Сбоку тарелка с грушами, несколько груш раскатились по салфетке. Совсем впереди лежали серебристо отблёскивающий штопор и круглая булочка с отломленным бочком, да так аппетитно выглядевшая, что хотелось протянуть руку и отломить ещё кусочек. Позади стола находилось окно, сквозь стёкла которого проглядывало голубое небо и ветки близко растущего дерева, должно быть, в саду. Нарисовано было реалистично, но притворяться фотографией картина не пыталась, на ней были отчётливо видны мазки.
– И вот, – Макс, дав мне налюбоваться, повёл меня во второй зал. – Просто красивая картинка, и не более того.
На новой картине был изображён подсыхающий букет полевых цветов, небрежно составленных в широкую, на три четверти пустую вазу. Головки живописно клонились, несколько лепестков и один цветочек лежали на столе. Больше всего картина напоминала увеличенную открытку.
– Словно душу из него вынули, – подытожил Макс.
Я испытала острое чувство дежа вю. Которое ещё более усилилось, стоило мне повернуть голову и увидеть человека, задумчиво осматривающего картины в нескольких шагах от нас.
– Смотри, Пётр Викторович.
– А, верно, – Макс обернулся. – Что, пойдём, поздороваемся?
– Через минуту, – я изобразила смущённую улыбку. – Где здесь можно помыть руки?
– В гардеробе была дверь.
За дверью оказался спуск вниз. В туалете было тихо. Я вытащила из клатча ай-фон, убедилась, что сеть нормально работает в подвале, и позвонила Жене.
– Алло?
– Это я, – я понизила голос, хотя единственная, кроме меня, посетительница уединённого заведения только что вышла. – Если ты всё ещё хочешь проследить за Викторовичем, и если рискнёшь выехать на угнанной машине, то он сейчас на выставке, куда меня привёл Макс.
– Это где? – после короткого размышления спросила она.
– В Коломенском, на проспекте Андропова. Звякни, как подъедешь, я тебе скажу, где там парковка.
– Мне понадобится около часа, чтобы добраться, если не больше.
– Надеюсь, он никуда не спешит. Я постараюсь его задержать, но если он уйдёт, я тебе позвоню.
– Вечно все шишки мне, – хмыкнула Женя. – Ты там прогуливаешься по вернисажам, а я сыскной работой занимаюсь.
– Ну извини, я сама бы занялась, да при Максе как-то неудобно.
– Да шучу я, господи. Ладно, до встречи.
За время моего отсутствия Макс с Петром Викторовичем уже успели заговорить между собой. Подойдя к ним, я изобразила самую любезную улыбку из всех возможных.
– А вот и она, – приветствовал меня Макс.
– Какой приятный сюрприз! – я протянула Петру Викторовичу руку, и тот, вместо того, чтобы пожать её, неожиданно галантно поцеловал. – Мы ведь с вами не виделись… сколько уже?
– Да с того самого утра, – безмятежно отозвался Бошняк. – Месяца два уж прошло. Как быстро летит время!
– И не говорите! – согласилась я.
– Мы с Женей как раз обсуждали картины, – вмешался Макс.
– Да-да, – рассеянно кивнул Пётр Викторович. – Отличные картины.
– Гривичев – случаем, не один из ваших клиентов? – поинтересовалась я.
– Ах, моя дорогая Евгения Андреевна… Боюсь, что большинство моих клиентов будут недовольны разглашением информации, которую они просили держать в тайне. Так что даже будь это так, признания от меня вы не услышите.
– Но, я полагаю, всё же нет, – заметил Макс. – Ведь ваша методика не даёт сбоев, не так ли? А у Гривичева качество письма за последний год заметно ухудшилось. Жаль признавать, но это так.
– А это возможно – чтобы чья-то технология никогда не давала сбоев? – спросила я. – Не подумайте, что я ставлю ваше открытие под сомнение, но ведь стопроцентного результата не может быть хотя бы по теории вероятности.
– Если моя технология не подходит какому-то человеку, то сразу видно, получилось или нет, – заметил Пётр Викторович. – Поверьте, я всё тщательно проверяю.
– И никогда не бывает никаких осложнений?
– До сих пор не было, – он пристально посмотрел на меня. – К чему эти вопросы, Евгения Андреевна? У вас появились какие-то сомнения? Ваши обретённые умения не работают как надо?
– Нет-нет, всё в полном порядке, насколько я могу судить. Но, надеюсь, вы понимаете, что опасения такого рода вполне оправданны. Вы сами говорили, что ваша технология новая и революционная. Так что мы все выступаем… в качестве если не объектов эксперимента, то чего-то вроде того.
– Но, дражайшая Евгения Андреевна, – развёл руками Пётр Викторович, – всегда приходится с чего-то и с кого-то начинать. Все операции когда-то происходили впервые. Да, определённый риск есть, но это плата за новизну и открытие новых возможностей. Так что я не пони-маю, к чему эти упрёки.
– Женя вас отнюдь не упрекает, – вступился за меня Макс. – Это просто естественное желание узнать всё об услуге, которую она у вас купила… Хотя и несколько запоздалое.
– Что ж, если вы почувствуете что-то неладное, сразу же обращайтесь ко мне, – кивнул Бошняк. – Но уверен, что с вами всё будет в порядке.
– Договорились, я именно так и сделаю. Но, к сожалению, до вас весьма трудно дозвониться. Вы не подскажете мне номер, по которому вас можно застать?
– А вы пытались со мной связаться?
– Разумеется, ведь наш последний разговор вышел несколько… скомканным. Я хотела узнать, всё ли у вас в порядке.
– Да, да, разумеется, – кивнул Пётр Викторович, но вид у него внезапно стал рассеянным. – Я пришлю вам номер, или позвоню в ближайшее время.
Я проследила за его взглядом. Он был направлен на висящую на противоположной стене картину. Пётр Викторович, двинулся к ней, не глядя, идём ли мы с Максом следом. Мы пошли. Картина была как раз нарисована в «сказочной» и даже, пожалуй, сюрреалистической манере, и изображала нечто странное. Ночь, звёзды, а под ними – странные скрученные образования самых разных форм выстроились группами… Похоже, что это всё-таки здания, но таких странных форм и пропорций, какие не могут существовать в реальности. Улицы между ними больше походили на изломанные тропинки, а на площади на переднем плане бил разноцветный фонтан. Во всяком случае, эти разноокрашенные хвосты больше всего напоминали фонтан, вот только струи, если это были они, не падали вниз, а развевались в разных направлениях. Круто обрывающийся горизонт тоже стоял косо, так что казалось, будто фантастический город находится в огромной наклонённой чаше. И звёзды, такие же разноцветные, как вода в фонтане, не были распределены по всему небосводу, а группировались в этакий Млечный Путь, в полосу, протянувшуюся через правую половину картины. Когда мы подошли поближе, стало видно, что обозначены они не точками, а чёрточками, отчего складывалось впечатление, что светила несутся над городом стремительным вихрем.
– Странная картина, – заметил Макс. – Не помню я больше у Гривичева ничего подобного.
– А мне нравится, – сказала я. – Неправдоподобно, но выразительно.
– Нет, сама по себе картина недурна, – согласился Макс. – Когда там она написана – три года назад? Просто сюрреализм всё-таки не его стиль.
– У него разные стили, – возразила я. – Видимо, ему захотелось и это попробовать. А вы что скажете?
– Хм? – Пётр Викторович оторвался от созерцания полотна и перевёл взгляд на меня. – Да, картина отличная. Интересно, она продаётся?
– Вроде бы всё на выставке продаётся, кроме уже проданного, – Макс взял у меня буклет. – Да, вот, тут даже цена указана. Вы хотите её купить?
– Было бы неплохо. Я, знаете ли, давно подумывал сделать себе небольшой подарок. Возможно, время пришло.
Я подумала, что «небольшим» этот подарок можно назвать разве что в шутку – полотно было если и меньше двух квадратных метров, то ненамного, а уж цена… Но вслух я сказала:
– Что ж, если уж покупать картину Гривичева, то как раз сейчас. Макс, вон, считает, что он исписался, а мнению Макса я доверяю.
– Спасибо, – хмыкнул Макс.
– Вы правы, это действительно заметно, – согласился Бошняк и невпопад добавил. – Гордыня до добра не доводит.
– Прошу прощения?
– Наш знаменитый художник немного… возгордился, скажем так. Начал забывать старых друзей. Это не доведёт его до добра.
– Сие прискорбно, – несколько озадаченно произнёс Макс.
– Кстати, – сказала я. – У нас ведь с вами, оказывается, есть ещё один общий знакомый. Вернее, был – Владимир Смирнов.
– М-м, да, помню, был такой. Кажется, он плохо кончил?
– Да, – кивнула я, пристально глядя на него. – Наложил на себя руки.
– Как я и говорил – гордыня наказуема, – Пётр Викторович развёл руками. – Судьба карает неблагодарных.
– Что вы имеете в виду?
– Только то, что сказал. Надеюсь, что вы, Евгения Андреевна, не станете забывать своих друзей, особенно тех, кто оказал вам важные услуги.
– Ни в коем случае.
– Я рад. Что ж, приятно было повидаться.
– Уже уходите? – я подняла брови. – Так рано?
– Что вы, я надеюсь дождаться официального завершения, мне нужно сказать хозяину выставки несколько слов. Но вам наверняка тоже нужно разнообразие в компании? Здесь ведь есть наши знакомые?
– Конечно, – Макс сжал мою руку. – Нам тоже очень приятно было с вами увидеться.
Мы учтиво раскланялись. Я проводила Петра Викторовича взглядом, выдернула кисть из хватки Макса и, не смущаясь его присутствием, вынула ай-фон и набрала на нём текстовое сообщение для Жени-второй. Можно было быть уверенной, что уж кто-кто, а Макс мне через плечо заглядывать не станет.
– Что ты к нему привязалась? – недоумевал Макс, когда мы ехали обратно, оставив его машину на стоянке и пересев в мамину.
– Ты же сам сказал – пытаюсь, хоть и запоздало, понять, есть ли какие-нибудь риски в нашем с тобой чудесном превращении.
Макс вздохнул.
– Раньше ты такой недоверчивой не была.
– Раньше со мной ничего подобного и не происходило. Как ты думаешь, к чему были эти слова о гордыне?
– Понятия не имею. Возможно, то, что он рассорился со Смирновым. Если он помог Владимиру Смирнову так же, как нам, у него были все основания считать себя его благодетелем.
– Кстати, – сказала я. – Володя в предсмертной записке написал, что перестал быть актёром. И, судя от отзывам критиков и знавших его, это правда – мастерства он, быть может, и не растерял, а вот талант утратил. И ты сам сказал, что у Гривичева словно душу вынули. Кстати, примерно за тот же промежуток времени, что Володя вкушал заслуженную славу – примерно за пять лет. Ты не думаешь, что вот такой вот искусственно созданный талант со временем… иссякает?
На этот раз Макс молчал дольше.
– Хотел бы я сказать, что у тебя… что твои подозрения беспочвенны, – наконец произнёс он. – Мы ведь даже не знаем, пользовались ли они услугами Петра Викторовича, или нет.
– Но?
– Но, быть может, ты и права. Однако, если это произойдёт, что нам помешает обратиться к Петру Викторовичу вторично?
– Мы даже не знаем, возможно ли это, – пробормотала я, вспоминая переданный мне Женей-второй рассказ Мэл о музыканте.
– А почему нет? Может быть, именно этим и объясняются его слова о гордыне – что ни тот, ни другой не захотели просить его о повторной услуге.
– За которую он, держу пари, дерёт три шкуры.
– Возможно, – сдержанно кивнул Макс и замолчал.
Едва оказавшись дома, я отправила смс-ку Жене второй. Ответный звонок пришёл через полчаса.
– Ну, что тебе не терпится? – недовольно спросила она. – Я бы и сама позвонила.
– Как успехи в сыскном деле?
– Нормальные. Бошняк отправился прямиком на Вятскую. Я там походила по окрестностям, пришлось полазить по заборам – зато теперь знаю всё, что вокруг.
– Отлично. Встретимся – расскажешь?
– Где и когда?
– Когда хочешь, можно прямо завтра. Кстати, я нашла тех родственников Захаровых. Хочу как раз завтра к ним съездить и расспросить.
– Думаешь, они захотят с тобой говорить?
– Думаю, что да. Я представилась корреспондентом сетевого издания, собирающим сведения о случаях незаконной обработки психики. Мать загулявшего парня уже согласилась со мной встретиться.
– А, ну удачи.
Родственники Захаровых, как, впрочем, и они сами, были отнюдь не бедны – ехать пришлось в загородный посёлок, не из самых элитных, но и не из самых захудалых, где у моих корреспондентов был неплохой особняк. Открыла мне ухоженная, но явно усталая женщина средних лет, ещё в телефонном разговоре представившаяся Надеждой Юрьевной. Для придания правдоподобности своему образу я купила диктофон и, когда меня пригласили в гостиную с камином на втором этаже, демонстративно выставила его на стол:
– Не возражаете?
Надежда Юрьевна покачала головой.
– Честно говоря, я уже не верю, что вы сможете что-то сделать для Никиты. Но… такие вещи должны быть наказуемы.
– Пожалуйста, расскажите по порядку, что случилось с вашим сыном. Когда он познакомился с Петром Викторовичем Бошняком?
– Около года назад. Точно не знаю – я далеко не сразу заинтересовалась этим его новым знакомством. Кажется, их свёл какой-то общий приятель.
– И когда вы начали замечать что-то тревожащее в поведении вашего сына?
– Позже, чем следовало бы, – Надежда Юрьевна наморщила лоб. – Вы должны понять, что Никита был… мальчиком увлекающимся, скажем так. Ещё ребёнком он увлёкся фантастикой, взахлёб читал переводные фантастические романы, как раз тогда был издательский бум, если помните… Хотя вы, наверное, слишком молоды. Его отец ворчал, что Никита отрывается от реальности, но я, признаться, не видела ничего плохого в его увлечениях. Лучше фан-клуб, чем дурная компания – так мне тогда казалось. Потом он увлёкся паранормальными явлениями, даже носился с идеей устроить экспедицию в место посадки какой-то там НЛО. Так что, когда он начал рассказывать мне о параллельных мирах…
– Вы не удивились, так?
– Да, ведь в основном Никита был нормальным, хорошим мальчиком. Мало ли у кого какие увлечения… А этот Бошняк… Никита говорил что-то о том, что он нашёл способ проникать в чужие измерения, и это не какая-нибудь метафора или духовная практика, а научный факт. Я смеялась и не верила. Он злился, даже притащил однажды какую-то книгу… Как же она называется… «Книгу потустороннего мира», или как-то так… Правда, пробыла она у нас недолго, и когда я в следующий раз о ней спросила, он отреагировал неожиданно агрессивно, сказал, что никакой такой книги и не было. Я так поняла, что её нельзя было показывать непосвящённым.
Я слушала, сочувственно кивала и иногда задавала уточняющие вопросы. Впрочем, подталкивать Надежду Юрьевну нужды не было, иногда становилось проблемой её притормозить, если она увлекалась в своём рассказе какими-то малозначащими подробностями или начинала предаваться самобичеванию. В целом, картина складывалась такая. Научным фактом было проникновение в иные измерения, или не научным, но чтобы осуществить оный, требовалось совершенствоваться духовно – ну кто бы сомневался. Точнее, умственно – и злосчастный Никита поступил на какой-то там семинар, занявший практически всё его время, благо он нигде не работал. Тренинги, корпение над какими-то конспектами и расчётами – парень мог сутками не появляться дома, а когда он спал, мать с отцом и вовсе не представляли. Тревогу родители забили, когда выяснилось, что для поддержания бодрости парень глотает какие-то таблетки. Сам он отмахивался и говорил, что это лишь временная мера, пока он не закончит подготовку. Мать попробовала записать его к врачу – Никита не явился на приём. Попытка взять его за шкирку и отвести привела лишь к тому, что он пропал на несколько дней.
– И вот, – Макс, дав мне налюбоваться, повёл меня во второй зал. – Просто красивая картинка, и не более того.
На новой картине был изображён подсыхающий букет полевых цветов, небрежно составленных в широкую, на три четверти пустую вазу. Головки живописно клонились, несколько лепестков и один цветочек лежали на столе. Больше всего картина напоминала увеличенную открытку.
– Словно душу из него вынули, – подытожил Макс.
Я испытала острое чувство дежа вю. Которое ещё более усилилось, стоило мне повернуть голову и увидеть человека, задумчиво осматривающего картины в нескольких шагах от нас.
– Смотри, Пётр Викторович.
– А, верно, – Макс обернулся. – Что, пойдём, поздороваемся?
– Через минуту, – я изобразила смущённую улыбку. – Где здесь можно помыть руки?
– В гардеробе была дверь.
За дверью оказался спуск вниз. В туалете было тихо. Я вытащила из клатча ай-фон, убедилась, что сеть нормально работает в подвале, и позвонила Жене.
– Алло?
– Это я, – я понизила голос, хотя единственная, кроме меня, посетительница уединённого заведения только что вышла. – Если ты всё ещё хочешь проследить за Викторовичем, и если рискнёшь выехать на угнанной машине, то он сейчас на выставке, куда меня привёл Макс.
– Это где? – после короткого размышления спросила она.
– В Коломенском, на проспекте Андропова. Звякни, как подъедешь, я тебе скажу, где там парковка.
– Мне понадобится около часа, чтобы добраться, если не больше.
– Надеюсь, он никуда не спешит. Я постараюсь его задержать, но если он уйдёт, я тебе позвоню.
– Вечно все шишки мне, – хмыкнула Женя. – Ты там прогуливаешься по вернисажам, а я сыскной работой занимаюсь.
– Ну извини, я сама бы занялась, да при Максе как-то неудобно.
– Да шучу я, господи. Ладно, до встречи.
За время моего отсутствия Макс с Петром Викторовичем уже успели заговорить между собой. Подойдя к ним, я изобразила самую любезную улыбку из всех возможных.
– А вот и она, – приветствовал меня Макс.
– Какой приятный сюрприз! – я протянула Петру Викторовичу руку, и тот, вместо того, чтобы пожать её, неожиданно галантно поцеловал. – Мы ведь с вами не виделись… сколько уже?
– Да с того самого утра, – безмятежно отозвался Бошняк. – Месяца два уж прошло. Как быстро летит время!
– И не говорите! – согласилась я.
– Мы с Женей как раз обсуждали картины, – вмешался Макс.
– Да-да, – рассеянно кивнул Пётр Викторович. – Отличные картины.
– Гривичев – случаем, не один из ваших клиентов? – поинтересовалась я.
– Ах, моя дорогая Евгения Андреевна… Боюсь, что большинство моих клиентов будут недовольны разглашением информации, которую они просили держать в тайне. Так что даже будь это так, признания от меня вы не услышите.
– Но, я полагаю, всё же нет, – заметил Макс. – Ведь ваша методика не даёт сбоев, не так ли? А у Гривичева качество письма за последний год заметно ухудшилось. Жаль признавать, но это так.
– А это возможно – чтобы чья-то технология никогда не давала сбоев? – спросила я. – Не подумайте, что я ставлю ваше открытие под сомнение, но ведь стопроцентного результата не может быть хотя бы по теории вероятности.
– Если моя технология не подходит какому-то человеку, то сразу видно, получилось или нет, – заметил Пётр Викторович. – Поверьте, я всё тщательно проверяю.
– И никогда не бывает никаких осложнений?
– До сих пор не было, – он пристально посмотрел на меня. – К чему эти вопросы, Евгения Андреевна? У вас появились какие-то сомнения? Ваши обретённые умения не работают как надо?
– Нет-нет, всё в полном порядке, насколько я могу судить. Но, надеюсь, вы понимаете, что опасения такого рода вполне оправданны. Вы сами говорили, что ваша технология новая и революционная. Так что мы все выступаем… в качестве если не объектов эксперимента, то чего-то вроде того.
– Но, дражайшая Евгения Андреевна, – развёл руками Пётр Викторович, – всегда приходится с чего-то и с кого-то начинать. Все операции когда-то происходили впервые. Да, определённый риск есть, но это плата за новизну и открытие новых возможностей. Так что я не пони-маю, к чему эти упрёки.
– Женя вас отнюдь не упрекает, – вступился за меня Макс. – Это просто естественное желание узнать всё об услуге, которую она у вас купила… Хотя и несколько запоздалое.
– Что ж, если вы почувствуете что-то неладное, сразу же обращайтесь ко мне, – кивнул Бошняк. – Но уверен, что с вами всё будет в порядке.
– Договорились, я именно так и сделаю. Но, к сожалению, до вас весьма трудно дозвониться. Вы не подскажете мне номер, по которому вас можно застать?
– А вы пытались со мной связаться?
– Разумеется, ведь наш последний разговор вышел несколько… скомканным. Я хотела узнать, всё ли у вас в порядке.
– Да, да, разумеется, – кивнул Пётр Викторович, но вид у него внезапно стал рассеянным. – Я пришлю вам номер, или позвоню в ближайшее время.
Я проследила за его взглядом. Он был направлен на висящую на противоположной стене картину. Пётр Викторович, двинулся к ней, не глядя, идём ли мы с Максом следом. Мы пошли. Картина была как раз нарисована в «сказочной» и даже, пожалуй, сюрреалистической манере, и изображала нечто странное. Ночь, звёзды, а под ними – странные скрученные образования самых разных форм выстроились группами… Похоже, что это всё-таки здания, но таких странных форм и пропорций, какие не могут существовать в реальности. Улицы между ними больше походили на изломанные тропинки, а на площади на переднем плане бил разноцветный фонтан. Во всяком случае, эти разноокрашенные хвосты больше всего напоминали фонтан, вот только струи, если это были они, не падали вниз, а развевались в разных направлениях. Круто обрывающийся горизонт тоже стоял косо, так что казалось, будто фантастический город находится в огромной наклонённой чаше. И звёзды, такие же разноцветные, как вода в фонтане, не были распределены по всему небосводу, а группировались в этакий Млечный Путь, в полосу, протянувшуюся через правую половину картины. Когда мы подошли поближе, стало видно, что обозначены они не точками, а чёрточками, отчего складывалось впечатление, что светила несутся над городом стремительным вихрем.
– Странная картина, – заметил Макс. – Не помню я больше у Гривичева ничего подобного.
– А мне нравится, – сказала я. – Неправдоподобно, но выразительно.
– Нет, сама по себе картина недурна, – согласился Макс. – Когда там она написана – три года назад? Просто сюрреализм всё-таки не его стиль.
– У него разные стили, – возразила я. – Видимо, ему захотелось и это попробовать. А вы что скажете?
– Хм? – Пётр Викторович оторвался от созерцания полотна и перевёл взгляд на меня. – Да, картина отличная. Интересно, она продаётся?
– Вроде бы всё на выставке продаётся, кроме уже проданного, – Макс взял у меня буклет. – Да, вот, тут даже цена указана. Вы хотите её купить?
– Было бы неплохо. Я, знаете ли, давно подумывал сделать себе небольшой подарок. Возможно, время пришло.
Я подумала, что «небольшим» этот подарок можно назвать разве что в шутку – полотно было если и меньше двух квадратных метров, то ненамного, а уж цена… Но вслух я сказала:
– Что ж, если уж покупать картину Гривичева, то как раз сейчас. Макс, вон, считает, что он исписался, а мнению Макса я доверяю.
– Спасибо, – хмыкнул Макс.
– Вы правы, это действительно заметно, – согласился Бошняк и невпопад добавил. – Гордыня до добра не доводит.
– Прошу прощения?
– Наш знаменитый художник немного… возгордился, скажем так. Начал забывать старых друзей. Это не доведёт его до добра.
– Сие прискорбно, – несколько озадаченно произнёс Макс.
– Кстати, – сказала я. – У нас ведь с вами, оказывается, есть ещё один общий знакомый. Вернее, был – Владимир Смирнов.
– М-м, да, помню, был такой. Кажется, он плохо кончил?
– Да, – кивнула я, пристально глядя на него. – Наложил на себя руки.
– Как я и говорил – гордыня наказуема, – Пётр Викторович развёл руками. – Судьба карает неблагодарных.
– Что вы имеете в виду?
– Только то, что сказал. Надеюсь, что вы, Евгения Андреевна, не станете забывать своих друзей, особенно тех, кто оказал вам важные услуги.
– Ни в коем случае.
– Я рад. Что ж, приятно было повидаться.
– Уже уходите? – я подняла брови. – Так рано?
– Что вы, я надеюсь дождаться официального завершения, мне нужно сказать хозяину выставки несколько слов. Но вам наверняка тоже нужно разнообразие в компании? Здесь ведь есть наши знакомые?
– Конечно, – Макс сжал мою руку. – Нам тоже очень приятно было с вами увидеться.
Мы учтиво раскланялись. Я проводила Петра Викторовича взглядом, выдернула кисть из хватки Макса и, не смущаясь его присутствием, вынула ай-фон и набрала на нём текстовое сообщение для Жени-второй. Можно было быть уверенной, что уж кто-кто, а Макс мне через плечо заглядывать не станет.
Глава 10
– Что ты к нему привязалась? – недоумевал Макс, когда мы ехали обратно, оставив его машину на стоянке и пересев в мамину.
– Ты же сам сказал – пытаюсь, хоть и запоздало, понять, есть ли какие-нибудь риски в нашем с тобой чудесном превращении.
Макс вздохнул.
– Раньше ты такой недоверчивой не была.
– Раньше со мной ничего подобного и не происходило. Как ты думаешь, к чему были эти слова о гордыне?
– Понятия не имею. Возможно, то, что он рассорился со Смирновым. Если он помог Владимиру Смирнову так же, как нам, у него были все основания считать себя его благодетелем.
– Кстати, – сказала я. – Володя в предсмертной записке написал, что перестал быть актёром. И, судя от отзывам критиков и знавших его, это правда – мастерства он, быть может, и не растерял, а вот талант утратил. И ты сам сказал, что у Гривичева словно душу вынули. Кстати, примерно за тот же промежуток времени, что Володя вкушал заслуженную славу – примерно за пять лет. Ты не думаешь, что вот такой вот искусственно созданный талант со временем… иссякает?
На этот раз Макс молчал дольше.
– Хотел бы я сказать, что у тебя… что твои подозрения беспочвенны, – наконец произнёс он. – Мы ведь даже не знаем, пользовались ли они услугами Петра Викторовича, или нет.
– Но?
– Но, быть может, ты и права. Однако, если это произойдёт, что нам помешает обратиться к Петру Викторовичу вторично?
– Мы даже не знаем, возможно ли это, – пробормотала я, вспоминая переданный мне Женей-второй рассказ Мэл о музыканте.
– А почему нет? Может быть, именно этим и объясняются его слова о гордыне – что ни тот, ни другой не захотели просить его о повторной услуге.
– За которую он, держу пари, дерёт три шкуры.
– Возможно, – сдержанно кивнул Макс и замолчал.
Едва оказавшись дома, я отправила смс-ку Жене второй. Ответный звонок пришёл через полчаса.
– Ну, что тебе не терпится? – недовольно спросила она. – Я бы и сама позвонила.
– Как успехи в сыскном деле?
– Нормальные. Бошняк отправился прямиком на Вятскую. Я там походила по окрестностям, пришлось полазить по заборам – зато теперь знаю всё, что вокруг.
– Отлично. Встретимся – расскажешь?
– Где и когда?
– Когда хочешь, можно прямо завтра. Кстати, я нашла тех родственников Захаровых. Хочу как раз завтра к ним съездить и расспросить.
– Думаешь, они захотят с тобой говорить?
– Думаю, что да. Я представилась корреспондентом сетевого издания, собирающим сведения о случаях незаконной обработки психики. Мать загулявшего парня уже согласилась со мной встретиться.
– А, ну удачи.
Родственники Захаровых, как, впрочем, и они сами, были отнюдь не бедны – ехать пришлось в загородный посёлок, не из самых элитных, но и не из самых захудалых, где у моих корреспондентов был неплохой особняк. Открыла мне ухоженная, но явно усталая женщина средних лет, ещё в телефонном разговоре представившаяся Надеждой Юрьевной. Для придания правдоподобности своему образу я купила диктофон и, когда меня пригласили в гостиную с камином на втором этаже, демонстративно выставила его на стол:
– Не возражаете?
Надежда Юрьевна покачала головой.
– Честно говоря, я уже не верю, что вы сможете что-то сделать для Никиты. Но… такие вещи должны быть наказуемы.
– Пожалуйста, расскажите по порядку, что случилось с вашим сыном. Когда он познакомился с Петром Викторовичем Бошняком?
– Около года назад. Точно не знаю – я далеко не сразу заинтересовалась этим его новым знакомством. Кажется, их свёл какой-то общий приятель.
– И когда вы начали замечать что-то тревожащее в поведении вашего сына?
– Позже, чем следовало бы, – Надежда Юрьевна наморщила лоб. – Вы должны понять, что Никита был… мальчиком увлекающимся, скажем так. Ещё ребёнком он увлёкся фантастикой, взахлёб читал переводные фантастические романы, как раз тогда был издательский бум, если помните… Хотя вы, наверное, слишком молоды. Его отец ворчал, что Никита отрывается от реальности, но я, признаться, не видела ничего плохого в его увлечениях. Лучше фан-клуб, чем дурная компания – так мне тогда казалось. Потом он увлёкся паранормальными явлениями, даже носился с идеей устроить экспедицию в место посадки какой-то там НЛО. Так что, когда он начал рассказывать мне о параллельных мирах…
– Вы не удивились, так?
– Да, ведь в основном Никита был нормальным, хорошим мальчиком. Мало ли у кого какие увлечения… А этот Бошняк… Никита говорил что-то о том, что он нашёл способ проникать в чужие измерения, и это не какая-нибудь метафора или духовная практика, а научный факт. Я смеялась и не верила. Он злился, даже притащил однажды какую-то книгу… Как же она называется… «Книгу потустороннего мира», или как-то так… Правда, пробыла она у нас недолго, и когда я в следующий раз о ней спросила, он отреагировал неожиданно агрессивно, сказал, что никакой такой книги и не было. Я так поняла, что её нельзя было показывать непосвящённым.
Я слушала, сочувственно кивала и иногда задавала уточняющие вопросы. Впрочем, подталкивать Надежду Юрьевну нужды не было, иногда становилось проблемой её притормозить, если она увлекалась в своём рассказе какими-то малозначащими подробностями или начинала предаваться самобичеванию. В целом, картина складывалась такая. Научным фактом было проникновение в иные измерения, или не научным, но чтобы осуществить оный, требовалось совершенствоваться духовно – ну кто бы сомневался. Точнее, умственно – и злосчастный Никита поступил на какой-то там семинар, занявший практически всё его время, благо он нигде не работал. Тренинги, корпение над какими-то конспектами и расчётами – парень мог сутками не появляться дома, а когда он спал, мать с отцом и вовсе не представляли. Тревогу родители забили, когда выяснилось, что для поддержания бодрости парень глотает какие-то таблетки. Сам он отмахивался и говорил, что это лишь временная мера, пока он не закончит подготовку. Мать попробовала записать его к врачу – Никита не явился на приём. Попытка взять его за шкирку и отвести привела лишь к тому, что он пропал на несколько дней.
