– Алло?
– Привет, – сказал женский голос.
– А, это ты, – её звонок меня не удивил, я и сама собиралась ей позвонить не сегодня, так завтра, и поделиться результатами моих поисков. – Привет.
– Ни от чего не отвлекаю? – спросила Женя вторая.
– Да нет.
– Тогда слушай. Я тут решила обзвонить наших знакомых, чтобы спросить, не известно ли им что-нибудь о Петре Викторовиче.
– Надеюсь, не Максу? – встревожилась я.
– Нет, я же помню, что ты сама собиралась с ним побеседовать. Кстати, побеседовала?
– Нет пока, встретимся через два дня, тогда и учиню ему подробный допрос. Так что наши знакомые?
– Большая часть его не знает, но кое-кто о нём слышал, однако ничего конкретного. Он всё больше крутится среди богемы. А вот Мелюзина его знает. Правда, сочла шарлатаном.
– Он и ей что-то предлагал?
– Нет, у неё, слава богу, собственный талант имеется. Но вот играл в её группе один парень, он сейчас тоже делает самостоятельную карьеру. Самоучка, даже в музыкальной школе не учился, но вдруг заиграл, как бог. Ну, по её словам. Короче, тоже из его клиентов. Но знаешь, что интересно? Относительно недавно он вдруг начал хандрить, пить, и жаловался Мэл по пьяной лавочке, что талант его иссякает. А потом вдруг засуетился и принялся собирать деньги. Он не беден, но тут, видимо, совершенно астрономическая сумма понадобилась, заложил квартиру, машину продал, занял у всех, у кого только мог, в том числе и у неё. И после этого и пьянство, и жалобы прекратились, зато карьера его сделала очередной рывок. Правда, долги до сих пор выплачивает.
– И правда интересно, – медленно произнесла я.
– Но и это ещё не всё. Ты говорила, что мы помирились с Захаровыми, так? Вот я и решила в том числе и им позвонить, так, на всякий случай. Так знаешь, что мне сказала Маргарита Захарова?
– Что?
– Что бы я держалась от этого субъекта подальше. От Бошняка, то есть. Я, говорит, тебя, Евгения, не так чтобы очень обожаю, но всё же по-дружески предупреждаю – не связывайся ни под каким видом.
– А почему – объяснила?
– Сослалась на печальный опыт своей родни. Дескать, связался кузен, или кто он там ей, до сих пор расхлёбывает.
– Так, что за родня? – деловито уточнила я. – Имена, адреса и прочие явки-пароли?
– Н-не знаю, – озадаченно ответила Женя. – Не сказала.
– А ты не догадалась спросить. Ладно, выясним сами. А знаешь, что накопала я?
– Ну?
– Несколько интернет-знакомых Бошняка. По меньшей мере двое вели блоги, но через какое-то время после знакомства как отрезало – писать перестали вообще. При этом совсем из интернета не исчезли, на его странице ещё несколько раз оставляли восторженные отзывы. Вроде ничего особенного, правда? Но вот френды одного из них жалуются, что парень исчез и в реале, и даже родня не знает, где он и что с ним. То же самое с ещё одной девушкой, которая сама блог не вела, но занималась лепкой и мечтала стать скульптором. Даже достигла определённых успехов, победила в каком-то там конкурсе, а потом исчезла. Девушка совершеннолетняя, никаких признаков криминала в её исчезновении полиция не усмотрела, но мать в отчаянии. Винит знакомого девчонки, что он задурил ей голову какой-то мистической чушью. Имя знакомого не называется, но по описанию – он.
– Ну, это может быть и совпадением, – с ноткой разочарования в голосе произнесла Женя.
– Может. Но знаешь, какого рода чушь несла девица перед исчезновением? Об иных мирах, из которых к нам приходит разного рода психическая энергия, в том числе порождающая талант и вдохновение. И о возможности путешествия в тот мир, но не в материальном теле, которое враждебно его природе. Тоже вроде бы ничего оригинального, если бы не одна деталь. Возможность использования того мира не только для получения вдохновения и прочих высоких материй, но и для вполне приземлённых благ. И возможности временного переселения туда при жизни, с гарантированным возвращением. Ничего не напоминает?
– Хм-м…
– Вот именно, что «хм-м».
Повисло молчание. Мы обе отлично помнили разговор, состоявшийся с Петром Викторовичем, когда Макс вдруг пригласил меня за компанию с ним на ужин. Тогда мы с Женей ещё были едины и думать не думали о возможности разделения. Ужин состоялся в ресторане, и всё, что говорил тогда Пётр Викторович, показалось мне бредом сумасшедшего. Я с недоумением поглядывала на Макса, до сих пор казавшегося мне образцом здравомыслия, а теперь согласно и благосклонно кивавшего в ответ на откровенную чушь. После того как Пётр Викторович за-кончил излагать описание своей технологии, я из вежливости спросила, какими исследования-ми он занимается сейчас, когда его метод уже благополучно работает. Я была готова услышать в ответ, что больше ничем, но оказалось, что у моего нового знакомого грандиозные планы.
«Вы ведь наверняка слышали о параллельных вселенных? – со вкусом поглощая шоколадно-фруктовое фондю, говорил он. – Я не о тех, что описываются в романах о попаданцах, где всё как у нас, только строй средневековый. Я о тех, что порой осторожно упоминаются в физических научных статьях».
«Э-э… – я в который раз взглянула на Макса. – Ну, что-то слышала. В них вроде ведут «кротовые норы», верно?»
«Не совсем, хотя дверь в иную вселенную действительно иногда открывается. Или может быть открыта с любой стороны. Так вот, я веду исследования в этом направлении».
Из всего, что он тогда нёс, я поняла и запомнила немного, ибо была в основном занята размышлениями, не пора ли сдавать Макса в психушку, если он во всё это верит, и не разыгрывают ли они оба меня. И стоит ли бить тревогу, то есть идти жаловаться папе? Но всё-таки кое-что в памяти задержалось. Например, рассуждение о том, что человек не сможет выжить в параллельной вселенной, потому что её свойства ну очень отличаются от наших. Однако эта проблема решаема, и метод Бошняка как раз и является ключом к её решению. Надо просто отделить сознание человека от его тела – ну, или сделать копию этого сознания, я тогда не поняла – создать ему новое тело из материи той вселенной, и готово дело – человек отправляется покорять просторы параллельных пространств, как в скафандре, в теле, которое принадлежит тому миру и которому тот мир не причиняет вреда. Не могу не признать, что звучало это захватывающе, я даже задумалась, не писатель ли перед до мной фантаст, обкатывающий на мне свои идеи. Но и это, как оказалось, ещё не всё. Пусть та вселенная не такая, как наша, но вещество в ней ничем не отличается от того, что привычно нам. Никакой тебе антиматерии! Зато отличные свойства той вселенной позволяют творить с ней такое, что нам и не снилось. Хотите шкаф? Яхту? Пожалуйста, за короткий строк и при достаточном количестве исходных частиц. Но шкафы и яхты можно производить и в нашем мире. А вот хотите орган для трансплантации, безо всяких доноров, без клонирования, которое у нас когда ещё разовьётся, с и гарантией подходящий именно вам? Параллельный мир может сделать вашу мечту реальностью!
«Обмен энергиями идёт постоянно, – Пётр Викторович с таким видимым удовольствием смаковал десерт, что мне захотелось последовать его примеру, хотя я уже наелась. – Иногда происходит и обмен материей. Собственно, исследование этого процесса и позволило мне создать мою технологию. Вот такой забавный побочный эффект получился. Но сейчас пришло время вернуться к основному направлению моей работы».
Спрашивать, как исследование обмена энергиями между мирами могло привести к открытию метода формирования в мозгу новых структур, я побоялась, опасаясь, что у меня окончательно ум зайдёт за разум. Но я не только не нажаловалась на неадекватность Макса папе, но и вскоре после этого сама согласилась на использование технологии Бошняка на себе. И если она оказалась действенной – может, и всё остальное было сказано вполне всерьёз?
– Интересно, зачем ему всё это надо? – прервала мои воспоминания Женя.
– Деньги? – предположила я.
– Вероятно, но, ей богу, добыть их есть способы и попроще.
– Ладно, чего гадать. Вот поймаем его, заодно и спросим.
– Так он нам и ответит, – хмыкнула Женя. – Мы с тобой всё рассуждаем так, словно основная трудность – это обраться до него. А что если мы доберёмся, а он откажется отвечать?
– Ну… – в голове немедленно пронеслись всякие кровожадные идеи. – Знаешь, наверняка найдётся, чем его прижать. Сколько стоят все эти его исследования? Пусть он сейчас извлекает из своего открытия выгоду, но начальный-то капитал должен был откуда-то взяться? В любом случае, что-то мне подсказывает, что он так же мало заинтересован в огласке, как и мы.
– Что ж, значит, будет продолжать и надеяться, что со временем что-нибудь да придумаем?
– А есть идеи получше?
– Нет, – мрачно сказала Женя. – Но хорошо бы было хотя бы разобраться, живёт ли он на Вятской, или где-нибудь в другом месте.
– А ещё лучше – найти его досье с полной биографией и прочими данными. У тебя там, кстати, есть выход в интернет поудобней телефона?
– Есть планшет.
– Отлично. Поищи тогда тех родственников Захаровых, а я тем временем покопаю ещё.
Женя промычала что-то согласное и отключилась. Я снова вернулась к компьютеру, благословляя про себя интернет, позволяющий вести поиски, не выходя из дома.
– Отлично выглядишь, – сказал Макс, сдавая мою шубку в гардероб.
На выставку я приехала с опозданием, к самому открытию не успев. Как раз сегодня вернулся папа, да не один, а с приятелем, а мама, как назло, задержалась, так что встречать и угощать нежданного гостя пришлось мне. В результате я подъехала на час позже, когда уже стемнело, так что Максу пришлось по телефону инструктировать меня, как и куда парковаться. Он встретил меня в гардеробе и помог раздеться.
– Ты пропустила все выступления, – заметил он, когда я спрятала номерок в клатч.
– Вот и отлично, не люблю речей. К тому же, я всё равно никого из них не знаю. Ну что, пойдём смотреть картины?
– Тебе понравится, – Макс улыбнулся.
Я чуть приподняла брови. Никогда не пыталась делать вид, будто разбираюсь в живописи, и всегда удивлялась и немного завидовала знатокам, способным разглядеть в ней что-то большее, чем красивое или не очень изображение. Помнится, один Володькин знакомый рассказывал, как простоял перед какой-то картиной целый час и даже прослезился в конце концов. Мол, когда смотришь долго, а не бросаешь беглый взгляд, воздействие несравнимо сильнее. Я попробовала… и заскучала уже через минуту. Ну, картина и картина. На что там час таращиться? Разве что детали разглядывать, но и это быстро утомляет.
Хотя тот пейзажик в квартире Смирновых был очень мил.
Выставка называлась «Симфония настроения», и располагалась в нескольких залах, судя по буклету – в хронологическом порядке: картины Гривичева по годам. А Гривичев-то оказался весьма плодовит. Преобладали пейзажи, хотя встречались и натюрморты. Портретов не было, видимо, они не вписывались в тему выставки. Мы неторопливо шли по залам, иногда здороваясь со знакомыми – тут и правда собрался цвет Москвы. Иногда Макс останавливался перед какой-нибудь картиной и начинал восхищаться. Я кивала и поддакивала. Мимо время от времени проходили люди с бокалами – оказалось, что в последнем зале накрыт фуршетный стол. Я заинтересовалась – есть мне не очень хотелось, а вот шампанское привлекло.
– Ну, что с тобой поделаешь, – вздохнул Макс. – Я тебе про прекрасное, а ты – про вино…
– Ну уж снизойди к моей приземлённой натуре.
Сам герой вечера нашёлся в последнем зале. Среднего роста, ещё довольно молодой, лет, наверное, сорока, он беседовал с какими-то людьми, но как раз, когда мы приблизились, они отошли.
– А, это вы, Максим, – приветствовал Гривичев моего спутника.
– Я хочу, Олег Вячеславович, представить вам Евгению Белоусову, моего друга и дочь моего работодателя. Я вам про неё рассказывал.
– Работодателя? Значит, Андрей Белоусов – ваш отец? – Гривичев протянул мне руку, я пожала. – Как же, наслышан. Очень, очень приятно. Мой друг купил себе новый дом в «ДомКвартВопросе» и остался очень доволен.
– Я передам папе, ему будет приятно, – пообещала я.
Мы втроём ещё некоторое время соревновались в любезностях, после чего художник пошёл к другим гостям, а я наконец получила свой бокал шампанского. После чего мы вернулись к осмотру картин. И, надо сказать, я не жалела, что пришла – картины мне всё же оказались интересны, хоть и не так, как Максу. Видно было, что Гривичев пробовал себя в разных стилях – тут были и графически чёткие цветочные композиции, даже не пытавшиеся притворяться реалистичными, и размытые пейзажи а-ля импрессионизм, и неправдоподобно-сказочные, но очень выразительные картины, и тонко и изящно выписанные до последнего гранатового зёрнышка натюрморты в духе фламандских мастеров.
– А вот это неплохо, – улыбнулась я, останавливаясь перед картиной, изображающей трамвайную остановку под дождём. И трамвай, и пассажиры, и деревья, и здания за ними были обозначены крупными мазками без деталей. Больше всего мне понравился асфальт – те же крупные мазки, но они отлично передавали ощущение мокрой поверхности, в которой отражается всё, что над ней.
– Угу, – без энтузиазма согласился примолкший Макс.
– Что такое?
– Да странно как-то, – Макс оглянулся на выход в соседний зал. – Я его последние картины до сих пор не видел, но… странно.
– А что с ними не так?
– Да вот сама сравни, – Макс быстро прошёл к одному из отсмотренных нами ранее полотен, и я почти побежала следом. – Вот эту, хотя бы, с… нет, не с той, что ты смотрела, она ещё ничего, а вот… вот с этой, хотя бы.
Я добросовестно обозрела обе предложенные Максом картины. На обоих были пейзажи. На первом – спокойная, несмотря на прячущиеся в тумане горы на заднем плане, река, кусты, сосны по берегам, из тумана выступает домик, словно составленный из нескольких пристроек под черепичными крышами. Цвета приглушённые, серые, синие, зеленоватые, даже черепица скорее коричневая, чем оранжевая. Второй выглядел куда жизнерадостнее. Тоже горы, тоже речка, но всё залито солнцем. Солнечный свет пронизывает листву растущего на берегу дерева, так что она приобретает оттенок скорее жёлтый, чем зелёный, хотя видно, что до осени ещё далеко. Зелень на склонах на заднем плане темнее, но всё равно ярка и жизнерадостна.
– И в чём разница? Ну, если не считать разной погоды.
– Женя, – Макс вздохнул. – Ну, вот представь, что ты хочешь купить какую-нибудь из этих картин, чтобы повесить её у себя. Какую бы ты выбрала?
Я снова внимательно посмотрела сперва на одну, потом на другую. И решительно ткнула пальцем в ту, что с туманом.
– Вот видишь. Тут и изящество, и стиль, и настроение… А эта аляповата, верно? Словно Гривичеву вкус изменил. Ну, разок ладно, с кем не бывает. Но ведь это изменение прямо по годам видно. Ранние – одни получше, другие похуже, но все хороши. После – неровно, бывают шедевры, а бывают – так себе. Но все последние… Ну, вон например, – Макс прошёлся вдоль стен и решительно указал на один из натюрмортов. – Смотри, шедевр же.
Я подошла. На небрежно накрытом салфеткой столе стоял глиняный кувшин с несколькими зелёными ветками. Рядом, полускрытая зеленью, красовалась бутылка, на переднем плане стояли два высоких бокала в форме тюльпанов, до половины наполненные тёмно-красной жидкостью с не успевшими осесть пузырьками по краям.
– Привет, – сказал женский голос.
– А, это ты, – её звонок меня не удивил, я и сама собиралась ей позвонить не сегодня, так завтра, и поделиться результатами моих поисков. – Привет.
– Ни от чего не отвлекаю? – спросила Женя вторая.
– Да нет.
– Тогда слушай. Я тут решила обзвонить наших знакомых, чтобы спросить, не известно ли им что-нибудь о Петре Викторовиче.
– Надеюсь, не Максу? – встревожилась я.
– Нет, я же помню, что ты сама собиралась с ним побеседовать. Кстати, побеседовала?
– Нет пока, встретимся через два дня, тогда и учиню ему подробный допрос. Так что наши знакомые?
– Большая часть его не знает, но кое-кто о нём слышал, однако ничего конкретного. Он всё больше крутится среди богемы. А вот Мелюзина его знает. Правда, сочла шарлатаном.
– Он и ей что-то предлагал?
– Нет, у неё, слава богу, собственный талант имеется. Но вот играл в её группе один парень, он сейчас тоже делает самостоятельную карьеру. Самоучка, даже в музыкальной школе не учился, но вдруг заиграл, как бог. Ну, по её словам. Короче, тоже из его клиентов. Но знаешь, что интересно? Относительно недавно он вдруг начал хандрить, пить, и жаловался Мэл по пьяной лавочке, что талант его иссякает. А потом вдруг засуетился и принялся собирать деньги. Он не беден, но тут, видимо, совершенно астрономическая сумма понадобилась, заложил квартиру, машину продал, занял у всех, у кого только мог, в том числе и у неё. И после этого и пьянство, и жалобы прекратились, зато карьера его сделала очередной рывок. Правда, долги до сих пор выплачивает.
– И правда интересно, – медленно произнесла я.
– Но и это ещё не всё. Ты говорила, что мы помирились с Захаровыми, так? Вот я и решила в том числе и им позвонить, так, на всякий случай. Так знаешь, что мне сказала Маргарита Захарова?
– Что?
– Что бы я держалась от этого субъекта подальше. От Бошняка, то есть. Я, говорит, тебя, Евгения, не так чтобы очень обожаю, но всё же по-дружески предупреждаю – не связывайся ни под каким видом.
– А почему – объяснила?
– Сослалась на печальный опыт своей родни. Дескать, связался кузен, или кто он там ей, до сих пор расхлёбывает.
– Так, что за родня? – деловито уточнила я. – Имена, адреса и прочие явки-пароли?
– Н-не знаю, – озадаченно ответила Женя. – Не сказала.
– А ты не догадалась спросить. Ладно, выясним сами. А знаешь, что накопала я?
– Ну?
– Несколько интернет-знакомых Бошняка. По меньшей мере двое вели блоги, но через какое-то время после знакомства как отрезало – писать перестали вообще. При этом совсем из интернета не исчезли, на его странице ещё несколько раз оставляли восторженные отзывы. Вроде ничего особенного, правда? Но вот френды одного из них жалуются, что парень исчез и в реале, и даже родня не знает, где он и что с ним. То же самое с ещё одной девушкой, которая сама блог не вела, но занималась лепкой и мечтала стать скульптором. Даже достигла определённых успехов, победила в каком-то там конкурсе, а потом исчезла. Девушка совершеннолетняя, никаких признаков криминала в её исчезновении полиция не усмотрела, но мать в отчаянии. Винит знакомого девчонки, что он задурил ей голову какой-то мистической чушью. Имя знакомого не называется, но по описанию – он.
– Ну, это может быть и совпадением, – с ноткой разочарования в голосе произнесла Женя.
– Может. Но знаешь, какого рода чушь несла девица перед исчезновением? Об иных мирах, из которых к нам приходит разного рода психическая энергия, в том числе порождающая талант и вдохновение. И о возможности путешествия в тот мир, но не в материальном теле, которое враждебно его природе. Тоже вроде бы ничего оригинального, если бы не одна деталь. Возможность использования того мира не только для получения вдохновения и прочих высоких материй, но и для вполне приземлённых благ. И возможности временного переселения туда при жизни, с гарантированным возвращением. Ничего не напоминает?
– Хм-м…
– Вот именно, что «хм-м».
Повисло молчание. Мы обе отлично помнили разговор, состоявшийся с Петром Викторовичем, когда Макс вдруг пригласил меня за компанию с ним на ужин. Тогда мы с Женей ещё были едины и думать не думали о возможности разделения. Ужин состоялся в ресторане, и всё, что говорил тогда Пётр Викторович, показалось мне бредом сумасшедшего. Я с недоумением поглядывала на Макса, до сих пор казавшегося мне образцом здравомыслия, а теперь согласно и благосклонно кивавшего в ответ на откровенную чушь. После того как Пётр Викторович за-кончил излагать описание своей технологии, я из вежливости спросила, какими исследования-ми он занимается сейчас, когда его метод уже благополучно работает. Я была готова услышать в ответ, что больше ничем, но оказалось, что у моего нового знакомого грандиозные планы.
«Вы ведь наверняка слышали о параллельных вселенных? – со вкусом поглощая шоколадно-фруктовое фондю, говорил он. – Я не о тех, что описываются в романах о попаданцах, где всё как у нас, только строй средневековый. Я о тех, что порой осторожно упоминаются в физических научных статьях».
«Э-э… – я в который раз взглянула на Макса. – Ну, что-то слышала. В них вроде ведут «кротовые норы», верно?»
«Не совсем, хотя дверь в иную вселенную действительно иногда открывается. Или может быть открыта с любой стороны. Так вот, я веду исследования в этом направлении».
Из всего, что он тогда нёс, я поняла и запомнила немного, ибо была в основном занята размышлениями, не пора ли сдавать Макса в психушку, если он во всё это верит, и не разыгрывают ли они оба меня. И стоит ли бить тревогу, то есть идти жаловаться папе? Но всё-таки кое-что в памяти задержалось. Например, рассуждение о том, что человек не сможет выжить в параллельной вселенной, потому что её свойства ну очень отличаются от наших. Однако эта проблема решаема, и метод Бошняка как раз и является ключом к её решению. Надо просто отделить сознание человека от его тела – ну, или сделать копию этого сознания, я тогда не поняла – создать ему новое тело из материи той вселенной, и готово дело – человек отправляется покорять просторы параллельных пространств, как в скафандре, в теле, которое принадлежит тому миру и которому тот мир не причиняет вреда. Не могу не признать, что звучало это захватывающе, я даже задумалась, не писатель ли перед до мной фантаст, обкатывающий на мне свои идеи. Но и это, как оказалось, ещё не всё. Пусть та вселенная не такая, как наша, но вещество в ней ничем не отличается от того, что привычно нам. Никакой тебе антиматерии! Зато отличные свойства той вселенной позволяют творить с ней такое, что нам и не снилось. Хотите шкаф? Яхту? Пожалуйста, за короткий строк и при достаточном количестве исходных частиц. Но шкафы и яхты можно производить и в нашем мире. А вот хотите орган для трансплантации, безо всяких доноров, без клонирования, которое у нас когда ещё разовьётся, с и гарантией подходящий именно вам? Параллельный мир может сделать вашу мечту реальностью!
«Обмен энергиями идёт постоянно, – Пётр Викторович с таким видимым удовольствием смаковал десерт, что мне захотелось последовать его примеру, хотя я уже наелась. – Иногда происходит и обмен материей. Собственно, исследование этого процесса и позволило мне создать мою технологию. Вот такой забавный побочный эффект получился. Но сейчас пришло время вернуться к основному направлению моей работы».
Спрашивать, как исследование обмена энергиями между мирами могло привести к открытию метода формирования в мозгу новых структур, я побоялась, опасаясь, что у меня окончательно ум зайдёт за разум. Но я не только не нажаловалась на неадекватность Макса папе, но и вскоре после этого сама согласилась на использование технологии Бошняка на себе. И если она оказалась действенной – может, и всё остальное было сказано вполне всерьёз?
– Интересно, зачем ему всё это надо? – прервала мои воспоминания Женя.
– Деньги? – предположила я.
– Вероятно, но, ей богу, добыть их есть способы и попроще.
– Ладно, чего гадать. Вот поймаем его, заодно и спросим.
– Так он нам и ответит, – хмыкнула Женя. – Мы с тобой всё рассуждаем так, словно основная трудность – это обраться до него. А что если мы доберёмся, а он откажется отвечать?
– Ну… – в голове немедленно пронеслись всякие кровожадные идеи. – Знаешь, наверняка найдётся, чем его прижать. Сколько стоят все эти его исследования? Пусть он сейчас извлекает из своего открытия выгоду, но начальный-то капитал должен был откуда-то взяться? В любом случае, что-то мне подсказывает, что он так же мало заинтересован в огласке, как и мы.
– Что ж, значит, будет продолжать и надеяться, что со временем что-нибудь да придумаем?
– А есть идеи получше?
– Нет, – мрачно сказала Женя. – Но хорошо бы было хотя бы разобраться, живёт ли он на Вятской, или где-нибудь в другом месте.
– А ещё лучше – найти его досье с полной биографией и прочими данными. У тебя там, кстати, есть выход в интернет поудобней телефона?
– Есть планшет.
– Отлично. Поищи тогда тех родственников Захаровых, а я тем временем покопаю ещё.
Женя промычала что-то согласное и отключилась. Я снова вернулась к компьютеру, благословляя про себя интернет, позволяющий вести поиски, не выходя из дома.
– Отлично выглядишь, – сказал Макс, сдавая мою шубку в гардероб.
На выставку я приехала с опозданием, к самому открытию не успев. Как раз сегодня вернулся папа, да не один, а с приятелем, а мама, как назло, задержалась, так что встречать и угощать нежданного гостя пришлось мне. В результате я подъехала на час позже, когда уже стемнело, так что Максу пришлось по телефону инструктировать меня, как и куда парковаться. Он встретил меня в гардеробе и помог раздеться.
– Ты пропустила все выступления, – заметил он, когда я спрятала номерок в клатч.
– Вот и отлично, не люблю речей. К тому же, я всё равно никого из них не знаю. Ну что, пойдём смотреть картины?
– Тебе понравится, – Макс улыбнулся.
Я чуть приподняла брови. Никогда не пыталась делать вид, будто разбираюсь в живописи, и всегда удивлялась и немного завидовала знатокам, способным разглядеть в ней что-то большее, чем красивое или не очень изображение. Помнится, один Володькин знакомый рассказывал, как простоял перед какой-то картиной целый час и даже прослезился в конце концов. Мол, когда смотришь долго, а не бросаешь беглый взгляд, воздействие несравнимо сильнее. Я попробовала… и заскучала уже через минуту. Ну, картина и картина. На что там час таращиться? Разве что детали разглядывать, но и это быстро утомляет.
Хотя тот пейзажик в квартире Смирновых был очень мил.
Выставка называлась «Симфония настроения», и располагалась в нескольких залах, судя по буклету – в хронологическом порядке: картины Гривичева по годам. А Гривичев-то оказался весьма плодовит. Преобладали пейзажи, хотя встречались и натюрморты. Портретов не было, видимо, они не вписывались в тему выставки. Мы неторопливо шли по залам, иногда здороваясь со знакомыми – тут и правда собрался цвет Москвы. Иногда Макс останавливался перед какой-нибудь картиной и начинал восхищаться. Я кивала и поддакивала. Мимо время от времени проходили люди с бокалами – оказалось, что в последнем зале накрыт фуршетный стол. Я заинтересовалась – есть мне не очень хотелось, а вот шампанское привлекло.
– Ну, что с тобой поделаешь, – вздохнул Макс. – Я тебе про прекрасное, а ты – про вино…
– Ну уж снизойди к моей приземлённой натуре.
Сам герой вечера нашёлся в последнем зале. Среднего роста, ещё довольно молодой, лет, наверное, сорока, он беседовал с какими-то людьми, но как раз, когда мы приблизились, они отошли.
– А, это вы, Максим, – приветствовал Гривичев моего спутника.
– Я хочу, Олег Вячеславович, представить вам Евгению Белоусову, моего друга и дочь моего работодателя. Я вам про неё рассказывал.
– Работодателя? Значит, Андрей Белоусов – ваш отец? – Гривичев протянул мне руку, я пожала. – Как же, наслышан. Очень, очень приятно. Мой друг купил себе новый дом в «ДомКвартВопросе» и остался очень доволен.
– Я передам папе, ему будет приятно, – пообещала я.
Мы втроём ещё некоторое время соревновались в любезностях, после чего художник пошёл к другим гостям, а я наконец получила свой бокал шампанского. После чего мы вернулись к осмотру картин. И, надо сказать, я не жалела, что пришла – картины мне всё же оказались интересны, хоть и не так, как Максу. Видно было, что Гривичев пробовал себя в разных стилях – тут были и графически чёткие цветочные композиции, даже не пытавшиеся притворяться реалистичными, и размытые пейзажи а-ля импрессионизм, и неправдоподобно-сказочные, но очень выразительные картины, и тонко и изящно выписанные до последнего гранатового зёрнышка натюрморты в духе фламандских мастеров.
– А вот это неплохо, – улыбнулась я, останавливаясь перед картиной, изображающей трамвайную остановку под дождём. И трамвай, и пассажиры, и деревья, и здания за ними были обозначены крупными мазками без деталей. Больше всего мне понравился асфальт – те же крупные мазки, но они отлично передавали ощущение мокрой поверхности, в которой отражается всё, что над ней.
– Угу, – без энтузиазма согласился примолкший Макс.
– Что такое?
– Да странно как-то, – Макс оглянулся на выход в соседний зал. – Я его последние картины до сих пор не видел, но… странно.
– А что с ними не так?
– Да вот сама сравни, – Макс быстро прошёл к одному из отсмотренных нами ранее полотен, и я почти побежала следом. – Вот эту, хотя бы, с… нет, не с той, что ты смотрела, она ещё ничего, а вот… вот с этой, хотя бы.
Я добросовестно обозрела обе предложенные Максом картины. На обоих были пейзажи. На первом – спокойная, несмотря на прячущиеся в тумане горы на заднем плане, река, кусты, сосны по берегам, из тумана выступает домик, словно составленный из нескольких пристроек под черепичными крышами. Цвета приглушённые, серые, синие, зеленоватые, даже черепица скорее коричневая, чем оранжевая. Второй выглядел куда жизнерадостнее. Тоже горы, тоже речка, но всё залито солнцем. Солнечный свет пронизывает листву растущего на берегу дерева, так что она приобретает оттенок скорее жёлтый, чем зелёный, хотя видно, что до осени ещё далеко. Зелень на склонах на заднем плане темнее, но всё равно ярка и жизнерадостна.
– И в чём разница? Ну, если не считать разной погоды.
– Женя, – Макс вздохнул. – Ну, вот представь, что ты хочешь купить какую-нибудь из этих картин, чтобы повесить её у себя. Какую бы ты выбрала?
Я снова внимательно посмотрела сперва на одну, потом на другую. И решительно ткнула пальцем в ту, что с туманом.
– Вот видишь. Тут и изящество, и стиль, и настроение… А эта аляповата, верно? Словно Гривичеву вкус изменил. Ну, разок ладно, с кем не бывает. Но ведь это изменение прямо по годам видно. Ранние – одни получше, другие похуже, но все хороши. После – неровно, бывают шедевры, а бывают – так себе. Но все последние… Ну, вон например, – Макс прошёлся вдоль стен и решительно указал на один из натюрмортов. – Смотри, шедевр же.
Я подошла. На небрежно накрытом салфеткой столе стоял глиняный кувшин с несколькими зелёными ветками. Рядом, полускрытая зеленью, красовалась бутылка, на переднем плане стояли два высоких бокала в форме тюльпанов, до половины наполненные тёмно-красной жидкостью с не успевшими осесть пузырьками по краям.
