- Рассказывайте.
Пантелей слушал внимательно, сверяя каждое слово врача с личными выводами Агриппину Ивановну отравили дымом. Каким - не известно, но на платке, в который кашляла бывшая фрейлина, был обнаружен тот самый токсин. Почему дым? Потому что токсин растительного происхождения и вызвать подобную реакцию способен только в газообразной форме. Если бы токсин, или по-простому яд, добавили в питье или еду, эффект был бы убойным. В прямом смысле слова. Насторожило местного лекаря, что еще парочка пациентов обратились к местному эскулапу с похожими симптомами, но в гораздо более легкой форме. Оказывается, Силуан Никифорович полночи провел в лаборатории, а не в своей кровати, пытаясь распознать, что же свалило Агриппину. Все сходилось. Это было покушение, а не несчастный случай. И способ указывал на профессионала, знающего слабости жертвы и умеющего оставаться в тени.
- Вам надо отдохнуть, - деловито сказала Николлета.
Она преобразилась. Перед мужчинами стояла пожилая подтянутая женщина с проницательным взглядом. В ней ощущалось благородство. Перемена была разительной.
- Где результаты анализов? В лаборатории? Тогда несите их сюда. И по другим пострадавшим тоже. И не задерживайтесь, чтобы ни случилось.
Врач безропотно кивнул и вышел.
- Теперь ты, - она повернулась к молодому жандарму. - В повозке под сиденьем есть ящик, под ним люк. Вытащи оттуда холщовый сверток и неси сюда. Одна нога здесь, другая там.
Кузякин кивнул. В ее тоне не было места возражениям. Это был приказ человека, привыкшего командовать в критических ситуациях. И в этой властности вдруг ясно проступили черты другой женщины, которую он видел недавно на пожелтевших страницах архивных дел.
Вернулся Пантелей скоро, а вот Силуана Никифоровича еще не было.
- Давай сюда. Если эскулап не войдет в эту дверь через минуту, начнем без него.
Она быстро развязала холщовый сверток. В руках оказались маленькие стеклянные флаконы.
- Воды, - бросила она в сторону.
Несколько капель в стакан из одного флакона, пара из другого и одна крохотная капелька из третьего. Николлета Шаридаз действовала быстро. Во всех ее движениях была какая-то отточенная грация. Ничего лишнего или наносного.
Кузякин наблюдал за ее руками – эти пальцы, точно знавшие и бальные перчатки, и жесткую узду лошади, и теперь – хрупкие стеклянные флаконы с противоядиями. Сколько жизней ей пришлось прожить? И какая из них была настоящей?
Она подняла глаза на бывшую фрейлину.
- Сейчас будет плохо.
Агриппина Ивановна побледнела, но коротко кивнула.
- Ты, - и снова кивок в сторону жандарма, - держи ее. Как хочешь держи, но она не должна брыкаться.
Пантелей в ужасе посмотрел на лежащую в постели женщину.
- А как? - вырвалось у него.
- Хоть залезай и садись сверху, - медленно и зло проговорила Николлета.
От кровати послышался смешок.
- Не дрейфь, сокол! Разрешаю залезть на меня. Я не стану требовать жениться.
Все это разозлило Кузякина. Он несколько раз глубоко вдохнул, примеряясь, как лучше зафиксировать лежащую женщину.
- Добро, - похвалила его госпожа Шаридаз и начала вливать в открытый рот бывшей фрейлины свою смесь. Сначала та пила добровольно, но потом начала дергаться. Пантелею пришлось навалиться на нее, чтобы удержать немалых объемов и веса женщину. С него катил градом пот. А Николлета продолжала вливать и удерживать рот Агриппины открытым.
- Пей все, Рипа, пей до дна! Не смей сдаваться! - тихим шепотом приговаривала она.
И в этом шепоте неожиданно слышалась не команда, а отчаянная просьба. Словно она боялась потерять последнего человека.
Наконец последние капли были влиты.
- Теперь держи!
Пантелей рефлекторно напрягся. Что значит «теперь держи»? А до этого он что делал?! Как оказалось, вовремя. Тело бывшей фрейлины стало биться в судорогах. В этот момент двери распахнулись и вошел взъерошенный врач.
- Таз, быстро! - крикнула ему Шаридаз.
Благо рефлексы эскулапа были на высоте. Он бросил все бумаги на кресло.
- Задержите дыхание и не дышать рвотными массами! - приказала Николлета.
Сначала она обернула чистую тряпицу вокруг своего носа, затем проделала тоже с мужчинами и только потом разрешила дышать.
Рвало Агриппину Ивановну долго. Каждый раз вынося таз, Николлета заставляла открывать окна и мыть все с щелоком. Когда на горизонте заалела тонкая полоска зари, Пантелею было все равно. Он был измотан. Бывшая фрейлина то ли спала, то ли пребывала в обмороке. Силуан Никифорович с красными от усталости глазами щупал ее пульс, слушал дыхание.
Кто-то ткнул жандарма в плечо.
Николлета была уже на выходе.
- Ты едешь со мной, - безапелляционно сказала она.
- Вот еще.
В ответ госпожа Шаридаз пожала плечами и вышла. Пантелей слышал ее легкие шаги, она что-то искала. Затем перед его глазами появилось письмо.
- Я буду в лавке.
Ушла Николлета так же внезапно, как и появилась.
Кузякин несколько минут смотрел на плотный конверт - им овладела апатия. Читать не хотелось. Выбросить не давало любопытство. В конверте могли скрываться как тайные сведения о прошлом бывшей фрейлины, так и схема приема настойки из трав или, что еще хуже, расписание влажной уборки. Одно он знал наверняка - не сейчас.
- Вам, молодой человек, пора спать.
Лекарь выглядел неважно: запавшие от бессонной ночи глаза, сероватый оттенок кожи и взлохмаченные волосы.
- Вам в первую очередь, - возразил Пантелей.
Силуан Никифорович потер глаза.
- Надо, но сначала дождусь сиделку. В комнате при лазарете надо навести порядок, - он посмотрел на Кузякина и несколько раз моргнул. - Я торопился... Простите. Да. Вы правы. Идите спать.
Пантелей вспомнил расположение лазарета и перехватил лекаря и вручил ему свой ключ.
- Вот. Это быстрее. Там кушетка стоит. Поспите нормально. Я дождусь сиделку.
Силуан Никифорович несколько секунд смотрел на ключ, словно не понимал, и потом, послушно кивнув, ушел.
Дождавшись сиделку, молодой жандарм смог наконец-то уйти. Где-то в коридорах были слышны голоса. Это персонал санатория шел на утреннюю смену. Письмо лежало в кармане. В номере на кушетке спал лекарь. Спал в ботинках. Силуан Никифорович не пошевелился даже, когда чистоплотный Кузякин снял с него обувь и накрыл пледом. Спать хотелось со страшной силой, только уснуть сразу не получится. Поэтому молодой жандарм не спеша принял ванну. Заказал в номер завтрак и не торопясь его съел, по ходу читая письмо. Письмо было обычным, личным. Писала его молодая девушка. Эмоциональность повествования, некоторая экспрессивность и тотальная наивность с головой выдавали ее возраст. Писала она грамотно, красиво. Только зачем Николлета дала это письмо ему?
Письмо было пронизано юношеским максимализмом и страстью, но кое-где пробивались трещины – фразы, выдававшие внутреннюю борьбу, сомнения, почти неуловимые нотки страха. Девушка, писавшая эти строки, уже что-то подозревала, уже начинала видеть тени, ложащиеся на ее безоблачный мир.
Молодой жандарм убрал все листы в конверт и снова положил его в карман сюртука. Затем проверил спящего беспробудным сном врача и улегся спать сам. Заснуть только не удалось. Острая как бритва мысль заставила его вскочить и снова открыть конверт. Аккуратная и малозаметная подпись в крайнем правом углу. Теперь он знал, кто такая Николлета Шаридаз. Только как это все связано?
Ему удалось ненадолго забыться беспокойным тревожным сном. Встал он резко, широко распахнув глаза. За окном был глубокий полдень.
- Почту еще не приносили? - послышалось из приоткрытого окна.
- Нет, конечно. Ее пока проверят, отсортируют. Раньше обеда и не ждите.
Почта! Ему срочно нужно написать письмо.
Он сел за стол и быстро набросал три письма. Носкову и Разуляку – с просьбой проверить кое-какие детали через столичные архивы. И шефу полиции Горска – более пространное, с изложением версий и просьбой о содействии. Все три конверта были толстыми. Информации было много, а времени – катастрофически мало.
Служащий в маленькой почтовой конторке округлил глаза.
- Что это?
- Письмо, - невозмутимо ответил Кузякин.
- Вы здесь роман решили написать? - уточнил он у жандарма, но получил в ответ холодную улыбку.
- Правилами предписано ознакомиться с содержимым вашего послания... - неуверенно начал объяснять он, как на стол его конторы легло еще три пухлых конверта. - Э...ммм...
- Экспрессом утренним, - добавил Пантелей и оставил пару монет.
Служащий пощупал нос, словно хотел поправить очки, которых у него не было.
- Я должен ознакомиться с содержимым, - чуть не всхлипывая сказал он.
- Экспресс придет через 10 минут. Начинайте. Я не заклеивал. И вот еще за марки.
На столе появилась пара медяков.
Уходить из почтовой конторы жандарм не стал. Он коршуном следил за пытающимся увильнуть от проверки служащего.
- Вы страницы пропустили. Наверное, склеились. Вы читайте, читайте. Не отвлекайтесь! Экспресс ждать не будет.
Уходил Кузякин под гневное сопение служащего почтовой конторы, но заветный штамп «проверено» на все свои три письма получил. Уже через два дня, с очередным экспрессом, Носков, Разуляк и шеф полиции получат его послания. Солнце светило особенно ярко. От этого настроение жандарма улучшилось настолько, что он решил задержаться в городе и выпить чашечку чая.
Город жил своей размеренной жизнью. Впервые за долгие недели Пантелей чувствовал себя живым. Кто бы мог подумать, что ночное происшествие настолько взбодрит?
Жандарм нахмурился. Надо бы проведать травницу. Мало ли? Путь неблизкий, ночь, женщина пожилая.
- Опять за мазью пришел? - усмехнувшись уголком губ, спросила Николлета.
- Если у вас есть для бодрости.
Женщина снова хмыкнула. На стойке появился маленький флакончик.
- Помазать виски и за ушами. Бодрость гарантируется.
- Надолго?
- Спать по ночам надо, чтобы бодрости хватало надолго, - больше по привычке проворчала она. - А эта притирка даст эффект минут на 10.
Целых 10 минут от какой-то притирки! Такого эффекта он точно не ожидал.
- А для сна? - полюбопытствовал он.
На прилавке появился второй флакон. Такой же маленький, но в плоской банке.
- Засыпаешь как младенец через 15 минут. Пользоваться не больше недели.
- А потом? - заподозрил неладное жандарм.
- А потом мазь закончится и придется покупать заново.
- И все? - не поверил ей Кузякин.
- И все. И привыкнешь. А так все.
Пантелей готов был прищурить глаз и спросить, к чему и почему он привыкнет, но вовремя рассмотрел в глазах пожилой женщины смешинку и какое-то ожидание.
- Как вы доехали? - расплачиваясь, спросил он.
- С ветерком.
Николлета была крепким орешком и точно не собиралась ему помогать.
- И все же у меня в голове не укладывается, как графиня Шереметьева вдруг стала Николлетой Шаридаз.
Он прямо посмотрел ей в глаза. Ни испуга, ни паники, ни радости -ничего. Словно он про погоду говорит.
- Жизнь заставила.
Кузякин усмехнулся. В этом он с госпожой Шаридаз был согласен. Жизнь... жизнь -штука интересная и может такое закрутить, что никакой роман не выдержит.
- Графиня,..
- Не графиня, - перебила она.
- Вы мне передали свое письмо, - ровным голосом продолжал Пантелей. - Вы хотели, чтобы я понял, кем вы являетесь на самом деле. Так зачем сейчас темнить? Зачем эти игры?
- Это не игры, - так же спокойно возразила она. - Я Николлета Шаридаз, травница местного курорта. Как я стала ей и какой путь пришлось пройти, уже не важно. Но... - она замолчала, подбирая слова. - Возможно, я бы рассказала тебе свою историю, если бы дело касалось только меня, но здесь замешано много людей. Важных и ценных для империи людей.
- Тогда зачем? - удивился жандарм.
- Я не могу рассказать, но ты, - ее палец указал на Кузякина, - ты можешь сам все узнать. Надо только сопоставить факты многолетней давности и...
Она поманила его ближе к себе. Пришлось наклоняться. Когда левое ухо жандарма оказалось у самых ее губ, она очень тихо, словно выдохнула, сказала:
- Одна подмена, всего одна подмена. Не мудри.
Затем травница легонько хлопнула его по макушке и оттолкнула.
- С этим надо разобраться. Рипа в опасности. Кто-то из ее давнего прошлого, - с этими словами она передала ему пакет с покупками и взглядом указала на дверь.
Она снова отгородилась стеной молчания, но теперь Кузякин понимал – за этой стеной не желание скрывать правду, а страх. Страх, который они обе несли в себе долгие годы, и который теперь, на закате жизни, снова настиг их.
Пантелей сидел в уютном кафе и невидящим взглядом смотрел на улицу.
Он перебирал в уме все, что узнал. Архивные данные о гибели рода Шереметьевых. Письмо юной Ники, полное скрытых тревог. Слова Николлеты о «подмене». И главное – покушение на Агриппину. Все это звенья одной цепи. Оставалось найти то самое слабое звено, которое приведет его к правде, спрятанной сорок лет назад.
Мысли его были тяжелы и неспешны. Он представлял себе юную девушку – Нику Шереметьеву, которая писала пламенное письмо, еще не зная, что ее мир вот-вот рухнет. Она уже что-то чувствовала, подозревала, но не могла понять масштаба заговора. А теперь, спустя десятилетия, этот заговор снова поднял голову. Но почему сейчас? Что изменилось?
В архив ему хода нет. Тот далеко, в столице, да и зачем действовать топорно? Беркендорф заставлял своих курсантов развивать память. Выучить за 15 минут половину книги? Легко. Сопоставить факты многолетней давности? Можно. Какой давности? Какие факты? Он крутил ложку, ловя ее начищенным боком блики солнца.
- Вам что-нибудь еще принести? - участливо спросил официант.
Кузякин ослепительно улыбнулся.
- Кашу.
- Гречневую, пшеничную, пшенную, овсяную, на молоке?
- Перловку с двумя кусочками масла. Горячий черный чай с зажаренным хлебом без масла и сахара и смородиновое варенье.
Официант коротко кивнул и убрал чашку с остатками чая.
Заказ ему принесли через 40 минут. Повар оказался мастером своего дела. Каша была рассыпчатой с хорошо проваренными зернами, хлеб поджаренный снаружи и мягкий внутри, чай ароматный, а про варенье и говорить не стоит. От одного взгляда на креманку текли слюни. Жандарм положил первый кусочек масла в кашу и несколько секунд наблюдал, как тот постепенно тает. Второй он разделил на двое и стал намазывать тонким слоем по хлебу. Все его движения были плавные и размеренные. Люди, проходящие мимо, невольно задерживали на нем взгляд и парочка зашла в кафе, чтобы повторить его заказ.
Простые и размеренные движения помогали структурировать мысли, которые потоком неслись в его голове.
Он мысленно вернулся к архивам. Лихорадка... Слишком удобная маскировка для серии убийств. Но кто мог иметь доступ одновременно и к императорской семье, и к роду Шереметьевых? Кто-то из ближайшего окружения. Кто-то, кому доверяли безгранично. Денщик? Но он, по словам Николлеты, погиб. Или нет?
А подмена... Что имела в виду травница? Подмена личностей? Агриппина и Николлета поменялись местами – это ясно. Но была ли еще одна подмена? Возможно, ключ кроется в том самом «наследнике», которого они спасали.
Он вспомнил странную фразу Агриппины: «Нас было четверо, знавших тайну наследника». Четверо: Ника, Агриппина, денщик и... «один милый криминальный элемент» – Полкан. Но денщик, по их словам, мертв. Полкан исчез. Остались они две. И теперь кто-то методично устраняет последних хранителей тайны.
Пантелей слушал внимательно, сверяя каждое слово врача с личными выводами Агриппину Ивановну отравили дымом. Каким - не известно, но на платке, в который кашляла бывшая фрейлина, был обнаружен тот самый токсин. Почему дым? Потому что токсин растительного происхождения и вызвать подобную реакцию способен только в газообразной форме. Если бы токсин, или по-простому яд, добавили в питье или еду, эффект был бы убойным. В прямом смысле слова. Насторожило местного лекаря, что еще парочка пациентов обратились к местному эскулапу с похожими симптомами, но в гораздо более легкой форме. Оказывается, Силуан Никифорович полночи провел в лаборатории, а не в своей кровати, пытаясь распознать, что же свалило Агриппину. Все сходилось. Это было покушение, а не несчастный случай. И способ указывал на профессионала, знающего слабости жертвы и умеющего оставаться в тени.
- Вам надо отдохнуть, - деловито сказала Николлета.
Она преобразилась. Перед мужчинами стояла пожилая подтянутая женщина с проницательным взглядом. В ней ощущалось благородство. Перемена была разительной.
- Где результаты анализов? В лаборатории? Тогда несите их сюда. И по другим пострадавшим тоже. И не задерживайтесь, чтобы ни случилось.
Врач безропотно кивнул и вышел.
- Теперь ты, - она повернулась к молодому жандарму. - В повозке под сиденьем есть ящик, под ним люк. Вытащи оттуда холщовый сверток и неси сюда. Одна нога здесь, другая там.
Кузякин кивнул. В ее тоне не было места возражениям. Это был приказ человека, привыкшего командовать в критических ситуациях. И в этой властности вдруг ясно проступили черты другой женщины, которую он видел недавно на пожелтевших страницах архивных дел.
Вернулся Пантелей скоро, а вот Силуана Никифоровича еще не было.
- Давай сюда. Если эскулап не войдет в эту дверь через минуту, начнем без него.
Она быстро развязала холщовый сверток. В руках оказались маленькие стеклянные флаконы.
- Воды, - бросила она в сторону.
Несколько капель в стакан из одного флакона, пара из другого и одна крохотная капелька из третьего. Николлета Шаридаз действовала быстро. Во всех ее движениях была какая-то отточенная грация. Ничего лишнего или наносного.
Кузякин наблюдал за ее руками – эти пальцы, точно знавшие и бальные перчатки, и жесткую узду лошади, и теперь – хрупкие стеклянные флаконы с противоядиями. Сколько жизней ей пришлось прожить? И какая из них была настоящей?
Она подняла глаза на бывшую фрейлину.
- Сейчас будет плохо.
Агриппина Ивановна побледнела, но коротко кивнула.
- Ты, - и снова кивок в сторону жандарма, - держи ее. Как хочешь держи, но она не должна брыкаться.
Пантелей в ужасе посмотрел на лежащую в постели женщину.
- А как? - вырвалось у него.
- Хоть залезай и садись сверху, - медленно и зло проговорила Николлета.
От кровати послышался смешок.
- Не дрейфь, сокол! Разрешаю залезть на меня. Я не стану требовать жениться.
Все это разозлило Кузякина. Он несколько раз глубоко вдохнул, примеряясь, как лучше зафиксировать лежащую женщину.
- Добро, - похвалила его госпожа Шаридаз и начала вливать в открытый рот бывшей фрейлины свою смесь. Сначала та пила добровольно, но потом начала дергаться. Пантелею пришлось навалиться на нее, чтобы удержать немалых объемов и веса женщину. С него катил градом пот. А Николлета продолжала вливать и удерживать рот Агриппины открытым.
- Пей все, Рипа, пей до дна! Не смей сдаваться! - тихим шепотом приговаривала она.
И в этом шепоте неожиданно слышалась не команда, а отчаянная просьба. Словно она боялась потерять последнего человека.
Наконец последние капли были влиты.
- Теперь держи!
Пантелей рефлекторно напрягся. Что значит «теперь держи»? А до этого он что делал?! Как оказалось, вовремя. Тело бывшей фрейлины стало биться в судорогах. В этот момент двери распахнулись и вошел взъерошенный врач.
- Таз, быстро! - крикнула ему Шаридаз.
Благо рефлексы эскулапа были на высоте. Он бросил все бумаги на кресло.
- Задержите дыхание и не дышать рвотными массами! - приказала Николлета.
Сначала она обернула чистую тряпицу вокруг своего носа, затем проделала тоже с мужчинами и только потом разрешила дышать.
Рвало Агриппину Ивановну долго. Каждый раз вынося таз, Николлета заставляла открывать окна и мыть все с щелоком. Когда на горизонте заалела тонкая полоска зари, Пантелею было все равно. Он был измотан. Бывшая фрейлина то ли спала, то ли пребывала в обмороке. Силуан Никифорович с красными от усталости глазами щупал ее пульс, слушал дыхание.
Кто-то ткнул жандарма в плечо.
Николлета была уже на выходе.
- Ты едешь со мной, - безапелляционно сказала она.
- Вот еще.
В ответ госпожа Шаридаз пожала плечами и вышла. Пантелей слышал ее легкие шаги, она что-то искала. Затем перед его глазами появилось письмо.
- Я буду в лавке.
Ушла Николлета так же внезапно, как и появилась.
Кузякин несколько минут смотрел на плотный конверт - им овладела апатия. Читать не хотелось. Выбросить не давало любопытство. В конверте могли скрываться как тайные сведения о прошлом бывшей фрейлины, так и схема приема настойки из трав или, что еще хуже, расписание влажной уборки. Одно он знал наверняка - не сейчас.
- Вам, молодой человек, пора спать.
Лекарь выглядел неважно: запавшие от бессонной ночи глаза, сероватый оттенок кожи и взлохмаченные волосы.
- Вам в первую очередь, - возразил Пантелей.
Силуан Никифорович потер глаза.
- Надо, но сначала дождусь сиделку. В комнате при лазарете надо навести порядок, - он посмотрел на Кузякина и несколько раз моргнул. - Я торопился... Простите. Да. Вы правы. Идите спать.
Пантелей вспомнил расположение лазарета и перехватил лекаря и вручил ему свой ключ.
- Вот. Это быстрее. Там кушетка стоит. Поспите нормально. Я дождусь сиделку.
Силуан Никифорович несколько секунд смотрел на ключ, словно не понимал, и потом, послушно кивнув, ушел.
Дождавшись сиделку, молодой жандарм смог наконец-то уйти. Где-то в коридорах были слышны голоса. Это персонал санатория шел на утреннюю смену. Письмо лежало в кармане. В номере на кушетке спал лекарь. Спал в ботинках. Силуан Никифорович не пошевелился даже, когда чистоплотный Кузякин снял с него обувь и накрыл пледом. Спать хотелось со страшной силой, только уснуть сразу не получится. Поэтому молодой жандарм не спеша принял ванну. Заказал в номер завтрак и не торопясь его съел, по ходу читая письмо. Письмо было обычным, личным. Писала его молодая девушка. Эмоциональность повествования, некоторая экспрессивность и тотальная наивность с головой выдавали ее возраст. Писала она грамотно, красиво. Только зачем Николлета дала это письмо ему?
Письмо было пронизано юношеским максимализмом и страстью, но кое-где пробивались трещины – фразы, выдававшие внутреннюю борьбу, сомнения, почти неуловимые нотки страха. Девушка, писавшая эти строки, уже что-то подозревала, уже начинала видеть тени, ложащиеся на ее безоблачный мир.
Молодой жандарм убрал все листы в конверт и снова положил его в карман сюртука. Затем проверил спящего беспробудным сном врача и улегся спать сам. Заснуть только не удалось. Острая как бритва мысль заставила его вскочить и снова открыть конверт. Аккуратная и малозаметная подпись в крайнем правом углу. Теперь он знал, кто такая Николлета Шаридаз. Только как это все связано?
Ему удалось ненадолго забыться беспокойным тревожным сном. Встал он резко, широко распахнув глаза. За окном был глубокий полдень.
- Почту еще не приносили? - послышалось из приоткрытого окна.
- Нет, конечно. Ее пока проверят, отсортируют. Раньше обеда и не ждите.
Почта! Ему срочно нужно написать письмо.
Он сел за стол и быстро набросал три письма. Носкову и Разуляку – с просьбой проверить кое-какие детали через столичные архивы. И шефу полиции Горска – более пространное, с изложением версий и просьбой о содействии. Все три конверта были толстыми. Информации было много, а времени – катастрофически мало.
Глава 4
Служащий в маленькой почтовой конторке округлил глаза.
- Что это?
- Письмо, - невозмутимо ответил Кузякин.
- Вы здесь роман решили написать? - уточнил он у жандарма, но получил в ответ холодную улыбку.
- Правилами предписано ознакомиться с содержимым вашего послания... - неуверенно начал объяснять он, как на стол его конторы легло еще три пухлых конверта. - Э...ммм...
- Экспрессом утренним, - добавил Пантелей и оставил пару монет.
Служащий пощупал нос, словно хотел поправить очки, которых у него не было.
- Я должен ознакомиться с содержимым, - чуть не всхлипывая сказал он.
- Экспресс придет через 10 минут. Начинайте. Я не заклеивал. И вот еще за марки.
На столе появилась пара медяков.
Уходить из почтовой конторы жандарм не стал. Он коршуном следил за пытающимся увильнуть от проверки служащего.
- Вы страницы пропустили. Наверное, склеились. Вы читайте, читайте. Не отвлекайтесь! Экспресс ждать не будет.
Уходил Кузякин под гневное сопение служащего почтовой конторы, но заветный штамп «проверено» на все свои три письма получил. Уже через два дня, с очередным экспрессом, Носков, Разуляк и шеф полиции получат его послания. Солнце светило особенно ярко. От этого настроение жандарма улучшилось настолько, что он решил задержаться в городе и выпить чашечку чая.
Город жил своей размеренной жизнью. Впервые за долгие недели Пантелей чувствовал себя живым. Кто бы мог подумать, что ночное происшествие настолько взбодрит?
Жандарм нахмурился. Надо бы проведать травницу. Мало ли? Путь неблизкий, ночь, женщина пожилая.
- Опять за мазью пришел? - усмехнувшись уголком губ, спросила Николлета.
- Если у вас есть для бодрости.
Женщина снова хмыкнула. На стойке появился маленький флакончик.
- Помазать виски и за ушами. Бодрость гарантируется.
- Надолго?
- Спать по ночам надо, чтобы бодрости хватало надолго, - больше по привычке проворчала она. - А эта притирка даст эффект минут на 10.
Целых 10 минут от какой-то притирки! Такого эффекта он точно не ожидал.
- А для сна? - полюбопытствовал он.
На прилавке появился второй флакон. Такой же маленький, но в плоской банке.
- Засыпаешь как младенец через 15 минут. Пользоваться не больше недели.
- А потом? - заподозрил неладное жандарм.
- А потом мазь закончится и придется покупать заново.
- И все? - не поверил ей Кузякин.
- И все. И привыкнешь. А так все.
Пантелей готов был прищурить глаз и спросить, к чему и почему он привыкнет, но вовремя рассмотрел в глазах пожилой женщины смешинку и какое-то ожидание.
- Как вы доехали? - расплачиваясь, спросил он.
- С ветерком.
Николлета была крепким орешком и точно не собиралась ему помогать.
- И все же у меня в голове не укладывается, как графиня Шереметьева вдруг стала Николлетой Шаридаз.
Он прямо посмотрел ей в глаза. Ни испуга, ни паники, ни радости -ничего. Словно он про погоду говорит.
- Жизнь заставила.
Кузякин усмехнулся. В этом он с госпожой Шаридаз был согласен. Жизнь... жизнь -штука интересная и может такое закрутить, что никакой роман не выдержит.
- Графиня,..
- Не графиня, - перебила она.
- Вы мне передали свое письмо, - ровным голосом продолжал Пантелей. - Вы хотели, чтобы я понял, кем вы являетесь на самом деле. Так зачем сейчас темнить? Зачем эти игры?
- Это не игры, - так же спокойно возразила она. - Я Николлета Шаридаз, травница местного курорта. Как я стала ей и какой путь пришлось пройти, уже не важно. Но... - она замолчала, подбирая слова. - Возможно, я бы рассказала тебе свою историю, если бы дело касалось только меня, но здесь замешано много людей. Важных и ценных для империи людей.
- Тогда зачем? - удивился жандарм.
- Я не могу рассказать, но ты, - ее палец указал на Кузякина, - ты можешь сам все узнать. Надо только сопоставить факты многолетней давности и...
Она поманила его ближе к себе. Пришлось наклоняться. Когда левое ухо жандарма оказалось у самых ее губ, она очень тихо, словно выдохнула, сказала:
- Одна подмена, всего одна подмена. Не мудри.
Затем травница легонько хлопнула его по макушке и оттолкнула.
- С этим надо разобраться. Рипа в опасности. Кто-то из ее давнего прошлого, - с этими словами она передала ему пакет с покупками и взглядом указала на дверь.
Она снова отгородилась стеной молчания, но теперь Кузякин понимал – за этой стеной не желание скрывать правду, а страх. Страх, который они обе несли в себе долгие годы, и который теперь, на закате жизни, снова настиг их.
Пантелей сидел в уютном кафе и невидящим взглядом смотрел на улицу.
Он перебирал в уме все, что узнал. Архивные данные о гибели рода Шереметьевых. Письмо юной Ники, полное скрытых тревог. Слова Николлеты о «подмене». И главное – покушение на Агриппину. Все это звенья одной цепи. Оставалось найти то самое слабое звено, которое приведет его к правде, спрятанной сорок лет назад.
Мысли его были тяжелы и неспешны. Он представлял себе юную девушку – Нику Шереметьеву, которая писала пламенное письмо, еще не зная, что ее мир вот-вот рухнет. Она уже что-то чувствовала, подозревала, но не могла понять масштаба заговора. А теперь, спустя десятилетия, этот заговор снова поднял голову. Но почему сейчас? Что изменилось?
В архив ему хода нет. Тот далеко, в столице, да и зачем действовать топорно? Беркендорф заставлял своих курсантов развивать память. Выучить за 15 минут половину книги? Легко. Сопоставить факты многолетней давности? Можно. Какой давности? Какие факты? Он крутил ложку, ловя ее начищенным боком блики солнца.
- Вам что-нибудь еще принести? - участливо спросил официант.
Кузякин ослепительно улыбнулся.
- Кашу.
- Гречневую, пшеничную, пшенную, овсяную, на молоке?
- Перловку с двумя кусочками масла. Горячий черный чай с зажаренным хлебом без масла и сахара и смородиновое варенье.
Официант коротко кивнул и убрал чашку с остатками чая.
Заказ ему принесли через 40 минут. Повар оказался мастером своего дела. Каша была рассыпчатой с хорошо проваренными зернами, хлеб поджаренный снаружи и мягкий внутри, чай ароматный, а про варенье и говорить не стоит. От одного взгляда на креманку текли слюни. Жандарм положил первый кусочек масла в кашу и несколько секунд наблюдал, как тот постепенно тает. Второй он разделил на двое и стал намазывать тонким слоем по хлебу. Все его движения были плавные и размеренные. Люди, проходящие мимо, невольно задерживали на нем взгляд и парочка зашла в кафе, чтобы повторить его заказ.
Простые и размеренные движения помогали структурировать мысли, которые потоком неслись в его голове.
Он мысленно вернулся к архивам. Лихорадка... Слишком удобная маскировка для серии убийств. Но кто мог иметь доступ одновременно и к императорской семье, и к роду Шереметьевых? Кто-то из ближайшего окружения. Кто-то, кому доверяли безгранично. Денщик? Но он, по словам Николлеты, погиб. Или нет?
А подмена... Что имела в виду травница? Подмена личностей? Агриппина и Николлета поменялись местами – это ясно. Но была ли еще одна подмена? Возможно, ключ кроется в том самом «наследнике», которого они спасали.
Он вспомнил странную фразу Агриппины: «Нас было четверо, знавших тайну наследника». Четверо: Ника, Агриппина, денщик и... «один милый криминальный элемент» – Полкан. Но денщик, по их словам, мертв. Полкан исчез. Остались они две. И теперь кто-то методично устраняет последних хранителей тайны.
