Ярость стихий была всепоглощающей. Впервые они показали свой настоящий лик служительницам. Лик, выходящий за привычные образы воплотившихся сестер.
Храм Даровавших жизнь был разрушен Землей до основания. Он просто пал, подвластный ее желанию. Исчез в одно мгновение, став грудой камней. Садик у алтаря поглотили колючие травы, задушив с любовью взращенные цветы. Сам алтарь расплавился в жарком пламени, когда Огонь появилась из зажженных на нем праздничных свечей.
Она сама и пьедестал с подношениями превратились в ревущий костер. Всего лишь на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы каменная плита перестала существовать.
Живая изгородь плотно стоящих деревьев, оберегавших храм и внутренний двор, была вырвана с корнем разгневанным Ветром. Алэама обратилась в бушующий вихрь, который пронесся по округе и превратил в щепки каждый ствол и всякую ветку.
Только Вода не приняла участия в буйстве, хотя, как позднее рассказывали Морские кочевники, шторм, вздыбливающий морские волны в тот день, выбрасывал на сушу давно затонувшие рыболовецкие лодки.
Оставив после себя руины и пепелища, Даровавшие жизнь исчезли, чтобы никогда больше не появиться. От храма Алэам сохранилась только пещера воззвания, куда Кимала до сих пор продолжала приходить каждые три круга.
Просто не могла иначе! Не получалось, словно что-то взывало к ней, требовало обязательного присутствия. Возможно, совесть.
Именно там, на третье лето после разрушения, она обнаружила близнецов на долгие годы ставших смыслом ее жизни. Своих малышей, явившихся расплатой за совершенную ошибку.
Но и об этом Кимала узнала лишь много позже. Шестнадцать зим прошло прежде, чем ее девочка научилась проявлять себя. Смогла показать то, что было сокрыто от людских глаз по желанию Даровавших жизнь.
«Видимо, такова моя участь, получать знание тогда, когда ничего нельзя изменить», - подумала женщина, отложив короб, чтобы подбросить еще немного дров в очаг.
К вечеру стало заметно холоднее? Или это внутренний холод давал о себе знать?
Кимала зябко поежилась, склоняясь над не разобранной вязанкой. Будучи честной с самой собой, женщина предпочла бы первое, ибо заледенеть от пустоты собственной души гораздо страшнее, чем почить от стужи пришедшей извне.
Зимний холод не есть холод в сердце. Он милосерднее.
Намного милосерднее!
Твердой рукою отодвинув со своего пути возмущенную Ираинту, загородившую проход, Сальмир вошел в покои Перворожденного.
Калерат был зол и расстроен одновременно. И первому и второму причиной служил Антаргин, что в последнее время стало почти традицией. Оба чувства рождало осознание собственного бессилия, которое преследовало мужчину с тех пор, как Окаэнтар со своими сподвижниками покинули Саришэ, вынудив открыть для них тропу Рианы. И чем дальше, тем тяжелее становилось Сальмиру мириться с вынужденным бездействием и ожиданием того, когда же Перворожденный перестанет винить себя и соизволит вспомнить о долге.
Конечно, калерат собирателей тел понимал, что ни Антаргин, ни он сам, ни даже Нерожденная не смогут освободить тресаиров до тех пор, пока Освободитель не вернется вместе с кариалом Повелителя стихий. Но в то же время Сальмир не мог не видеть, что самоустранение Перворожденного из жизни Истинных, привнесло разлад в их ряды. И если затворничество Антаргина будет продолжаться, то многие из Рожденных с духом даже в отсутствие оного встанут на сторону Окаэнтара, ибо задумывающихся о незамедлительном переходе все еще предостаточно. И станет еще больше, если не предпринять что-то, способное погасить панику.
Этим чем-то, по мнению Сальмира, должно стать возвращение Перворожденного.
- Хватит! Собирайся! – непререкаемым тоном велел мужчина, даже не взглянув на хозяина комнаты.
Искать того взглядом Сальмир не стал. Не видел смысла. Он и так знал, чем именно занимается его друг, в каком положении находится, и куда именно устремлен его взор. Сидя в кресле, смотрит на огонь и либо корит себя в случившемся – занятие, ставшее для Антаргина повседневным и еженощным - либо глазами рьястора наблюдает за сыном.
Впрочем, о втором сейчас речи не шло. Энергии призыва, неизменно сопутствующей этому занятию, калерат не ощущал.
- Хочешь ты или нет – мне неважно. Давно пора возвращаться к жизни. Игра в затворника слишком затянулась, - высказал свое мнение Сальмир, копаясь в вещах Перворожденного.
Достав свежую рэнасу, он бросил одежду на колени Антаргину и направился к стенной нише с единственной целью - привлечь внимание.
- Тебе не хуже моего известно, что Риана уже дважды звала тебя, но ты игнорируешь и ее тоже. Если нет другого способа заставить тебя обратить внимание на то, что происходит, я, не задумываясь, прибегну к последнему доступному методу, - остановившись напротив гобелена, пояснил калерат. – И не говори потом, что я тебя не предупреждал! – с плохо скрываемым раздражением закончил свою речь Сальмир и потянулся к креплениям рамки, собираясь снять полотно со стены.
- На твоем месте я бы поостерегся. Моя слабость не говорит о слабости рьястора, - произнесено равнодушно, но калерат предпочел опустить руки.
- Странно. Ты, оказывается, помнишь, как это… угрожать. Я удивлен!
- Можешь язвить, сколько хочешь. Я не вспомню - он напомнит. И тут ты будешь бессилен.
- Ну надо же, - вложив в слова максимум сарказма, протянул мужчина. – А я-то недалекий, решил, что Перворожденный окончательно сдал. Не видит уже ничего. И даже слышать не хочет, - приласкав Антаргина осуждающим взглядом.
- Я все вижу, Сальмир, и слышу, только изменить не могу, - отозвался Перворожденный, после уточнив: - Насколько плохо?
- Местами до стен. Два десятка ротул пришлось переселить в замок. Пятеро спящих погибли. Троих Нерожденная забрала к себе, но я сомневаюсь, что она сможет достаточно долго поддерживать их.
- Ты говорил с ней?
- Нет. Не пускает меня. Тебя ждет, - признался мужчина, подойдя вплотную к креслу.
- Что ж… Я ждал, теперь ее очередь.
На лице Сальмира отразилось недоумение.
- Ты что ли обиделся?
- Разве на божеств обижаются? Им поклоняются.
- А на матерей? – иронично заломил бровь калерат.
- На матерей злятся. Но ты прав… - невозмутимо откликнулся Антаргин и поднялся. – Поможешь?
Сальмир рефлекторно поддержал, когда друг покачнулся.
- Куда ты?
- Мгновенье назад ты пытался вытащить меня отсюда, а сейчас спрашиваешь, куда собрался? – с горьким смешком уточнил Антаргин, поднимая свободной рукой рэнасу, повисшую на подлокотнике. – С этим тоже, - попросил он, протягивая другу одежду. – Сам слишком долго.
Оба молчали до тех пор, пока последняя шнуровка не была максимально затянута, хотя, с учетом сильнейшего истощения Перворожденного, результат все равно оставлял желать лучшего. Затем калерат спросил.
- Что это было сегодня? Почему нас так основательно тряхнуло?
Антаргин не ответил, только глянул как-то по особенному грустно.
- И? Что не так?
- Все так, Сальмир! Все так. Сам знаешь, – одернув загнувшийся клин рэнасу. – Просто время неотвратимо. Идем.
Сальмир недоверчиво прищурился. Он знал друга достаточно хорошо, чтобы тотчас понять – Перворожденный не договаривает. И все же выпытывать не решился. Захочет – сам скажет, а он и без того достаточно надавил сегодня, чтобы продолжить в том же духе.
Последовав примеру, зашагал к выходу, но покинуть собственные покои Перворожденный не успел. Дверь распахнулась, и в дверном проеме появилась Ираинта. Губы женщины являли собой плотно сжатую полоску, прорезанный морщинами лоб демонстрировал крайнюю степень неудовольствия, а в глазах поблескивала неуклонная решимость.
- Куда спешите? – елейным голоском произнесла ротула, преградив путь.
Поднос в ее руках уперся в мужскую грудь. Антаргин отступил и протянул с порицанием.
- Ира-а-а-и… Ты же не планируешь перевернуть на меня все это?
- И не только перевернуть, если потребуется, - проворчала она, не двигаясь с места, и уже более настойчиво добавила: – Ты должен есть.
- Когда вернусь, - пообещал мужчина и попытался обойти ротулу, но та, отступив, подперла спиной дверь, лишая Перворожденного возможности открыть ее.
- Ираинта!
- Можешь кричать, сколько влезет. Я не выпушу тебя, пока не поешь! – продолжала стоять на своем она, удерживая поднос на вытянутых руках.
- Не заставляй меня…
- Что? Что ты сделаешь? Скажи ему калерат, он тебя послушает, - с мольбой обратилась она к Сальмиру, но тот предпочел не встречаться с женщиной взглядом.
- Отойди немедленно!
- Ни за что! Давай, выпускаяй своего духа! Чем смотреть, как ты уродуешь себя, лучше сразу к Аргерду. Он милосерднее! - выпалила Ираинта и, всучив поднос калерату, уперла руки в бока. – Ты на жердь стал похож. Еще немного, и ветерок из приоткрытого окна согнет пополам, так что переломишься!
- Женщина!
- И что - что женщина?! Поумнее некоторых мужчин буду! Я, по-твоему, зря ночей не спала, сидела у постели, обтирала, кормила, поила? – еще сильнее завелась она, не обращая никакого внимания на голубые искорки, вспыхивающие в глазах мужчины. - Для того чтобы ты собственными руками себя в землю отправил? Считаешь, там лучше?
- Ираи, - Антаргин перехватил руку, которой она в запале размахивала. – Здесь в землю не получится, - тихо и спокойно. – Возьми поднос у Сальмира и сохрани еду теплой. Когда вернусь - поем, - примирительно. – Обещаю.
Она моргнула несколько раз, решая, стоит ли верить ему, затем кивнула и, высвободив руку, сделала, как просил.
Уже в коридоре, когда мужчины почти дошли до лестницы, собиратель тел укорил Перворожденного:
- Ты слишком мягок с ней.
Антаргин кивнул, соглашаясь.
- На что ты готов ради своей сестры и братьев, Сальмир? – поинтересовался он, бросив на калерата короткий вопрошающий взгляд.
- Ради семьи - на все, - не задумываясь, ответил тот.
- И она тоже на все, - едва слышно отозвался Антаргин, наверняка зная, ему будет не хватать заботы Ираинты, где бы он ни очутился в итоге – в большом мире или в пустоте.
Сборы были недолгими. Минимум вещей – только самое необходимое. Всем остальным можно разжиться в дороге, тем более что время притворства миновало, и изображать увечного - нужды больше нет. Лутарг невесело усмехнулся. Ирония судьбы – раньше другие считали его зверем огульно, избегали, сторонились, а теперь он стал им, но никто об этом не догадывается.
Все то время, пока молодой человек суетливо собирался в дорогу, за ним наблюдал Сарин. Стоял в сторонке и смотрел. Лутарг подспудно ожидал от него чего-то – слов протеста, мыслей вслух, действий, и дождался в итоге. Когда заплечный мешок оказался затянут, старик поинтересовался:
- Зачем ты отказываешься от сопровождения? И обязательно в ночь? Почему не подождать до утра?
Лутарг взвесил в руке поклажу.
- Собираешься опять уму учить? Напомнить, как давно опоздал?
- Учиться никогда не поздно, - ответил расхожей истиной старец. – Но коли спросил – отвечу. Понять пытаюсь. Догнать их навряд ли догонишь. Ждать не станут. А неприятностей в ночи нажить дело нехитрое.
- Каких неприятностей, Сарин? Остерегаться стоит не мне, а тем, кого на пути встречу, - поморщился Лутарг, отогнав прочь видение предсмертного вдоха постового. – Лучше одному.
- И все же две пары рук в помощь не помешают, - не согласился старик, имея в виду себя. – Ты ошибаешься, считая, что жизнь прямолинейна. Не все зависит от тебя одного даже в твоей судьбе. Один и тот же путь можно пройти по-разному.
- Спасибо, что напомнил, - огрызнулся Лутарг, запихнув в сумку еще одну попавшуюся на глаза рубаху.
- Всегда есть выбор.
- Выбор? Я задержался в Антэле дольше положенного, чтобы увидеть наречение Таирии, и Литу украли, - развернувшись лицом к старцу. – Ты об этом выборе? Или о том, что отец томится в заключении, а я бросаюсь спасать Литаурэль не известно от кого? Или быть может о том, что могу не вернуться вовсе, и тогда мой народ окончательно исчезнет? Ты о каком выборе, Сарин? Давай, еще одну ночь посплю в этой постели, сытно поем… У меня же уйма времени! Куда торопиться?
Настала очередь старца досадливо морщиться и искать оправдания.
- Ты прекрасно знаешь, я не это имел в виду. Просто одна голова хорошо, а две лучше.
- Хорошо, Сарин. Хорошо. Только не в данном случае, - призвал себя успокоиться Лутарг.
Да и смысл спорить? Он все решил, и поступит так, как считает нужным.
Сарин, видимо, пришел к такому же выводу, и продолжать разговор не стал, отдав бразды правления в руки Гарьи. Женщина появилась в дверях ровно в тот момент, когда Лутарг, закинув поклажу за плечо, собрался выходить.
- Вот… Для Литы собрала. Вы ж мужики не подумаете, - заявила она, всучив ему еще одну сумку, а также небольшой кожаный мешок и такого же размера мех. – Еще хлеб, мясо, вино. Лишними не будут. Путь-то не близкий.
Понять выражение ее лица довольно сложно, и душок страха неприятно щекочет ноздри. Пришлось напомнить себе, что удивляться нечему. Заслужил.
Сдержано кивнув в качестве благодарности, Лутарг обошел кормилицу матери и вышел из комнаты. Его более не задерживали, не пытались остановить, только Гарья бросила в спину.
- Лураса ждет тебя у конюшен. Будь с ней помягче. Переживает шибко.
Мать дожидалась не одна. Вместе с Таирией. Сестра сменила праздничный наряд на нечто менее вычурное, но идущее ей гораздо больше.
- Ты красавица, - похвалил он, выбрав самый емкий комплимент из своего скудного запаса.
Таирия невесело улыбнулась.
- Ты тоже, Лу.
- Красавица?
- Красавец. Лите повезло с тобой.
Ни с одним из утверждений Лутарг согласиться не мог, но оспаривать не стал.
- Береги себя, и верни ее обратно, - попросила сестра, заключив его в прощальное объятье.
- Верну, - ответил Лутарг, очень рассчитывая, что сможет выполнить обещание.
- Вот… - Таирия всунула ему в руку квадратный медальон. – Это охранная печать вейнгара. Никто не посмеет отказать тебе в помощи, если покажешь ее.
Он кивнул, засунув презент в сумку.
- И еще один подарок… Это Исат, - когда конюх подвел к ним вороного жеребца. – Его подарили отцу пару лет назад, но он так и не сумел перебороть его жуткий характер.
Лутарг покачал головой, отказываясь.
- Я не самый лучший наездник.
- А ты попробуй, - предложила мать. – Вы либо сразу найдете общий язык, либо нет.
Лутарг вновь с сомнением оглядел жеребца. Тот чем-то напоминал тресаирских вороных, на одном из которых они с Тримсом добирались до границ Саришэ. От воспоминаний в груди защемило. Расстроенная, чувствующая за собой вину Литаурэль будто наяву предстала перед внутренним взором. Уже тогда он хотел защитить ее от гнева отца, но счел это неуместным.
Лутарг тряхнул головой, отгоняя бередящие душу образы. Сосредоточился на жеребце. С некоторой опаской протянул руку, безмолвно спрашивая разрешения коснуться. Конь всхрапнул, мотнул головой, а после позволил погладить ладонью морду.
- Начало положено, - улыбнулась Таирия. – Думаю, вы подружитесь. Давай в седло.
Лутарг рискнул, и, как и с тресаирским вороным, проблем не возникло. Жеребец послушно отвечал на его команды. Позволял решать куда повернуть, когда остановиться или тронуться. В общем, взаимопонимания достигли легко.
Храм Даровавших жизнь был разрушен Землей до основания. Он просто пал, подвластный ее желанию. Исчез в одно мгновение, став грудой камней. Садик у алтаря поглотили колючие травы, задушив с любовью взращенные цветы. Сам алтарь расплавился в жарком пламени, когда Огонь появилась из зажженных на нем праздничных свечей.
Она сама и пьедестал с подношениями превратились в ревущий костер. Всего лишь на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы каменная плита перестала существовать.
Живая изгородь плотно стоящих деревьев, оберегавших храм и внутренний двор, была вырвана с корнем разгневанным Ветром. Алэама обратилась в бушующий вихрь, который пронесся по округе и превратил в щепки каждый ствол и всякую ветку.
Только Вода не приняла участия в буйстве, хотя, как позднее рассказывали Морские кочевники, шторм, вздыбливающий морские волны в тот день, выбрасывал на сушу давно затонувшие рыболовецкие лодки.
Оставив после себя руины и пепелища, Даровавшие жизнь исчезли, чтобы никогда больше не появиться. От храма Алэам сохранилась только пещера воззвания, куда Кимала до сих пор продолжала приходить каждые три круга.
Просто не могла иначе! Не получалось, словно что-то взывало к ней, требовало обязательного присутствия. Возможно, совесть.
Именно там, на третье лето после разрушения, она обнаружила близнецов на долгие годы ставших смыслом ее жизни. Своих малышей, явившихся расплатой за совершенную ошибку.
Но и об этом Кимала узнала лишь много позже. Шестнадцать зим прошло прежде, чем ее девочка научилась проявлять себя. Смогла показать то, что было сокрыто от людских глаз по желанию Даровавших жизнь.
«Видимо, такова моя участь, получать знание тогда, когда ничего нельзя изменить», - подумала женщина, отложив короб, чтобы подбросить еще немного дров в очаг.
К вечеру стало заметно холоднее? Или это внутренний холод давал о себе знать?
Кимала зябко поежилась, склоняясь над не разобранной вязанкой. Будучи честной с самой собой, женщина предпочла бы первое, ибо заледенеть от пустоты собственной души гораздо страшнее, чем почить от стужи пришедшей извне.
Зимний холод не есть холод в сердце. Он милосерднее.
Намного милосерднее!
***
Твердой рукою отодвинув со своего пути возмущенную Ираинту, загородившую проход, Сальмир вошел в покои Перворожденного.
Калерат был зол и расстроен одновременно. И первому и второму причиной служил Антаргин, что в последнее время стало почти традицией. Оба чувства рождало осознание собственного бессилия, которое преследовало мужчину с тех пор, как Окаэнтар со своими сподвижниками покинули Саришэ, вынудив открыть для них тропу Рианы. И чем дальше, тем тяжелее становилось Сальмиру мириться с вынужденным бездействием и ожиданием того, когда же Перворожденный перестанет винить себя и соизволит вспомнить о долге.
Конечно, калерат собирателей тел понимал, что ни Антаргин, ни он сам, ни даже Нерожденная не смогут освободить тресаиров до тех пор, пока Освободитель не вернется вместе с кариалом Повелителя стихий. Но в то же время Сальмир не мог не видеть, что самоустранение Перворожденного из жизни Истинных, привнесло разлад в их ряды. И если затворничество Антаргина будет продолжаться, то многие из Рожденных с духом даже в отсутствие оного встанут на сторону Окаэнтара, ибо задумывающихся о незамедлительном переходе все еще предостаточно. И станет еще больше, если не предпринять что-то, способное погасить панику.
Этим чем-то, по мнению Сальмира, должно стать возвращение Перворожденного.
- Хватит! Собирайся! – непререкаемым тоном велел мужчина, даже не взглянув на хозяина комнаты.
Искать того взглядом Сальмир не стал. Не видел смысла. Он и так знал, чем именно занимается его друг, в каком положении находится, и куда именно устремлен его взор. Сидя в кресле, смотрит на огонь и либо корит себя в случившемся – занятие, ставшее для Антаргина повседневным и еженощным - либо глазами рьястора наблюдает за сыном.
Впрочем, о втором сейчас речи не шло. Энергии призыва, неизменно сопутствующей этому занятию, калерат не ощущал.
- Хочешь ты или нет – мне неважно. Давно пора возвращаться к жизни. Игра в затворника слишком затянулась, - высказал свое мнение Сальмир, копаясь в вещах Перворожденного.
Достав свежую рэнасу, он бросил одежду на колени Антаргину и направился к стенной нише с единственной целью - привлечь внимание.
- Тебе не хуже моего известно, что Риана уже дважды звала тебя, но ты игнорируешь и ее тоже. Если нет другого способа заставить тебя обратить внимание на то, что происходит, я, не задумываясь, прибегну к последнему доступному методу, - остановившись напротив гобелена, пояснил калерат. – И не говори потом, что я тебя не предупреждал! – с плохо скрываемым раздражением закончил свою речь Сальмир и потянулся к креплениям рамки, собираясь снять полотно со стены.
- На твоем месте я бы поостерегся. Моя слабость не говорит о слабости рьястора, - произнесено равнодушно, но калерат предпочел опустить руки.
- Странно. Ты, оказывается, помнишь, как это… угрожать. Я удивлен!
- Можешь язвить, сколько хочешь. Я не вспомню - он напомнит. И тут ты будешь бессилен.
- Ну надо же, - вложив в слова максимум сарказма, протянул мужчина. – А я-то недалекий, решил, что Перворожденный окончательно сдал. Не видит уже ничего. И даже слышать не хочет, - приласкав Антаргина осуждающим взглядом.
- Я все вижу, Сальмир, и слышу, только изменить не могу, - отозвался Перворожденный, после уточнив: - Насколько плохо?
- Местами до стен. Два десятка ротул пришлось переселить в замок. Пятеро спящих погибли. Троих Нерожденная забрала к себе, но я сомневаюсь, что она сможет достаточно долго поддерживать их.
- Ты говорил с ней?
- Нет. Не пускает меня. Тебя ждет, - признался мужчина, подойдя вплотную к креслу.
- Что ж… Я ждал, теперь ее очередь.
На лице Сальмира отразилось недоумение.
- Ты что ли обиделся?
- Разве на божеств обижаются? Им поклоняются.
- А на матерей? – иронично заломил бровь калерат.
- На матерей злятся. Но ты прав… - невозмутимо откликнулся Антаргин и поднялся. – Поможешь?
Сальмир рефлекторно поддержал, когда друг покачнулся.
- Куда ты?
- Мгновенье назад ты пытался вытащить меня отсюда, а сейчас спрашиваешь, куда собрался? – с горьким смешком уточнил Антаргин, поднимая свободной рукой рэнасу, повисшую на подлокотнике. – С этим тоже, - попросил он, протягивая другу одежду. – Сам слишком долго.
Оба молчали до тех пор, пока последняя шнуровка не была максимально затянута, хотя, с учетом сильнейшего истощения Перворожденного, результат все равно оставлял желать лучшего. Затем калерат спросил.
- Что это было сегодня? Почему нас так основательно тряхнуло?
Антаргин не ответил, только глянул как-то по особенному грустно.
- И? Что не так?
- Все так, Сальмир! Все так. Сам знаешь, – одернув загнувшийся клин рэнасу. – Просто время неотвратимо. Идем.
Сальмир недоверчиво прищурился. Он знал друга достаточно хорошо, чтобы тотчас понять – Перворожденный не договаривает. И все же выпытывать не решился. Захочет – сам скажет, а он и без того достаточно надавил сегодня, чтобы продолжить в том же духе.
Последовав примеру, зашагал к выходу, но покинуть собственные покои Перворожденный не успел. Дверь распахнулась, и в дверном проеме появилась Ираинта. Губы женщины являли собой плотно сжатую полоску, прорезанный морщинами лоб демонстрировал крайнюю степень неудовольствия, а в глазах поблескивала неуклонная решимость.
- Куда спешите? – елейным голоском произнесла ротула, преградив путь.
Поднос в ее руках уперся в мужскую грудь. Антаргин отступил и протянул с порицанием.
- Ира-а-а-и… Ты же не планируешь перевернуть на меня все это?
- И не только перевернуть, если потребуется, - проворчала она, не двигаясь с места, и уже более настойчиво добавила: – Ты должен есть.
- Когда вернусь, - пообещал мужчина и попытался обойти ротулу, но та, отступив, подперла спиной дверь, лишая Перворожденного возможности открыть ее.
- Ираинта!
- Можешь кричать, сколько влезет. Я не выпушу тебя, пока не поешь! – продолжала стоять на своем она, удерживая поднос на вытянутых руках.
- Не заставляй меня…
- Что? Что ты сделаешь? Скажи ему калерат, он тебя послушает, - с мольбой обратилась она к Сальмиру, но тот предпочел не встречаться с женщиной взглядом.
- Отойди немедленно!
- Ни за что! Давай, выпускаяй своего духа! Чем смотреть, как ты уродуешь себя, лучше сразу к Аргерду. Он милосерднее! - выпалила Ираинта и, всучив поднос калерату, уперла руки в бока. – Ты на жердь стал похож. Еще немного, и ветерок из приоткрытого окна согнет пополам, так что переломишься!
- Женщина!
- И что - что женщина?! Поумнее некоторых мужчин буду! Я, по-твоему, зря ночей не спала, сидела у постели, обтирала, кормила, поила? – еще сильнее завелась она, не обращая никакого внимания на голубые искорки, вспыхивающие в глазах мужчины. - Для того чтобы ты собственными руками себя в землю отправил? Считаешь, там лучше?
- Ираи, - Антаргин перехватил руку, которой она в запале размахивала. – Здесь в землю не получится, - тихо и спокойно. – Возьми поднос у Сальмира и сохрани еду теплой. Когда вернусь - поем, - примирительно. – Обещаю.
Она моргнула несколько раз, решая, стоит ли верить ему, затем кивнула и, высвободив руку, сделала, как просил.
Уже в коридоре, когда мужчины почти дошли до лестницы, собиратель тел укорил Перворожденного:
- Ты слишком мягок с ней.
Антаргин кивнул, соглашаясь.
- На что ты готов ради своей сестры и братьев, Сальмир? – поинтересовался он, бросив на калерата короткий вопрошающий взгляд.
- Ради семьи - на все, - не задумываясь, ответил тот.
- И она тоже на все, - едва слышно отозвался Антаргин, наверняка зная, ему будет не хватать заботы Ираинты, где бы он ни очутился в итоге – в большом мире или в пустоте.
ГЛАВА 8
Сборы были недолгими. Минимум вещей – только самое необходимое. Всем остальным можно разжиться в дороге, тем более что время притворства миновало, и изображать увечного - нужды больше нет. Лутарг невесело усмехнулся. Ирония судьбы – раньше другие считали его зверем огульно, избегали, сторонились, а теперь он стал им, но никто об этом не догадывается.
Все то время, пока молодой человек суетливо собирался в дорогу, за ним наблюдал Сарин. Стоял в сторонке и смотрел. Лутарг подспудно ожидал от него чего-то – слов протеста, мыслей вслух, действий, и дождался в итоге. Когда заплечный мешок оказался затянут, старик поинтересовался:
- Зачем ты отказываешься от сопровождения? И обязательно в ночь? Почему не подождать до утра?
Лутарг взвесил в руке поклажу.
- Собираешься опять уму учить? Напомнить, как давно опоздал?
- Учиться никогда не поздно, - ответил расхожей истиной старец. – Но коли спросил – отвечу. Понять пытаюсь. Догнать их навряд ли догонишь. Ждать не станут. А неприятностей в ночи нажить дело нехитрое.
- Каких неприятностей, Сарин? Остерегаться стоит не мне, а тем, кого на пути встречу, - поморщился Лутарг, отогнав прочь видение предсмертного вдоха постового. – Лучше одному.
- И все же две пары рук в помощь не помешают, - не согласился старик, имея в виду себя. – Ты ошибаешься, считая, что жизнь прямолинейна. Не все зависит от тебя одного даже в твоей судьбе. Один и тот же путь можно пройти по-разному.
- Спасибо, что напомнил, - огрызнулся Лутарг, запихнув в сумку еще одну попавшуюся на глаза рубаху.
- Всегда есть выбор.
- Выбор? Я задержался в Антэле дольше положенного, чтобы увидеть наречение Таирии, и Литу украли, - развернувшись лицом к старцу. – Ты об этом выборе? Или о том, что отец томится в заключении, а я бросаюсь спасать Литаурэль не известно от кого? Или быть может о том, что могу не вернуться вовсе, и тогда мой народ окончательно исчезнет? Ты о каком выборе, Сарин? Давай, еще одну ночь посплю в этой постели, сытно поем… У меня же уйма времени! Куда торопиться?
Настала очередь старца досадливо морщиться и искать оправдания.
- Ты прекрасно знаешь, я не это имел в виду. Просто одна голова хорошо, а две лучше.
- Хорошо, Сарин. Хорошо. Только не в данном случае, - призвал себя успокоиться Лутарг.
Да и смысл спорить? Он все решил, и поступит так, как считает нужным.
Сарин, видимо, пришел к такому же выводу, и продолжать разговор не стал, отдав бразды правления в руки Гарьи. Женщина появилась в дверях ровно в тот момент, когда Лутарг, закинув поклажу за плечо, собрался выходить.
- Вот… Для Литы собрала. Вы ж мужики не подумаете, - заявила она, всучив ему еще одну сумку, а также небольшой кожаный мешок и такого же размера мех. – Еще хлеб, мясо, вино. Лишними не будут. Путь-то не близкий.
Понять выражение ее лица довольно сложно, и душок страха неприятно щекочет ноздри. Пришлось напомнить себе, что удивляться нечему. Заслужил.
Сдержано кивнув в качестве благодарности, Лутарг обошел кормилицу матери и вышел из комнаты. Его более не задерживали, не пытались остановить, только Гарья бросила в спину.
- Лураса ждет тебя у конюшен. Будь с ней помягче. Переживает шибко.
Мать дожидалась не одна. Вместе с Таирией. Сестра сменила праздничный наряд на нечто менее вычурное, но идущее ей гораздо больше.
- Ты красавица, - похвалил он, выбрав самый емкий комплимент из своего скудного запаса.
Таирия невесело улыбнулась.
- Ты тоже, Лу.
- Красавица?
- Красавец. Лите повезло с тобой.
Ни с одним из утверждений Лутарг согласиться не мог, но оспаривать не стал.
- Береги себя, и верни ее обратно, - попросила сестра, заключив его в прощальное объятье.
- Верну, - ответил Лутарг, очень рассчитывая, что сможет выполнить обещание.
- Вот… - Таирия всунула ему в руку квадратный медальон. – Это охранная печать вейнгара. Никто не посмеет отказать тебе в помощи, если покажешь ее.
Он кивнул, засунув презент в сумку.
- И еще один подарок… Это Исат, - когда конюх подвел к ним вороного жеребца. – Его подарили отцу пару лет назад, но он так и не сумел перебороть его жуткий характер.
Лутарг покачал головой, отказываясь.
- Я не самый лучший наездник.
- А ты попробуй, - предложила мать. – Вы либо сразу найдете общий язык, либо нет.
Лутарг вновь с сомнением оглядел жеребца. Тот чем-то напоминал тресаирских вороных, на одном из которых они с Тримсом добирались до границ Саришэ. От воспоминаний в груди защемило. Расстроенная, чувствующая за собой вину Литаурэль будто наяву предстала перед внутренним взором. Уже тогда он хотел защитить ее от гнева отца, но счел это неуместным.
Лутарг тряхнул головой, отгоняя бередящие душу образы. Сосредоточился на жеребце. С некоторой опаской протянул руку, безмолвно спрашивая разрешения коснуться. Конь всхрапнул, мотнул головой, а после позволил погладить ладонью морду.
- Начало положено, - улыбнулась Таирия. – Думаю, вы подружитесь. Давай в седло.
Лутарг рискнул, и, как и с тресаирским вороным, проблем не возникло. Жеребец послушно отвечал на его команды. Позволял решать куда повернуть, когда остановиться или тронуться. В общем, взаимопонимания достигли легко.
