Она манила его, будоража ум и тело. Не отпускала ни на мгновение - все дни пути одним своим присутствием сводя с ума. Доводила до крайней точки самообладания коротким взглядом из-под ресниц, круша ребра и вырывая сердце. Убивала тихим стоном усталости, раздирающим его на части и почти неслышным «не уходи», когда ее задремавшую он оставлял на постоялых дворах.
Он увяз, потерялся в ней раньше, чем успел осознать. Растворился в сером омуте глаз, отдающем свежей зеленью молодой листвы, пропал в подрагивающей улыбке, коснувшейся губ, когда убирал светлый локон, упавший на умиротворенный сном лик.
Незаметно, не спрашивая, она стала необходимостью, поселившейся в нем. Расчистив место в самой сердцевине, отодвинула все остальное, став первостепенной. Самой из самого - главнее чего не существует.
А он не спорил - не мог и не хотел - принимая ее владычество над ним, как нечто важное и единственно настоящее.
Лишь раз коснувшись, получив ее безгласное согласие, понял - назад пути нет. И не желал его, не видел смысла искать, так как она стала им, еще не осознавая этого, но уже не желая отпустить…
Точно опаленный огнем Лутарг отдернул руку. Отшатнулся, отпрянул, но знание осталось. Потекло по венам студеной водой, и отрешиться, отвернуться от него нереально. Пусть сам подобного никогда не чувствовал, не имел возможности сравнить, примерить, но боль отца настолько понятна, близка, объяснима, что проникаешься ею. Становишься частью.
И все же…
- Почему она? Почему не любая другая? Какая разница кто?
Лоб Антаргина усыпан бисеринками пота, дыхание тяжело. В ставших обычными глазах печаль.
- Она дочь вейнгара. Ты наследник – внук правителя. Нас слишком мало, чтобы остаться без защиты. Риана слаба. Мы не выстоим в новой войне.
Спрятавшись от братьев в своем излюбленном месте, усевшись между каменных зубьев, украшающих крепостную стену, Литаурэль наблюдала, как яркий солнечный диск постепенно исчезает за очередным горным выступом. По ее мнению, отсюда открывался один из самых красивых видов, имеющихся в Саришэ, а таковых, к слову, немало. Но именно этот – он один - всегда производил на девушку неизгладимое впечатление. Почти отвесная скала серым телом стремящаяся к небесам и бегущие по ней редкие дорожки зелени, местами образующие замысловатый узор, настаивали, убеждали в существовании чего-то вечного, неизменного, а в такие дни, как сегодня, Лите особенно требовалась вера в незыблемое.
Срок вышел, и этим утром более десятка ротул простились с жизнью. Ушли туда, откуда нет возврата, ничего не оставив после себя. Это постоянно повторялось - духи быстро съедали их, истощали запас жизненных сил, и ничего поделать с этим, как-то изменить, продлить не получалось.
Литаурэль знала, что Антаргин пытался. Не единожды пытался. Что они с Нерожденной пробовали будить уснувших духов, чтобы те поддерживали и питали силы носителей, но ничего не получилось. Каждая из этих попыток закончилась провалом и немедленной гибелью сосуда. Из всех только Ираинта и еще несколько человек сумели выжить.
Девушка протяжно выдохнула. Глубоко задвинутые воспоминания просились наружу. Когда-то давно, будучи много моложе и наивнее, она, вопреки запретам братьев, пыталась подружиться со сверстниками-ротулами. И даже преуспела несколько раз, сумев сломать стену страха и отчуждения, что отделяла их от тресаиров.
Она так гордилась собой тогда – глупышка! Отказывалась прислушиваться к старшим!
В итоге радость оказалась недолгой. Ничем хорошим эта дружба не закончилась, разве что душевными терзаниями и болью потери. Они сгинули, а она осталась. И все еще остается, все еще живет, продолжая наблюдать за тем, как приходят с той стороны люди и навсегда исчезают в Саришэ. Теперь уже практически без эмоций, ровно. Лишь в редкие моменты, такие, как сегодня, позволяя себе задуматься.
И все из-за Освободителя! Таргена! Или вернее Лутарга.
Его появление вселило в Литу надежду. Позволило вновь поверить, что их заключение близится к концу. Что освобождение не за горами. И тем сложнее оказалось узнать, что тресаирам вновь требуется искать замену погибшим. Что вскоре собирателям опять придется отправиться в путь.
Вот только как и когда оставалось непонятным. Антаргин если и сможет в ближайшее время открыть тропу, то навряд ли будет способен удерживать ее столько, сколько нужно. Всем известно насколько затратным являлось это действие, и с каким трудом Перворожденный восстанавливался после.
Но ведь выхода нет. Риана не сможет долго питать уснувших. Она давно отказалась от этого, и спрашивать «почему» нет необходимости. Нерожденная ничего не скрывала от своих детей. Или скорее Антаргин с ее ведома. Все они знали, что этот мир - и они вместе с ним - медленно, но верно катится в бездну.
Собственно, эти мысли и привели девушку на стену. Они и желание еще раз увидеть Освободителя. Тримс случайно обмолвился, что Перворожденный с сыном покинули цитадель.
Около тридцати лет назад
Это был самый длинный год в жизни вейнгара, словно боги договорились меж собой растянуть его до бесконечности, погрузив мир в вечную ночь, где рассвет никогда не подоспеет на смену давно пришедшему закату. И каждый миг, каждое мгновенье вечности, что Кэмарн провел в этой непроглядной тьме, были посвящены думам о младшей дочери – его маленькой, но такой храброй Лурасе.
Собственная вина – что, не споря, согласился принять ее жертву - и не иссякающее, всеобъемлющее беспокойство не отпускали мужчину ни на секунду, сжимая сердце жесткими оковами непреодолимой печали и бередя душу. Кэмарн страшился, что даже когда подойдет время, тьма не рассеется, а продолжит окружать его удушливым туманом, наполненным повергающими в ужас видениями пыток ни в чем неповинных людей и оглушительными криками мучеников, пронизанными обращенной к богам мольбой о помощи.
Во всей этой мешанине чувств и эмоций, терзающих вейнгара, только одно оставалось незыблемым – слова шисгарского карателя «ты отдашь нам одну из них на год», в которые Кэмарн, несмотря ни на что, продолжал верить, как в самого себя. Они были его единственным оплотом, сердцевиной удерживающей веры в то, что он сможет еще раз увидеть любимое дитя, прижать ее к груди и сказать, сколь сильно дорожит ею.
Отложив в сторону недавно законченный летописцами фолиант хроники, правитель Тэлы подошел к окну, чтобы почерпнуть немного спокойствия у искрящейся в свете закатного солнца глади Дивейского моря. На протяжении всего последнего года мужчина часто стоял вот так - замерев и смотря перед собой, вглядываясь во что-то понятное только ему.
В такие моменты даже Сарин – верный друг – не тревожил его, предпочитал бесшумно покидать покои вейнгара, если вдруг нахлынувшая тоска опускалась на плечи Кэмарна в его присутствии.
В свою очередь Сарин, также знающий с кем Лураса покинула Антэлу год назад, старался не думать о том, что улыбчивой девочки, которая частенько посмеивалась над ним, уже нет в мире сменяющих друг друга светил. Что Гардэрн и Траисара более не освещают ее путь, а давно проводили в недоступный их взору подземный мир Аргерда, где холодные воды Урунаи проносят печальную душу меж пылающих костров Аруги и устремляются к месту последнего пристанища всех покинувших наземный мир – к вечно цветущим холмам Инаирга.
Наблюдая за тем, как солнечный диск медленно и неотвратимо клонится к горизонту, Кэмарн мысленно поторапливал его, с нетерпением ожидая наступления ненавистной и столь же сильно ожидаемой темноты. Месяц белого флага уже почти подошел к концу - лишь день и две ночи остались до его завершения, и вейнгар, неизменно с момента его наступления проводил темное время суток у дворцовых ворот. Мечтал поскорее заступить на ночное дежурство, приближающее миг возвращения дочери в его объятья.
«Сегодня, сегодня я увижу ее, - убеждал себя мужчина, прогоняя прочь сомнения и страхи. - Сегодня Раса вернется домой».
Это была его ежевечерняя молитва. Заклинание, посылаемое богам. Отчаянное требование оправдать его веру в них.
Когда от палящего диска Гардэрна осталось лишь красноватое марево над линией горизонта, в дверь покоев вейнгара постучали.
- Войдите, - отозвался Кэмарн и, покинув свой пост у окна, взял в руки массивный фолиант, чтобы по дороге к воротам вернуть книгу в замковую библиотеку .
Он не хотел читать ее, не желал заново проходить по дням своей юности и пересматривать уже совершенные поступки. Отказывался во второй раз пережить бойню в Трисшунских горах.. Столкнувшись с невидимой и непонятной силой, что поразила тэланских солдат, одного за другим лишая жизни без видимых на то причин, вейнгар не хотел воскрешать подробности давно минувших дней, и так являющихся ему в ночных кошмарах, предпочитая оставить осуждение или одобрение собственных поступков далеким потомкам, которые лишенным эмоций взглядом смогут оценить их с позиции непредвзятости.
- Вам надо поесть, господин.
Тихий голос Сарина отвлек Кэмарна от печальных мыслей. Казалось, верный слуга и преданный друг - примерил на себя одежды радетельной кормилицы и ежедневно присматривал за своим подопечным, забывающим за душевными терзаниями принять пищу или переодеться.
- Сарин, - укорил вошедшего Кэмарн. – Я же говорил…
- Знаю, но я все же привык, - отозвался мужчина, поставив поднос на стол.
- Не хочу, - даже не глянув на еду, отмахнулся от проявленной заботы вейнгар.
- Нет, - Сарин преградил ему путь, намереваясь настоять на своем, и даже отступил от собственных неписаных правил. – Ты думаешь, Лураса обрадуется, вернувшись и увидев отца едва держащимся на ногах? - нарочито нахмурившись и придав голоcу строгость. - Да ты испугаешь ее одним своим видом. Осунулся, похудел, постарел, седины в волосах прибавилось – совсем не радостная встреча получится.
Кэмарн развернулся и, покачав головой, направился к столу, так что продолжать Сарину не пришлось. Сменил гнев на милость.
- Вот так. Поешь, и хоть до утра стереги, я мешать не стану.
И он сдержал слово, много часов молча наблюдая за тем, как правитель Тэлы вышагивает вдоль дворцовых стен, бросая нетерпеливые взгляды в ночь, пытаясь усмотреть в ее густой тьме приближение призрачных всадников. Как замирает, вслушиваясь в тишину, чтобы различить дробный перестук массивных копыт вороных коней, несущих на себе шисгарских карателей и ту, чьего возвращения он ждет. Как расстроено треплет волосы, когда слух обманывает и ожидания не оправдываются.
Сарин единственный из близкого окружения Кэмарна знал, насколько тяжело тому дались прошедшие месяцы. Остальные лишь видели, что жизненная сила постепенно покидает вейнгара, и старались меньше беспокоить его, обращаясь по большинству вопросов к Матерну, с радостью взвалившему на свои плечи обязанности отца.
Рассвет уже приближался, когда Сарин решил - пора заканчивать и уводить господина во дворец. Еще одна долгая ночь миновала, так и не принеся облегчения, лишь отобрала остатки сил и еще больше ссутулила спину вейнгара. Он даже сделал несколько шагов в направлении измученной фигуры, когда услышал еще далекое, но от того не менее пронзительное ржание, вынудившее Кэмарна выпрямиться и подобраться.
Они появились из предрассветных сумерек темными пятнами, окруженными неизменным голубоватым свечением, вынудив мужчин задержать дыхание в преддверии. Взгляд Кэмарна разом охватил всех и остановился на центральной фигуре, к груди которой прижималась светловолосая голова его дочери. Казалось, что Раса спит, доверчиво устроившись в мужских руках.
Они остановились на расстоянии нескольких десятков шагов и лишь один, тот, что вез девушку, приблизился. Придержав вороного, послушно замершего на месте, шисгарец склонил укрытую капюшоном голову, на несколько мгновений скрыв дочь от взгляда отца.
Кэмарн, сбросив оцепенение, непроизвольно подался вперед, а Сарин, последовав за своим господином, поднял повыше фонарь, надеясь, что ровный свет танцующего в нем пламени, позволит вейнгару видеть дорогие черты.
Лураса медленно выбиралась из объятий глубокого сна, следуя за дорогим ее сердцу ласковым голосом. Он что-то нежно шептал, обращаясь к ней, зовя за собой, и постепенно сладостный дурман отступал все дальше, забирая с собой ощущение покоя и тихого счастья, возвращая девушку в лишенную привлекательности реальность.
Раса грустно вздохнула, почувствовав легкое прикосновение губ ко лбу и открыв глаза, с укоризной прошептала.
- Ты обещал не усыплять меня.
- Прости, - также тихо отозвался мужчина, - но ты устала, и должна была отдохнуть. – В его голосе горечь сожаления и еще что-то, отчего стынет сердце.
Она собралась возразить, сказать, что им и так слишком мало осталось, чтобы тратить драгоценные мгновенья на сон, но не успела.
- Мы добрались… - Он выпрямился, открывая для нее обзор.
- Отец!
- Лураса!
Их возгласы слились в один, и сердце мужчины сжалось, тупой болью напомнив о неизбежном. Он знал, что его любимая скучала, видел, как туманился печалью ее взор, устремленный в окно, и понимал, отчего она иногда так крепко обхватывает его руку и прячет лицо на груди. Страх скорой разлуки говорил в ней - разлуки, подобную которой ей уже пришлось пережить.
Антаргин спешился и помог девушке спуститься на землю. Он торопился, подгоняемый нетерпением вейнгара, которое столь явственно ощущалось вокруг него, и неподдельной радостью Лурасы, ее стремлением поскорее обнять отца.
- Сарин, иди быстрее, подними Гарью, - возбужденно просил Кэмарн своего друга, прижимая к сердцу дочь и мечтая спрятать ее от горящих взоров карателей за каменными стенами замка. – Пусть приготовит все. Воду, постель… Все, что нужно…
А он слушал, постепенно отступая назад и заставляя пятиться жеребца, боясь, что если задержится, то не сможет оставить ее здесь, не захочет расстаться, не заставит себя уйти.
За причитаниями отца, его торопливыми словами любви и теплом рук, касающихся ее лица, Лураса отчетливо почувствовала тот момент, когда осталась одна, без него. Сердце сжалось от пронзившей его нестерпимой боли. Ноги подкосились.
- Антаргин…
Жалобный стон сорвался с вмиг побелевших девичьих губ, а откуда-то издалека ему вторил душераздирающий рык неизвестного зверя, попавшего в капкан. Пронзительный и скорбный вой лишенного или лишившегося, от которого у тех, кто слышал, зашевелились волосы на затылке.
И именно под него, Раса впервые ощутила слабое биение жизни внутри себя. Первый, слабый толчок растущего в чреве матери малыша, который они вместе так ждали, и который он никогда не почувствует.
Несмотря на то, что каждой клеточкой своего существа Лутарг ощущал усталость, как физическую, так и эмоциональную, уснуть не получалось. Сон бежал от него, подстегиваемый разнообразными мыслями, что роились в голове, сменяя друг друга, перетекая из одной в другую, вновь возвращаясь и так по кругу. Отрешиться, сладить с ними не хватало сил.
Устав бороться, молодой человек покинул смятую постель, решив прогуляться по замку или даже выйти на улицу – вдруг ночная прохлада поможет проветрить голову? Расставит все по своим местам.
Он увяз, потерялся в ней раньше, чем успел осознать. Растворился в сером омуте глаз, отдающем свежей зеленью молодой листвы, пропал в подрагивающей улыбке, коснувшейся губ, когда убирал светлый локон, упавший на умиротворенный сном лик.
Незаметно, не спрашивая, она стала необходимостью, поселившейся в нем. Расчистив место в самой сердцевине, отодвинула все остальное, став первостепенной. Самой из самого - главнее чего не существует.
А он не спорил - не мог и не хотел - принимая ее владычество над ним, как нечто важное и единственно настоящее.
Лишь раз коснувшись, получив ее безгласное согласие, понял - назад пути нет. И не желал его, не видел смысла искать, так как она стала им, еще не осознавая этого, но уже не желая отпустить…
Точно опаленный огнем Лутарг отдернул руку. Отшатнулся, отпрянул, но знание осталось. Потекло по венам студеной водой, и отрешиться, отвернуться от него нереально. Пусть сам подобного никогда не чувствовал, не имел возможности сравнить, примерить, но боль отца настолько понятна, близка, объяснима, что проникаешься ею. Становишься частью.
И все же…
- Почему она? Почему не любая другая? Какая разница кто?
Лоб Антаргина усыпан бисеринками пота, дыхание тяжело. В ставших обычными глазах печаль.
- Она дочь вейнгара. Ты наследник – внук правителя. Нас слишком мало, чтобы остаться без защиты. Риана слаба. Мы не выстоим в новой войне.
ГЛАВА 17
Спрятавшись от братьев в своем излюбленном месте, усевшись между каменных зубьев, украшающих крепостную стену, Литаурэль наблюдала, как яркий солнечный диск постепенно исчезает за очередным горным выступом. По ее мнению, отсюда открывался один из самых красивых видов, имеющихся в Саришэ, а таковых, к слову, немало. Но именно этот – он один - всегда производил на девушку неизгладимое впечатление. Почти отвесная скала серым телом стремящаяся к небесам и бегущие по ней редкие дорожки зелени, местами образующие замысловатый узор, настаивали, убеждали в существовании чего-то вечного, неизменного, а в такие дни, как сегодня, Лите особенно требовалась вера в незыблемое.
Срок вышел, и этим утром более десятка ротул простились с жизнью. Ушли туда, откуда нет возврата, ничего не оставив после себя. Это постоянно повторялось - духи быстро съедали их, истощали запас жизненных сил, и ничего поделать с этим, как-то изменить, продлить не получалось.
Литаурэль знала, что Антаргин пытался. Не единожды пытался. Что они с Нерожденной пробовали будить уснувших духов, чтобы те поддерживали и питали силы носителей, но ничего не получилось. Каждая из этих попыток закончилась провалом и немедленной гибелью сосуда. Из всех только Ираинта и еще несколько человек сумели выжить.
Девушка протяжно выдохнула. Глубоко задвинутые воспоминания просились наружу. Когда-то давно, будучи много моложе и наивнее, она, вопреки запретам братьев, пыталась подружиться со сверстниками-ротулами. И даже преуспела несколько раз, сумев сломать стену страха и отчуждения, что отделяла их от тресаиров.
Она так гордилась собой тогда – глупышка! Отказывалась прислушиваться к старшим!
В итоге радость оказалась недолгой. Ничем хорошим эта дружба не закончилась, разве что душевными терзаниями и болью потери. Они сгинули, а она осталась. И все еще остается, все еще живет, продолжая наблюдать за тем, как приходят с той стороны люди и навсегда исчезают в Саришэ. Теперь уже практически без эмоций, ровно. Лишь в редкие моменты, такие, как сегодня, позволяя себе задуматься.
И все из-за Освободителя! Таргена! Или вернее Лутарга.
Его появление вселило в Литу надежду. Позволило вновь поверить, что их заключение близится к концу. Что освобождение не за горами. И тем сложнее оказалось узнать, что тресаирам вновь требуется искать замену погибшим. Что вскоре собирателям опять придется отправиться в путь.
Вот только как и когда оставалось непонятным. Антаргин если и сможет в ближайшее время открыть тропу, то навряд ли будет способен удерживать ее столько, сколько нужно. Всем известно насколько затратным являлось это действие, и с каким трудом Перворожденный восстанавливался после.
Но ведь выхода нет. Риана не сможет долго питать уснувших. Она давно отказалась от этого, и спрашивать «почему» нет необходимости. Нерожденная ничего не скрывала от своих детей. Или скорее Антаргин с ее ведома. Все они знали, что этот мир - и они вместе с ним - медленно, но верно катится в бездну.
Собственно, эти мысли и привели девушку на стену. Они и желание еще раз увидеть Освободителя. Тримс случайно обмолвился, что Перворожденный с сыном покинули цитадель.
***
Около тридцати лет назад
Это был самый длинный год в жизни вейнгара, словно боги договорились меж собой растянуть его до бесконечности, погрузив мир в вечную ночь, где рассвет никогда не подоспеет на смену давно пришедшему закату. И каждый миг, каждое мгновенье вечности, что Кэмарн провел в этой непроглядной тьме, были посвящены думам о младшей дочери – его маленькой, но такой храброй Лурасе.
Собственная вина – что, не споря, согласился принять ее жертву - и не иссякающее, всеобъемлющее беспокойство не отпускали мужчину ни на секунду, сжимая сердце жесткими оковами непреодолимой печали и бередя душу. Кэмарн страшился, что даже когда подойдет время, тьма не рассеется, а продолжит окружать его удушливым туманом, наполненным повергающими в ужас видениями пыток ни в чем неповинных людей и оглушительными криками мучеников, пронизанными обращенной к богам мольбой о помощи.
Во всей этой мешанине чувств и эмоций, терзающих вейнгара, только одно оставалось незыблемым – слова шисгарского карателя «ты отдашь нам одну из них на год», в которые Кэмарн, несмотря ни на что, продолжал верить, как в самого себя. Они были его единственным оплотом, сердцевиной удерживающей веры в то, что он сможет еще раз увидеть любимое дитя, прижать ее к груди и сказать, сколь сильно дорожит ею.
Отложив в сторону недавно законченный летописцами фолиант хроники, правитель Тэлы подошел к окну, чтобы почерпнуть немного спокойствия у искрящейся в свете закатного солнца глади Дивейского моря. На протяжении всего последнего года мужчина часто стоял вот так - замерев и смотря перед собой, вглядываясь во что-то понятное только ему.
В такие моменты даже Сарин – верный друг – не тревожил его, предпочитал бесшумно покидать покои вейнгара, если вдруг нахлынувшая тоска опускалась на плечи Кэмарна в его присутствии.
В свою очередь Сарин, также знающий с кем Лураса покинула Антэлу год назад, старался не думать о том, что улыбчивой девочки, которая частенько посмеивалась над ним, уже нет в мире сменяющих друг друга светил. Что Гардэрн и Траисара более не освещают ее путь, а давно проводили в недоступный их взору подземный мир Аргерда, где холодные воды Урунаи проносят печальную душу меж пылающих костров Аруги и устремляются к месту последнего пристанища всех покинувших наземный мир – к вечно цветущим холмам Инаирга.
Наблюдая за тем, как солнечный диск медленно и неотвратимо клонится к горизонту, Кэмарн мысленно поторапливал его, с нетерпением ожидая наступления ненавистной и столь же сильно ожидаемой темноты. Месяц белого флага уже почти подошел к концу - лишь день и две ночи остались до его завершения, и вейнгар, неизменно с момента его наступления проводил темное время суток у дворцовых ворот. Мечтал поскорее заступить на ночное дежурство, приближающее миг возвращения дочери в его объятья.
«Сегодня, сегодня я увижу ее, - убеждал себя мужчина, прогоняя прочь сомнения и страхи. - Сегодня Раса вернется домой».
Это была его ежевечерняя молитва. Заклинание, посылаемое богам. Отчаянное требование оправдать его веру в них.
Когда от палящего диска Гардэрна осталось лишь красноватое марево над линией горизонта, в дверь покоев вейнгара постучали.
- Войдите, - отозвался Кэмарн и, покинув свой пост у окна, взял в руки массивный фолиант, чтобы по дороге к воротам вернуть книгу в замковую библиотеку .
Он не хотел читать ее, не желал заново проходить по дням своей юности и пересматривать уже совершенные поступки. Отказывался во второй раз пережить бойню в Трисшунских горах.. Столкнувшись с невидимой и непонятной силой, что поразила тэланских солдат, одного за другим лишая жизни без видимых на то причин, вейнгар не хотел воскрешать подробности давно минувших дней, и так являющихся ему в ночных кошмарах, предпочитая оставить осуждение или одобрение собственных поступков далеким потомкам, которые лишенным эмоций взглядом смогут оценить их с позиции непредвзятости.
- Вам надо поесть, господин.
Тихий голос Сарина отвлек Кэмарна от печальных мыслей. Казалось, верный слуга и преданный друг - примерил на себя одежды радетельной кормилицы и ежедневно присматривал за своим подопечным, забывающим за душевными терзаниями принять пищу или переодеться.
- Сарин, - укорил вошедшего Кэмарн. – Я же говорил…
- Знаю, но я все же привык, - отозвался мужчина, поставив поднос на стол.
- Не хочу, - даже не глянув на еду, отмахнулся от проявленной заботы вейнгар.
- Нет, - Сарин преградил ему путь, намереваясь настоять на своем, и даже отступил от собственных неписаных правил. – Ты думаешь, Лураса обрадуется, вернувшись и увидев отца едва держащимся на ногах? - нарочито нахмурившись и придав голоcу строгость. - Да ты испугаешь ее одним своим видом. Осунулся, похудел, постарел, седины в волосах прибавилось – совсем не радостная встреча получится.
Кэмарн развернулся и, покачав головой, направился к столу, так что продолжать Сарину не пришлось. Сменил гнев на милость.
- Вот так. Поешь, и хоть до утра стереги, я мешать не стану.
И он сдержал слово, много часов молча наблюдая за тем, как правитель Тэлы вышагивает вдоль дворцовых стен, бросая нетерпеливые взгляды в ночь, пытаясь усмотреть в ее густой тьме приближение призрачных всадников. Как замирает, вслушиваясь в тишину, чтобы различить дробный перестук массивных копыт вороных коней, несущих на себе шисгарских карателей и ту, чьего возвращения он ждет. Как расстроено треплет волосы, когда слух обманывает и ожидания не оправдываются.
Сарин единственный из близкого окружения Кэмарна знал, насколько тяжело тому дались прошедшие месяцы. Остальные лишь видели, что жизненная сила постепенно покидает вейнгара, и старались меньше беспокоить его, обращаясь по большинству вопросов к Матерну, с радостью взвалившему на свои плечи обязанности отца.
Рассвет уже приближался, когда Сарин решил - пора заканчивать и уводить господина во дворец. Еще одна долгая ночь миновала, так и не принеся облегчения, лишь отобрала остатки сил и еще больше ссутулила спину вейнгара. Он даже сделал несколько шагов в направлении измученной фигуры, когда услышал еще далекое, но от того не менее пронзительное ржание, вынудившее Кэмарна выпрямиться и подобраться.
Они появились из предрассветных сумерек темными пятнами, окруженными неизменным голубоватым свечением, вынудив мужчин задержать дыхание в преддверии. Взгляд Кэмарна разом охватил всех и остановился на центральной фигуре, к груди которой прижималась светловолосая голова его дочери. Казалось, что Раса спит, доверчиво устроившись в мужских руках.
Они остановились на расстоянии нескольких десятков шагов и лишь один, тот, что вез девушку, приблизился. Придержав вороного, послушно замершего на месте, шисгарец склонил укрытую капюшоном голову, на несколько мгновений скрыв дочь от взгляда отца.
Кэмарн, сбросив оцепенение, непроизвольно подался вперед, а Сарин, последовав за своим господином, поднял повыше фонарь, надеясь, что ровный свет танцующего в нем пламени, позволит вейнгару видеть дорогие черты.
Лураса медленно выбиралась из объятий глубокого сна, следуя за дорогим ее сердцу ласковым голосом. Он что-то нежно шептал, обращаясь к ней, зовя за собой, и постепенно сладостный дурман отступал все дальше, забирая с собой ощущение покоя и тихого счастья, возвращая девушку в лишенную привлекательности реальность.
Раса грустно вздохнула, почувствовав легкое прикосновение губ ко лбу и открыв глаза, с укоризной прошептала.
- Ты обещал не усыплять меня.
- Прости, - также тихо отозвался мужчина, - но ты устала, и должна была отдохнуть. – В его голосе горечь сожаления и еще что-то, отчего стынет сердце.
Она собралась возразить, сказать, что им и так слишком мало осталось, чтобы тратить драгоценные мгновенья на сон, но не успела.
- Мы добрались… - Он выпрямился, открывая для нее обзор.
- Отец!
- Лураса!
Их возгласы слились в один, и сердце мужчины сжалось, тупой болью напомнив о неизбежном. Он знал, что его любимая скучала, видел, как туманился печалью ее взор, устремленный в окно, и понимал, отчего она иногда так крепко обхватывает его руку и прячет лицо на груди. Страх скорой разлуки говорил в ней - разлуки, подобную которой ей уже пришлось пережить.
Антаргин спешился и помог девушке спуститься на землю. Он торопился, подгоняемый нетерпением вейнгара, которое столь явственно ощущалось вокруг него, и неподдельной радостью Лурасы, ее стремлением поскорее обнять отца.
- Сарин, иди быстрее, подними Гарью, - возбужденно просил Кэмарн своего друга, прижимая к сердцу дочь и мечтая спрятать ее от горящих взоров карателей за каменными стенами замка. – Пусть приготовит все. Воду, постель… Все, что нужно…
А он слушал, постепенно отступая назад и заставляя пятиться жеребца, боясь, что если задержится, то не сможет оставить ее здесь, не захочет расстаться, не заставит себя уйти.
За причитаниями отца, его торопливыми словами любви и теплом рук, касающихся ее лица, Лураса отчетливо почувствовала тот момент, когда осталась одна, без него. Сердце сжалось от пронзившей его нестерпимой боли. Ноги подкосились.
- Антаргин…
Жалобный стон сорвался с вмиг побелевших девичьих губ, а откуда-то издалека ему вторил душераздирающий рык неизвестного зверя, попавшего в капкан. Пронзительный и скорбный вой лишенного или лишившегося, от которого у тех, кто слышал, зашевелились волосы на затылке.
И именно под него, Раса впервые ощутила слабое биение жизни внутри себя. Первый, слабый толчок растущего в чреве матери малыша, который они вместе так ждали, и который он никогда не почувствует.
ГЛАВА 18
Несмотря на то, что каждой клеточкой своего существа Лутарг ощущал усталость, как физическую, так и эмоциональную, уснуть не получалось. Сон бежал от него, подстегиваемый разнообразными мыслями, что роились в голове, сменяя друг друга, перетекая из одной в другую, вновь возвращаясь и так по кругу. Отрешиться, сладить с ними не хватало сил.
Устав бороться, молодой человек покинул смятую постель, решив прогуляться по замку или даже выйти на улицу – вдруг ночная прохлада поможет проветрить голову? Расставит все по своим местам.
