— Дорогой брат Андрей. Ты даже не представляешь себе, как я рад тебя видеть снова, но ты уж меня извини. Здороваться с тобой не буду: не люблю одно и то же делать дважды. Ты добровольно пойдёшь со мной, или как?
— А куда? – невинно спросил я.
— В твою настоящую жизнь. Или ты успел здесь прижиться?
Он протянул мне руку, а Ангелу через плечо сказал:
. — Пулей лети к Ардену, пусть запускает генератор.
Ангел взмахнул крыльями так, что поднялась метель и, оставив меня, улетел.
— Только не паникуй, — нервно улыбнулась девушка, отчего на меня и напала паника, и в ответ руки я не протянул. Колебался, крутил головой, словно искал защиту у рядом стоящих людей. Человек устало вздохнул, обхватил мощной рукой меня за плечи и повёл за собой. Девушка пошла следом.
— Я не знаю вас! Ни тебя, ни её… ни этого крылатого! — закричал я.
— Скоро узнаешь, — процедил сквозь зубы человек. Он пробирался между деревянными домиками и направлялся к пустырю, на котором стоял огромный грузовик, окрашенный в цвет хаки с логотипом Министерства обороны и Альфа-центра, размерами как карьерный тягач. Я узнал военный мобильный альфатрон и стал вырываться, но мужчина держал меня крепко.
— Я недавно из альфатрона!! Я никуда с вами не пойду! Я буду кричать!!
— Прямо и не знаю, что теперь делать, — буркнул человек. — Может озабоченность выразить?
— Вы что, снова хотите меня обнулить?! Но мне нельзя! У меня на попечении домашнее животное!
Человек остановился.
— Корова? — спросил он
И я прямо сорвался в истерике:
— Да что вы все заладили: «Корова, корова!» У меня котёнок! Маленький! Вот!
Я вытащил из-за пазухи и показал всем Шустрика. Увидев его, огромный человек приподнял брови.
— Настя, ну-ка прими попечение над вовремя обнаруженной живностью. Не хватало ещё, чтобы он попал в альфатрон! – и забрал из рук моих котёнка, передал девушке, а меня снова потащил за собой.
— Шустрик!! — завопил я, тормозя пятками по снегу и, обдирая ладони, хватаясь за торчащие из снега кусты.
Человек подхватил меня как бревно под мышку и затащил внутрь тягача. Я как увидел пси-модулятор, так залягался, извиваясь всем телом в его руках.
— Не надо, прошу, не надо!! — вопил я, когда он укладывал меня на выдвижной стол и пристёгивал запястья ремнём, и вцепился зубами ему в руку.
Ему хоть бы что! Его сила позволяла не обращать на мои отчаянные попытки никакого внимания. Справившись со мной, он снова закричал:
— Максим, ну что там с генератором?
Взревел мотор и альфатрон содрогнулся от вибрации.
— Я не хочу в ваш мир!! — кричал я. — Пусть он в сто тысяч раз прекрасней моего, но я не хочу забыть Саньку, моего Саньку!!
— Прошу тебя, Серафим, дай мне полчаса, я с ним поговорю! — услышал я голос Ангела.
— У нас нет времени. Всё равно после пробуждения он разговор с тобой забудет. Чего ты этим добьёшься?!
— Серафим, если с Савватием беда произошла, эти полчаса не изменят ничего!
— Замолчи! Нет! Он жив, жив!! Андрей уже на столе, а ты хочешь, упрашивать его всем миром? Пока мы тут будем возиться, та тварь… — Страшный мужчина, которого назвали Серафимом, вдруг запнулся, обернулся растерянно на Ангела. — Хорошо. Ты прав. Насилие над братом... не дело это. У тебя полчаса. — И сразу ушел.
Ангел освободил меня от ремней, сел рядом на выдвижной стол и укрыл крылом. Меня колотило. Но под крылом Ангела вернулось убаюкивающее тепло, которое сопровождало меня во время полёта, и я сказал:
— Понимаешь? Я же не против. Нет, я совсем не против, тем более, вы все такие милые... — я вытер глаза дрожащим кулаком. — Просто мне страшно. Страшно снова пережить потерю Саньки. Я не могу забыть того ужаса, когда однажды вышел из альфа-центра и не мог его найти!
— Я понял тебя, дружище, — сказал Ангел. — Тогда давай сделаем вот так...
* * * *
Всё это записано по совету Ангела, который мне рассказал про мир, который я забыл. Он сообщил, что есть другая контрольная точка, где я всё вспомню и предложил бетатриновую перезагрузку. Я согласен. Я хочу вспомнить ту, которую у меня отняли. Я хочу вспомнить Вознесенку. Но тебя, Санька, я никогда не забуду, поэтому всё подробно и записал в дневник.
На том и заканчиваю послание для самого себя – того Андрея, которым я стану после восстановления проекции личности. Спасибо тебе, Серафим, что дал мне время записи мои завершить. Передаю тебе привет, Андрей. Сильно переживаю, что ты опять всё позабудешь, поэтому прошу только об одном: делай что хочешь, но только как пожертвовал собой ради тебя Санька, не забывай!
Глава 4. Во всех нас
– Что же он так долго спит?! Он должен был уже проснуться... – с тревогой говорил знакомый женский голос.
– Не волнуйся, он проснулся, – ответил другой голос, незнакомый и мелодичный.
Видимо, я действительно проснулся, но не было сил открыть глаза. Липкое сознание, словно тесто сестры Маргариты, медленно восстанавливало события вчерашнего дня: после всех событий в Вознесенке полицейские везут меня с братьями в Альфа-центр, чтобы сохранить наши проекции личности.
Отлично! Значит, я в себе, всё прошло удачно, и сейчас я должен находиться в реабилитационном боксе альфа-центра. С закрытыми глазами я чувствовал поглаживания, нежные прикосновения. Когда же всё-таки собрал волю в кулак и открыл глаза, обнаружил себя в объятиях Настеньки.
Настя рядом... Какое-то странное чувство на душе: одновременно хорошо и неловко. Хорошо, потому что я и мечтать о таком не мог; неловко, потому что одна неприятная, но очень настойчивая мысль мучает меня все дни и твердит: Настя выбрала бы конечно тебя, но только в том случае, если бы Саввы не было. Как это глупо и противоречиво: и любить девушку, и желать ей самого лучшего, но одновременно понимать, что самое лучшее для неё – это не ты.
Увидев, что я проснулся, рядом размурлыкался и принялся утаптывать меня своими маленькими лапками серый пушистый котёнок. Приятный такой, уютный. Настя откуда-то его в бокс протащила? Я большим пальцем погладил его мордочку, повернулся слегка и замер, открыв рот: рядом с Настей стоял не человек.
Со сдавленным мычанием я вскочил на постели в вертикаль и Настю собой заслонил. Существо в нашу сторону даже не двинулось, лишь медленно протянуло руку, в которой держало дневник. Я пялился на этого монстра и думал: почему Настю не смущает нахождение рядом светящегося крылатого гуманоида с рогами? Неужели я ещё не проснулся и вижу сон?
Завертел головой, огляделся – я на кровати в деревянном домике, холодно, обогреватель, свет зари через изузоренное морозом окно. Хлопнул обеими руками себя по груди – я в верховике! Всё вокруг было таким реальным! Но вчера мы с братьями по решению полицейского Управления вошли в альфа-центр, а сегодня я просыпаюсь неизвестно где и с кем!!! И вдруг понял... бетатрин! То страшное, чего боялись полицейские, и то, ради чего мы сохранили проекции личности, случилось.
Глядя монстру в светоотражающие глаза, я протянул руку и взял дневник. Читал его потом весь день, терял от волнения силы и лежал, закрыв глаза, потом приходил в себя и читал снова. Настенька приносила пищу – я чувствовал сильный голод, набрасывался на еду, но тут же хватался за дневник снова. Всё написанное было погружением на самое дно моего бетатринового беспамятства. Электрическая лампочка, свисая с дощатого потолка, светила с перебоями. Когда же отключался свет, тогда Ангел, который весь день столбом стоял, пододвигался ближе к моей постели, и я разбирал свой корявый почерк в его зеленоватом свечении.
– Ну что, прочитал? – спросил Ангел.
После последней строчки я откинулся головой на подушку, уронил дневник на колени и со страхом скосил на него глаза, пронзённый ужасной мыслью. До меня дошло, кого он мне напоминал лицом.
– Выходит, ты… Максим?? – спросил его почему-то шёпотом.
Ангел взглянул на меня и потупился. Выражение лица его не менялось, но я понял, что ему грустно, по тому, как померк его свет и светящиеся рожки прижались к голове, как уши тоскующей собаки. Я вскричал:
– Господи, Максим, что с тобой произошло?!
Ангел качнул головой и ответил:
– К счастью, я не помню. Вместе с тобой я вошел в альфа-центр человеком, а очнулся монстром.
– Боже мой, брат Максим, как ты это пережил?!
– Я это ещё не пережил.
– Кто же сделал тебя таким?! Тот самый человек, который в видениях к тебе приходил?
Ангел хотел ответить, но не успел, так как открылась входная дверь.
– Не помешаю?
Нагретый воздух комнаты паром заклубился в невысоком дверном проёме. Гибко пригибаясь, чтобы не задеть балку головой, вошла высокая женщина. Плотно закрыв за собой дверь, она скинула с плеч чёрную меховую мантию, длинную, аж до пола, и повесила её на вбитый в бревенчатую стену гвоздь. Я не удержал свой взгляд, и он соскользнул по её фигуре и тут же вернулся к её лицу: в ладно сидящем белом комбинезоне она была такая женственная! Лицо безупречное, но меловое, глаза красивые, фиалковые, волосы коротко остриженные, переливающиеся, словно из бриллиантовых волокон. Я завертел головой, переводя взгляд с неё на Ангела и обратно: огромная фарфоровая кукла и крылатый человек смотрелись совершенно нереально в скромной обстановке дощатого домика.
– Андрей, это – госпожа Дживана, – с почтением в голосе сказал Ангел. – Я был в руках ужасного человека. Он оказался ужаснее всего того, что мы о нём думали. Дживана меня спасла. И тебя. Она всех спасла.
Женщина робко глянула на него и понурилась.
– Нет, Максим, я не всех спасла. И тебя я не спасла… только то, что от тебя осталось.
Ангел засеребрился и заговорил, в голосе его слышалась теплота:
– Госпожа Дживана! Не вините себя за прошлую жизнь. Ещё никто столько не сделал для жизни и мира, сколько сделали вы.
Дживана вскинула руку, словно пытаясь отгородиться от него, и боком присела, плотно сжав колени, на краешек моей постели, но Ангел продолжал:
– Вы спасли из плена и выходили моего любимого брата Серафима, вызволили из тюрьмы наших братьев и сестёр! По вашему приказу освободили наших защитников-полицейских, забрали из интерната братских детей! Когда же небесный взрыв поверг планету в хаос, вы остановили антитеррористическую операцию и направили армию и полицию на спасение людей! Ваши преторианцы наладили наземную связь и возглавили добровольческие отряды из спасённых людей. Вы передали миру новые технологии – портативные гелевые энергостанции, которые ваш предшественник пытался от человечества скрыть, и теперь восстанавливаете энергоснабжение городов и магнестралей, спасая миллионы жизней!
Слушая его восторженную речь, женщина грустно сидела, повесив голову. Ангел присел у её ног, сморщив перепончатые крылья за спиной, и заговорил тише, но с не меньшим восторгом:
– За всеми этими делами воистину великими и значимыми для мира, вы совершили дело малое, но великое для меня: нашли и восстановили через военный альфатрон проекцию моей утраченной личности. А ещё... вы ответили на мою горячую просьбу и позволили возглавить поисковый отряд полиции. Мы пробились на бронетехнике в засыпанный снегом мегаполис и нашли Андрея, а вы вернули ему то, что похитил бетатрин.
– Постой, но как вы меня нашли? – спросил я с интересом.
Ангел ответил:
– Тебя нашёл Серафим. У него открылся сверхъестественный дар видения после минувших событий. Через видение он нашёл меня. Он проводил много времени в молитве, и увидел тебя.
Ангел по-дружески протянул ко мне руку. Зеленоватую, светящуюся, как не живую. Я покосился на неё и руки в ответ не осмелился подать. Зато его предложение радостно воспринял котёнок. Он смешно потянулся, завернув колечком хвостик к голове, и пошлёпал прямиком к нему, прыгнул на ладонь, по руке взобрался на плечо и, достигнув цели, прижался всей своей маленькой спинкой к его шее. Ангел склонил к котёнку голову, опустил ресницы, и они застыли в позе взаимной нежности.
– Господь мой, как ты добр, Максим! – Дживана ласково огладила лицо Ангела и прижала ладонь к сердцу. – Я увидела твою доброту ещё тогда! Ничто не могло озлобить тебя, ни боль, ни унижения! Не заслужила я ни единой похвалы твоей, потому что не смогла спасти твоей красоты и его… самого лучшего… самого чистого… святого Питирима!
– Питирим погиб?! – вскрикнул я. Сердце заколотилось сильно. – Погодите... Питирим погиб?!
– Жив Питирим, – мягко ответил Ангел. – Да, его тело погибло, но Питирим в духе жив. Теперь он живёт во всех нас.
Я слушал его с ужасом. Что значит: «Во всех нас?!» Питирим погиб!! В груди всё сжалось от боли. Его всё-таки нашли, убили, вытравили, сжили со света! Тут же перед глазами встал его образ, та икона, которую я запечатлел, когда мы спасались от преследователей и лежали в поле среди спелых колосьев и говорили про зёрна. Я вспомнил былинку на его щетинистой щеке, запёкшуюся в ноздрях кровь, задумчивый взгляд, как будто обращённый внутрь себя, засохшую грязь на всегда улыбающихся губах, и голубого, крошечного, полевого мотылька, запутавшегося в его тёмных мягких волосах.
Я не знал, не понимал, почему мир ещё цел, когда Питирима больше нет? Как Земля не остановилась, если пророк Божий погиб? Я не выдержал и заплакал горько. Моё горе было беспредельно.
Ангел стал сизым, словно от моей боли, и тихо позвал меня. Я приготовился зажать уши, ожидая, что он будет мне говорить банальные, от этого чудовищные слова утешения, с целью уменьшить моё горе, а уменьшать горе по Питириму было кощунством! Но он меня спросил:
– Андрей, если Питирим погиб, тогда кто, по-твоему, отстраивает Вознесенку?
– В смысле? – опешил я. – Что-то случилось ещё и с Вознесенкой?
В окно звонко постучали. Максим обернулся. За стеклом в обрамлении морозных узоров розовели разгорячённые лица знакомых детей.
– Рождественский ангел! – увидев, что он обернулся, закричали они.
Лицо Максима снова приобрело спокойный мятно-серебристый оттенок. Вдруг я увидел, как губ его коснулась улыбка. Это была первая настоящая человеческая эмоция, которую я видел на его лице, с ней он и вышел к детям, оставив за собой залп морозного воздуха, ворвавшегося в дверь.
– Постой, а что с Вознесенкой? – крикнул ему вслед.
Я слез с кровати и, переступая ногами в толстых носках, перетащил своё тяжелое тело к окну. Подышал на стекло, горячим кулаком потёр, аурой тепла расплавил узоры инея и в образовавшийся прозрачный кружочек уставился на окружающий мир.
Вокруг ездили странные строительные машины. В одном месте машины ломали и сгребали ковшами какие-то сгоревшие постройки, в другом – закладывали фундамент, в третьем – как гигантские пауки-косиножки на фундаменте отливали стены. На одном из строений уже имелась новая крыша. Я узнал этот дом. Внешне он был точь-в-точь как Храм Вознесения Христова… но полностью новый. Сердце разнылось: значит, я нахожусь в Вознесенке, только той Вознесенки, которую я знал, больше нет.
От сильного мороза снаружи моё смотровое оконце стало затягиваться, изображение мутнело. Горячим дыханием я снова расплавил лёд и вовремя: увидел Максима в центре ватаги ребятишек, которые весело галдели и о чём-то его просили. Склонив голову набок, Максим улыбался, давая гладить рожки и крылья детям.
