— Это Серафим, Господи, это же Серафим! Бедняга, он попытался дойти до больницы, но не смог! — Арден заторопил спасателей: — Скорее, тут для вас есть срочное дело!
Двое крепких мужчины в ярких оранжевых комбинезонах с раненным полицейским на носилках, бережно завёрнутым в серебряное термоодеяло, ускорили шаг. Когда процессия приблизилась к больнице, Арден даже затормозил и остановился. Это был не Серафим. Совершенно незнакомый ему человек с мертвенно-серым лицом и раной в голове, лежал на спине. Из раны на ступеньки натекла кровь, ставшая на морозе как свекольно-багровое стекло. Болотного цвета верховик был распахнут, широкая грудь пробита двумя иглами, от которых тянулись прозрачные трубки к восьмилитровой ёмкости с криораствором, а от неё – к гибернатору, который тут же и стоял на ступенях.
Арден с непониманием подошёл поближе и, открыв от удивления рот, стал рассматривать катетеры, введённые в аорту и в подключичную артерию, а сообразив, ошарашено пробормотал:
— Так... Кто это так хорошо всё сделал?
Гибернатор запищал, сигнализируя об окончании замещения крови криораствором, и Арден, перешагнув через тело, толкнул дверь в больницу.
— Заносите, заносите сюда, — махнул Арден спасателям и остановился, шокированный увиденным зрелищем: на полу лежал Сергей Владимирович, а вокруг него хлопотала сестра Анна.
— Что это ты тут разлёгся, Сергей? — испуганно спросил Арден, быстро огляделся и засыпал вопросами: — Тот человек на улице – это один из них? Где Савватий? Где Валерия?
Сергей промычал что-то нечленораздельное и куда-то неопределённо махнул рукой. Сестра Анна подняла на вошедших совершенно измождённое лицо и тихо сказала:
— Он пока ещё не может говорить...
Анна подошла ближе, вытащила из кармана халата и показала Ардену маленький дротик с красным оперением, затем положила его в протянутую ладонь. Пока тот стоял, вытаращившись на шприц-стрелу, Анна объясняла хоть вяло, но подробно:
— Это были два стеклянных человека. Один меня толкнул. Я закричала, но он зажал мне рот и начал со мной говорить.
— Говорить?! — изумился Арден. — Что же он тебе сказал?
— Он приказывал... приказывал молчать. У него был мужской голос, но знаете, такой... такой жуткий... нечеловеческий... — Анна прижала кончики пальцев к дрожащей нижней губе, не в силах дальше говорить.
Сергей снова что-то замычал, делая странные движения руками, но Анна, словно сурдопереводчик, всё поняла и сказала:
— Сергей Владимирович говорит, что они усыпили его и унесли Савву.
Итак, Савва действительно похищен... Хоть это было первое, что сообщили Ардену полицейские, но всё равно подтверждение произошедшей трагедии ввергло его в окончательное и страшное горе; на лбу выступила испарина как в лихорадке, и он заплакал:
— Савва... Боже... как же теперь ежедневная реабилитация?! Что с тобой сделают?! Они же замучают тебя в этом монастыре!! А вдруг там сыро и холодно? А вдруг тебя загрузят непосильным трудом? А тебе же нельзя переохлаждаться и перетруждать спину! У тебя же совсем слабые ноги!
— Куда нести раненого? — нетерпеливо подал голос один из усталых спасателей.
Арден, прикрывая ладонью слёзы на лице, сипло проговорил:
— Анна... покажи им...
Со страхом медсестра встретилась глазами с лежащим на носилках знакомым ей молодым человеком с рассечённым лицом и повела спасателей по коридору вглубь больницы.
Арден же присел на корточках рядом с Сергеем и спросил:
— Ты успел разглядеть их?
Сергей замычал и попытался сделать утвердительное движение головой. Лицо ещё было перекошено параличом, с губы стекала слюна.
— Кто этот человек за порогом? — продолжал спрашивать Арден, и Сергей снова промычал. — Не знаешь? — Сергей мычал. — Кто погрузил его в гибернацию?
Хоть Сергей не мог двигать языком, но он издал звук: широко открыл рот, закрыл и снова открыл. Получилось «Ан-на».
Арден с удивлением вскинул брови, очень довольный действиями медсестры, и по-братски обнадёживающе похлопал Сергея по плечу. Он поднялся на ноги, встретил уже возвращающихся спасателей и дал им указание относительно лежащего за порогом человека:
— Везите в Институт экстренной медицины. Там у них современный робокомплекс и самые толковые врачи. Я поеду с вами и сам прослежу за операцией.
Пока спасатели занимались раненным капелланом, у него появилось несколько минут, чтобы заглянуть к Валерии.
Девушка лежала в одной из комнат, укрытая согревающим одеялом. Она была в ясном сознании; когда Арден вошёл, повернула к нему голову. Снег давно растаял, сделав мокрыми её раскинутые по подушке длинные волосы, бледные щёки горели лихорадочным, нездоровым румянцем, неестественно алели обветренные обкусанные губы.
— Дорогая сестра Валерия... — Арден подвинул стул поближе к кровати и сел у изголовья. Валерия вытащила из-под одеяла забинтованную от запястья до плеча руку и протянула ему. Арден обхватил её кисть ладонями. — Как ты, доченька? Что у тебя болит?
— Нечему уже болеть, — неживым голосом ответила тихо Валерия и, помолчав, прошептала: — Тот, кто убил Серафима... убил и мою душу...
Арден, испугавшись её крайнего состояния, нервно сжал в ладонях горячие девичьи пальцы и быстро заговорил:
— Валерия, я уезжаю с ранеными в мегаполис, у меня сейчас очень мало времени. Расскажи, пожалуйста, что ты видела? Что ты помнишь?
— Прозрачный человек... Он зарезал ножом полицейского, потом избил и расстрелял в упор Серафима...
Девушка говорила, почти не раскрывая губ, смотрела куда-то сквозь него, словно вся её душа воочию снова присутствовала при том страшном злодействе.
— Потом их стало двое... У них были странные покрывала... Всё, что они ими накрывали – исчезало.
Арден помолчал, размышляя. Он пытался припомнить что-нибудь подобное в современных технологиях, но не мог. Возможно, Валерия что-то по-своему увидела, тут была какая-то ошибка, или бред истощённой психики несчастной девушки. Арден недоуменно нахмурился. Валерия сморщила лоб, как от внезапной боли, сконцентрировала опустошённый взгляд на лице Ардена и зашептала:
— Это только я во всём одна виновата...
— Боже мой, доченька, о чём ты говоришь!
— Да, Арден, да! Серафима забрали ангелы смерти, потому что я... я... — Ком ужаса и горечи перекрыл горло, не давал вздохнуть, и Валерия всхлипнула, выдавив с рыданием: — Потому что я посмела его полюбить!
Она перевела взгляд на Распятие над входной дверью и жарко, со слезами, залепетала:
— Господи, жених мой души! Прости меня, грешную, прости! О-о-о, никого, кроме тебя, мне нельзя любить на земле! Господи, как страшно я согрешила, изменила тебе, предала твою любовь ко мне!
Валерия запрокинула голову, выгнулась, упираясь затылком в подушку. По вискам потекли горячие слёзы, сквозь стиснутые зубы вместе с болью измученной души вышел тягучий отчаянный стон.
Арден, поражённый услышанным, погладил её пальцами по тыльной стороне ладони и с жаром воскликнул:
— Валерия, родная сестра! Нет греха твоего перед Господом, и пусть живёт и радуется душа твоя – наш Серафим жив!
— Жив?! — Валерия распахнула глаза и приподняла голову от подушки. — Боже мой... Как?! Они не забрали его?
— Нет.
— Где же он?
— Мы пока точно не знаем, но ищем его.
— Как же ты говоришь, что он жив? — Девушка с недоверием приподняла брови.
Арден мотнул головой в сторону соседней комнаты:
— Это Альберт! С начала нападения он находится с Серафимом в перманентном пси-режиме. Понимаешь, они каждую минуту чувствуют друг друга!
— Чувствуют друг друга... — восторженно прошептала Валерия.
— Да, именно! — подхватил Арден, очень обрадованный изменением её духа. — И он говорит, что Серафим ещё жив, и он где-то рядом, где-то здесь! А это значит, что мы обязательно найдём его!
— О-о-о, — простонала Валерия и отвернулась, заливаясь обильными слезами. Потом снова быстро повернула светящееся надеждой лицо, подтянула к себе и поцеловала держащие её руку ладони Ардена, обожгла горячим шёпотом: — Брат мой, дорогой и любимый брат Арден! Умоляю тебя, найди... найди его!
Морщины на её лбу разгладились, утомленные, выплаканные до красноты глаза закрылись, рука обмякла. Арден облегчённо вздохнул – девушка погрузилась в тихий, живительный сон.
* * *
Она проснулась на следующее утро с первыми лучами скупого зимнего солнца. Не открывая глаз, попыталась удержать ускользающее чудесное сновидение: ей снились объятья Серафима. Крепко, но бережно он прижимал её к груди, сверкающей золотом роскошной парчи, нежно прикасался губами к её волосам на темечке, рядом с ухом, и ласково-преласково шептал, и голос у него был таинственный, волшебный:
«Маленькая дюймовочка, девочка милая моя! Знаю, что никогда мне не быть для тебя принцем из тёплой сказочной страны, но дозволь мне стать для тебя нечто иным».
«Что ты имеешь в виду?» — спрашивала она, закинув голову вверх, любуясь светом его такого доброго и родного лица, но сновидение таяло, так и не давая ей ответа.
Валерия открыла глаза и повернулась на бок, уткнувшись носом в залитую слезами подушку. Ночь прошла, и сердце снова объяла тревога. Выжил ли этой ночью Серафим? Нашли ли его? Или, как рассказывают, любимые часто приходят во снах попрощаться перед смертью?
«Мне никогда не быть твоим принцем...»
Никогда? Не быть?!
Валерия, задохнувшись от ужаса, рывком села в постели, свесив с края босые перебинтованные ноги, и уставилась глазами в стену перед собой:
— О, Господи... Он точно ночью приходил прощаться со мной! Он умер... или умирает!
Она стремительно вскочила с постели и, в чём была, растрёпанная выбежала в коридор.
— Дорогая сестра, куда ты?! — перехватила её по дороге сестра Вера.
— Прошу тебя, скорее, дай мне какую-нибудь одежду, — взмолилась Валерия, прижимая обмотанные бинтами руки к груди.
— Хорошо, — с удивлением согласилась сестра Вера, — но только сначала – марш на перевязку!
— Ладно-ладно, — торопливо волновалась Валерия, — только, пожалуйста, очень тебя прошу, быстрей!
— К чему такая спешка? — удивилась Вера, но всё-таки повела её в процедурный кабинет, где аккуратно сняла все повязки и, обильно смазав ссадины и порезы обезболивающей мазью-регенератором, наложила новые бинты.
Валерия морщилась, надевая одежду, которая рашпилем скользила по ранам на спине и ногах, по ободранным локтям и животу, стискивала зубы, но не проронила ни звука. Облачившись в чужой, немного великоватый по ширине красный комбинезон с подогревом и невысокие с меховой оторочкой ботинки, замотала волосы в узелок и спрятала под шапку. Чтобы не болтаться в комбинезоне, как карандаш – в стакане, перетянула талию поясом и выскочила в коридор.
— Можно?
Валерия без стука осторожно приоткрыла дверь в комнату к раненому полицейскому и увидела его в постели, и даже не сразу узнала, настолько ужасен был его вид: перебинтованная голова, зафиксированная повязкой нижняя челюсть, лицо опухло, кровоподтеки разлились под глазами. Огромная рана через всю щёку и рассечённая губа были заклеены регенерирующим медицинским клеем, отчего всё лицо полицейского приобрело свирепый вид.
— Простите, Альберт, мне нужно с вами поговорить. Я не буду вас долго мучить. Только пару слов. Простите меня, умоляю, простите.
Мужчина медленно и осторожно кивнул. Валерия быстро вошла, тихо прикрыла за собой дверь, с трепетом приблизилась к постели и встала перед ним, в волнении переплетая дрожащие пальцы и стискивая руки.
— Альберт, правда ли вы с Серафимом каждую минуту чувствуете друг друга? — выпалила сразу и, затаив дыхание, замерла в ожидании ответа.
Глаза полицейского – пронзительные, тёмные, наполненные нечеловеческим страданием – посмотрели на неё неожиданно с живым изучающим любопытством. Он снова кивнул.
— Альберт... прошу вас, не поймите неправильно мой интерес, — полицейский вдруг усмехнулся одним уцелевшим уголком губ, отчего Валерия густо покраснела, но всё-таки закончила: — Скажите... жив ли Серафим? — И замерла в страхе, боясь страшного ответа.
Но сержант снова утвердительно кивнул, не сводя с неё прямого взгляда. Хоть и кивнул он почти сразу, быстро, но та секунда ожидания показалась Валерии вечностью, сердце не билось, замерло, а теперь сорвалось от радости и чуть не выпрыгивало из груди. Девушка, страшно смущаясь, всё-таки спросила, но только ещё тише:
— Его нашли?
Сержант отрицательно качнул головой, Валерия, стараясь больше не отчаиваться, решилась, наконец, на последний вопрос:
— Ему больно?
Вырвалось это как-то слишком взволнованно и горячо, и Валерия часто заморгала, чтобы смахнуть наворачивающиеся на глаза слёзы. На этот раз полицейский не улыбнулся и даже не двинул головой. Не сводя с неё немигающего, наполненного мукой взгляда, он вдруг потянулся правой рукой к левому запястью, расстегнул пси-браслет и протянул ей. В ту же секунду легкий, как выдох, стон облегчения сорвался с его рассечённых губ, он задышал глубоко и спокойно. Девушка заплакала от благодарности:
— Вы отдаёте его мне?
Альберт утвердительно кивнул. Валерия приняла из его рук пси-браслет с таким благоговением, словно полицейский передал в её руки хрупкий сосуд из тончайшего стекла, в котором горел еле тлеющий огонь жизни любимого Серафима.
— Спасибо, — омывая щёки слезами, прошептала она и надела пси-браслет.
Но ничего не произошло. Альберт знаком показал ей подойти поближе к нему и, когда она подошла, он взял её за запястье и включил на псифоне режим пси-отношений.
Валерию вдруг пронзили сначала сильный, мучительный холод, а за ним тупая боль, нестерпимая, до крика. Болело все тело, но сильнее всего живот, грудная клетка, раскалывалась голова. Альберт ещё более потемнел глазами, посмотрел на неё с жалостью и снова взял за запястье, чтобы отключить режим перманентных отношений, но Валерия выдернула руку и отошла.
— Это он? Это его боль? — пробормотала она, прижимая руку к животу, и когда Альберт кивнул, воскликнула: — О, Альберт... и вы всё время чувствовали её? Вы носили его боль в себе?!
Альберт часто заморгал, видимо справляясь с каким-то внутренним волнением, и показал ей рукой на медицинский бокс, который стоял на столике у его кровати. Валерия заглянула в него и увидела автошприцы.
— Это зачем? — спросила она.
Альберт показал жестами, чтобы она поставила себе какой-то укол. Валерия удивлённо вытащила из бокса автошприц... и вдруг поняла.
— Это для него?
Альберт кивнул головой, и Валерия подошла и поцеловала его в щеку, отчего посеревшая кожа невозмутимого полицейского вспыхнула румянцем, и горячо прошептала:
— Спасибо вам! Спасибо за Серафима! Теперь вы отдохните немного от боли – я буду её носить!
И, бережно прижимая руку с при-браслетом как ребёночка к груди, пошатываясь, вышла в коридор. А когда осталась одна, замерла и взмолилась, вложив в молитву всё такое непонятное даже ей самой чувство. Никогда ещё в её груди не поднималось столько любви к этому странному, страшному, милому и бесконечно родному человеку, столько нового, не испытанного чувства. Она всей душой прикоснулась к нему, дотянулась, забрала в себя его боль, обняла, приласкала.
И вдруг почувствовала, как в душе в ответ что-то шевельнулось, ожило, забилось и потянулось навстречу. Валерия смахнула слезу и решительно прошептала:
— Я иду к тебе, Серафим...
Двое крепких мужчины в ярких оранжевых комбинезонах с раненным полицейским на носилках, бережно завёрнутым в серебряное термоодеяло, ускорили шаг. Когда процессия приблизилась к больнице, Арден даже затормозил и остановился. Это был не Серафим. Совершенно незнакомый ему человек с мертвенно-серым лицом и раной в голове, лежал на спине. Из раны на ступеньки натекла кровь, ставшая на морозе как свекольно-багровое стекло. Болотного цвета верховик был распахнут, широкая грудь пробита двумя иглами, от которых тянулись прозрачные трубки к восьмилитровой ёмкости с криораствором, а от неё – к гибернатору, который тут же и стоял на ступенях.
Арден с непониманием подошёл поближе и, открыв от удивления рот, стал рассматривать катетеры, введённые в аорту и в подключичную артерию, а сообразив, ошарашено пробормотал:
— Так... Кто это так хорошо всё сделал?
Гибернатор запищал, сигнализируя об окончании замещения крови криораствором, и Арден, перешагнув через тело, толкнул дверь в больницу.
— Заносите, заносите сюда, — махнул Арден спасателям и остановился, шокированный увиденным зрелищем: на полу лежал Сергей Владимирович, а вокруг него хлопотала сестра Анна.
— Что это ты тут разлёгся, Сергей? — испуганно спросил Арден, быстро огляделся и засыпал вопросами: — Тот человек на улице – это один из них? Где Савватий? Где Валерия?
Сергей промычал что-то нечленораздельное и куда-то неопределённо махнул рукой. Сестра Анна подняла на вошедших совершенно измождённое лицо и тихо сказала:
— Он пока ещё не может говорить...
Анна подошла ближе, вытащила из кармана халата и показала Ардену маленький дротик с красным оперением, затем положила его в протянутую ладонь. Пока тот стоял, вытаращившись на шприц-стрелу, Анна объясняла хоть вяло, но подробно:
— Это были два стеклянных человека. Один меня толкнул. Я закричала, но он зажал мне рот и начал со мной говорить.
— Говорить?! — изумился Арден. — Что же он тебе сказал?
— Он приказывал... приказывал молчать. У него был мужской голос, но знаете, такой... такой жуткий... нечеловеческий... — Анна прижала кончики пальцев к дрожащей нижней губе, не в силах дальше говорить.
Сергей снова что-то замычал, делая странные движения руками, но Анна, словно сурдопереводчик, всё поняла и сказала:
— Сергей Владимирович говорит, что они усыпили его и унесли Савву.
Итак, Савва действительно похищен... Хоть это было первое, что сообщили Ардену полицейские, но всё равно подтверждение произошедшей трагедии ввергло его в окончательное и страшное горе; на лбу выступила испарина как в лихорадке, и он заплакал:
— Савва... Боже... как же теперь ежедневная реабилитация?! Что с тобой сделают?! Они же замучают тебя в этом монастыре!! А вдруг там сыро и холодно? А вдруг тебя загрузят непосильным трудом? А тебе же нельзя переохлаждаться и перетруждать спину! У тебя же совсем слабые ноги!
— Куда нести раненого? — нетерпеливо подал голос один из усталых спасателей.
Арден, прикрывая ладонью слёзы на лице, сипло проговорил:
— Анна... покажи им...
Со страхом медсестра встретилась глазами с лежащим на носилках знакомым ей молодым человеком с рассечённым лицом и повела спасателей по коридору вглубь больницы.
Арден же присел на корточках рядом с Сергеем и спросил:
— Ты успел разглядеть их?
Сергей замычал и попытался сделать утвердительное движение головой. Лицо ещё было перекошено параличом, с губы стекала слюна.
— Кто этот человек за порогом? — продолжал спрашивать Арден, и Сергей снова промычал. — Не знаешь? — Сергей мычал. — Кто погрузил его в гибернацию?
Хоть Сергей не мог двигать языком, но он издал звук: широко открыл рот, закрыл и снова открыл. Получилось «Ан-на».
Арден с удивлением вскинул брови, очень довольный действиями медсестры, и по-братски обнадёживающе похлопал Сергея по плечу. Он поднялся на ноги, встретил уже возвращающихся спасателей и дал им указание относительно лежащего за порогом человека:
— Везите в Институт экстренной медицины. Там у них современный робокомплекс и самые толковые врачи. Я поеду с вами и сам прослежу за операцией.
Пока спасатели занимались раненным капелланом, у него появилось несколько минут, чтобы заглянуть к Валерии.
Девушка лежала в одной из комнат, укрытая согревающим одеялом. Она была в ясном сознании; когда Арден вошёл, повернула к нему голову. Снег давно растаял, сделав мокрыми её раскинутые по подушке длинные волосы, бледные щёки горели лихорадочным, нездоровым румянцем, неестественно алели обветренные обкусанные губы.
— Дорогая сестра Валерия... — Арден подвинул стул поближе к кровати и сел у изголовья. Валерия вытащила из-под одеяла забинтованную от запястья до плеча руку и протянула ему. Арден обхватил её кисть ладонями. — Как ты, доченька? Что у тебя болит?
— Нечему уже болеть, — неживым голосом ответила тихо Валерия и, помолчав, прошептала: — Тот, кто убил Серафима... убил и мою душу...
Арден, испугавшись её крайнего состояния, нервно сжал в ладонях горячие девичьи пальцы и быстро заговорил:
— Валерия, я уезжаю с ранеными в мегаполис, у меня сейчас очень мало времени. Расскажи, пожалуйста, что ты видела? Что ты помнишь?
— Прозрачный человек... Он зарезал ножом полицейского, потом избил и расстрелял в упор Серафима...
Девушка говорила, почти не раскрывая губ, смотрела куда-то сквозь него, словно вся её душа воочию снова присутствовала при том страшном злодействе.
— Потом их стало двое... У них были странные покрывала... Всё, что они ими накрывали – исчезало.
Арден помолчал, размышляя. Он пытался припомнить что-нибудь подобное в современных технологиях, но не мог. Возможно, Валерия что-то по-своему увидела, тут была какая-то ошибка, или бред истощённой психики несчастной девушки. Арден недоуменно нахмурился. Валерия сморщила лоб, как от внезапной боли, сконцентрировала опустошённый взгляд на лице Ардена и зашептала:
— Это только я во всём одна виновата...
— Боже мой, доченька, о чём ты говоришь!
— Да, Арден, да! Серафима забрали ангелы смерти, потому что я... я... — Ком ужаса и горечи перекрыл горло, не давал вздохнуть, и Валерия всхлипнула, выдавив с рыданием: — Потому что я посмела его полюбить!
Она перевела взгляд на Распятие над входной дверью и жарко, со слезами, залепетала:
— Господи, жених мой души! Прости меня, грешную, прости! О-о-о, никого, кроме тебя, мне нельзя любить на земле! Господи, как страшно я согрешила, изменила тебе, предала твою любовь ко мне!
Валерия запрокинула голову, выгнулась, упираясь затылком в подушку. По вискам потекли горячие слёзы, сквозь стиснутые зубы вместе с болью измученной души вышел тягучий отчаянный стон.
Арден, поражённый услышанным, погладил её пальцами по тыльной стороне ладони и с жаром воскликнул:
— Валерия, родная сестра! Нет греха твоего перед Господом, и пусть живёт и радуется душа твоя – наш Серафим жив!
— Жив?! — Валерия распахнула глаза и приподняла голову от подушки. — Боже мой... Как?! Они не забрали его?
— Нет.
— Где же он?
— Мы пока точно не знаем, но ищем его.
— Как же ты говоришь, что он жив? — Девушка с недоверием приподняла брови.
Арден мотнул головой в сторону соседней комнаты:
— Это Альберт! С начала нападения он находится с Серафимом в перманентном пси-режиме. Понимаешь, они каждую минуту чувствуют друг друга!
— Чувствуют друг друга... — восторженно прошептала Валерия.
— Да, именно! — подхватил Арден, очень обрадованный изменением её духа. — И он говорит, что Серафим ещё жив, и он где-то рядом, где-то здесь! А это значит, что мы обязательно найдём его!
— О-о-о, — простонала Валерия и отвернулась, заливаясь обильными слезами. Потом снова быстро повернула светящееся надеждой лицо, подтянула к себе и поцеловала держащие её руку ладони Ардена, обожгла горячим шёпотом: — Брат мой, дорогой и любимый брат Арден! Умоляю тебя, найди... найди его!
Морщины на её лбу разгладились, утомленные, выплаканные до красноты глаза закрылись, рука обмякла. Арден облегчённо вздохнул – девушка погрузилась в тихий, живительный сон.
* * *
Она проснулась на следующее утро с первыми лучами скупого зимнего солнца. Не открывая глаз, попыталась удержать ускользающее чудесное сновидение: ей снились объятья Серафима. Крепко, но бережно он прижимал её к груди, сверкающей золотом роскошной парчи, нежно прикасался губами к её волосам на темечке, рядом с ухом, и ласково-преласково шептал, и голос у него был таинственный, волшебный:
«Маленькая дюймовочка, девочка милая моя! Знаю, что никогда мне не быть для тебя принцем из тёплой сказочной страны, но дозволь мне стать для тебя нечто иным».
«Что ты имеешь в виду?» — спрашивала она, закинув голову вверх, любуясь светом его такого доброго и родного лица, но сновидение таяло, так и не давая ей ответа.
Валерия открыла глаза и повернулась на бок, уткнувшись носом в залитую слезами подушку. Ночь прошла, и сердце снова объяла тревога. Выжил ли этой ночью Серафим? Нашли ли его? Или, как рассказывают, любимые часто приходят во снах попрощаться перед смертью?
«Мне никогда не быть твоим принцем...»
Никогда? Не быть?!
Валерия, задохнувшись от ужаса, рывком села в постели, свесив с края босые перебинтованные ноги, и уставилась глазами в стену перед собой:
— О, Господи... Он точно ночью приходил прощаться со мной! Он умер... или умирает!
Она стремительно вскочила с постели и, в чём была, растрёпанная выбежала в коридор.
— Дорогая сестра, куда ты?! — перехватила её по дороге сестра Вера.
— Прошу тебя, скорее, дай мне какую-нибудь одежду, — взмолилась Валерия, прижимая обмотанные бинтами руки к груди.
— Хорошо, — с удивлением согласилась сестра Вера, — но только сначала – марш на перевязку!
— Ладно-ладно, — торопливо волновалась Валерия, — только, пожалуйста, очень тебя прошу, быстрей!
— К чему такая спешка? — удивилась Вера, но всё-таки повела её в процедурный кабинет, где аккуратно сняла все повязки и, обильно смазав ссадины и порезы обезболивающей мазью-регенератором, наложила новые бинты.
Валерия морщилась, надевая одежду, которая рашпилем скользила по ранам на спине и ногах, по ободранным локтям и животу, стискивала зубы, но не проронила ни звука. Облачившись в чужой, немного великоватый по ширине красный комбинезон с подогревом и невысокие с меховой оторочкой ботинки, замотала волосы в узелок и спрятала под шапку. Чтобы не болтаться в комбинезоне, как карандаш – в стакане, перетянула талию поясом и выскочила в коридор.
— Можно?
Валерия без стука осторожно приоткрыла дверь в комнату к раненому полицейскому и увидела его в постели, и даже не сразу узнала, настолько ужасен был его вид: перебинтованная голова, зафиксированная повязкой нижняя челюсть, лицо опухло, кровоподтеки разлились под глазами. Огромная рана через всю щёку и рассечённая губа были заклеены регенерирующим медицинским клеем, отчего всё лицо полицейского приобрело свирепый вид.
— Простите, Альберт, мне нужно с вами поговорить. Я не буду вас долго мучить. Только пару слов. Простите меня, умоляю, простите.
Мужчина медленно и осторожно кивнул. Валерия быстро вошла, тихо прикрыла за собой дверь, с трепетом приблизилась к постели и встала перед ним, в волнении переплетая дрожащие пальцы и стискивая руки.
— Альберт, правда ли вы с Серафимом каждую минуту чувствуете друг друга? — выпалила сразу и, затаив дыхание, замерла в ожидании ответа.
Глаза полицейского – пронзительные, тёмные, наполненные нечеловеческим страданием – посмотрели на неё неожиданно с живым изучающим любопытством. Он снова кивнул.
— Альберт... прошу вас, не поймите неправильно мой интерес, — полицейский вдруг усмехнулся одним уцелевшим уголком губ, отчего Валерия густо покраснела, но всё-таки закончила: — Скажите... жив ли Серафим? — И замерла в страхе, боясь страшного ответа.
Но сержант снова утвердительно кивнул, не сводя с неё прямого взгляда. Хоть и кивнул он почти сразу, быстро, но та секунда ожидания показалась Валерии вечностью, сердце не билось, замерло, а теперь сорвалось от радости и чуть не выпрыгивало из груди. Девушка, страшно смущаясь, всё-таки спросила, но только ещё тише:
— Его нашли?
Сержант отрицательно качнул головой, Валерия, стараясь больше не отчаиваться, решилась, наконец, на последний вопрос:
— Ему больно?
Вырвалось это как-то слишком взволнованно и горячо, и Валерия часто заморгала, чтобы смахнуть наворачивающиеся на глаза слёзы. На этот раз полицейский не улыбнулся и даже не двинул головой. Не сводя с неё немигающего, наполненного мукой взгляда, он вдруг потянулся правой рукой к левому запястью, расстегнул пси-браслет и протянул ей. В ту же секунду легкий, как выдох, стон облегчения сорвался с его рассечённых губ, он задышал глубоко и спокойно. Девушка заплакала от благодарности:
— Вы отдаёте его мне?
Альберт утвердительно кивнул. Валерия приняла из его рук пси-браслет с таким благоговением, словно полицейский передал в её руки хрупкий сосуд из тончайшего стекла, в котором горел еле тлеющий огонь жизни любимого Серафима.
— Спасибо, — омывая щёки слезами, прошептала она и надела пси-браслет.
Но ничего не произошло. Альберт знаком показал ей подойти поближе к нему и, когда она подошла, он взял её за запястье и включил на псифоне режим пси-отношений.
Валерию вдруг пронзили сначала сильный, мучительный холод, а за ним тупая боль, нестерпимая, до крика. Болело все тело, но сильнее всего живот, грудная клетка, раскалывалась голова. Альберт ещё более потемнел глазами, посмотрел на неё с жалостью и снова взял за запястье, чтобы отключить режим перманентных отношений, но Валерия выдернула руку и отошла.
— Это он? Это его боль? — пробормотала она, прижимая руку к животу, и когда Альберт кивнул, воскликнула: — О, Альберт... и вы всё время чувствовали её? Вы носили его боль в себе?!
Альберт часто заморгал, видимо справляясь с каким-то внутренним волнением, и показал ей рукой на медицинский бокс, который стоял на столике у его кровати. Валерия заглянула в него и увидела автошприцы.
— Это зачем? — спросила она.
Альберт показал жестами, чтобы она поставила себе какой-то укол. Валерия удивлённо вытащила из бокса автошприц... и вдруг поняла.
— Это для него?
Альберт кивнул головой, и Валерия подошла и поцеловала его в щеку, отчего посеревшая кожа невозмутимого полицейского вспыхнула румянцем, и горячо прошептала:
— Спасибо вам! Спасибо за Серафима! Теперь вы отдохните немного от боли – я буду её носить!
И, бережно прижимая руку с при-браслетом как ребёночка к груди, пошатываясь, вышла в коридор. А когда осталась одна, замерла и взмолилась, вложив в молитву всё такое непонятное даже ей самой чувство. Никогда ещё в её груди не поднималось столько любви к этому странному, страшному, милому и бесконечно родному человеку, столько нового, не испытанного чувства. Она всей душой прикоснулась к нему, дотянулась, забрала в себя его боль, обняла, приласкала.
И вдруг почувствовала, как в душе в ответ что-то шевельнулось, ожило, забилось и потянулось навстречу. Валерия смахнула слезу и решительно прошептала:
— Я иду к тебе, Серафим...
