Гуссильда одобрительно хмыкнула, смерив Эмме быстрым взглядом, и вновь сгорбилась у кухонного очага, где все шипело и бурлило: начинать день с сытного завтрака ведьмы считали таким же обязательным условием, как и заканчивать его же кружкой горячего эля. Эммелин, поначалу хотевшая воскликнуть: «Нет-нет, зачем терять время? Быстрее в город!», вдруг почувствовала волчий голод, заставивший ее позабыть обо всем на свете. «Никогда в жизни я не была так голодна!» - удивленно подумала она, жадно хватая горячий хлеб и разламывая его на части.
-Это все волшебство, - мимоходом пояснила Тройоль, как будто вопросы, кружащиеся в голове Эммелин, были ей слышны. – Корми его, пока просит!
Безобидное на первый взгляд замечание заставило Эмме поперхнуться и закашляться: ей вдруг вспомнилось, как кухарка Тилла рассказывала, что нечисть подменяет людских младенцев жуткими порождениями колдовства – лепит их из кладбищенской глины, болотного ила и подмешивает туда свою порченую кровь, чтобы подаритьголос. Или же попросту подкладывает в колыбели собственных уродливых детенышей, позавидовав красоте людских детей. Узнать подменыша под личиной непросто, однако почти всегда они со временем оказываются прожорливыми, как саранча – тут обычно Тилла смолкала и хитро смотрела на детишек, недавно клянчивших у нее печенье или лишнюю ложку сметаны. «Я не гоблин! Меня не лепили из болотной жижи!» - начинали все возмущенно пищать наперебой, уязвленные обвинениями кухарки, и она, вдоволь насмеявшись, раздавала детям по кусочку жженого сахара.
-Ох! – невольно вырвалось у Эмме; ложка выпала из внезапно ослабевших пальцев. «Что если меня тоже собрали воедино изо всякой дряни? И, узнав о себе правду, я попросту развалюсь на части?!» - подумала она, похолодев от ужаса. Перед глазами тут же замелькали пятна плесени и жирная черная грязь, на которой она поскальзывалась вчера в заброшенном доме Пенуика – ее в подполе наверняка всегда было в достатке...
-Нет-нет, - Тройоль, вновь без труда угадав причину испуга, мимоходом погладила Эмме по волосам и вернула ей ложку. – Это не тот голод, что предвещает скорую гибель, уж поверь мне на слово! Будь ты сотворена из глины, ила, оживлена вдохом ведьмы или ее кровью – давно пошла бы прахом. Такие чары недолговечны. А ты крепче многих наших сестер. И ничуть не боишься железа, раз столько лет прожила бок-о-бок с людьми… Ведь так?
Откуда ни возьмись, на столе рядом с Эмме появился крошечный ржавый гвоздь. Тройоль ловко и незаметно подсунула его под руку девушке самым кончиком желтого загнутого когтя – чуть заметно запахло паленым, - и теперь наблюдала за ней с настороженным жадным любопытством.
-Не боюсь, - сказала Эмме, с ужасом понимая, что в ее голосе вовсе нет уверенности: уши немедленно зачесались сильнее, пальцы задрожали.
-Коснись железа, дитя, - вкрадчиво промолвила ведьма.
И Эммелин, пересилив себя, нерешительно ткнула в гвоздь пальцем – но тут же отдернула его, словно гвоздь мог ожить и ужалить.
-Ага! – воскликнула Тройоль, схватив ее за запястье, едва не ткнувшись при этом крючковатым носом в подрагивающую ладонь девушки.
-Что там? – тут же откликнулась Гуссильда, которая мгновение назад что-то ворчливо напевала на кухне, но чудесным образом бесшумно и стремительно переместилась к обеденному столу.
-Еще не ожог, но уже оставляет след, - ответила Тройоль, вертя руку Эмме то так, то эдак, как будто имела дело с тряпичной куклой.
-Все так, все так, - прошелестела Гуссильда.
-Да объясните же, что со мной происходит?! – вскричала Эммелин, чувствуя, как покалывает кончик пальца, словно она только что потрогала крапиву. – Я превращаюсь во что-то… иное? С меня сходит какая-то колдовская личина?
-Личина бы не защищала бы тебя от железа все эти годы, - задумчиво промолвила Тройоль, наконец-то отпуская руку девушки. – Стало быть, это истинное превращение – не внешние перемены, не морок, не отвод глаз. Ты взаправду была все эти годы человеком, недолговечной людской плотью, пресной людской кровью! Но теперь перестаешь этим быть, возвращаясь к своей исходной сущности. Тягчайшие опаснейшие чары! Не каждому под силу вынести одно истинное превращение – что уж говорить о двух!.. Ковен Изгнанниц мог бы нам рассказать, что за проклятие изменило на время твою суть, дитя, но как раз им ни в коем случае нельзя узнать, что чары пали… или вот-вот падут…
-Но разве вам со стороны не видно, что я такое? – Эмме чувствовала, что от невозможности терпеть все эти ведьминские увертки у нее на глазах вот-вот покажутся детские злые слезы. – Разве недостаточно всех этих новых… примет? Почему не скажете прямо?!
-А ты думаешь, будто мы, жители леса, или придворные Холма отличаемся друг от друга так же явно, как овцы от поросят на крестьянском подворье? – рассмеялась Тройоль. - Будто есть одна порода, другая, третья, и стоит только увидать край уха, - тут Эмме вздрогнула и неловко прикрыла волосами пылающие алой краской уши, - шерсть или масть – все тут же становится ясно, как белый день? Ничего-то ты не знаешь ни о королевских придворных, ни о нашем племени… В былые времена мы были куда более схожи между собой, чем сейчас. Что там! В ту пору поставь рядом десяток подземных жителей и десяток лесных – не поймешь с виду, кто кому близкая родня, кто – дальняя, а кто и вовсе гоблиново отродье. В Холме о том не любят вспоминать и сочиняют, будто всегда были сплошь белизна и золото, шелк и лепестки розы! – ведьма насмешливо фыркнула. - Да и сейчас не все так просто. Сама посуди: похож ли Йоссе на нас, старух? Угадаешь ли, что он приходится нам близким родичем? А что скажешь о своем женихе, вороньем принце? Какая кровь, по-твоему, в нем говорит громче?
-Я думала, что Йоссе преобразил себя магией, - опешив, неуверенно промолвила Эммелин, совершенно сбитая с толку новыми познаниями о видах и родах нелюдей. – А Иво… наверное, он похож на мать. Ведь от отца в нем вовсе ничего нет…
-Вороньего принца произвела на свет одна из наших сестер, и она была безо всяких чар и личин так хороша собой, что сам король отступился от древних обычаев, взяв ее в жены. Дикий огонь из черной лесной чащи!.. После всех тех нежных златовласых принцесс!.. - подала голос Гуссильда. – Красота ее была иной, чем у знати Холма, и уж точно не похожа на людскую. Да ты и сама это знаешь, раз бегала на встречи к вороньему принцу, себя от любви не помня, - ведьма довольно хихикнула, наблюдая, как лицо Эмме цветом равняется с рубиново-алыми ушами. – Разве он не красив теперь, когда хворь отступила, проклятье ослабело? Точь-в-точь как его мать, темное пламя! Знаешь, знаешь, о чем я говорю, вижу по твоему румянцу… Ну а Йоссе тоже был смазлив с юных лет, многие девы Холма тогда искали его внимания, тайно приходя на шабаши в надежде увидеть его хоть краем глаза, выпросить прядь рыжих волос в подарок. Но он в ту пору уже был гордецом…вдобавок к тому, еще и слепцом… Впрочем, эта давняя история к твоей тайне уж точно отношения не имеет, о ней поговорим в другой раз, - ведьма подняла перед собой когтистые руки крест-накрест, остерегая саму себя от лишних откровений. – Что же до тебя, то людского в твоей природе пока что слишком много. Когда оно уйдет – тогда и поговорим. А пока ешь столько, сколько просит нутро! Этого требует волшебство, чтобы освободиться и вернуть себе силу.
Стоило только ведьме сказать про еду, как живот у Эмме вновь подвело от голода – руки сами себе жадно схватили ломоть хлеба с маслом, подгребли к себе побольше утренней снеди; в нос ударили ароматы, доносящиеся с кухни и голова пошла кругом. «Да я ведь сейчас зарычу, как голодный зверь!» - со стыдом подумала она, но поделать с собой ничего не могла: голод вынуждал ее есть все быстрее и неопрятнее.
-Это пройдет, - утешила ее чуткая к тревогам и переживаниям Тройоль. – Видела бы ты, сколько едят детишки нашего племени! Растить их – сущая пытка, оттого нужна помощь всех тетушек и бабушек, которые только есть поблизости. А затем они вырастают – и могут обходиться без еды несколько дней, а то и неделю-другую. Младенцы Холма ничуть не лучше, надо сказать – доводилось мне нянчить кое-кого из господских детей…
-Иво говорил, что дети Холма без должного воспитания могут превратиться в гоблинов, - вырвалось у Эмме, хоть говорить с набитым ртом было совершенно невежливо.
-А мы тебе про что толкуем? – добродушно проворчала Гуссильда, как раз принесшая с кухни огромную сковороду с омлетом, посыпанным зеленью весьма странного вида и запаха. – Разница не столь велика, внешняя красота как приходит, так и уходит, врожденной ли она была или приобретенной… И иной раз нужно постараться, чтобы стать именно тем, кем желаешь!
Последние слова были обращены непосредственно к Эмме и прозвучали, как добрый – и весьма настойчивый, - совет. Девушка, мгновение поколебавшись, вздохнула и подставила свою тарелку под щедрую добавку: изо всех тех волшебных испытаний, которые ей довелось пройти, необходимость много и вкусно есть была, определенно, не худшей.
Глава 53
Одна старуха поднялась тогда и направилась к большому деревянному сундуку, стоявшему в углу хижины. Эйн лежал не шелохнувшись и смотрел, как старуха приподняла тяжелую крышку сундука, достала из него синюю шапочку и очень торжественно надела ее себе на голову. А затем проквакала скрипучим голосом:
— В Карлайл!
И прямо на глазах у изумленного рыбака исчезла, словно ее и не было.
Следом за ней и другие две старухи подошли к сундуку, достали каждая по синей шапочке, надели их себе на голову, прокричали:
— В Карлайл! — и были таковы.
Не успела третья старуха исчезнуть, как Эйн вскочил со своего жесткого ложа и тоже подошел к сундуку. Приподняв крышку, он увидел на дне еще одну синюю шапочку.
«Синяя шапочка», шотландская народная сказка
?
Все указывало на то, что тетушки-ведьмы, обменявшись еще парой-тройкой туманных замечаний, сделают вид, будто забыли о прежнем уговоре – искать Пенуика, - и придумают сто с лишком отговорок, стоит Эмме им об этом напомнить. «Наверняка скажут, что я слишком слаба, чтобы идти в город, - сердито думала она, не замечая, что рвет многострадальный хлеб зубами, словно сражаясь со своим злейшим врагом. – Слишком смазлива! Слишком в беде! Слишком человек!.. Вновь усадят меня перед камином, укроют пледом и опоят элем, чтобы я уснула, как младенец, средь бела дня, и проспала затем три дня и три ночи. Ну ничего, я так просто не отступлюсь! Пусть только попробуют морочить мне голову…».
И каково же было удивление Эмме, когда оказалось, что она совершенно зря копила и пестовала воинственное раздражение.
-А теперь пора в город! – объявила Тройоль, шумно выбивая трубку о решетку камина. – Дитя, где твой плащ? Подай его сюда. Мы с кумой проверим, не прохудились ли на нем чары.
-Самое время, - согласилась Гуссильда. – Солнце пригревает, как летом, на небе ни облачка. На каждом углу отогреваются после ночной непогоды бездельники и ротозеи, они-то нам и нужны! Скэрроу! Начищены ли мои башмаки? Где моя лучшая шляпа, в которой не стыдно показаться в высшем обществе?!..
-Так мы все же идем?! – вскочила с места Эммелин и заметалась, припоминая, где видела в последний раз плащ. – Но опасность… чужие ведьмы… король… - она смолкла, сбившись с мысли и чувствуя себя бестолковой заполошной курицей, ничуть не готовой к тому, что сама же только что собиралась требовать.
К счастью, тут она заметила кошку, мирно свернувшуюся клубочком поверх небрежно брошенного у кресла плаща. Волшебные одеяния определенно были ей по вкусу – точно так же сладко она когда-то спала на бархатном плаще, пожалованном королем Людуэном.
-Сударыне Острый Коготок это пойдет только на пользу, - поспешила успокоить ее Тройоль, завидев, что Эмме смотрит на кошку с тревогой. – Кошки и волшебство прекрасно уживаются, а сударыня Коготок уже немолода – пусть набирается сил, ей предстоит немало важных дел в городе!
Кошка, услышав голос ведьмы, сонно и важно мяукнула, несомненно отзываясь на имя, данное ей Тройоль. А затем качнула головой, как будто соглашаясь с услышанным. В доме Госбертов никому в голову не приходило, что кошкам положено обращение, отличное от: «Эй, ты!» или «Брысь!», и Эммелин, признаться, до нынешнего вечера следовала этому немудреному обычаю – хоть и была с кошкой куда ласковее прочих домочадцев. Со времен знакомства с обитателями Холма и леса ей пришлось повидать всякие волшебные обычаи, однако то, что у кошки все это время было собственное имя, удивило Эмме настолько, что она не смогла удержать в памяти вопрос – что же за дела у сударыни Острый Коготок появились в городе? С внезапным почтением, взявшимся из ниоткуда, Эммелин переместила кошку на кресло, высвобождая плащ и прошептала: «Благодарю, госпожа Коготок, за то, что нагрели его».
-Короля нам не стоит бояться до наступления сумерек, а до этого еще далеко. Ну а сестры-ведьмы пока ничего не знают о нас, - рассудительно говорила тем временем Тройоль, поправляя на голове шляпу, которую старательный Скэрроу украсил длинным переливчатым петушиным пером, хрупким мышиным черепком и пучком сухоцветов. – Иначе наведались бы в гости еще до наступления полуночи. За прежним домом Пенуика они не следили, а что до нынешнего… Любопытно будет на него взглянуть!
-Но как мы найдем этот дом? – Эмме смотрела на нее с недоверием, заподозрив, что ее вновь водят за нос, не договаривая о важном. – Неужели и впрямь… по запаху?
Но тетушки как будто не заметили того, что выражение лица Эмме стало хмурым и недоверчивым. Тройоль мелко-мелко закивала, расплывшись в улыбке, и забормотала, как будто перечисляя первое, что ей пришло на ум:
-По дурным слухам и сплетням о внезапном богатстве, по запаху торфяных болот и страха…
-Страха? – переспросила Эмме. – Но чего ему бояться? То существо, из старого дома, говорило, что он верно послужил ведьмам и они остались им довольны…
Ведьмы хитро переглянулись, вновь как будто проверяя, в силе ли какой-то уговор о молчании – или, наоборот, об искренних признаниях, - и Гуссильда, почесывая свой длинный нос, произнесла:
-Сдается нам, что Пенуик самую малость обманул Ковен. Бывает так, что людишки от жадности не видят дальше своего носа и оттого совершают удивительно глупые поступки. Но пока не стоит об этом гадать. Быть может, это наши пустые старушечьи домыслы, которые только запутают и поведут нас ложным путем. Для начала найдем мошенника и спросим, спокойно ли ему спалось все эти годы, - тут ведьма зловеще расхихикалась. – Посмотрим, принесла ли ему щедрая награда счастье и довольство!.. – и она принялась вертеть в руках плащ Эммелин, с неразборчивым ворчанием дергая за невидимые торчащие нитки.
Из этого Эмме поняла только то, что кумушки-ведьмы хоть и не были дружны со своими старшими сестрами из Ковена, однако слугу, посмевшего водить за нос ведьмин род, все же считают достойным весьма сурового наказания.
Но как бы ей ни хотелось расспросить ведьм, хитростью или упорством выманить у них еще чуть-чуть правды, желание побыстрее выйти из дому пересилило: в закоулках чуждого и тягостного города хранились куда более важные разгадки.
