Александр потрясённо вздохнул и воскликнул:
— Как же удивительно действие Господа в сердцах любящих Его! Даже в такой сухой среде любовь и дружба пробивают себе дорогу!
— Как зерно… — задумчиво сказал Савватий.
— Как зерно?
Савватий кивнул и вдруг заговорил:
Без влаги в темноте глубокой,
Под прессом, сдавлено в неволе,
Зерно спало, дремали соки,
Окаменели вакуоли.
Казалось, нет такой и силы,
Чтобы вскрыла саркофаг могилы.
Зерно упало при дороге,
Где нет живительной воды.
Его втоптали в глину ноги,
Утрамбовали валуны.
А сверху, чтобы путь был шире,
Асфальт добротный проложили.
Зерно смочила кровь Христова,
Маня зародыши-листочки.
Ожили соки жизни снова,
Взорвали камень оболочки.
И пробивался лист уБогий
Сквозь совершенство технологий.
— Это мои стихи, — увидев немое удивление, сразу сказал Савватий, предупредив лишние вопросы.
Александр в порыве остановился и обнял Савватия, в судороге стиснув зубы, чтобы не дать пролиться слезам.
— Отец Александр, — сказал ему на ухо Савватий. — Если они понимают, что мы не вернёмся, то тогда освободят наши кельи от следов нашего пребывания для других послушников. В моей келье находятся священные артефакты.
— Артефакты?! — вскинулся Александр.
— Да! Это пергаменты с описанием жизни Иисуса до выхода Его на служение. Я нашёл их во время контртеррористической операции в Арабуне и много лет хранил в своей келье. При обыске свитки обнаружат и изымут. Они представляют огромную историческую ценность и очень дороги мне...
— Как же ты умудрялся не попадаться при их чтении?
— Я выносил их из кельи под рясой и читал в библиотеке, прикрываясь стопками древних книг и ворохом старинных рукописей, которые специально брал, испросив твоего благословения.
— Хитрец... — с грустной улыбкой проговорил Александр. — Я думаю, наши кельи уже обыскали и изъяли всё, что сочли нужным. Увы, скорее всего, твои пергаменты теперь почиют на книжной полке епископа, а может, и настоятеля Никона. Мы не можем уже ничего сделать.
— Мы не можем уже ничего сделать... — печально повторил Савватий.
Александр ещё крепче обнял его и прошептал:
— Савва, отпусти… Мы верили в Христа две тысячи лет и без этих артефактов. Но даже если все книги и рукописи пропадут, но останемся живыми мы, нам надо жить так, чтобы глядя на наши жизни, Евангелие можно было бы написать заново!
— Пусть будет так… — в ответ прошептал Савва.
Александр проводил Савватия до больницы и, передав его в руки медсестёр для проведения ежедневной терапии, вышел на улицу.
Он остановился и поднял голову к небесам, как будто пытался сквозь снежные тучи заглянуть в глаза ССВБУ «Око-1054», висящему на геостационарной орбите. Он знал, что где-то там над ними каждый их шаг фиксирует военный спутник, и он смотрел в его «око», как будто пытался взглянуть в глаза беспощадному, но почему-то затаившемуся злу.
— Владыка Арсений… Почему ты бездействуешь? Я не верю, что ты думаешь, что мы мертвы. Ты знаешь, что мы живы, что мы здесь, и видишь нас каждый день, как утром и вечером мы ходим в братский храм, как спешим из храма на трапезу, и как общаемся и ходим друг к другу в гости. Ты ждёшь... но чего? Чего на твоём месте ждал бы я? Может, ты отпустил нас на свободу? Принял наш выбор? Или ты похоронил нас, вычеркнув из своей памяти, как предателей? Или ты оставил нам Вознесенку, как своеобразное гетто, и если мы покинем её периметр, это повлечёт за собой незамедлительное наказание? У тебя есть силы напасть, но ты этого не делаешь... Почему?! Ты чего-то боишься? Что же тебя здесь страшит?
Снег тихо падал на землю, из ближайшего окна послышалось пение, а за ним радостный смех. Александр со щемящим сердцем вздохнул и пошёл к гостевому дому. Он хотел встретить Альберта и Серафима и обсудить то, что давило ему сердце.
— Тогда приступим, — сказал Альберт, вытащил из наружного кармана полицейского кителя и подал чёрную шёлковую повязку. — Завяжите себе глаза.
Серафим, после секундной паузы, молча протянул руку, взял повязку и повязал её на лице так, чтобы закрыть не только глаза, но и верхнюю часть лица, и затянул на затылке узелком потуже.
— Первая задача, боец Зигмунд, относительно легка. Тактильная идентификация. — Альберт расстегнул на груди зип-застёжку кителя и вытащил из кобуры скрытого ношения пистолет. Он сжал его рукоять в правой и сказал:
— Боец Зигмунд, что в данный момент в моих руках?
Серафим сначала не чувствовал ничего. Потом вдруг его ладонь ощутила шершавые накладки рукояти пистолета, а его указательный палец – холод спусковой скобы, под большим пальцем прощупывалась кнопка сброса магазина.
Серафим усмехнулся:
— В твоей руке пистолет, Фрейд.
Удивление Альберта порывом ветра коснулось чувств Серафима, и он довольно добавил:
— Компактный пистолет скрытого ношения системы ЗИГ-Зауэр Т225 Элайт Дарк, сорокового калибра. Что же он у тебя не заряжен?
— Как вы поняли? — новым порывом ветра ощутилось удивление Альберта.
— Слишком лёгкий, следовательно, без магазина. Когда ты вытаскивал его, я почувствовал небольшой перевес, следовательно, пистолет снабжён регулируемым боевым ночным прицелом Зиглат Комбат Найт, а также удлиненным стволом с выступающей из кожуха-затвора передней частью, имеющей резьбу для крепления глушителя. Но глушителя нет, иначе перевес был бы ещё больше, а пистолет тяжелее. Хороший выбор, сержант Фрейд.
Луна своим светом растворила тучи и пролилась в душу Серафима бледным серебром.
— Вы очень способны, боец Зигмунт. Такая концентрация на чувствах с первых мгновений практики впечатляет. Вы научились так сосредотачиваться в вашей божественной обители?
Луна скривилась в насмешливый полумесяц.
— Так точно, сержант Фрейд, — оттолкнул от себя волну усмешки Серафим. — Много лет дисциплинировал свой ум медитациями.
Рябь на лунной дорожке утихла.
— Попробуем ещё. Куда я сейчас целюсь, боец Зигмунд?
— В моё колено.
— А сейчас?
— Мне в голову.
— А сейчас?
— В грудь.
Преклоняясь восходу, как знаку неминуемого явления невиданного доселе солнца, лунный свет задрожал рябью и отступил.
— Как вы это поняли? — надтреснутый голос выдал уже не только Серафиму, но и остальным бойцам удивление Альберта.
— Сначала – неуверенность: ты промахивался при стрельбе по ногам, было дело. Затем – нежелание: стрельба в голову для тебя последнее и трудное дело. И, наконец, облегчение: попадание в грудную клетку для тебя удобно и приемлемо: я для тебя – высокая и широкая ростовая мишень.
— Хорошо... — легкий выдох сержанта коснулся Серафима радостью. — Фантастически хорошо, боец Зигмунд...
Серафим под черной повязкой улыбнулся. Ему нравилось, когда его хвалят.
— Но продолжим. Что в руках у Карла?
— А ты передал Карлу свой пистолет. Неудобно тебе Карл? Пальцы то у тебя подлиннее, тебе бы полноразмерный Вальтер или Кольт.
Довольное совиное уханье со всплеском карлового восхищения.
— А ведь ты угадал. У меня вообще Кольт. Хочешь подержать?
Карл вытащил свой пистолет и сжал в правой руке.
— Да ты с ним как будто родился, — почувствовав в своей руке невероятный комфорт, одобрил Серафим.
— Что ж, прекрасно... — произнёс Альберт. — Что в руках у Густава?
— Полицейский карабин... возможно самостоятельная модификация на основе платформы АР-50. Хорошо сбалансирован, несмотря на всевозможные бесполезные, но пафосные обвесы. Густав, а ты знаешь толк в извращениях!
Из бутона эустомы вылез рассерженный шмель и грозно зажужжал, угрожающе подняв членистоногую конечность.
— Будь осторожен с легко воспламеняющимся веществом, боец Зигмунд, — осадил Серафима сержант. — С Густавом не надо шутить. — Альберт приказным взглядом глянул на Густава, и тот послушно отвёл от Серафима угрюмый взгляд в сторону.
— Ну что ж, боец Зигмунд. Тогда последний вопрос по первому этапу: что в руках у Юнга?
Тепло углепластиковой рукояти в ладонях, пальцы касаются стального упора... что-то до боли родное... Неужели это...
— Это же мой нож!
Серафим сорвал с лица повязку и кинул взгляд на руку Юнга. Действительно, тот в руке сжимал его нож!
— Откуда он у тебя?
— Ваш нож, как и вашу винтовку, добровольно сдал по прибытию в Вознесенку отец Александр. Сегодня мы вернём его вам!
— Слава тебе, милостивый Господь! — воскликнул Серафим. Он с благодарностью повернулся к Альберту и с чувством сказал: — Спасибо тебе!
Он сделал шаг и скорее потянулся рукой, чтобы получить вожделенное. Юнг отдал ему нож, и Серафим задумчиво погладил лезвие, с болью вспомнив, при каких обстоятельствах оно оказалось в руках Александра.
— Это был очень приятный подарок, сержант Фрейд, — расчувствовался Серафим.
— Пусть же он будет вам наградой за блестящее завершение первого этапа тестов по взаимной настройке!
Сказанное Альбертом весенним солнцем топило снежный наст сердца Серафима, нащупывая под загрубевшей коркой мягкий снег. Серафим ничего не мог сделать – он сдавался. Полностью.
— В какую игру сыграем мы сейчас? — со счастливой улыбкой спросил он, пряча нож в ножны и прикрепляя у себя на поясе.
От Альберта повеяло сырой тоской.
— В игру? — глухо проговорил он. — Наденьте повязку, боец Зигмунд. Сейчас вам необходимо определить, кому из нас больно. Вы помните, кого из моих ребят избили?
Серафим вскинул на него глаза. Он вспомнил. Там, у двери в гостинице, преграждая ему путь, стояли бойцы Альберта. Теперь он знал их имена. Это были Густав и Юнг... Он избил Юнга...
— Я помню... — Сглотнул Серафим, глянул на Густава, который упорно смотрел в сторону. Теперь Серафим понял, чего стоило ему пережить насилие, которое творилось рядом с ним над его сотоварищем. — Густав, почему ты позволил мне это?
— Не было приказа... — глухо проговорил Густав.
Серафим ощущал пустоту нежелания общения. Удерживаясь, чтобы не провалиться в неё, переспросил:
— Не было приказа?!
По тому, как все четверо одновременно на него сурово посмотрели, Серафим понял, что его потрясение передалось и им.
— Да что же ты такое, что готов по приказу стоять, заложив руки за спину, когда рядом убивают твоего напарника?! А если бы я его убил?!
— Ты же – будущий капеллан «Истинной церкви»... — процедил Густав. — Ты бы не убил...
— Я бы не убил?! — опешил Серафим. Он сначала подумал, отнестись ли к этому выпаду, как к оскорблению, потом утёр взмокший лоб кулаком и выдохнул: — Да... я бы не убил... Но вы же знали, что я мог быть под управлением боевой программы! Да уж... хорошая же вы команда! Не хотел бы я быть в бою рядом с вами. Я буду у ваших ног издыхать от ран, а вы...
— А мы будем терпеть твою боль и облегчать её, — жёстко сказал Густав.
Густав был с ним на «ты». Серафим вспомнил: избитый Юнг как ни в чём не бывало поднялся и встал снова плечом к плечу с Густавом.
Шёлк повязки промок от пота в его сжатой ладони.
— Итак, боец Зигмунд, готовы ли вы определить, кому из нас больно? — подал голос Альберт.
Серафим задумчиво посмотрел на него и ответил:
— Больно... всем...
И снова завязал себе глаза.
Оказалось, больно всем не одинаково. Высоким порогом боли выделялся Густав. Когда Альберт вывернул ему руку, Серафима пронзила такая острая боль, что он не смог сдержать стона и упал на колени. Легче ему было с Альбертом и Карлом. Их толстокожесть поражала: те же приёмы не вызывали у них сильной болевой реакции, и в этом им можно было позавидовать. Только при захвате левой руки Альберт стал недееспособным – так Серафим узнал, что сержант недавно словил пулю в плечо. Боль Юнга была схожа с болью Серафима – они выдавали одинаковую реакцию на одинаковые болевые приемы. По окончанию настройки второго этапа Серафим мог уже с закрытыми глазами сказать, кого из этих четверых лупят в каком-либо переулке.
Но оказалось, и это ещё не всё. На третьем этапе взаимной настройки, они передавали по пси-связи друг другу разные чувства: облегчали чужую боль через инъекцию себе в плечо, остужали в ледяной воде чужие ожоги.
Измучившись от боли и долгой непривычной душевной работы, Серафим упал лицом на стену, чуть уперевшись в неё рукой.
— Альберт... не могу больше... хватит...
Серафиму уже было всё равно, как это выглядит, всё равно, что он сдался первым: его душа онемела как натруженная конечность, он ничего больше не мог ни передавать, ни принимать.
— Хорошо, боец Зигмунд, на сегодня достаточно, — прозвучал тихий голос Альберта. — Извини за форсированный курс – нам слишком мало дали времени на подготовку. Остальные особенности друг друга придется исследовать в боевой обстановке, придётся...
Вдруг сержант осёкся и замолчал. Серафим почувствовал, что внутри него что-то изменилось: его окатило нежным теплом, и вмиг согретая душа воспряла, потянулась к свету.
— Любимый отец мой... — прошептал Серафим, медленно стянул с лица повязку, отлип от стены и повернулся к двери.
В зале гостиного дома стоял отец Александр.
Альберт скользнул взглядом по руке Александра и, расширенными глазами уставившись на Серафима, с запинанием проговорил:
— Боец Зигмунд... как ты это понял? У отца Александра нет псифона! Вы же не в пси-отношениях!
Серафим измученным взглядом посмотрел на Александра и тихо сказал:
— Сержант Фрейд... мы в братских отношениях евангельской любви.
Все разместились за столом. Карл похлопотал на кухне, и вскоре на столе появились чашки с чаем и полицейские сухпайки. Бодрящий напиток с протеиновыми батончиками, напичканными энерговитаминами, был сейчас как нельзя кстати. Альберт отпил полчашечки и стал разъяснять:
— Вознесенку в данный момент охраняют четыре группы, позывные: «Нопасаран», «Раундап», «Генезис» и группа перманентного режима – «Экзистенс». Группа «Нопасаран» обнаружила подозрительную активность на северо-западе в районе языка леса. Характер активности неизвестен. Но возможно, за Вознесенкой всё-таки наблюдают, и в ближайшем языке лесного массива находится их передвижной штаб. Задача: выдвинуться в сторону предполагаемого противника и установить местонахождение полевого штаба наблюдения. С группы «Экзистенс» снимают задачу охранения периметра и отправляют в разведку.
— Как?! — воскликнул Александр. — Но с вами же Серафим! Вдруг его узнают и схватят?
— Отец, но я уже взрослый! — с волнением сказал Серафим. — Я же не беспомощный котёнок! Прошу тебя, не запрещай мне! Это – моя работа! Я специализировался в армии именно по разведке! Ну и куда этим нехристям ходить в пасть крокодилу без меня?
Александр, не слушая его, с тревогой глянул на Альберта:
— Сержант, какая была необходимость включать Серафима в вашу группу?
— По нескольким причинам. Во-первых, Серафим действительно является одним из лучших спецов. Во-вторых, у него высокая пассионарность и завидные особенности психики, что делает его незаменимым в перманентных пси-отношениях. — Альберт твёрдо взглянул на удрученного Александра и добавил: — Ну, и в конце концов, мы надеемся на его особые отношения с Богом. Я помню про покров Богородицы.
Александр поднял лицо и встретился с изо всех сил умоляющим взглядом Серафима. И он кивнул.
— Хорошо… Благословляю тебя, брат Серафим. Береги себя и бойцов своих. А если что…
— …я знаю, что делать, — тихо закончил Серафим.
— Как же удивительно действие Господа в сердцах любящих Его! Даже в такой сухой среде любовь и дружба пробивают себе дорогу!
— Как зерно… — задумчиво сказал Савватий.
— Как зерно?
Савватий кивнул и вдруг заговорил:
Без влаги в темноте глубокой,
Под прессом, сдавлено в неволе,
Зерно спало, дремали соки,
Окаменели вакуоли.
Казалось, нет такой и силы,
Чтобы вскрыла саркофаг могилы.
Зерно упало при дороге,
Где нет живительной воды.
Его втоптали в глину ноги,
Утрамбовали валуны.
А сверху, чтобы путь был шире,
Асфальт добротный проложили.
Зерно смочила кровь Христова,
Маня зародыши-листочки.
Ожили соки жизни снова,
Взорвали камень оболочки.
И пробивался лист уБогий
Сквозь совершенство технологий.
— Это мои стихи, — увидев немое удивление, сразу сказал Савватий, предупредив лишние вопросы.
Александр в порыве остановился и обнял Савватия, в судороге стиснув зубы, чтобы не дать пролиться слезам.
— Отец Александр, — сказал ему на ухо Савватий. — Если они понимают, что мы не вернёмся, то тогда освободят наши кельи от следов нашего пребывания для других послушников. В моей келье находятся священные артефакты.
— Артефакты?! — вскинулся Александр.
— Да! Это пергаменты с описанием жизни Иисуса до выхода Его на служение. Я нашёл их во время контртеррористической операции в Арабуне и много лет хранил в своей келье. При обыске свитки обнаружат и изымут. Они представляют огромную историческую ценность и очень дороги мне...
— Как же ты умудрялся не попадаться при их чтении?
— Я выносил их из кельи под рясой и читал в библиотеке, прикрываясь стопками древних книг и ворохом старинных рукописей, которые специально брал, испросив твоего благословения.
— Хитрец... — с грустной улыбкой проговорил Александр. — Я думаю, наши кельи уже обыскали и изъяли всё, что сочли нужным. Увы, скорее всего, твои пергаменты теперь почиют на книжной полке епископа, а может, и настоятеля Никона. Мы не можем уже ничего сделать.
— Мы не можем уже ничего сделать... — печально повторил Савватий.
Александр ещё крепче обнял его и прошептал:
— Савва, отпусти… Мы верили в Христа две тысячи лет и без этих артефактов. Но даже если все книги и рукописи пропадут, но останемся живыми мы, нам надо жить так, чтобы глядя на наши жизни, Евангелие можно было бы написать заново!
— Пусть будет так… — в ответ прошептал Савва.
Александр проводил Савватия до больницы и, передав его в руки медсестёр для проведения ежедневной терапии, вышел на улицу.
Он остановился и поднял голову к небесам, как будто пытался сквозь снежные тучи заглянуть в глаза ССВБУ «Око-1054», висящему на геостационарной орбите. Он знал, что где-то там над ними каждый их шаг фиксирует военный спутник, и он смотрел в его «око», как будто пытался взглянуть в глаза беспощадному, но почему-то затаившемуся злу.
— Владыка Арсений… Почему ты бездействуешь? Я не верю, что ты думаешь, что мы мертвы. Ты знаешь, что мы живы, что мы здесь, и видишь нас каждый день, как утром и вечером мы ходим в братский храм, как спешим из храма на трапезу, и как общаемся и ходим друг к другу в гости. Ты ждёшь... но чего? Чего на твоём месте ждал бы я? Может, ты отпустил нас на свободу? Принял наш выбор? Или ты похоронил нас, вычеркнув из своей памяти, как предателей? Или ты оставил нам Вознесенку, как своеобразное гетто, и если мы покинем её периметр, это повлечёт за собой незамедлительное наказание? У тебя есть силы напасть, но ты этого не делаешь... Почему?! Ты чего-то боишься? Что же тебя здесь страшит?
Снег тихо падал на землю, из ближайшего окна послышалось пение, а за ним радостный смех. Александр со щемящим сердцем вздохнул и пошёл к гостевому дому. Он хотел встретить Альберта и Серафима и обсудить то, что давило ему сердце.
Глава 17. Группа «Экзистенс». Взаимная настройка
— Тогда приступим, — сказал Альберт, вытащил из наружного кармана полицейского кителя и подал чёрную шёлковую повязку. — Завяжите себе глаза.
Серафим, после секундной паузы, молча протянул руку, взял повязку и повязал её на лице так, чтобы закрыть не только глаза, но и верхнюю часть лица, и затянул на затылке узелком потуже.
— Первая задача, боец Зигмунд, относительно легка. Тактильная идентификация. — Альберт расстегнул на груди зип-застёжку кителя и вытащил из кобуры скрытого ношения пистолет. Он сжал его рукоять в правой и сказал:
— Боец Зигмунд, что в данный момент в моих руках?
Серафим сначала не чувствовал ничего. Потом вдруг его ладонь ощутила шершавые накладки рукояти пистолета, а его указательный палец – холод спусковой скобы, под большим пальцем прощупывалась кнопка сброса магазина.
Серафим усмехнулся:
— В твоей руке пистолет, Фрейд.
Удивление Альберта порывом ветра коснулось чувств Серафима, и он довольно добавил:
— Компактный пистолет скрытого ношения системы ЗИГ-Зауэр Т225 Элайт Дарк, сорокового калибра. Что же он у тебя не заряжен?
— Как вы поняли? — новым порывом ветра ощутилось удивление Альберта.
— Слишком лёгкий, следовательно, без магазина. Когда ты вытаскивал его, я почувствовал небольшой перевес, следовательно, пистолет снабжён регулируемым боевым ночным прицелом Зиглат Комбат Найт, а также удлиненным стволом с выступающей из кожуха-затвора передней частью, имеющей резьбу для крепления глушителя. Но глушителя нет, иначе перевес был бы ещё больше, а пистолет тяжелее. Хороший выбор, сержант Фрейд.
Луна своим светом растворила тучи и пролилась в душу Серафима бледным серебром.
— Вы очень способны, боец Зигмунт. Такая концентрация на чувствах с первых мгновений практики впечатляет. Вы научились так сосредотачиваться в вашей божественной обители?
Луна скривилась в насмешливый полумесяц.
— Так точно, сержант Фрейд, — оттолкнул от себя волну усмешки Серафим. — Много лет дисциплинировал свой ум медитациями.
Рябь на лунной дорожке утихла.
— Попробуем ещё. Куда я сейчас целюсь, боец Зигмунд?
— В моё колено.
— А сейчас?
— Мне в голову.
— А сейчас?
— В грудь.
Преклоняясь восходу, как знаку неминуемого явления невиданного доселе солнца, лунный свет задрожал рябью и отступил.
— Как вы это поняли? — надтреснутый голос выдал уже не только Серафиму, но и остальным бойцам удивление Альберта.
— Сначала – неуверенность: ты промахивался при стрельбе по ногам, было дело. Затем – нежелание: стрельба в голову для тебя последнее и трудное дело. И, наконец, облегчение: попадание в грудную клетку для тебя удобно и приемлемо: я для тебя – высокая и широкая ростовая мишень.
— Хорошо... — легкий выдох сержанта коснулся Серафима радостью. — Фантастически хорошо, боец Зигмунд...
Серафим под черной повязкой улыбнулся. Ему нравилось, когда его хвалят.
— Но продолжим. Что в руках у Карла?
— А ты передал Карлу свой пистолет. Неудобно тебе Карл? Пальцы то у тебя подлиннее, тебе бы полноразмерный Вальтер или Кольт.
Довольное совиное уханье со всплеском карлового восхищения.
— А ведь ты угадал. У меня вообще Кольт. Хочешь подержать?
Карл вытащил свой пистолет и сжал в правой руке.
— Да ты с ним как будто родился, — почувствовав в своей руке невероятный комфорт, одобрил Серафим.
— Что ж, прекрасно... — произнёс Альберт. — Что в руках у Густава?
— Полицейский карабин... возможно самостоятельная модификация на основе платформы АР-50. Хорошо сбалансирован, несмотря на всевозможные бесполезные, но пафосные обвесы. Густав, а ты знаешь толк в извращениях!
Из бутона эустомы вылез рассерженный шмель и грозно зажужжал, угрожающе подняв членистоногую конечность.
— Будь осторожен с легко воспламеняющимся веществом, боец Зигмунд, — осадил Серафима сержант. — С Густавом не надо шутить. — Альберт приказным взглядом глянул на Густава, и тот послушно отвёл от Серафима угрюмый взгляд в сторону.
— Ну что ж, боец Зигмунд. Тогда последний вопрос по первому этапу: что в руках у Юнга?
Тепло углепластиковой рукояти в ладонях, пальцы касаются стального упора... что-то до боли родное... Неужели это...
— Это же мой нож!
Серафим сорвал с лица повязку и кинул взгляд на руку Юнга. Действительно, тот в руке сжимал его нож!
— Откуда он у тебя?
— Ваш нож, как и вашу винтовку, добровольно сдал по прибытию в Вознесенку отец Александр. Сегодня мы вернём его вам!
— Слава тебе, милостивый Господь! — воскликнул Серафим. Он с благодарностью повернулся к Альберту и с чувством сказал: — Спасибо тебе!
Он сделал шаг и скорее потянулся рукой, чтобы получить вожделенное. Юнг отдал ему нож, и Серафим задумчиво погладил лезвие, с болью вспомнив, при каких обстоятельствах оно оказалось в руках Александра.
— Это был очень приятный подарок, сержант Фрейд, — расчувствовался Серафим.
— Пусть же он будет вам наградой за блестящее завершение первого этапа тестов по взаимной настройке!
Сказанное Альбертом весенним солнцем топило снежный наст сердца Серафима, нащупывая под загрубевшей коркой мягкий снег. Серафим ничего не мог сделать – он сдавался. Полностью.
— В какую игру сыграем мы сейчас? — со счастливой улыбкой спросил он, пряча нож в ножны и прикрепляя у себя на поясе.
От Альберта повеяло сырой тоской.
— В игру? — глухо проговорил он. — Наденьте повязку, боец Зигмунд. Сейчас вам необходимо определить, кому из нас больно. Вы помните, кого из моих ребят избили?
Серафим вскинул на него глаза. Он вспомнил. Там, у двери в гостинице, преграждая ему путь, стояли бойцы Альберта. Теперь он знал их имена. Это были Густав и Юнг... Он избил Юнга...
— Я помню... — Сглотнул Серафим, глянул на Густава, который упорно смотрел в сторону. Теперь Серафим понял, чего стоило ему пережить насилие, которое творилось рядом с ним над его сотоварищем. — Густав, почему ты позволил мне это?
— Не было приказа... — глухо проговорил Густав.
Серафим ощущал пустоту нежелания общения. Удерживаясь, чтобы не провалиться в неё, переспросил:
— Не было приказа?!
По тому, как все четверо одновременно на него сурово посмотрели, Серафим понял, что его потрясение передалось и им.
— Да что же ты такое, что готов по приказу стоять, заложив руки за спину, когда рядом убивают твоего напарника?! А если бы я его убил?!
— Ты же – будущий капеллан «Истинной церкви»... — процедил Густав. — Ты бы не убил...
— Я бы не убил?! — опешил Серафим. Он сначала подумал, отнестись ли к этому выпаду, как к оскорблению, потом утёр взмокший лоб кулаком и выдохнул: — Да... я бы не убил... Но вы же знали, что я мог быть под управлением боевой программы! Да уж... хорошая же вы команда! Не хотел бы я быть в бою рядом с вами. Я буду у ваших ног издыхать от ран, а вы...
— А мы будем терпеть твою боль и облегчать её, — жёстко сказал Густав.
Густав был с ним на «ты». Серафим вспомнил: избитый Юнг как ни в чём не бывало поднялся и встал снова плечом к плечу с Густавом.
Шёлк повязки промок от пота в его сжатой ладони.
— Итак, боец Зигмунд, готовы ли вы определить, кому из нас больно? — подал голос Альберт.
Серафим задумчиво посмотрел на него и ответил:
— Больно... всем...
И снова завязал себе глаза.
Оказалось, больно всем не одинаково. Высоким порогом боли выделялся Густав. Когда Альберт вывернул ему руку, Серафима пронзила такая острая боль, что он не смог сдержать стона и упал на колени. Легче ему было с Альбертом и Карлом. Их толстокожесть поражала: те же приёмы не вызывали у них сильной болевой реакции, и в этом им можно было позавидовать. Только при захвате левой руки Альберт стал недееспособным – так Серафим узнал, что сержант недавно словил пулю в плечо. Боль Юнга была схожа с болью Серафима – они выдавали одинаковую реакцию на одинаковые болевые приемы. По окончанию настройки второго этапа Серафим мог уже с закрытыми глазами сказать, кого из этих четверых лупят в каком-либо переулке.
Но оказалось, и это ещё не всё. На третьем этапе взаимной настройки, они передавали по пси-связи друг другу разные чувства: облегчали чужую боль через инъекцию себе в плечо, остужали в ледяной воде чужие ожоги.
Измучившись от боли и долгой непривычной душевной работы, Серафим упал лицом на стену, чуть уперевшись в неё рукой.
— Альберт... не могу больше... хватит...
Серафиму уже было всё равно, как это выглядит, всё равно, что он сдался первым: его душа онемела как натруженная конечность, он ничего больше не мог ни передавать, ни принимать.
— Хорошо, боец Зигмунд, на сегодня достаточно, — прозвучал тихий голос Альберта. — Извини за форсированный курс – нам слишком мало дали времени на подготовку. Остальные особенности друг друга придется исследовать в боевой обстановке, придётся...
Вдруг сержант осёкся и замолчал. Серафим почувствовал, что внутри него что-то изменилось: его окатило нежным теплом, и вмиг согретая душа воспряла, потянулась к свету.
— Любимый отец мой... — прошептал Серафим, медленно стянул с лица повязку, отлип от стены и повернулся к двери.
В зале гостиного дома стоял отец Александр.
Альберт скользнул взглядом по руке Александра и, расширенными глазами уставившись на Серафима, с запинанием проговорил:
— Боец Зигмунд... как ты это понял? У отца Александра нет псифона! Вы же не в пси-отношениях!
Серафим измученным взглядом посмотрел на Александра и тихо сказал:
— Сержант Фрейд... мы в братских отношениях евангельской любви.
Глава 18. Не дай им погибнуть!
Все разместились за столом. Карл похлопотал на кухне, и вскоре на столе появились чашки с чаем и полицейские сухпайки. Бодрящий напиток с протеиновыми батончиками, напичканными энерговитаминами, был сейчас как нельзя кстати. Альберт отпил полчашечки и стал разъяснять:
— Вознесенку в данный момент охраняют четыре группы, позывные: «Нопасаран», «Раундап», «Генезис» и группа перманентного режима – «Экзистенс». Группа «Нопасаран» обнаружила подозрительную активность на северо-западе в районе языка леса. Характер активности неизвестен. Но возможно, за Вознесенкой всё-таки наблюдают, и в ближайшем языке лесного массива находится их передвижной штаб. Задача: выдвинуться в сторону предполагаемого противника и установить местонахождение полевого штаба наблюдения. С группы «Экзистенс» снимают задачу охранения периметра и отправляют в разведку.
— Как?! — воскликнул Александр. — Но с вами же Серафим! Вдруг его узнают и схватят?
— Отец, но я уже взрослый! — с волнением сказал Серафим. — Я же не беспомощный котёнок! Прошу тебя, не запрещай мне! Это – моя работа! Я специализировался в армии именно по разведке! Ну и куда этим нехристям ходить в пасть крокодилу без меня?
Александр, не слушая его, с тревогой глянул на Альберта:
— Сержант, какая была необходимость включать Серафима в вашу группу?
— По нескольким причинам. Во-первых, Серафим действительно является одним из лучших спецов. Во-вторых, у него высокая пассионарность и завидные особенности психики, что делает его незаменимым в перманентных пси-отношениях. — Альберт твёрдо взглянул на удрученного Александра и добавил: — Ну, и в конце концов, мы надеемся на его особые отношения с Богом. Я помню про покров Богородицы.
Александр поднял лицо и встретился с изо всех сил умоляющим взглядом Серафима. И он кивнул.
— Хорошо… Благословляю тебя, брат Серафим. Береги себя и бойцов своих. А если что…
— …я знаю, что делать, — тихо закончил Серафим.
