– Всегда любопытно посмотреть, как кто-то рискует своей головой! Что ж, наполняй котел водой, крыса, и неси дрова, а развести огонь, так и быть, я тебе помогу…
…И вот ей пригрезилось, что она летит высоко-высоко по воздуху к замку фата-морганы и что фея сама выходит ей навстречу, такая светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожая на ту старушку, которая дала Элизе в лесу ягод и рассказала о лебедях в золотых коронах.
— Твоих братьев можно спасти, — сказала она. — Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и все-таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы; у воды нет сердца, которое бы стало изнывать от страха и муки, как твое. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растет здесь возле пещеры, и только она, да еще та крапива, что растет на кладбищах, может тебе пригодиться; заметь же ее! Ты нарвешь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов; потом разомнешь ее ногами, ссучишь из полученного волокна длинные нити, затем сплетешь из них одиннадцать рубашек-панцирей с длинными рукавами и набросишь их на лебедей; тогда колдовство исчезнет.
«Дикие лебеди», Г. Х. Андерсен
Эмме и впрямь пришлось нелегко: и очаг, и котел, доставшиеся ей, были самыми огромными в медоварне. Ей предстояло совершить в одиночку то, что другие медовары делали впятером, а то и вшестером – а она изнемогала от усталости и не могла вспомнить, когда в последний раз ей удавалось вздремнуть. Не успела девушка принести к котлу пару ведер воды, как перед глазами поплыли радужные пятна, нога зацепилась за ногу, а руки одеревенели и перестали повиноваться. «Держись! Не бойся! – повторяла она себе, чувствуя, как внутри нарастает страх перед собственной слабостью. – Все здесь едва живы от усталости, но никому не даст остановиться и умереть волшебная пыльца. Она как цепи, приковывающие душу к телу – не позволит сбежать отсюда. Если мне нужно работать за нескольких, то и цепи эти должны быть в несколько раз крепче, чтоб трусливая слабая душа не попыталась улизнуть в небытие!».
И, собрав остатки сил, она направилась к господину Вальтазару; гоблин-распорядитель, придя в себя после неприятного и довольно-таки унизительного происшествия с драконом, шустро прыгал от котла к котлу с сердитым верещанием, отвешивал подзатыльники и грозил всяческими карами за лень и невнимательность – как это было у него заведено. В сторону дремлющего Ллогу он старался не смотреть и изо всех сил делал вид, будто никого постороннего в медоварне нет.
-Сударь Вальтазар, - обратилась к нему Эмме, стараясь сохранять независимый вид, но в той мере, чтобы не разозлить распорядителя чрезмерной самоуверенностью. – Я знаю, что мне не положено просить о помощи. Но, возможно, вы не откажете мне в небольшой милости?..
-Это какой же? – недовольно квакнул гоблин, смерив ее недоверчивым взглядом.
-Отсыпьте мне столько волшебной пыльцы, сколько положено на долю семерым слугам человеческого племени! – выпалила Эмме. – Ведь не будет большой беды, если я стану работать усерднее?
-Семерым?! – возопил Вальтазар. – Да ты хоть знаешь, о чем просишь? Волшебная пыльца в таком количестве выжжет твою голову изнутри!
-Вы же сами говорили, что я прогневаю короля своей неудачей и понесу за это наказание – так чего мне бояться? – отвечала Эмме, не дрогнув.
На это возразить гоблину было нечего. Покряхтев и поворчав для порядка, он принес Эмме семь маленьких сверточков, не забыв, впрочем, повторить, что и пары порций хватит, чтобы свести смертного в могилу.
-…Будь ты сколько-нибудь полезнее… - проворчал гоблин напоследок, не скрывая злорадства. – Но хуже работника у меня еще не бывало, так что пропадай с концами, да побыстрее.
«Еще посмотрим!» - подумала Эмме, но вслух поблагодарила господина Вальтазара и пообещала, что постарается не злоупотреблять его даром – если в том не будет острой необходимости.
Ллогу, сквозь дремоту расслышавший ее шаги, лениво приоткрыл один глаз, покосился на свертки, но ничего не сказал. Какими бы ни были тайные правила игры, которую он время от времени упоминал, выжигать себе мозг волшебной пыльцой ими, по-видимому, не воспрещалось.
«Главное, не позабыть, зачем я все это затеяла!» - подумала Эмме, вдыхая золотистую ароматную пыль, которая служила пленникам Холма пищей и водой, туманила разум и лишала остатков надежд и желаний. Однако она же притупляла страх, голод и боль – а именно в этом и нуждалась Эммелин, чтобы исполнить задуманное.
-Допустимо, - услышала она сонное бормотание господина Ллогу. – Однако, смертельно – что для крыс, что для людей… Если здесь не прячется еще кто-то третий – дело закончится плохо…
Но Эмме не стала дослушивать его путаные рассуждения – ей нужно было носить в ведре родниковую воду, взбираясь по шатким лестницам и бесконечным ступеням вверх-вниз… вверх-вниз… Котел поначалу казался бездонным, и она сбилась со счету, прежде чем результат ее усилий стал сколько-нибудь заметен. Затем пришло время чистой медовой патоки – лучшей из тех, что имелись в кладовых у господина Вальтазара. Конечно же, злопамятный гоблин ни за что не поделился бы ею по доброй воле, но Ллогу, ухитрявшийся слышать сквозь сон все, что касалось верескового меда, расфыркался, пыхнул облачком дыма – и Вальтазар сразу стал сговорчивее.
Дров для огромного очага тоже требовалось немало, и Эммелин не могла сосчитать, сколько раз ей пришлось вдыхать волшебную пыльцу, чтобы удержаться на ногах. Все ее руки были покрыты занозами и кровоточили, но она не чувствовала боли даже когда щепки вонзались под ногти.
Единственное, о чем она беспокоилась всерьез – так это о собственной памяти, которая становилась все слабее и путанее, как и предупреждал ее гоблин-распорядитель. Случалось так, что она, взяв охапку дров, делала несколько шагов вперед – и не могла вспомнить, куда ей нужно идти. Иногда провалы в памяти случались, когда она стояла с пустыми руками у котла, переводя дух – и точно так же не могла понять, зачем здесь очутилась и что за страшное чешуйчатое существо похрапывает рядом с очагом, вывалив набок черный остроконечный язык. «Дракон!» - удивлялась Эмме. А затем с трудом припоминала его имя и обстоятельства, при которых они встретились, и думала, что они теперь оказались в схожем положении – воспоминания господина Ллогу были такими же разрозненными и спутанными. «Королевский мед! – повторяла она без конца, стараясь удержать эту мысль в голове. – Все неважно, кроме него!».
Господин Ллогу добросовестно исполнял свою часть сделки – время от времени он просыпался, подслеповато рассматривал Книгу Рецептов и объявлял Эмме, какое количество патоки, пряных трав, вереска и хмеля ей требуется. Выслушав его и запомнив указания, Эммелин шла к Вальтазару – хоть гоблин и шипел от злости, однако помнил, как дракон запретил пакостить и препятствовать своей подопечной, и потому не мог отказать даже в мелочи. Ллогу, к тому же, охранял котел с королевским медом ото всяческих возможных козней: стоило только чересчур любопытному бесу или гоблину приблизиться к очагу, как дракон сбивал их с ног хлестким ударом хвоста или прижигал точной струйкой пламени их острые уши – зевакам не оставалось ничего иного, как спасаться бегством. Сдержал Ллогу свое слово и в том, что касалось растопки – дрова в очаге так и вспыхнули, когда он дохнул на них.
Но в остальном Эммелин, как и было условлено, выполняла всю работу в одиночку: забравшись на приставную лестницу, она помешивала огромным черпаком кипящее варево, обдающее ее нестерпимым жаром и удушающее приторным сладким ароматом – и ей порой казалось, что так проходят не часы, а целые дни или недели. Затем пришло время снимать пену, чтобы королевский мед получился чистым и прозрачным; котел был так велик, что стоило только пошатнуться и потерять равновесие – и сбылись бы угрозы господина Вальтазара, обещавшего заживо сварить нерадивую служанку в испорченном меду. Вновь Эмме испытала приступ острого страха – из-за пыльцы ее движения становились все медленнее и неувереннее, голова кружилась, а густые испарения, клубящиеся над котлом, застили глаза. Но руки сами по себе потянулись к очередному свертку с пыльцой – их осталось меньше половины, - и голова вскоре стала пустой, а чувства притупились: ни ужаса, ни печали, ни надежды, ни радости - как и полагалось всякому рабу в Холме.
-Ты желаешь получить награду от короля, - заметил господин Ллогу, внимательно следивший за всеми ее действиями из-под полуприкрытых век, - но будет ли она нужна тебе к тому времени, как сварится королевский мед? Вспомнишь ли ты, о чем хотела просить?
Чтобы понять его слова, Эмме пришлось сделать усилие над собой едва ли не большее, чем те, что она прилагала, чтобы не свалиться в котел с кипящим медом. Теперь ее разум был так слаб, что не мог вместить сразу и два-три связанных между собой слова – они доносились словно сквозь тягостный горячечный сон.
-Я… выдержу и ничего не… забуду, - наконец, сказала она, с трудом ворочая языком.
-У тебя осталось всего три свертка из семи, - сказал на это дракон. – Плохая новость в том, что тебе их может не хватить – предстоит еще немало работы. Но есть и хорошая: ты должна была умереть еще три свертка назад!..
Однако Эмме, походившая сейчас не столько на человека, сколько на самых черных здешних гоблинов – так густо ее покрывала липкая медовая грязь, засохшая кровь и копоть, - лишь криво усмехнулась, услышав эти слова. Единственное, что сколько-нибудь откликнулось в ее душе, так это напоминание, что впереди ее ждет едва ли не больше работы, чем было сделано до этого. Нельзя было терять ни минуты – и вскоре Эмме уже катила к очагу тяжелую бочку, окуренную серой, а за ней – вторую, третью… До чего был огромен котел для королевского верескового меда!..
-Пришло время погасить огонь! - объявил Ллогу, и задул пламя так же сноровисто, как и разжег. – А ты, крыса, можешь вздремнуть – мед будет долго остывать. Не бойся, я позабочусь о том, чтобы никто не притронулся к котлу, пока ты отдыхаешь.
Стоило ему только произнести это, как действие волшебной пыльцы разом закончилось и перед глазами у Эмме все закружилось и погрузилось во тьму. Не успела она подумать, что все это время удерживалась на ногах не из-за одной лишь пыльцы, как уже крепко спала, привалившись к горячему драконьему боку. И никто – даже сам господин Вальтазар, - не посмел сделать замечание смертельно уставшей рабыне.
…Ну а когда Эммелин проснулась, то разум ее был почти таким же ясным, как прежде, во время жизни в людском мире; ноги и руки сильны и ловки, а царапины и ссадины давно уж покрылись коркой и почти не саднили.
-Сколько же я спала?! – воскликнула она, вскакивая на ноги.
-Ровно столько, сколько нужно, чтобы мед в котле стал не горячее людской крови, - ответил господин Ллогу, сладко потягиваясь. – В Холме дни не отличаются от ночей, так зачем же их считать? Ты жива и сохранила разум – а ведь все семь свертков пусты, - чем не соль всей этой истории?.. Поторопись – мед нужно разлить по бродильным бочкам как можно быстрее. Близится большой праздник – лучшее время, чтобы подать полный кубок королю. Бочкам до того нужно отогреться в тепле, а затем как следует остудиться в холодных погребах…
Но это Эммелин знала и без него – не так уж сильно отличалось приготовление верескового меда ото всех прочих медов и элей, с которыми она имела дело ранее. Со всех ног она бросилась за чистой холстиной, расталкивая работников медоварни. «Мне понадобилась целая вечность, чтобы наполнить котел – и сейчас я потрачу ровно столько же времени, чтобы его процедить и разлить!» - лихорадочно и беспокойно размышляла она, уже ничуть не робея ни перед гоблинами, ни перед бесами, ни перед самим господином Вальтазаром.
Целебный сон придал ей куда больше сил и сноровки, чем волшебная пыльца – все так и горело в ее руках, а движения были точными и быстрыми на зависть любому из здешних бывалых медоваров. Ведро за ведром лился золотистый мед в бочки, и горьковато-сладкий аромат, быстро распространявшийся из дальнего угла медоварни, заставил гоблина-распорядителя тревожно задергать носом – а его подручные вовсе расчихались, словно вокруг рассыпали перец. Но приблизиться к вересковому меду, сваренному Эмме, у них никак не вышло бы: Ллогу безжалостно прогонял всякого, кто пытался что-то разнюхать или рассмотреть.
-Теперь мы будем спать и набираться сил, - сказал дракон, проверив перед тем каждую бродильную бочку. – Меду нужно вызреть, а нам – отдохнуть. Спи, крыса, и не мешай своей суетой перерождению… Королевский мед набирается сил… Скрытое проявляется… Узы заклятий ослабевают… Наше дело – снимать время от времени пену, чтобы получить чистейший итог, а затем отправить все в холод и покой, чтобы король потом смог распробовать все, как следует!..
С этими словами старый дракон по-кошачьи свернулся в клубок рядом с бочками, чтобы согревать их своим теплом – и Эммелин, самую малость посомневавшись, улеглась к нему под бок: она угадывала, что Ллогу наблюдает не столько за медом, сколько за своей подопечной – и ждет, что же вызреет из нее самой под действием боли, отчаяния и толики волшебства.
Ну а бочки тихонько побулькивали и шипели, набираясь хмельной и волшебной силы – и, пожалуй, никто в медоварне не решился бы попробовать то, что в них содержалось.
Спешите, феи! Вам язык цветов
Понятней всех на свете языков.
Внемлите мне. Сегодня ровно в час
Под дубом Герна будет пир у нас,
Как нам велит обычай наш старинный.
<…>
Беритесь за руки и выступайте чинно.
Пусть светляки зажгут для нас скорей
Десятка два зеленых фонарей,
Пускай наш танец озарят их свечи...
Но, чур! Я чую запах человечий!..
«Виндзорские насмешницы», У. Шекспир
Сон Эмме был спокоен и глубок: ни воспоминания о прошлом, ни тревога о будущем не тревожили его. Быть может, причиной тому был избыток волшебной пыльцы, притупивший все ее чувства – добрые и злые. Но, вполне возможно, все объяснялось куда прозаичнее: так спят люди, честно вложившие все свои силы без остатка – и даже больше! – в достижение важнейшей в их жизни цели.
Однако каким бы ни было крепким беспамятство, торжественный голос господина Ллогу прозвучал в ее ушах громко и ясно, как будто дракону были подвластны не только подземелья Холма, но и мир сновидений.
-Пора! – объявил он. – Время пришло!
И глаза Эмме тут же открылись, как будто она только этого и ждала.
-Время? Для чего? – воскликнула она, уже предчувствуя, какой ответ услышит.
-Король и его двор нынче празднуют осеннее равноденствие, - отвечал дракон. – Горят костры в лесу, придворные в лучших нарядах шествуют в лунном свете, лесное простонародье славит двор и короля! Пока ты спала, вересковый мед вызрел – пора разливать его по кубкам и отправлять к королевскому столу.
-Осень?.. – Эмме чуть недоверчиво покачала головой, ошеломленная открывшейся правдой. – Неужели я служу в Холме так долго? Казалось, не прошло и трех дней! Сколько же времени я варила мед?! Меня забрали в пору летней жатвы… Там, наверху, уже желтеет и опадает листва? Мои родные наверняка думают, что я никогда уже не вернусь…
Глава 22
…И вот ей пригрезилось, что она летит высоко-высоко по воздуху к замку фата-морганы и что фея сама выходит ей навстречу, такая светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожая на ту старушку, которая дала Элизе в лесу ягод и рассказала о лебедях в золотых коронах.
— Твоих братьев можно спасти, — сказала она. — Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и все-таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы; у воды нет сердца, которое бы стало изнывать от страха и муки, как твое. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растет здесь возле пещеры, и только она, да еще та крапива, что растет на кладбищах, может тебе пригодиться; заметь же ее! Ты нарвешь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов; потом разомнешь ее ногами, ссучишь из полученного волокна длинные нити, затем сплетешь из них одиннадцать рубашек-панцирей с длинными рукавами и набросишь их на лебедей; тогда колдовство исчезнет.
«Дикие лебеди», Г. Х. Андерсен
Эмме и впрямь пришлось нелегко: и очаг, и котел, доставшиеся ей, были самыми огромными в медоварне. Ей предстояло совершить в одиночку то, что другие медовары делали впятером, а то и вшестером – а она изнемогала от усталости и не могла вспомнить, когда в последний раз ей удавалось вздремнуть. Не успела девушка принести к котлу пару ведер воды, как перед глазами поплыли радужные пятна, нога зацепилась за ногу, а руки одеревенели и перестали повиноваться. «Держись! Не бойся! – повторяла она себе, чувствуя, как внутри нарастает страх перед собственной слабостью. – Все здесь едва живы от усталости, но никому не даст остановиться и умереть волшебная пыльца. Она как цепи, приковывающие душу к телу – не позволит сбежать отсюда. Если мне нужно работать за нескольких, то и цепи эти должны быть в несколько раз крепче, чтоб трусливая слабая душа не попыталась улизнуть в небытие!».
И, собрав остатки сил, она направилась к господину Вальтазару; гоблин-распорядитель, придя в себя после неприятного и довольно-таки унизительного происшествия с драконом, шустро прыгал от котла к котлу с сердитым верещанием, отвешивал подзатыльники и грозил всяческими карами за лень и невнимательность – как это было у него заведено. В сторону дремлющего Ллогу он старался не смотреть и изо всех сил делал вид, будто никого постороннего в медоварне нет.
-Сударь Вальтазар, - обратилась к нему Эмме, стараясь сохранять независимый вид, но в той мере, чтобы не разозлить распорядителя чрезмерной самоуверенностью. – Я знаю, что мне не положено просить о помощи. Но, возможно, вы не откажете мне в небольшой милости?..
-Это какой же? – недовольно квакнул гоблин, смерив ее недоверчивым взглядом.
-Отсыпьте мне столько волшебной пыльцы, сколько положено на долю семерым слугам человеческого племени! – выпалила Эмме. – Ведь не будет большой беды, если я стану работать усерднее?
-Семерым?! – возопил Вальтазар. – Да ты хоть знаешь, о чем просишь? Волшебная пыльца в таком количестве выжжет твою голову изнутри!
-Вы же сами говорили, что я прогневаю короля своей неудачей и понесу за это наказание – так чего мне бояться? – отвечала Эмме, не дрогнув.
На это возразить гоблину было нечего. Покряхтев и поворчав для порядка, он принес Эмме семь маленьких сверточков, не забыв, впрочем, повторить, что и пары порций хватит, чтобы свести смертного в могилу.
-…Будь ты сколько-нибудь полезнее… - проворчал гоблин напоследок, не скрывая злорадства. – Но хуже работника у меня еще не бывало, так что пропадай с концами, да побыстрее.
«Еще посмотрим!» - подумала Эмме, но вслух поблагодарила господина Вальтазара и пообещала, что постарается не злоупотреблять его даром – если в том не будет острой необходимости.
Ллогу, сквозь дремоту расслышавший ее шаги, лениво приоткрыл один глаз, покосился на свертки, но ничего не сказал. Какими бы ни были тайные правила игры, которую он время от времени упоминал, выжигать себе мозг волшебной пыльцой ими, по-видимому, не воспрещалось.
«Главное, не позабыть, зачем я все это затеяла!» - подумала Эмме, вдыхая золотистую ароматную пыль, которая служила пленникам Холма пищей и водой, туманила разум и лишала остатков надежд и желаний. Однако она же притупляла страх, голод и боль – а именно в этом и нуждалась Эммелин, чтобы исполнить задуманное.
-Допустимо, - услышала она сонное бормотание господина Ллогу. – Однако, смертельно – что для крыс, что для людей… Если здесь не прячется еще кто-то третий – дело закончится плохо…
Но Эмме не стала дослушивать его путаные рассуждения – ей нужно было носить в ведре родниковую воду, взбираясь по шатким лестницам и бесконечным ступеням вверх-вниз… вверх-вниз… Котел поначалу казался бездонным, и она сбилась со счету, прежде чем результат ее усилий стал сколько-нибудь заметен. Затем пришло время чистой медовой патоки – лучшей из тех, что имелись в кладовых у господина Вальтазара. Конечно же, злопамятный гоблин ни за что не поделился бы ею по доброй воле, но Ллогу, ухитрявшийся слышать сквозь сон все, что касалось верескового меда, расфыркался, пыхнул облачком дыма – и Вальтазар сразу стал сговорчивее.
Дров для огромного очага тоже требовалось немало, и Эммелин не могла сосчитать, сколько раз ей пришлось вдыхать волшебную пыльцу, чтобы удержаться на ногах. Все ее руки были покрыты занозами и кровоточили, но она не чувствовала боли даже когда щепки вонзались под ногти.
Единственное, о чем она беспокоилась всерьез – так это о собственной памяти, которая становилась все слабее и путанее, как и предупреждал ее гоблин-распорядитель. Случалось так, что она, взяв охапку дров, делала несколько шагов вперед – и не могла вспомнить, куда ей нужно идти. Иногда провалы в памяти случались, когда она стояла с пустыми руками у котла, переводя дух – и точно так же не могла понять, зачем здесь очутилась и что за страшное чешуйчатое существо похрапывает рядом с очагом, вывалив набок черный остроконечный язык. «Дракон!» - удивлялась Эмме. А затем с трудом припоминала его имя и обстоятельства, при которых они встретились, и думала, что они теперь оказались в схожем положении – воспоминания господина Ллогу были такими же разрозненными и спутанными. «Королевский мед! – повторяла она без конца, стараясь удержать эту мысль в голове. – Все неважно, кроме него!».
Господин Ллогу добросовестно исполнял свою часть сделки – время от времени он просыпался, подслеповато рассматривал Книгу Рецептов и объявлял Эмме, какое количество патоки, пряных трав, вереска и хмеля ей требуется. Выслушав его и запомнив указания, Эммелин шла к Вальтазару – хоть гоблин и шипел от злости, однако помнил, как дракон запретил пакостить и препятствовать своей подопечной, и потому не мог отказать даже в мелочи. Ллогу, к тому же, охранял котел с королевским медом ото всяческих возможных козней: стоило только чересчур любопытному бесу или гоблину приблизиться к очагу, как дракон сбивал их с ног хлестким ударом хвоста или прижигал точной струйкой пламени их острые уши – зевакам не оставалось ничего иного, как спасаться бегством. Сдержал Ллогу свое слово и в том, что касалось растопки – дрова в очаге так и вспыхнули, когда он дохнул на них.
Но в остальном Эммелин, как и было условлено, выполняла всю работу в одиночку: забравшись на приставную лестницу, она помешивала огромным черпаком кипящее варево, обдающее ее нестерпимым жаром и удушающее приторным сладким ароматом – и ей порой казалось, что так проходят не часы, а целые дни или недели. Затем пришло время снимать пену, чтобы королевский мед получился чистым и прозрачным; котел был так велик, что стоило только пошатнуться и потерять равновесие – и сбылись бы угрозы господина Вальтазара, обещавшего заживо сварить нерадивую служанку в испорченном меду. Вновь Эмме испытала приступ острого страха – из-за пыльцы ее движения становились все медленнее и неувереннее, голова кружилась, а густые испарения, клубящиеся над котлом, застили глаза. Но руки сами по себе потянулись к очередному свертку с пыльцой – их осталось меньше половины, - и голова вскоре стала пустой, а чувства притупились: ни ужаса, ни печали, ни надежды, ни радости - как и полагалось всякому рабу в Холме.
-Ты желаешь получить награду от короля, - заметил господин Ллогу, внимательно следивший за всеми ее действиями из-под полуприкрытых век, - но будет ли она нужна тебе к тому времени, как сварится королевский мед? Вспомнишь ли ты, о чем хотела просить?
Чтобы понять его слова, Эмме пришлось сделать усилие над собой едва ли не большее, чем те, что она прилагала, чтобы не свалиться в котел с кипящим медом. Теперь ее разум был так слаб, что не мог вместить сразу и два-три связанных между собой слова – они доносились словно сквозь тягостный горячечный сон.
-Я… выдержу и ничего не… забуду, - наконец, сказала она, с трудом ворочая языком.
-У тебя осталось всего три свертка из семи, - сказал на это дракон. – Плохая новость в том, что тебе их может не хватить – предстоит еще немало работы. Но есть и хорошая: ты должна была умереть еще три свертка назад!..
Однако Эмме, походившая сейчас не столько на человека, сколько на самых черных здешних гоблинов – так густо ее покрывала липкая медовая грязь, засохшая кровь и копоть, - лишь криво усмехнулась, услышав эти слова. Единственное, что сколько-нибудь откликнулось в ее душе, так это напоминание, что впереди ее ждет едва ли не больше работы, чем было сделано до этого. Нельзя было терять ни минуты – и вскоре Эмме уже катила к очагу тяжелую бочку, окуренную серой, а за ней – вторую, третью… До чего был огромен котел для королевского верескового меда!..
-Пришло время погасить огонь! - объявил Ллогу, и задул пламя так же сноровисто, как и разжег. – А ты, крыса, можешь вздремнуть – мед будет долго остывать. Не бойся, я позабочусь о том, чтобы никто не притронулся к котлу, пока ты отдыхаешь.
Стоило ему только произнести это, как действие волшебной пыльцы разом закончилось и перед глазами у Эмме все закружилось и погрузилось во тьму. Не успела она подумать, что все это время удерживалась на ногах не из-за одной лишь пыльцы, как уже крепко спала, привалившись к горячему драконьему боку. И никто – даже сам господин Вальтазар, - не посмел сделать замечание смертельно уставшей рабыне.
…Ну а когда Эммелин проснулась, то разум ее был почти таким же ясным, как прежде, во время жизни в людском мире; ноги и руки сильны и ловки, а царапины и ссадины давно уж покрылись коркой и почти не саднили.
-Сколько же я спала?! – воскликнула она, вскакивая на ноги.
-Ровно столько, сколько нужно, чтобы мед в котле стал не горячее людской крови, - ответил господин Ллогу, сладко потягиваясь. – В Холме дни не отличаются от ночей, так зачем же их считать? Ты жива и сохранила разум – а ведь все семь свертков пусты, - чем не соль всей этой истории?.. Поторопись – мед нужно разлить по бродильным бочкам как можно быстрее. Близится большой праздник – лучшее время, чтобы подать полный кубок королю. Бочкам до того нужно отогреться в тепле, а затем как следует остудиться в холодных погребах…
Но это Эммелин знала и без него – не так уж сильно отличалось приготовление верескового меда ото всех прочих медов и элей, с которыми она имела дело ранее. Со всех ног она бросилась за чистой холстиной, расталкивая работников медоварни. «Мне понадобилась целая вечность, чтобы наполнить котел – и сейчас я потрачу ровно столько же времени, чтобы его процедить и разлить!» - лихорадочно и беспокойно размышляла она, уже ничуть не робея ни перед гоблинами, ни перед бесами, ни перед самим господином Вальтазаром.
Целебный сон придал ей куда больше сил и сноровки, чем волшебная пыльца – все так и горело в ее руках, а движения были точными и быстрыми на зависть любому из здешних бывалых медоваров. Ведро за ведром лился золотистый мед в бочки, и горьковато-сладкий аромат, быстро распространявшийся из дальнего угла медоварни, заставил гоблина-распорядителя тревожно задергать носом – а его подручные вовсе расчихались, словно вокруг рассыпали перец. Но приблизиться к вересковому меду, сваренному Эмме, у них никак не вышло бы: Ллогу безжалостно прогонял всякого, кто пытался что-то разнюхать или рассмотреть.
-Теперь мы будем спать и набираться сил, - сказал дракон, проверив перед тем каждую бродильную бочку. – Меду нужно вызреть, а нам – отдохнуть. Спи, крыса, и не мешай своей суетой перерождению… Королевский мед набирается сил… Скрытое проявляется… Узы заклятий ослабевают… Наше дело – снимать время от времени пену, чтобы получить чистейший итог, а затем отправить все в холод и покой, чтобы король потом смог распробовать все, как следует!..
С этими словами старый дракон по-кошачьи свернулся в клубок рядом с бочками, чтобы согревать их своим теплом – и Эммелин, самую малость посомневавшись, улеглась к нему под бок: она угадывала, что Ллогу наблюдает не столько за медом, сколько за своей подопечной – и ждет, что же вызреет из нее самой под действием боли, отчаяния и толики волшебства.
Ну а бочки тихонько побулькивали и шипели, набираясь хмельной и волшебной силы – и, пожалуй, никто в медоварне не решился бы попробовать то, что в них содержалось.
Глава 23
Спешите, феи! Вам язык цветов
Понятней всех на свете языков.
Внемлите мне. Сегодня ровно в час
Под дубом Герна будет пир у нас,
Как нам велит обычай наш старинный.
<…>
Беритесь за руки и выступайте чинно.
Пусть светляки зажгут для нас скорей
Десятка два зеленых фонарей,
Пускай наш танец озарят их свечи...
Но, чур! Я чую запах человечий!..
«Виндзорские насмешницы», У. Шекспир
Сон Эмме был спокоен и глубок: ни воспоминания о прошлом, ни тревога о будущем не тревожили его. Быть может, причиной тому был избыток волшебной пыльцы, притупивший все ее чувства – добрые и злые. Но, вполне возможно, все объяснялось куда прозаичнее: так спят люди, честно вложившие все свои силы без остатка – и даже больше! – в достижение важнейшей в их жизни цели.
Однако каким бы ни было крепким беспамятство, торжественный голос господина Ллогу прозвучал в ее ушах громко и ясно, как будто дракону были подвластны не только подземелья Холма, но и мир сновидений.
-Пора! – объявил он. – Время пришло!
И глаза Эмме тут же открылись, как будто она только этого и ждала.
-Время? Для чего? – воскликнула она, уже предчувствуя, какой ответ услышит.
-Король и его двор нынче празднуют осеннее равноденствие, - отвечал дракон. – Горят костры в лесу, придворные в лучших нарядах шествуют в лунном свете, лесное простонародье славит двор и короля! Пока ты спала, вересковый мед вызрел – пора разливать его по кубкам и отправлять к королевскому столу.
-Осень?.. – Эмме чуть недоверчиво покачала головой, ошеломленная открывшейся правдой. – Неужели я служу в Холме так долго? Казалось, не прошло и трех дней! Сколько же времени я варила мед?! Меня забрали в пору летней жатвы… Там, наверху, уже желтеет и опадает листва? Мои родные наверняка думают, что я никогда уже не вернусь…
