вкуснее не пил.
-Это все Зимняя Охота лесного короля, - промолвила старая Тилла, качая головой.
