«Джип и ведьма из Уолгрейва», английская народная сказка
Больше всего Эмме боялась, что любопытные кузины начнут расспрашивать, кого она увидала во сне прошлой ночью. Ей казалось, что тут ей не по силам солгать или отмолчаться – страшная правда жгла язык, как раскаленный уголек. А хуже всего было то, что стоило ей вспомнить разговор с Иво, как тут же перед глазами возникал лукаво усмехающийся Йоссе – в мысли он пробирался так же ловко, как и во сны.
Едва только начало светать и слуги принялись за работу, как Эмме, пряча кубок под шалью, прошмыгнула к сараям и мстительно выплеснула вино свиньям, шепотом приговаривая: «Вот для кого твое угощение, колдун!» - но легче на душе от этого не стало.
Однако Джослин и Мейлин словно начисто позабыли, как накануне подначивали младшую кузину гадать на жениха. Им самим, по видимости, привиделось ровно то, о чем мечталось – на их лицах с утра отображалась совершенно одинаковая довольная рассеянность.
Теперь, когда Эммелин узнала, что все Госберты опутаны чарами, ей в глаза постоянно бросалось, как переменилась ее семья. «Как же я раньше не замечала?!» - досадовала она, глядя, как медленно и задумчиво и медленно ходит по дому прежде суетливая и громкая тетушка Алинор, как застывает на месте, позабыв, куда шел, Джассоп Госберт. Дом со всеми его обитателями мало-помалу погружался в сладкое забытье, полудрему, от которой никто не желал избавляться. Все реже заглядывали в гости соседи; напрасно друзья и подруги молодых Госбертов звали тех прогуляться – каждый раз находилась причина остаться дома, у очага, где рассказывала одни и те же сказки старая Тилла, то и дело заговаривавшаяся и забывавшая, с чего началась ее история.
Чуть большую живость восприятия сохранили слуги – ведь им не перепало подарков от чародея, - но волшебство, которым полнился дом, дурманило и их. Никогда еще хозяйство Госбертов не приходило в такой беспорядок, но ни тетушке, ни дядюшке до этого не было дела: Алинор без конца вышивала, не выпуская из рук иглы и шелк, Джассоп только и знал, что раскуривать трубку, а затем дремать с ней у огня. Ровно то же самое происходило и с прочими обитателями дома: Ланс и Потрик не расставались со своими ножами, Мейлин могла часами смотреться в зеркало, прикалывая брошку то к груди, то к лентам в волосах. Джослин даже спала, прижимая к себе сапожки, ну а Кейти и Эллайт позабыли обо всех прежних играх и игрушках, без раздумий променяв их на волшебные дары из-под праздничной елки. Иногда Эммелин хотелось вырвать из детских рук ту самую куклу и солдатиков, и выбросить прочь – так пугали ее сонные тусклые взгляды прежде непоседливых и шумных ребятишек, - но она напоминала себе, что чары Йоссе когда-нибудь уберегут Госбертов от ночных ужасов, посланных лесным королем, и принуждала себя не вмешиваться в однообразные тихие игры.
Волшебство же, как семена, посеянное в плодородную почву, прорастало и крепло, торопясь войти в полную силу, прежде чем в двери дома вновь постучат посланники Холма. «Что если Иво ошибся? Что если Йоссе солгал? - в отчаянии думала Эмме, для которой сонное оцепенение домочадцев постепенно становилось нестерпимым. – Мои родные с каждым днем слабеют, впитывая колдовской яд, а я сознательно позволяю этому длиться!.. Нет, я больше не стану с этим мириться! Еще день-два – и нужно избавиться от колдовских подарков. Я… я соберу их ночью, пока все спят, и сожгу, чтобы и следа не осталось!».
Но стоило сумеркам сгуститься, как она вновь ощущала, что нечто темное и недоброе следит за ней, заглядывая в окна, шурша в дымоходах и под полом. Дни становились длиннее и светлее, но морозы то и дело ударяли с двойным усердием и среди ночи было слышно, как трещат от стужи деревья – или же бьют по заледеневшей дороге копыта?.. «Уходите прочь! – тихо и яростно повторяла Эмме, старательно отворачиваясь от окон, до половины затянутых белыми узорами. – Я больше не выйду к вам! Мне не нужны ваши приглашения!».
Как и в первый раз, когда ей доставили приглашение на свадьбу старшего принца, тот самый стук в дверь, которого она и ждала, и страшилась, раздался во время ужина. Стол в тот вечер был накрыт бедно и неопрятно, каша подгорела, а похлебка была недосолена – но никто из Госбертов ни слова не сказал: все покорно и медленно ели, низко склонив головы к тарелкам, как будто во всем мире не было ничего интереснее. Эмме только вздыхала, глядя на них. Как же ей хотелось, чтобы вечера вновь стали шумными и веселыми – если не для нее самой, наполовину принадлежащей Холму, то хотя бы для ее ни в чем не повинной родни!.. Она невольно вообразила в очередной раз, как горят отравленные подарки Йоссе, как уходит тягостный дурман из дома, как стряхивают с себя оцепенение домочадцы – и гулкие удары застали ее врасплох: ложка упала в тарелку, громко звякнув и расплескав похлебку.
-Что это с тобой? – равнодушно проронила тетушка Алинор, не поднимая головы. – Посмотри, какой беспорядок теперь на столе!..
Остальные Госберты продолжали есть, как ни в чем не бывало – шум за дверью не потревожил их слух.
В дверь вновь постучали – еще громче и требовательнее. Эммелин замерла, выжидающе глядя на родных – услышат ли, выкажут ли беспокойство? Невозможно не обратить внимания на такой грохот!..
С кухни пришла служанка, помогавшая на кухне Тилле.
-Мне послышался какой-то шум, - неуверенно промолвила она, но тетушка Алинор тут же отправила ее обратно.
-Тебе показалось, - только и сказала она, и взгляд служанки тут же стал таким же пустым, как и у хозяйки дома.
Дверь тем временем содрогалась и трещала от ударов, звенели стекла в окнах, и даже крышка чайника, стоявшего на краю стола, позвякивала в такт грохоту. Но Госберты, с ног до головы окутанные чарами, не замечали ничего странного: Джослин просила подбавить ей чаю, дети покорно грызли черствое печенье, а дядюшка Джассоп монотонно повторял, что ночь будет ясной и морозной, как и предыдущая.
За дверью раздалось сердитое урчание, от которого у Эмме по спине пошел мороз. Заскребли по дереву когти, ворчание сменилось пронзительным воем – но его никто больше не услышал. Все спокойно помешивали ложечками чай, смотрели застывшими взглядами перед собой – и, признаться, пугало это ничуть не меньше, чем тоскливые отчаянные звуки, которые издавал неудачливый посланник Холма, призывая на помощь своих собратьев.
До самого утра Эммелин не могла сомкнуть глаз – вой становился все громче, дробясь на десятки печальных голосов. «Пусти, пусти!» - угадывалось в этих протяжных криках. Когти скребли теперь и по стеклу – ночные существа заглядывали в окна, и как Эмме ни старалась отворачиваться и прятать лицо от их пристальных взглядов, в ее памяти намертво отпечатались бледные светящиеся лица, зеленое мерцание глаз, оскал острых зубов, черные провалы жадных ртов. Могли ли они войти в человеческое жилище без приглашения?.. Этого Эммелин не знала, и спросить ей было не у кого, но она изо всех сил надеялась, что колдун Йоссе подумал наперед и об этом.
Теперь у нее не получалось сердиться на чародея в полную силу: пусть его колдовство и не выглядело добрым, однако она не пожелала бы своим близким увидеть и сотую долю того, что приходило к дому Госбертов вместе с зимними сумерками. То были зловещие создания, о которых она прежде знала из сказок Тиллы: призраки и плакальщицы, предвещавшие своими голосами горе, болезни и смерти – их бесконечные песни сводили людей с ума, лишая радости и надежды. Не защищай Госбертов чары Йоссе, выдержать подобное испытание у них нипочем бы не получилось: ужас, пронизывающий все тело от потусторонних звуков, был невыносимым, и Эмме порой горько сожалела, что запретила насылать на себя заклятия.
Из-за бессонных ночей она вскоре выбилась из сил и засыпала серь бела дня, где придется. Будило ее мяуканье и шипение кошки – единственного живого существа в доме, которое тоже чуяло призраков. С каждым днем они становились все настойчивее – иной раз Эмме видела, как костлявые когтистые пальцы показываются из черного нутра дымохода, или просовываются сквозь щели между старыми рассохшимися половицами. Когда поутру служанки или тетушка распахивали входные двери, исцарапанные и изгрызенные сверху донизу, порыв ледяного ветра вносил в дом клочки оставленных для Эмме приглашений – остальным они, должно быть, казались хлопьями снега, - и она торопливо собирала их, чтобы тут же бросить в камин. Однажды на пороге нашелся запечатанный конверт, который бездумно и рассеянно подняла Мейлин, некстати оказавшаяся поблизости. «Не тронь! Не ломай печать!» - закричала Эммелин, выхватывая у нее из рук письмо – и в крике этом было столько страха, что даже чарам Йоссе не по силам было его скрыть: спокойное лицо кузины исказилось, как это бывает у спящих людей, которым во сне привиделся кошмар. Впрочем, спустя мгновение Мейлин обо всем забыла и с прежним равнодушием наблюдала, как Эмме швыряет скомканное послание в огонь. Воздух наполнился запахом, напоминавшим горелую патоку из медоварных подземелий, а вечером Эмме увидала, что в остывшей золе отпечатались следы когтистых лапок, больше похожих на человечьи, чем на звериные.
Тревога, и без того не оставлявшая девушку, становилась все сильнее: она боялась лишний раз задержать взгляд на черном проеме окна или на тенях в дальнем углу комнаты – вдруг там блеснут злые светящиеся глаза, тяжко заворочается серое тело?.. Ее начала преследовать мысль, что посланники короля подсунут ей приглашение хитростью или же выманят из дому обманом. Тяжкие мысли и недостаток сна так изнурили ее, что к концу зимы она ощущала себя совершенно больной и разбитой.
И если все прочие жители деревни, уставшие от холодов и снега, с нетерпением ждали приход весны, то в голове Эмме на все лады повторялась страшная мысль: Йоссе пообещал, что поможет избежать ей приглашения на королевский праздник лишь до конца этой зимы – но что же будет дальше?.. Каков срок годности у заклинаний, превративших Госбертов в бледное и тихое подобие самих себя? Что случится с ними, когда действие защиты ослабеет и как определить заранее, что чары начали выдыхаться?..
Ответ на ее вопросы пришел вместе с первыми теплыми днями: ветер переменился, снег таял и сползал с крыш, дороги и тропинки избавлялись от натоптанной ледяной корки - словом, весна вступала в свои права, - а Кейти горько плакала: у ее куклы выпал глаз-бусина.
-Ничего, ничего! – утешала ее Эмме, с тревогой рассматривая куклу, утратившую не только глаз, но большую часть своего былого лоска. – Я все починю!
Но не успела она вставить глаз на место, как разворчался дядюшка Джассоп: его трубка забилась и никак не желала раскуриваться.
-Не беда, я сейчас ее почищу! – торопливо пообещала Эммелин, уже понимая, что все это – не простое совпадение.
И действительно: не прошло и часа, как пришло время плакать Мейлин из-за сломавшейся брошки, а затем починки потребовали сапожки Джослин. И тетушка Алинор горевала над спутавшимися шелковыми нитками, как будто не знавала до сих пор большей беды. Эммелин не знала, в ее ли силах починить прохудившиеся чары так же, как она обычно приводила в порядок износившиеся вещи, но старалась изо всех сил восстановить убыток и не допустить новых огорчений. Когда Эллайт, играя у камина, уронил одного из своих оловянных солдатиков в раскаленные угли, она тут же выхватила его, не обращая внимания на боль в обожженных пальцах, а чтобы кухарка Тилла не печалилась из-за пустеющей фляжки – раньше в ней горячительное никогда не переводилось, - тайком подливала туда бренди из запасов дядюшки.
Ближе к вечеру один из близнецов – Потрик, - обнаружил, что потерял свой нож; вскоре он вдрызг переругался со всеми домочадцами, а затем ушел в свою комнату и обиделся на весь белый свет – словом, предсказание Иво насчет печали, которую принесет утрата волшебных подарков, сбывалось на глазах. Эмме удалось выспросить у кузена, где он сегодня бывал, и по всему выходило, что нож он мог потерять неподалеку от подворья, у дороги.
«Еще не стемнело, подданные лесного короля не посмеют показаться так близко от людского жилья средь бела дня!» - сказала она себе, и, накинув шаль, выбежала за ворота. «Пусть окажется, что нож упал где-то совсем рядом, чтобы мне не пришлось отходить далеко! - думала она, настороженно косясь в сторону лесной опушки. – Найдись, найдись, капризная волшебная безделушка!..». Каждый шаг в сторону от дома был опаснее предыдущего, сердце Эммелин билось, как бешеное – кто бы мог подумать, что когда-то она, бесстрашно заходившая в самую чащу, побоится высунуть нос из двора!.. Но в подтаявшей грязи на обочине не находилось ровным счетом ничего интересного, сколько она ни ходила взад-вперед, а солнце покраснело и опустилось совсем низко, готовясь спрятаться за черной щеткой голого лиственного леса.
-Да что же это! – не выдержав, Эмме в сердцах топнула ногой, разбрызгивая грязь.
Словно отвечая на ее возмущение, неподалеку раздалось тявканье, подозрительно похожее на тоненькое издевательское хихикание: при дороге, среди полос тени от нескольких старых ив, показался ярко-рыжий лис. Его блестящая шубка даже на исходе зимы была так хороша, что сразу вызывала в памяти кудри Йоссе – и Эммелин тут же поняла, что встреча эта не случайна, как и все, что сегодня происходило в доме Госбертов.
Лис, ничуть не опасаясь Эмме, вновь тявкнул, а затем уселся посредине дороги и поскреб лапкой землю. В его повадках безошибочно чувствовалось нечто самодовольное и выжидающее – он приглашал Эммелин подойти поближе, и она, пару мгновений посомневавшись, шагнула вперед.
Лис позволил подойти почти вплотную, а затем все же отпрянул в сторону, дурашливо взвизгнув, и спрятался за деревьями. Но Эмме уже поняла, что он хотел ей показать: на земле лежал нож Потрика. Она подняла его, отряхивая от налипшей грязи, и покосилась на лиса, выжидавшего неподалеку. Ей не хотелось благодарить Йоссе – или его дальнего сородича-помощника? - но выходило, что без сторонней помощи ей бы не удалось вернуть подарок кузену, и поэтому она неохотно проворчала: «Спасибо».
Лис довольно заурчал, щуря хитрые глаза, а затем отбежал по снегу чуть дальше и вновь уселся, сияя всей своей несравненно рыжей красотой на фоне синих вечерних теней. Эмме поняла, что он зовет ее за собой, но недоверчиво покачала головой:
-Я не пойду к лесу, и не мечтай!
«Но ведь я сама хотела спросить у Йоссе, чего мне ждать с приходом весны, - ужалила ее беспокойная неприятная мысль. – Чары теряют силу и вскоре не смогут защитить моих родных. А если я выпрошу новые подарки для них… Нет, пожалуй, я не пожелаю никому жить в этом сонном мареве! Что же тогда?..»
Лис, словно разгадав ее сомнения, расхихикался и игриво притопнул передними лапами, зазывая за собой.
-Нет, нет… - мысли Эмме путались. – Уже вечер, а Иво всегда повторял, чтобы я опасалась сумерек… Мне нужно отдать нож кузену! Я возвращаюсь домой!..
И она, решительно повернувшись, побежала со всех ног ко двору, сжимая в руке нож.
Потрик ужасно обрадовался, когда она, запыхавшаяся и замерзшая, вернула ему подарок.
-Я уж думал, что никогда не увижу его! – воскликнул он. – Спасибо, Эм! До чего же чудесный этот нож, я без него, как без рук… Погоди-ка! Откуда на нем ржавчина? Раньше ее не было!..
