В жизни не подумала бы, какая богатая тайная жизнь в Элмвуде! К середине недели поток начал иссякать, но я сама запуталась, кем все-таки прихожу Ваэрду: фальшивой девушкой, личным секретарем или персональным почтальоном.
Когда Юна внесла в комнату сверток, с задумчивым видом изучая на грубой почтовой бумаге подписи, я не сразу отреагировала на ее слова:
— Тебе пришла посылка. Кажется, в ней какая-то книга.
Пару дней назад я написала маме, чтобы она прислала сборник с сонетами северных поэтов на шай-эрском. В библиотеке не нашлось ни одной, даже тоненькой и потрепанной, книжки. С другой стороны, зачем северянам родные стихи на чужом языке? Их и на диалекте-то не сразу расшифруешь.
— Так быстро? — удивилась я.
— Она от Гаррета, — прокомментировала Юна.
— Ох… ясно, — пробормотала я, забирая довольно увесистый сверток.
Понятия не имею, чего Ваэрд добавился, присылая мне подарки. Вряд ли он задумывался, что этот неожиданный жест превратит напряженную обстановку в нашей комнате во взрывоопасную, когда любое неосторожное слово, взгляд и жест могли довести до большого скандала.
Нахмурившись, Юна спряталась за ширмой, а я проверила подписи. Адрес был написан мелкими литерами с короткими хвостиками без красивостей и вензелей, упрямо наклоненными влево. Удивительно, насколько строгий, даже скупой почерк Гаррета не соответствовал его напористому характеру.
Не найдя ничего криминального, я взломала красную сургучную печать с искусным вензелем. Под плотной коричневой бумагой прятался новенький, никем не читанный устав академии стихийной магии Элмвуд в обложке из свиной кожи!
— Какого демона, Гаррет?
Корешок скрипнул, я заглянула внутрь. На титульном листе этим своим строгим почерком он написал: «Знаю, что ты человек слова, Адель Роуз. Приятного чтения».
Смутно припомнилось, как в боевой горячке я пообещала, что обязательно изучу устав академии, если выиграю поединок, и больше никогда не попаду впросак со странными правилами Элмвуда.
— Ты шутишь, — зло фыркнула я и перевернула страницу. Но с других посланий не было, только просочились чернила, и проявились буквы.
— Элли… — тихо прошелестела Юна.
Сама от себя не ожидая, я захлопнула устав, словно внутри Гаррет оставил не насмешку, а жаркое признание в любви, притом в порыве вдохновения на семи страницах изрисовал поля мелкими сердечками.
— Да?
Соседка мялась, как бедная родственница, скромно сцепив руки замком за спиной. Смотрела нерешительно.
— Он что-то тебе написал в книге?
— Вроде того, — кивнула я. — Юна, это не то, о чем ты думаешь! Он подшучивает…
— Могу я посмотреть? — нетерпеливо перебила она и добавила через паузу, догадываясь, что прозвучало грубо: — Пожалуйста, Элли.
Молча протянув томик, я проследила, как она неуверенно его раскрыла и некоторое время таращилась на надпись. На щеках и шее проступили красные пятна.
— Что? — осторожно уточнила я.
Юна кашлянула, словно пытаясь избавиться от вставшего поперек горла комка, и спросила:
— Есть хоть какой-то шанс, что эту книгу прислал не Гаррет Ваэрд?
Я покачала головой, признавая, что за спиной у подруги фактически флиртую с парнем, в которого она влюблена.
— Он отправил мне кучу писем. Эту надпись... сделал другой человек. В смысле, мне кажется. — Соседка судорожно вздохнула и добавила: — Или, может быть, я действительно переписывалась с другим парнем.
После провального свидания, во время которого у меня порвалось платье, я считала, что уже испытала нечеловеческий стыд и теперь имею полное право поставить галочку в списке обязательных ошибок молодости. Но я ошибалась! Просто прежде мне не приходило в голову обвинить в тайном романе Гаррета Ваэрда и вызвать его на поединок.
— Спаси меня, божественный слепец! — Едва не промахнувшись я уселась на самый краешек кровати. — А адрес тот же?
— Мы обменивались письмами через почтовую шкатулку, а сувениры я отправляла до востребования. — Юна протянула мне раскрытый на титульном листе томик с уставом. — Оттиск на сургуче тот же самый и подпись похожая, но почерк…
— Что с почерком? — по инерции принимая книгу, уточнила я.
— Я не уверена, если честно… — виновато поморщилась она.
Не уверена? Это дело жизни и смерти! Я тут, как бы, собралась издохнуть от стыда, а Юна не знает: принадлежит ли почерк другому человеку? Не пойму: мне писать завещание, кому достанутся конспекты по общей магии и коллекция разноцветных носков, или можно обождать?
— У тебя не осталось ни одной странички, чтобы сравнить?
Нервно кусая ноготь на большом пальце, в ответ она покачала головой.
За ужином Юна неожиданно присела к нам с Мейзом за стол отшельников. Хотя мне нравилось считать место привилегированным, где никто из едоков не бился локтями и не испытывал тесноты. Она наклонился, стараясь сузить расстояние, и тихо проговорила:
— Я все думала о сегодняшнем. Зачем кому-то притворяться Гарретом Ваэрдом? В этом нет никакого смысла. Он так много рассказывал о любимых вещах, книгах. О местах, где побывал.
Видимо, жутковатая мысль, что она целый год позволяла себя обманывать какому-то неизвестному парню, отказывалась укладываться в голове.
— Допустим, в письмах он действительно писал о Гаррете, — спокойно рассудила я. — Чтобы узнать привычки человека достаточно прожить с ним бок о бок пару месяцев, а наблюдательному человеку хватит и пары недель. Посмотри на нас с тобой…
Неожиданно Мейз с раздражением швырнул вилку на стол.
— Тебе самой не надоела эта история? — резко, с необъяснимой злостью перебил он.
— Не надоела! — огрызнулась я, поворачивая голову к приятелю.
Оказалось, что он обращался не ко мне, а с гримасой холодной ярости уставился на Юну, глядящую в ответ большими блестящими глазами.
— Мейззи! — Я толкнула его в плечо. — Между прочим Юна с этим парнем переписывалась целый год, даже подарками обменивалась. Не считаешь, что она в своем праве выяснить, кому отправила брелок с рубином?
— И ты лучше займись своими делами, Адель! — отбрил он.
— Боюсь, что я сейчас занимаюсь своим делом.
— Чужая личная жизнь веселее стихийной магии, я прав? По крайней мере, в чужих бедульках можно разобраться.
Я почувствовала, как меняюсь в лице.
— Эй, Мейз Эйбл! Не знаю, какая химера тебя сегодня покусала, но мог бы ты не вести себя, как высокомерный гаденыш?
Мы встретились глазами. Лучший друг со всеми держался заносчиво, даже в детстве разговаривал так, будто был самым умным ребенком во всем Шай-Эре, но до откровенной грубости ему не позволяло опускаться воспитание.
— Я понимаю, Адель, почему ты стараешься доказать, что Ваэрд ни при чем — хотя это очевидно всем, кроме твоей подруги, — но меня эта история изрядно достала! — Он с грохотом отодвинул стул, проскрежетав ножками по полу. — И кстати, у тебя завтра распределительный практикум по зельеварению.
— Помню, умник! — из чистой вредности соврала я.
Мейз бросил последний ледяной взгляд на Юну, заставив ту съежиться, и под гвалт голосов направился к выходу. От его высокой худой фигуры словно исходили волны раздражения. Когда он скрылся с глаз, я потерла переносицу и пробормотала:
— Проклятие! Совершенно забыла про химерово зелье!
На первом практикуме слушателей курса делили по ступеням мастерства. Как бы смешно ни звучало, меня охватывал вящий ужас от перспективы попасть не к мастерам, а в подмастерья. В десятом классе я позорно провалила распределение, отец тогда сказал, что родители гордятся успехами и победами детей во сто крат больше, чем своими собственными, но в тысячу раз сильнее переживают неудачи. Безусловно, он не ронял скупую слезу в платочек за запертой дверью своего кабинета, однако был сильно расстроен.
И в двадцать лет я по-прежнему, как в детстве, трепетала от мысли, что разочарую человека, поддерживающего меня в любых начинаниях. Даже в самых безумных! Таких, как переезд в Норсент.
На первом практикуме слушателей курса делили по ступеням мастерства. Как бы смешно ни звучало, меня охватывал вящий ужас от перспективы попасть не к мастерам, а в подмастерья. В десятом классе я позорно провалила распределение, отец тогда сказал, что родители гордятся успехами и победами детей во сто крат больше, чем своими собственными, но в тысячу раз сильнее переживают неудачи. Безусловно, он не ронял скупую слезу в платочек за запертой дверью своего кабинета, однако был сильно расстроен.
И в двадцать лет я по-прежнему, как в детстве, трепетала от мысли, что разочарую человека, поддерживающего меня в любых начинаниях. Даже в самых безумных! Таких, как переезд в Норсент.
В академическую оранжерею отправилась наудачу, ожидая прийти к закрытой двери, удариться о нее лбом и с осознанием собственного ничтожества потрусить в общежитие. На улице стоял холод, как в конце октября, а с наступлением темноты на Элмвуд и вовсе опустилась ледяная влажная пелена, словно появлялась вместе с глубокими тенями, когда гас дневной свет.
Спрятав руки поглубже в карманы теплого плаща, фактически перебежкой я добралась до оранжереи, отдельно стоящего здания со стеклянным куполом и парой хозяйственных пристроек.
Сразу за ней проходила высокая замковая стена, а дальше — тянулся лес, пересеченный, как кривым шрамом, узкой злой рекой с каменными уступами и пенистой водой. Кажется, в тишине, царящей в стороне от общежитий и учебных корпусов, можно было расслышать сердитый шелестящей голос ледяной воды.
Как ни странно, но в окнах оранжереи горел свет. Я потянула на себя дверь и проникала во влажное тепло, пахнущее зеленью и сырой землей. Стянув с головы капюшон, огляделась вокруг, прошлось по узенькой дорожке между ровными рядами лечебных травок.
— Добрый вечер! — громко поздоровалась я на диалекте, стараясь привлечь внимание.
— На сегодня посещения уже закончились, — раздался откуда-то из-за высоких зарослей мужской голос.
— Но дверь открыта, — принялась спорить я, понимая, что вряд ли успею собрать длинный список лекарственных трав, необходимых для папиного авторского энергетика. Можно было воспользоваться засушенными заготовками, но зелье из полуфабриката вряд ли поможет мне попасть в мастера. В процессе варки оно теряло большую часть волшебного тонизирующего эффекта.
— Так и знала, что ты забыл запереть засов! — забранился женский голос. — Проверь!
Из-за кустов, вытирая о тряпицу измазанные в земле руки, появился Андэш в кожаном рабочем фартуке. Меньше всего я ожидала обнаружить его между кустов, грядок с аптекарскими травами и резервуарами для воды.
— Адель? — с нечитаемым выражением на лице спросил он, словно до конца рассчитывал услышать другое имя.
— Привет. — Я по-дурацки помахала рукой. Образ Андэша-садовода никак не укладывался в голове и совершенно не вязался с тем парнем с железными мускулами, что в кратчайший срок обучал меня основам турнирной магии.
— Давай отгадаю: у тебя завтра практикум по зельеварению. — Он указал в мою сторону пальцем. — Народ собрал образцы еще до ужина.
— Просто они об отборе не забыли, — смущенно поморщилась я. — Ведь еще не все раздаточные материалы разобрали?
— Будем считать, что тебе по знакомству достались самые лучшие растения, — подмигнул Андэш. — У тебя есть список?
Я с готовностью вытащила из кармана сложенную бумажку и передала северянину. Некоторое время, нахмурившись, он изучал длинный перечень, составленный диалекте, а я ежилась, представляя, сколько в нем грамматических ошибок.
Мой отец — первоклассный алхимик и знаток своего дела, но какие же он придумывает запутанные и длинные рецепты! Почти уверена, что ему не удалось прославиться по единственной причине: его зелья слишком сложные, а отец, как многие гении, ненавидит поступаться принципами алхимии ради денег. Если что, мы с мамой в корне не согласны с этим непопулярным у всех здравомыслящих людей мнением!
— Здесь написано можжевельник? — указал Андэш на строчку в списке.
— Угу, — встав на цыпочки, я заглянула в собственные каракули.
— Надеюсь не целый куст? — пошутил он.
— Боюсь, магистр не обрадуется, если я притащусь на практикум с кустом можжевельника.
— Да и в оранжерее тоже не обрадуются, если ты выкопаешь наш куст.
Подсознательно ждала, что сейчас северянин спросит, что за странную бормотуху я буду варить, но он попросил минуту и снова нырнул за густые заросли. Оттуда донеслось недовольное бормотание его напарницы, видимо, не особенно вдохновленной явлением очередного гениального зельевара, не желающего использовать сушеные травы.
Пока они переругивались громким шепотом, я стянула длинный плащ и вдруг почувствовала, как под ногой что-то смачно хлюпнуло. Под подошвой обнаружился раздавленный куст клубники с раздавленной мясистой ягодой, превратившейся в ягодное пюре.
— Проклятие...
Склонившись, я быстро выдрала испорченное растение и в панике начала оглядываться. Спрятать жертву было решительно некуда! На грядках царил такой идеальный порядок, какого у меня даже в одежном шкафу никогда в жизни не наблюдалось.
Не придумав ничего получше, я сунула клубнику в густые низенькие заросли неизвестного происхождения, немедленно зацепившиеся за свисающий с локтя плащ. Странно, как на колючках не осталось выдранного клока, черной меткой указывающего на место, где похоронен невинно убиенный кустик.
Когда Андэш, успевший снять кожаный фартук, вернулся, все следы преступления были притоптаны. В прямом смысле этого слова.
— Приступим. — Он всучил мне пустой ящичек для образцов.
Помявшись, я все-таки скользнула в довольно просторное, но такое прохладное помещение, что захотелось натянуть плащ и засунуть руки поглубже в карманы. С высокого потолка на длинных цепях спускались жестяные светильники. В их венчиках бились магические светляки.
На открытых стеллажах хранились садовые принадлежности и белые чаши-рассадники из того самого хрупкого материала, что ужасно напоминал яичную скорлупу. На деревянных столах окутанные светящимися дрожащими коконами грелись узкие ящики со всходами… На широком подоконнике в горшках стояли комнатные розы, по виду точные копии нашего кустика Эдди, четыре дня не видевшего полива.
— Держи. — Андэш протянул мне флакон с засохшим корешком и прокомментировал: — Корень северной волчанки. Магистр принимает зелья по чистоте, если поймешь, что цвет не прояснился, на пять минут кинешь. Свойства все равно никто не будет проверять.
— Разве это не мухлеж? — с сомнением спросила я, разглядывая флакончик на свет.
— Не нужно?
— Нужно! — Я зажала флакон в кулаке и спросила самым нейтральным тоном, на какой была способна: — Кто выращивает эти розы?
— Я, — коротко ответил он, наотмашь ударив этим коротким словом. — Розы — моя страсть и слабость. Капризные, колючие королевы! На фоне их остальные цветы — простая сорная трава. Я вывел этот сорт у себя в теплице прошлой зимой. Каждый куст уникальный. Показать кое-что?
Не дождавшись согласия, он хлопнул в ладоши. Свет погас. В рухнувшей на подсобку темноте светилась пелена над рассадой и бутоны розовый кустов. Сходство с Эдвардом, живущих на нашем подоконнике, было неоспоримым.
— Сорт называется «звездная пыль». Я все еще довожу цветовую гамму до совершенства. Нравятся?
— Я плохо разбираюсь в цветах, но эти розы очень необычные, — согласно кивнула я и многозначительно добавила: — Ни с чем не перепутаешь.
Когда Юна внесла в комнату сверток, с задумчивым видом изучая на грубой почтовой бумаге подписи, я не сразу отреагировала на ее слова:
— Тебе пришла посылка. Кажется, в ней какая-то книга.
Пару дней назад я написала маме, чтобы она прислала сборник с сонетами северных поэтов на шай-эрском. В библиотеке не нашлось ни одной, даже тоненькой и потрепанной, книжки. С другой стороны, зачем северянам родные стихи на чужом языке? Их и на диалекте-то не сразу расшифруешь.
— Так быстро? — удивилась я.
— Она от Гаррета, — прокомментировала Юна.
— Ох… ясно, — пробормотала я, забирая довольно увесистый сверток.
Понятия не имею, чего Ваэрд добавился, присылая мне подарки. Вряд ли он задумывался, что этот неожиданный жест превратит напряженную обстановку в нашей комнате во взрывоопасную, когда любое неосторожное слово, взгляд и жест могли довести до большого скандала.
Нахмурившись, Юна спряталась за ширмой, а я проверила подписи. Адрес был написан мелкими литерами с короткими хвостиками без красивостей и вензелей, упрямо наклоненными влево. Удивительно, насколько строгий, даже скупой почерк Гаррета не соответствовал его напористому характеру.
Не найдя ничего криминального, я взломала красную сургучную печать с искусным вензелем. Под плотной коричневой бумагой прятался новенький, никем не читанный устав академии стихийной магии Элмвуд в обложке из свиной кожи!
— Какого демона, Гаррет?
Корешок скрипнул, я заглянула внутрь. На титульном листе этим своим строгим почерком он написал: «Знаю, что ты человек слова, Адель Роуз. Приятного чтения».
Смутно припомнилось, как в боевой горячке я пообещала, что обязательно изучу устав академии, если выиграю поединок, и больше никогда не попаду впросак со странными правилами Элмвуда.
— Ты шутишь, — зло фыркнула я и перевернула страницу. Но с других посланий не было, только просочились чернила, и проявились буквы.
— Элли… — тихо прошелестела Юна.
Сама от себя не ожидая, я захлопнула устав, словно внутри Гаррет оставил не насмешку, а жаркое признание в любви, притом в порыве вдохновения на семи страницах изрисовал поля мелкими сердечками.
— Да?
Соседка мялась, как бедная родственница, скромно сцепив руки замком за спиной. Смотрела нерешительно.
— Он что-то тебе написал в книге?
— Вроде того, — кивнула я. — Юна, это не то, о чем ты думаешь! Он подшучивает…
— Могу я посмотреть? — нетерпеливо перебила она и добавила через паузу, догадываясь, что прозвучало грубо: — Пожалуйста, Элли.
Молча протянув томик, я проследила, как она неуверенно его раскрыла и некоторое время таращилась на надпись. На щеках и шее проступили красные пятна.
— Что? — осторожно уточнила я.
Юна кашлянула, словно пытаясь избавиться от вставшего поперек горла комка, и спросила:
— Есть хоть какой-то шанс, что эту книгу прислал не Гаррет Ваэрд?
Я покачала головой, признавая, что за спиной у подруги фактически флиртую с парнем, в которого она влюблена.
— Он отправил мне кучу писем. Эту надпись... сделал другой человек. В смысле, мне кажется. — Соседка судорожно вздохнула и добавила: — Или, может быть, я действительно переписывалась с другим парнем.
ГЛАВА 8. Враги по переписке
После провального свидания, во время которого у меня порвалось платье, я считала, что уже испытала нечеловеческий стыд и теперь имею полное право поставить галочку в списке обязательных ошибок молодости. Но я ошибалась! Просто прежде мне не приходило в голову обвинить в тайном романе Гаррета Ваэрда и вызвать его на поединок.
— Спаси меня, божественный слепец! — Едва не промахнувшись я уселась на самый краешек кровати. — А адрес тот же?
— Мы обменивались письмами через почтовую шкатулку, а сувениры я отправляла до востребования. — Юна протянула мне раскрытый на титульном листе томик с уставом. — Оттиск на сургуче тот же самый и подпись похожая, но почерк…
— Что с почерком? — по инерции принимая книгу, уточнила я.
— Я не уверена, если честно… — виновато поморщилась она.
Не уверена? Это дело жизни и смерти! Я тут, как бы, собралась издохнуть от стыда, а Юна не знает: принадлежит ли почерк другому человеку? Не пойму: мне писать завещание, кому достанутся конспекты по общей магии и коллекция разноцветных носков, или можно обождать?
— У тебя не осталось ни одной странички, чтобы сравнить?
Нервно кусая ноготь на большом пальце, в ответ она покачала головой.
За ужином Юна неожиданно присела к нам с Мейзом за стол отшельников. Хотя мне нравилось считать место привилегированным, где никто из едоков не бился локтями и не испытывал тесноты. Она наклонился, стараясь сузить расстояние, и тихо проговорила:
— Я все думала о сегодняшнем. Зачем кому-то притворяться Гарретом Ваэрдом? В этом нет никакого смысла. Он так много рассказывал о любимых вещах, книгах. О местах, где побывал.
Видимо, жутковатая мысль, что она целый год позволяла себя обманывать какому-то неизвестному парню, отказывалась укладываться в голове.
— Допустим, в письмах он действительно писал о Гаррете, — спокойно рассудила я. — Чтобы узнать привычки человека достаточно прожить с ним бок о бок пару месяцев, а наблюдательному человеку хватит и пары недель. Посмотри на нас с тобой…
Неожиданно Мейз с раздражением швырнул вилку на стол.
— Тебе самой не надоела эта история? — резко, с необъяснимой злостью перебил он.
— Не надоела! — огрызнулась я, поворачивая голову к приятелю.
Оказалось, что он обращался не ко мне, а с гримасой холодной ярости уставился на Юну, глядящую в ответ большими блестящими глазами.
— Мейззи! — Я толкнула его в плечо. — Между прочим Юна с этим парнем переписывалась целый год, даже подарками обменивалась. Не считаешь, что она в своем праве выяснить, кому отправила брелок с рубином?
— И ты лучше займись своими делами, Адель! — отбрил он.
— Боюсь, что я сейчас занимаюсь своим делом.
— Чужая личная жизнь веселее стихийной магии, я прав? По крайней мере, в чужих бедульках можно разобраться.
Я почувствовала, как меняюсь в лице.
— Эй, Мейз Эйбл! Не знаю, какая химера тебя сегодня покусала, но мог бы ты не вести себя, как высокомерный гаденыш?
Мы встретились глазами. Лучший друг со всеми держался заносчиво, даже в детстве разговаривал так, будто был самым умным ребенком во всем Шай-Эре, но до откровенной грубости ему не позволяло опускаться воспитание.
— Я понимаю, Адель, почему ты стараешься доказать, что Ваэрд ни при чем — хотя это очевидно всем, кроме твоей подруги, — но меня эта история изрядно достала! — Он с грохотом отодвинул стул, проскрежетав ножками по полу. — И кстати, у тебя завтра распределительный практикум по зельеварению.
— Помню, умник! — из чистой вредности соврала я.
Мейз бросил последний ледяной взгляд на Юну, заставив ту съежиться, и под гвалт голосов направился к выходу. От его высокой худой фигуры словно исходили волны раздражения. Когда он скрылся с глаз, я потерла переносицу и пробормотала:
— Проклятие! Совершенно забыла про химерово зелье!
На первом практикуме слушателей курса делили по ступеням мастерства. Как бы смешно ни звучало, меня охватывал вящий ужас от перспективы попасть не к мастерам, а в подмастерья. В десятом классе я позорно провалила распределение, отец тогда сказал, что родители гордятся успехами и победами детей во сто крат больше, чем своими собственными, но в тысячу раз сильнее переживают неудачи. Безусловно, он не ронял скупую слезу в платочек за запертой дверью своего кабинета, однако был сильно расстроен.
И в двадцать лет я по-прежнему, как в детстве, трепетала от мысли, что разочарую человека, поддерживающего меня в любых начинаниях. Даже в самых безумных! Таких, как переезд в Норсент.
На первом практикуме слушателей курса делили по ступеням мастерства. Как бы смешно ни звучало, меня охватывал вящий ужас от перспективы попасть не к мастерам, а в подмастерья. В десятом классе я позорно провалила распределение, отец тогда сказал, что родители гордятся успехами и победами детей во сто крат больше, чем своими собственными, но в тысячу раз сильнее переживают неудачи. Безусловно, он не ронял скупую слезу в платочек за запертой дверью своего кабинета, однако был сильно расстроен.
И в двадцать лет я по-прежнему, как в детстве, трепетала от мысли, что разочарую человека, поддерживающего меня в любых начинаниях. Даже в самых безумных! Таких, как переезд в Норсент.
В академическую оранжерею отправилась наудачу, ожидая прийти к закрытой двери, удариться о нее лбом и с осознанием собственного ничтожества потрусить в общежитие. На улице стоял холод, как в конце октября, а с наступлением темноты на Элмвуд и вовсе опустилась ледяная влажная пелена, словно появлялась вместе с глубокими тенями, когда гас дневной свет.
Спрятав руки поглубже в карманы теплого плаща, фактически перебежкой я добралась до оранжереи, отдельно стоящего здания со стеклянным куполом и парой хозяйственных пристроек.
Сразу за ней проходила высокая замковая стена, а дальше — тянулся лес, пересеченный, как кривым шрамом, узкой злой рекой с каменными уступами и пенистой водой. Кажется, в тишине, царящей в стороне от общежитий и учебных корпусов, можно было расслышать сердитый шелестящей голос ледяной воды.
Как ни странно, но в окнах оранжереи горел свет. Я потянула на себя дверь и проникала во влажное тепло, пахнущее зеленью и сырой землей. Стянув с головы капюшон, огляделась вокруг, прошлось по узенькой дорожке между ровными рядами лечебных травок.
— Добрый вечер! — громко поздоровалась я на диалекте, стараясь привлечь внимание.
— На сегодня посещения уже закончились, — раздался откуда-то из-за высоких зарослей мужской голос.
— Но дверь открыта, — принялась спорить я, понимая, что вряд ли успею собрать длинный список лекарственных трав, необходимых для папиного авторского энергетика. Можно было воспользоваться засушенными заготовками, но зелье из полуфабриката вряд ли поможет мне попасть в мастера. В процессе варки оно теряло большую часть волшебного тонизирующего эффекта.
— Так и знала, что ты забыл запереть засов! — забранился женский голос. — Проверь!
Из-за кустов, вытирая о тряпицу измазанные в земле руки, появился Андэш в кожаном рабочем фартуке. Меньше всего я ожидала обнаружить его между кустов, грядок с аптекарскими травами и резервуарами для воды.
— Адель? — с нечитаемым выражением на лице спросил он, словно до конца рассчитывал услышать другое имя.
— Привет. — Я по-дурацки помахала рукой. Образ Андэша-садовода никак не укладывался в голове и совершенно не вязался с тем парнем с железными мускулами, что в кратчайший срок обучал меня основам турнирной магии.
— Давай отгадаю: у тебя завтра практикум по зельеварению. — Он указал в мою сторону пальцем. — Народ собрал образцы еще до ужина.
— Просто они об отборе не забыли, — смущенно поморщилась я. — Ведь еще не все раздаточные материалы разобрали?
— Будем считать, что тебе по знакомству достались самые лучшие растения, — подмигнул Андэш. — У тебя есть список?
Я с готовностью вытащила из кармана сложенную бумажку и передала северянину. Некоторое время, нахмурившись, он изучал длинный перечень, составленный диалекте, а я ежилась, представляя, сколько в нем грамматических ошибок.
Мой отец — первоклассный алхимик и знаток своего дела, но какие же он придумывает запутанные и длинные рецепты! Почти уверена, что ему не удалось прославиться по единственной причине: его зелья слишком сложные, а отец, как многие гении, ненавидит поступаться принципами алхимии ради денег. Если что, мы с мамой в корне не согласны с этим непопулярным у всех здравомыслящих людей мнением!
— Здесь написано можжевельник? — указал Андэш на строчку в списке.
— Угу, — встав на цыпочки, я заглянула в собственные каракули.
— Надеюсь не целый куст? — пошутил он.
— Боюсь, магистр не обрадуется, если я притащусь на практикум с кустом можжевельника.
— Да и в оранжерее тоже не обрадуются, если ты выкопаешь наш куст.
Подсознательно ждала, что сейчас северянин спросит, что за странную бормотуху я буду варить, но он попросил минуту и снова нырнул за густые заросли. Оттуда донеслось недовольное бормотание его напарницы, видимо, не особенно вдохновленной явлением очередного гениального зельевара, не желающего использовать сушеные травы.
Пока они переругивались громким шепотом, я стянула длинный плащ и вдруг почувствовала, как под ногой что-то смачно хлюпнуло. Под подошвой обнаружился раздавленный куст клубники с раздавленной мясистой ягодой, превратившейся в ягодное пюре.
— Проклятие...
Склонившись, я быстро выдрала испорченное растение и в панике начала оглядываться. Спрятать жертву было решительно некуда! На грядках царил такой идеальный порядок, какого у меня даже в одежном шкафу никогда в жизни не наблюдалось.
Не придумав ничего получше, я сунула клубнику в густые низенькие заросли неизвестного происхождения, немедленно зацепившиеся за свисающий с локтя плащ. Странно, как на колючках не осталось выдранного клока, черной меткой указывающего на место, где похоронен невинно убиенный кустик.
Когда Андэш, успевший снять кожаный фартук, вернулся, все следы преступления были притоптаны. В прямом смысле этого слова.
— Приступим. — Он всучил мне пустой ящичек для образцов.
Помявшись, я все-таки скользнула в довольно просторное, но такое прохладное помещение, что захотелось натянуть плащ и засунуть руки поглубже в карманы. С высокого потолка на длинных цепях спускались жестяные светильники. В их венчиках бились магические светляки.
На открытых стеллажах хранились садовые принадлежности и белые чаши-рассадники из того самого хрупкого материала, что ужасно напоминал яичную скорлупу. На деревянных столах окутанные светящимися дрожащими коконами грелись узкие ящики со всходами… На широком подоконнике в горшках стояли комнатные розы, по виду точные копии нашего кустика Эдди, четыре дня не видевшего полива.
— Держи. — Андэш протянул мне флакон с засохшим корешком и прокомментировал: — Корень северной волчанки. Магистр принимает зелья по чистоте, если поймешь, что цвет не прояснился, на пять минут кинешь. Свойства все равно никто не будет проверять.
— Разве это не мухлеж? — с сомнением спросила я, разглядывая флакончик на свет.
— Не нужно?
— Нужно! — Я зажала флакон в кулаке и спросила самым нейтральным тоном, на какой была способна: — Кто выращивает эти розы?
— Я, — коротко ответил он, наотмашь ударив этим коротким словом. — Розы — моя страсть и слабость. Капризные, колючие королевы! На фоне их остальные цветы — простая сорная трава. Я вывел этот сорт у себя в теплице прошлой зимой. Каждый куст уникальный. Показать кое-что?
Не дождавшись согласия, он хлопнул в ладоши. Свет погас. В рухнувшей на подсобку темноте светилась пелена над рассадой и бутоны розовый кустов. Сходство с Эдвардом, живущих на нашем подоконнике, было неоспоримым.
— Сорт называется «звездная пыль». Я все еще довожу цветовую гамму до совершенства. Нравятся?
— Я плохо разбираюсь в цветах, но эти розы очень необычные, — согласно кивнула я и многозначительно добавила: — Ни с чем не перепутаешь.
