— Спасибо, тебе, Лава. Мне намного лучше, — улыбнулась я.
— Рад помочь, — ответил муж и взял в руки чашку с уже тёплым шоколадом, сел рядом со мной.
— Твой напиток остыл, вот, возьми мой, — предложила я, протягивая Вацлаву свою чашку.
Немного посидев в гостиной комнате, мы перебрались в спальню. Я хотела продолжить писать свою книгу, но муж остановил меня, сказав, что сам её допишет за меня, а мне нужно побольше отдыхать.
— Ну уж нет. У меня не такой большой срок, чтобы сидеть дома и ничего не делать, — твёрдо сказала я, — да и к тому же... Кто будет присматривать за твоим книжным магазином, когда ты занят медициной? — упрекнула я мужа.
— Хорошо, Китти, только не перетрудись, — сказал Вацлав.
Мы оба очень устали за день, поэтому ужинать не стали, сразу легли спать. Утром я проснулась оттого, что Вацлав постоянно мельтешил возле меня, в одних трусах и, как всегда, в разных носках, за что я его и люблю: за его панковский прикид, за его вечно растрепанные волосы и за огромный интеллект в придачу ко всему, а ещё за его открытость, честность и множество прочих прекрасных качеств.
— Доброе утро, моя прелесть, — ласково сказал Вацлав, когда я открыла глаза.
— Встал первым, это что-то новенькое, — подметила я. Вацлав ничего не ответил, а спустился вниз и через пару минут вернулся с подносом, на котором нёс тарелку, полную блинчиков, и две чашки горячего кофе. Он поставил поднос мне на колени и сел рядом со мной.
— Ты умеешь готовить?! — удивилась я.
— Я много чего умею, было время научиться, — ответил муж.
— Вацлав Коллер, ты просто бог.
После завтрака мы оба оделись и разошлись по своим работам, каждый занялся своим делом, но новый день подкинул нам обоим довольно приятный сюрприз. Я как всегда заправляла «Машиной времени», что касаемо моей книги, то я поверила мужу и оставила это дело для него, интересно будет почитать о его впечатлениях об Островной Империи. Мой неугомонный муженёк при каждом удобном случае названивал мне и интересовался, как у меня дела.
— Доктор Коллер, у вас что, работы нет, что вы постоянно мне звоните? — поинтересовалась я у Вацлава.
— Я не делаю операции разным фрикам, желающим прославиться, а только тем, кому аугментации жизненно необходимы. Так что клиентов у меня сегодня маловато, — ответил Вацлав.
— Работайте давайте, доктор Коллер, — снова упрекнула я мужа и положила трубку. Я не хотела ему грубить, но в последнее время он становился слишком навязчивым... или это из-за моего положения я становлюсь раздражительной. Снова зазвонил телефон, теперь мобильный, я думала, что это опять мой неугомонный муженёк звонит, и уже собиралась высказать своё недовольство. На экране мобильного телефона высветилась надпись «Папа», и я нажала на зелёную пиктограмму-трубку на телефоне. Отец редко когда мне звонил, зная, что я уже большая девочка и теперь могу сама о себе позаботиться, уж не случилось ли что-нибудь с ним или мамой.
— Привет, пап, как дела? — с тревогой в голосе спросила я. Отец распознал тревогу и первым делом спросил, как дела у меня и у его зятя.
— С нами всё в порядке, Вацлав там, где ему и полагается, — в своей клинике, а я заправляю книжным магазином и пишу книгу об Островной Империи. А как ты? Как мама?
Мои опасения были напрасны, с отцом и матерью всё нормально, впрочем, а что может случиться с Мортанами, обычно случается вокруг нас, а не с нами.
— Вы новости по телевизору смотрели? — спросил отец.
— Нет, пап, извини, мы только вчера вернулись из свадебного путешествия и сразу в омут с головой, — призналась я.
— Дочка, вы бы оба передохнули, небось далеко до Островной Империи ездить, — сказал отец. Отец хоть и антрополог, но кроме народа Абкани он пока ничего нового не открыл и не знал, где находится Островная Империя.
— Мы плавали на судне китобоев, которые иногда заходят в воды Влтавы. Китобои знают короткий путь из Праги до своего родного дома, — пояснила я.
Что ж, я не так часто разговариваю с родителями, поэтому разговор с отцом для меня всегда приятен. Я рассказала папе о том, что нам понравилось не только путешествие, но и жизнь там, вот и решила я написать про жизнь в Островной Империи книгу.
— Сразу видно, чья ты дочь и чья наследница, — ласково сказал отец.
— Твоя, чья же ещё? — улыбнулась я.
— Скорее уж — Ричарда и Арчибальда Мортонов, они оба любили путешествовать, — сказал отец. Это уж точно, когда я была маленькая, я частенько смотрела на портрет Ричарда Мортона, висящий в коридоре, наш великий предок на нём изображён деловой шишкой, сидящей за столом с бумагами. Я ещё интересовалась, почему художник изобразил его таким, а не возле одного из своих кораблей. Теперь, когда я сижу за бумагами в «Машине времени», невольно вспоминаю этот портрет. Я хотела рассказать отцу о том, что мы ждём ребёнка, но отец продолжил разговор про новости из телевизора.
— Я звонил, чтобы сказать тебе, что через неделю в Швейцарии начнётся вручение Нобелевской премии, — начал отец.
— Что ж, я уже знаю, кто победит, так что поздравляю тебя, отец, — сказала я папе.
— Дочь, твоего мужа номинировали на эту премию, вот поэтому я тебе и позвонил, — сказал мне Обид Мортон.
Эта новость меня огорошила, я представила, как сообщаю её Вацлаву, он как всегда отмахнётся от этого. Я знаю его отношение ко всем этим «научным Оскарам», как-то мы говорили на эту тему, и он заявил: «Это не вручение наград, а сборище зануд, которые с такой грустной миной говорят о своём вкладе в науку, что аж в сон клонит».
— Хорошо, пап, я передам, но не думаю, что он согласится, — сказала я отцу и отключила связь.
========== Мой юный гений ==========
Что ж, думаю, если Вацлик мне ещё раз позвонит, то я сообщу ему радостную новость. Но муж, который всё утро названивал мне и интересовался, как у меня дела, похоже, понял, что по пустякам меня беспокоить не стоит, и больше не звонил.
«Самой позвонить, что ли? А вдруг у него очередной пациент на операционном столе», — раздумывала я. Но тут раздался телефонный звонок, это как всегда был мой Лава.
— Привет, красавчик, — игриво сказала я.
— Боже, моя богиня вдруг сменила свой гнев на милость, — также игриво сказал Вацлав.
— Ты свободен сейчас? — спросила я у мужа. Вацлав ответил, что сегодня он рано закрывает клинику, поэтому остаток дня проведёт со мной в «Машине времени». Теперь осталось только дождаться мужа и сообщить ему радостную новость. Наконец-то Вацлав получит своё признание, он это заслужил, заслужил своим долгим и упорным трудом. Это хорошо, что после стольких тёмных лет, которые загнали науку и учёных в подполье, решили возродить Нобелевскую премию, надеюсь, на эту премию придут не только уже состоявшиеся, но и молодые учёные.
Вацлав как всегда не заставил себя долго ждать, и как только я заметила его фигуру в окне, тут же накинула на плечи тёплую куртку и пошла его встречать. Сотрудники магазина тоже ушли пораньше, я заплатила им месячное жалование и отпустила домой.
— Привет, красавчик, как дела? — спросила я у мужа.
— Как всегда, сегодня только троих пациентов проконсультировал, а ты, я вижу, снова стала сама собой, — ответил Вацлав.
— Прости меня за мои перепады настроения, сам знаешь, — сказала я мужу. Вацлав в ответ только аккуратно обнял меня, после чего нежно поцеловал в макушку. Хоть он относился к тем людям, которые не прощают слабостей не только себе, но со мной Вашек был не такой, он понимающе относился ко мне и даже иногда помогал по дому.
— Я прекрасно понимаю тебя, Китти, — ласково сказал Вацлав. Мы не стали стоять на улице, а вернулись в книжный магазин, где я ему и рассказала о том, что его номинировали на Нобелевскую премию в области нейропротезирования. Видел бы он тогда своё лицо, когда я ему рассказала эту новость. Он с две минуты простоял молча и не знал, что сказать.
— Да, Лава, они всё-таки тебя признали, — сказала я мужу.
— Только этого мне не хватало, тащиться на это сборище зануд, — покосив глаза, сказал Вацлав.
— Ты что, не рад этому? Ведь не каждый раз тебе вручают такую награду! Это хорошо, что эту премию решили возродить, — удивилась я.
Как-то раз Вацлав рассказал мне о своей жизни до Панхеи. Тогда он только начал своё дело и уже сыскал славу не только в научных кругах, его услугами пользовались даже политические деятели, но даже тогда он отказывался от лавров своей славы и предпочитал оставаться непризнанным гением. Я стала уговаривать мужа поехать в Швецию не только из-за премии, но и просто посмотреть на зимний Стокгольм, прогуляться по шведским улочкам и полюбоваться на город.
— Это, конечно, всё хорошо, но в чём я поеду туда? — вдруг спросил меня Вацлав. Честно сказать, слова мужа меня немного удивили, раньше он мог в любое место заявиться в своём панковском прикиде. Ну, кроме нашей свадьбы, когда я увидела его во фраке. А тут он спрашивает меня, в чём ему ехать на вручение Нобелевской премии.
— Поезжай в том, в чём ты обычно ходишь в своей клинике и иногда дома, — намекнула я мужу.
— В этом? — спросил Вацлав.
— Не ты им обязан, а они тебе обязаны, красавчик. Так что иди в том, в чём ты ходишь, и ни перед кем не отчитывайся, — сказала я мужу.
— Ладно, Китти, как скажешь. А когда вручение премии? — снова спросил муж.
— Через неделю, — ответила я.
Мы вернулись домой, у нас в запасе была целая неделя, чтобы подготовиться к вручению Нобелевской премии. Хотя Вацлав до сих пор считал эту премию сборищем зануд, но ему было интересно посмотреть, кто придёт на вручение наград в области науки, тем более, не все учёные пережили не только инцидент, но и всё, что после него произошло.
Я всё же решил полететь в Швецию на вручение Нобелевской премии, и не ради награды, а ради близких мне людей: моих родителей и моей жены Катарины, которые всё это время поддерживали меня и не боялись осуждения со стороны так называемых «чистых». За несколько дней до вылета в Швецию я позвонил своим родителям и сообщил им радостную новость, на этот раз я застал свою маму дома, поэтому сначала я поговорил с ней. Моя мать — Сьюзанна Коллерова — была несказанно рада тому, что её единственного сына номинировали на Нобелевскую премию, но по моему настроению она быстро усекла то, что я не очень рад этому.
— А ты сам-то рад этому, сынок? — спросила мама у меня.
— Сам не знаю, — признался я, потирая свой аугментированный затылок. После того, как Китти рассказала мне про то, что меня номинировали, я залез в свой компьютер и нашёл список номинантов, мне было интересно узнать, кого ещё номинировали на премию в области нейропротезирования. Как оказалось, я являлся единственным в своём деле, если были другие, то они до сих пор не вышли из подполья.
— Мам, мне и так ясно, что эту награду вручат именно мне, ведь я единственный в списке нейротехнологов, кого они нашли, — сказал я матери.
— Ну так вперёд, чтобы мы гордились тобой, — сказала мама мне. Я ещё немного поговорил с матерью и попросил её передать привет отцу, когда тот вернётся с работы. В последнее время у Лукаша Коллера полно работы, он вновь взялся за восстановление прежнего вида Праги.
— Ну что, рассказал своим родителям про премию? — спросила меня жена.
— Угу.
— И как, они рады?
— Разговаривал только с мамой, отец на работе. Мать рада, — сказал я жене.
— Так значит, ты единственный, что ж. Поздравляю, ты затмил их всех! — радостно сказала Китти, прижимаясь ко мне.
— Похоже, остальные так и не вышли из подполья, — сказал я и добавил: — Ещё я видел твоего отца номинированным за заслуги в области антропологии.
— Да, папа в своём репертуаре, — вздохнула Китти.
— Сразу видно, в кого ты пошла характером, — сказал я жене, показывая вчерашний номер журнала «Наука». Вчера, возвращаясь с работы, я остановился возле газетного киоска, чтобы купить газету с новостями из мира науки, и увидел выпуск журнала «Наука» с Обидом Мортоном на обложке, под его фотографией было написано: «Выступление профессора Обида Мортона в очередной раз всколыхнуло мировое сообщество». Сначала я подумал, что он в очередной раз открыл какую-нибудь давно исчезнувшую цивилизацию, но оказалось, что обстановка, которая царила в мире, заставила профессора заняться изучением всего человечества. Он резко раскритиковал современное человечество, опираясь на то, что произошло после Панхеи, и, похоже, те, кто был недоволен выступлением Обида Мортнона, увидели в этом выступлении самих себя. Что ж, думаю, я не против буду, если отец моей жены раскритикует всё правительство Чешской республики и упомянет ещё и печально известный город Големов. Мне просто стыдно быть патриотом такой страны, которая легко ведётся на дудку крысолова. Сами посудите, сначала нас разделили со своими братьями словаками, кстати, мой дед был родом оттуда, а потом заставили прислушиваться к мнению Европы и США. А потом всё это разделение на «чистых» и аугов чуть не добило многострадальную Чешскую республику.
— Да, это в духе моего отца, и поскольку ты негласно стал частью моей семьи... — игриво начала Китти.
— Как? Я думал, что ты стала частью моей семьи, — я развернулся и встретился лицом к лицу с женой, в глазах Китти горел неподдельный огонь.
— Ну, — сказала она, — да, я часть твоего мира, а ты — часть моего, Вацлав Мортон.
— Вацлав Мортон, — повторил я. — Звучит круто.
На следующий день мы сели в самолёт и полетели в Стокгольм на вручение Нобелевской премии в области нейропротезирования. Всю дорогу я готовился к выступлению перед публикой и поэтому немного нервничал. Всё же, это не научная конференция Антона Соколова, где можно было приходить в чём угодно, и где мозг был ценнее того, в чём приходишь. Все нобелевские лауреаты — снобы до мозга костей, одетые во фраки, а тут я заявляюсь в своём почти повседневном костюме. Чтобы хоть как-то поддержать меня, Китти тоже не стала переодеваться в официальный костюм, а решила пойти в тёплом цветастом свитере и джинсах.
— Нервничаете, доктор Коллер? — игриво спросила Китти, видя, как я напрягся.
— Немного, — ответил я.
— Как говорится, слава подкралась незаметно. Но ты, милый мой, это заслужил. А заодно потом можешь отправить письмо в Островную Империю своему другу Монти, — улыбнулась жена.
— Хорошая идея, если бы он не сбежал к берегам Островной Империи, его бы тоже допустили до премии, — сказал я. До Островной Империи доходят только письма, написанные в ручную, а не электронные или ещё какие-нибудь.
— Ты уже подумал, какую речь будешь произносить на вручении? — спросила Китти.
— Ой, так и не придумал, — сознался я.
— Ну, расскажи про то, как ты...
— Дошёл до жизни такой, — я чуть не расхохотался на весь самолёт, но воспитание мне такого не позволяло.
— Как ты начал свой путь, — сказала Китти. Я представил, как рассказываю огромному количеству снобов про то, как мать в восемь лет застукала меня за тем, что я присоединяю к своим протезам игрушечный лазер, и помнится мне, это не единственный случай в моей жизни был, и именно так я решил стать нейротехнологом.
Практически всю дорогу до Стокгольма Китти раздумывала над сюжетом для своей книги, а я над тем, как буду произносить речь, после того как мне вручат Нобелевскую премию.
— Рад помочь, — ответил муж и взял в руки чашку с уже тёплым шоколадом, сел рядом со мной.
— Твой напиток остыл, вот, возьми мой, — предложила я, протягивая Вацлаву свою чашку.
Немного посидев в гостиной комнате, мы перебрались в спальню. Я хотела продолжить писать свою книгу, но муж остановил меня, сказав, что сам её допишет за меня, а мне нужно побольше отдыхать.
— Ну уж нет. У меня не такой большой срок, чтобы сидеть дома и ничего не делать, — твёрдо сказала я, — да и к тому же... Кто будет присматривать за твоим книжным магазином, когда ты занят медициной? — упрекнула я мужа.
— Хорошо, Китти, только не перетрудись, — сказал Вацлав.
Мы оба очень устали за день, поэтому ужинать не стали, сразу легли спать. Утром я проснулась оттого, что Вацлав постоянно мельтешил возле меня, в одних трусах и, как всегда, в разных носках, за что я его и люблю: за его панковский прикид, за его вечно растрепанные волосы и за огромный интеллект в придачу ко всему, а ещё за его открытость, честность и множество прочих прекрасных качеств.
— Доброе утро, моя прелесть, — ласково сказал Вацлав, когда я открыла глаза.
— Встал первым, это что-то новенькое, — подметила я. Вацлав ничего не ответил, а спустился вниз и через пару минут вернулся с подносом, на котором нёс тарелку, полную блинчиков, и две чашки горячего кофе. Он поставил поднос мне на колени и сел рядом со мной.
— Ты умеешь готовить?! — удивилась я.
— Я много чего умею, было время научиться, — ответил муж.
— Вацлав Коллер, ты просто бог.
После завтрака мы оба оделись и разошлись по своим работам, каждый занялся своим делом, но новый день подкинул нам обоим довольно приятный сюрприз. Я как всегда заправляла «Машиной времени», что касаемо моей книги, то я поверила мужу и оставила это дело для него, интересно будет почитать о его впечатлениях об Островной Империи. Мой неугомонный муженёк при каждом удобном случае названивал мне и интересовался, как у меня дела.
— Доктор Коллер, у вас что, работы нет, что вы постоянно мне звоните? — поинтересовалась я у Вацлава.
— Я не делаю операции разным фрикам, желающим прославиться, а только тем, кому аугментации жизненно необходимы. Так что клиентов у меня сегодня маловато, — ответил Вацлав.
— Работайте давайте, доктор Коллер, — снова упрекнула я мужа и положила трубку. Я не хотела ему грубить, но в последнее время он становился слишком навязчивым... или это из-за моего положения я становлюсь раздражительной. Снова зазвонил телефон, теперь мобильный, я думала, что это опять мой неугомонный муженёк звонит, и уже собиралась высказать своё недовольство. На экране мобильного телефона высветилась надпись «Папа», и я нажала на зелёную пиктограмму-трубку на телефоне. Отец редко когда мне звонил, зная, что я уже большая девочка и теперь могу сама о себе позаботиться, уж не случилось ли что-нибудь с ним или мамой.
— Привет, пап, как дела? — с тревогой в голосе спросила я. Отец распознал тревогу и первым делом спросил, как дела у меня и у его зятя.
— С нами всё в порядке, Вацлав там, где ему и полагается, — в своей клинике, а я заправляю книжным магазином и пишу книгу об Островной Империи. А как ты? Как мама?
Мои опасения были напрасны, с отцом и матерью всё нормально, впрочем, а что может случиться с Мортанами, обычно случается вокруг нас, а не с нами.
— Вы новости по телевизору смотрели? — спросил отец.
— Нет, пап, извини, мы только вчера вернулись из свадебного путешествия и сразу в омут с головой, — призналась я.
— Дочка, вы бы оба передохнули, небось далеко до Островной Империи ездить, — сказал отец. Отец хоть и антрополог, но кроме народа Абкани он пока ничего нового не открыл и не знал, где находится Островная Империя.
— Мы плавали на судне китобоев, которые иногда заходят в воды Влтавы. Китобои знают короткий путь из Праги до своего родного дома, — пояснила я.
Что ж, я не так часто разговариваю с родителями, поэтому разговор с отцом для меня всегда приятен. Я рассказала папе о том, что нам понравилось не только путешествие, но и жизнь там, вот и решила я написать про жизнь в Островной Империи книгу.
— Сразу видно, чья ты дочь и чья наследница, — ласково сказал отец.
— Твоя, чья же ещё? — улыбнулась я.
— Скорее уж — Ричарда и Арчибальда Мортонов, они оба любили путешествовать, — сказал отец. Это уж точно, когда я была маленькая, я частенько смотрела на портрет Ричарда Мортона, висящий в коридоре, наш великий предок на нём изображён деловой шишкой, сидящей за столом с бумагами. Я ещё интересовалась, почему художник изобразил его таким, а не возле одного из своих кораблей. Теперь, когда я сижу за бумагами в «Машине времени», невольно вспоминаю этот портрет. Я хотела рассказать отцу о том, что мы ждём ребёнка, но отец продолжил разговор про новости из телевизора.
— Я звонил, чтобы сказать тебе, что через неделю в Швейцарии начнётся вручение Нобелевской премии, — начал отец.
— Что ж, я уже знаю, кто победит, так что поздравляю тебя, отец, — сказала я папе.
— Дочь, твоего мужа номинировали на эту премию, вот поэтому я тебе и позвонил, — сказал мне Обид Мортон.
Эта новость меня огорошила, я представила, как сообщаю её Вацлаву, он как всегда отмахнётся от этого. Я знаю его отношение ко всем этим «научным Оскарам», как-то мы говорили на эту тему, и он заявил: «Это не вручение наград, а сборище зануд, которые с такой грустной миной говорят о своём вкладе в науку, что аж в сон клонит».
— Хорошо, пап, я передам, но не думаю, что он согласится, — сказала я отцу и отключила связь.
========== Мой юный гений ==========
Что ж, думаю, если Вацлик мне ещё раз позвонит, то я сообщу ему радостную новость. Но муж, который всё утро названивал мне и интересовался, как у меня дела, похоже, понял, что по пустякам меня беспокоить не стоит, и больше не звонил.
«Самой позвонить, что ли? А вдруг у него очередной пациент на операционном столе», — раздумывала я. Но тут раздался телефонный звонок, это как всегда был мой Лава.
— Привет, красавчик, — игриво сказала я.
— Боже, моя богиня вдруг сменила свой гнев на милость, — также игриво сказал Вацлав.
— Ты свободен сейчас? — спросила я у мужа. Вацлав ответил, что сегодня он рано закрывает клинику, поэтому остаток дня проведёт со мной в «Машине времени». Теперь осталось только дождаться мужа и сообщить ему радостную новость. Наконец-то Вацлав получит своё признание, он это заслужил, заслужил своим долгим и упорным трудом. Это хорошо, что после стольких тёмных лет, которые загнали науку и учёных в подполье, решили возродить Нобелевскую премию, надеюсь, на эту премию придут не только уже состоявшиеся, но и молодые учёные.
Вацлав как всегда не заставил себя долго ждать, и как только я заметила его фигуру в окне, тут же накинула на плечи тёплую куртку и пошла его встречать. Сотрудники магазина тоже ушли пораньше, я заплатила им месячное жалование и отпустила домой.
— Привет, красавчик, как дела? — спросила я у мужа.
— Как всегда, сегодня только троих пациентов проконсультировал, а ты, я вижу, снова стала сама собой, — ответил Вацлав.
— Прости меня за мои перепады настроения, сам знаешь, — сказала я мужу. Вацлав в ответ только аккуратно обнял меня, после чего нежно поцеловал в макушку. Хоть он относился к тем людям, которые не прощают слабостей не только себе, но со мной Вашек был не такой, он понимающе относился ко мне и даже иногда помогал по дому.
— Я прекрасно понимаю тебя, Китти, — ласково сказал Вацлав. Мы не стали стоять на улице, а вернулись в книжный магазин, где я ему и рассказала о том, что его номинировали на Нобелевскую премию в области нейропротезирования. Видел бы он тогда своё лицо, когда я ему рассказала эту новость. Он с две минуты простоял молча и не знал, что сказать.
— Да, Лава, они всё-таки тебя признали, — сказала я мужу.
— Только этого мне не хватало, тащиться на это сборище зануд, — покосив глаза, сказал Вацлав.
— Ты что, не рад этому? Ведь не каждый раз тебе вручают такую награду! Это хорошо, что эту премию решили возродить, — удивилась я.
Как-то раз Вацлав рассказал мне о своей жизни до Панхеи. Тогда он только начал своё дело и уже сыскал славу не только в научных кругах, его услугами пользовались даже политические деятели, но даже тогда он отказывался от лавров своей славы и предпочитал оставаться непризнанным гением. Я стала уговаривать мужа поехать в Швецию не только из-за премии, но и просто посмотреть на зимний Стокгольм, прогуляться по шведским улочкам и полюбоваться на город.
— Это, конечно, всё хорошо, но в чём я поеду туда? — вдруг спросил меня Вацлав. Честно сказать, слова мужа меня немного удивили, раньше он мог в любое место заявиться в своём панковском прикиде. Ну, кроме нашей свадьбы, когда я увидела его во фраке. А тут он спрашивает меня, в чём ему ехать на вручение Нобелевской премии.
— Поезжай в том, в чём ты обычно ходишь в своей клинике и иногда дома, — намекнула я мужу.
— В этом? — спросил Вацлав.
— Не ты им обязан, а они тебе обязаны, красавчик. Так что иди в том, в чём ты ходишь, и ни перед кем не отчитывайся, — сказала я мужу.
— Ладно, Китти, как скажешь. А когда вручение премии? — снова спросил муж.
— Через неделю, — ответила я.
Мы вернулись домой, у нас в запасе была целая неделя, чтобы подготовиться к вручению Нобелевской премии. Хотя Вацлав до сих пор считал эту премию сборищем зануд, но ему было интересно посмотреть, кто придёт на вручение наград в области науки, тем более, не все учёные пережили не только инцидент, но и всё, что после него произошло.
***
Я всё же решил полететь в Швецию на вручение Нобелевской премии, и не ради награды, а ради близких мне людей: моих родителей и моей жены Катарины, которые всё это время поддерживали меня и не боялись осуждения со стороны так называемых «чистых». За несколько дней до вылета в Швецию я позвонил своим родителям и сообщил им радостную новость, на этот раз я застал свою маму дома, поэтому сначала я поговорил с ней. Моя мать — Сьюзанна Коллерова — была несказанно рада тому, что её единственного сына номинировали на Нобелевскую премию, но по моему настроению она быстро усекла то, что я не очень рад этому.
— А ты сам-то рад этому, сынок? — спросила мама у меня.
— Сам не знаю, — признался я, потирая свой аугментированный затылок. После того, как Китти рассказала мне про то, что меня номинировали, я залез в свой компьютер и нашёл список номинантов, мне было интересно узнать, кого ещё номинировали на премию в области нейропротезирования. Как оказалось, я являлся единственным в своём деле, если были другие, то они до сих пор не вышли из подполья.
— Мам, мне и так ясно, что эту награду вручат именно мне, ведь я единственный в списке нейротехнологов, кого они нашли, — сказал я матери.
— Ну так вперёд, чтобы мы гордились тобой, — сказала мама мне. Я ещё немного поговорил с матерью и попросил её передать привет отцу, когда тот вернётся с работы. В последнее время у Лукаша Коллера полно работы, он вновь взялся за восстановление прежнего вида Праги.
— Ну что, рассказал своим родителям про премию? — спросила меня жена.
— Угу.
— И как, они рады?
— Разговаривал только с мамой, отец на работе. Мать рада, — сказал я жене.
— Так значит, ты единственный, что ж. Поздравляю, ты затмил их всех! — радостно сказала Китти, прижимаясь ко мне.
— Похоже, остальные так и не вышли из подполья, — сказал я и добавил: — Ещё я видел твоего отца номинированным за заслуги в области антропологии.
— Да, папа в своём репертуаре, — вздохнула Китти.
— Сразу видно, в кого ты пошла характером, — сказал я жене, показывая вчерашний номер журнала «Наука». Вчера, возвращаясь с работы, я остановился возле газетного киоска, чтобы купить газету с новостями из мира науки, и увидел выпуск журнала «Наука» с Обидом Мортоном на обложке, под его фотографией было написано: «Выступление профессора Обида Мортона в очередной раз всколыхнуло мировое сообщество». Сначала я подумал, что он в очередной раз открыл какую-нибудь давно исчезнувшую цивилизацию, но оказалось, что обстановка, которая царила в мире, заставила профессора заняться изучением всего человечества. Он резко раскритиковал современное человечество, опираясь на то, что произошло после Панхеи, и, похоже, те, кто был недоволен выступлением Обида Мортнона, увидели в этом выступлении самих себя. Что ж, думаю, я не против буду, если отец моей жены раскритикует всё правительство Чешской республики и упомянет ещё и печально известный город Големов. Мне просто стыдно быть патриотом такой страны, которая легко ведётся на дудку крысолова. Сами посудите, сначала нас разделили со своими братьями словаками, кстати, мой дед был родом оттуда, а потом заставили прислушиваться к мнению Европы и США. А потом всё это разделение на «чистых» и аугов чуть не добило многострадальную Чешскую республику.
— Да, это в духе моего отца, и поскольку ты негласно стал частью моей семьи... — игриво начала Китти.
— Как? Я думал, что ты стала частью моей семьи, — я развернулся и встретился лицом к лицу с женой, в глазах Китти горел неподдельный огонь.
— Ну, — сказала она, — да, я часть твоего мира, а ты — часть моего, Вацлав Мортон.
— Вацлав Мортон, — повторил я. — Звучит круто.
На следующий день мы сели в самолёт и полетели в Стокгольм на вручение Нобелевской премии в области нейропротезирования. Всю дорогу я готовился к выступлению перед публикой и поэтому немного нервничал. Всё же, это не научная конференция Антона Соколова, где можно было приходить в чём угодно, и где мозг был ценнее того, в чём приходишь. Все нобелевские лауреаты — снобы до мозга костей, одетые во фраки, а тут я заявляюсь в своём почти повседневном костюме. Чтобы хоть как-то поддержать меня, Китти тоже не стала переодеваться в официальный костюм, а решила пойти в тёплом цветастом свитере и джинсах.
— Нервничаете, доктор Коллер? — игриво спросила Китти, видя, как я напрягся.
— Немного, — ответил я.
— Как говорится, слава подкралась незаметно. Но ты, милый мой, это заслужил. А заодно потом можешь отправить письмо в Островную Империю своему другу Монти, — улыбнулась жена.
— Хорошая идея, если бы он не сбежал к берегам Островной Империи, его бы тоже допустили до премии, — сказал я. До Островной Империи доходят только письма, написанные в ручную, а не электронные или ещё какие-нибудь.
— Ты уже подумал, какую речь будешь произносить на вручении? — спросила Китти.
— Ой, так и не придумал, — сознался я.
— Ну, расскажи про то, как ты...
— Дошёл до жизни такой, — я чуть не расхохотался на весь самолёт, но воспитание мне такого не позволяло.
— Как ты начал свой путь, — сказала Китти. Я представил, как рассказываю огромному количеству снобов про то, как мать в восемь лет застукала меня за тем, что я присоединяю к своим протезам игрушечный лазер, и помнится мне, это не единственный случай в моей жизни был, и именно так я решил стать нейротехнологом.
Практически всю дорогу до Стокгольма Китти раздумывала над сюжетом для своей книги, а я над тем, как буду произносить речь, после того как мне вручат Нобелевскую премию.
