Глава 16. Ласточка
Само собой разумеется, начинать поиски нужно с того места, где она в последний раз видела Серафима. Валерия, морщась от сильной боли, стёрла дрожащей рукой с бледного лба выступивший пот, подхватила медицинский бокс, собрала волю в кулак и решительно направилась к выходу из больницы.
Пока она шла по протоптанной дорожке, физические мучения Серафима проявлялись по-разному: то были еле различимы, то почему-то нарастали, и вдруг стали практически невыносимыми. Головная боль калечила мысли, лишала воли, ломота в груди не давала дышать, рези в животе превращали в пытку каждый шаг. Девушка устала, измучилась, только ещё дойдя до той самой невысокой берёзки, и присела на снег, прислонившись плечом к её стволу.
Вдруг она увидела чёрные крапинки на её белой тонкой коре и потрогала их пальчиками, вспоминая, как на этом месте смотрела сквозь берёзовые ветви в трогательно испуганные глаза Серафима. Густо-серые, обрамлённые пушистыми тёмными ресницами, они прямо сияли в прорезях белой маски, отражая белизну снега, а над ними грозно, но одновременно безобидно хмурились тёмные косматые брови. Он так и стоял перед её глазами, смешно прислонившись ровной спиной и затылком в шлеме к этому тоненькому стволу, и смотрел на неё, чуть повернув голову, искоса так и сверху, как смотрят из-за угла на приближающееся ужасное привидение.
В ту самую минуту Валерия поняла, что не может больше нести его боль в себе. В таком состоянии она совершенно не могла соображать, не могла понять, как ему лучше помочь. И она заплакала от стыда за своё бессилие, потянулась рукой к пси-браслету.
— Прости меня родненький, что тебя оставляю... — зашептала Валерия, устремив взгляд внутрь себя, как будто тот, к кому она обращалась, имел с ней одно тело, и тут же почувствовала в ответ ужас всего существа Серафима, страх смерти и забвения в полном одиночестве. Испугавшись за него не на шутку, быстро добавила, как будто словами можно было всё объяснить: — Но это только на одну минуточку! Я немного отдышусь и сейчас же к тебе вернусь!
Страх Серафима поутих, но она чувствовала, как его сердце не верило, трепетало.
— Не бойся, брат Серафим! — ласково сказала Валерия. — Жди! Я иду искать тебя, и я обязательно тебя найду! — И выключила перманентный пси-режим.
Боль сразу исчезла, оставив сначала зуд по всему телу, а через несколько мгновений прошёл и он. От этого контраста Валерия заплакала ещё сильнее от жалости к Серафиму. Как бы она хотела вот так вот одним движением отключить и его боль!
И вдруг она вспомнила, как владыка Питирим рассказывал ей чудесную историю о встрече Серафима с его заступницей – Девой Марией. Конечно, о помощи нужно просить именно её! Ведь Пречистая уже однажды спасла его... их... тогда, ночью.
Валерия обняла руками берёзку, которая, как ей казалось, помнила прикосновения Серафима и ту короткую их встречу глаза в глаза, и с жаром взмолилась:
— Пресвятая Богородица, заступница наша, облегчи страдания Серафима! Помоги найти брата нашего, спаси рыцаря своего!
И, помолившись, с уверенностью поднялась и стала оглядываться, чтобы понять, куда же ей теперь идти.
Ближайшие дома искрились на солнце снежными крышами у неё за спиной. Валерия посмотрела влево, на парковку, уже довольно сильно истоптанную, а сейчас пустующую. Перевела взгляд вдаль, оглядела залитое солнечным светом заснеженное поле, с тенями от мирно проплывающих по небу облаков, поступающий к парковке язык леса. Потом посмотрела правее на поле за ручьём, на холм с тремя берёзками, и вернулась взглядом к поляне, на краю которой она стояла. Её глаза впились в снежную крепость и парк за ней, а вместе с этим пришла мысль: «Если Серафиму так жутко больно... куда бы он смог в таком состоянии пойти? И как он умудрился это сделать так, что никто не заметил?!»
Она снова посмотрела чуть левее, туда, где ещё вчера стояла летательная машина. Своим обтекаемым носом она походила на хищную птицу; два пропеллера на концах крыльев напоминали расставленные руки с растопыренными пальцами, которыми обычно пытаются схватить убегающего при игре в жмурки, а покрытие всего фюзеляжа какими-то треугольными пластинами походило на чешую дракона.
Мороз прошёлся по коже от воспоминаний, девушка задрожала и вернулась глазами к снежной крепости. Та была единственным укрытием на этой поляне... а от неё и до парка недалеко.
И вдруг она явственно заметила на ровной поверхности поляны засыпанный снегом ров, который начинался в нескольких шагах от берёзки и тянулся к снежной крепости. Тут явно кто-то шёл во время метели! Кто-то очень большой, тяжелый, широкий! Как магнитом её потянуло в том направлении, и с волнением в душе девушка ринулась по рву к снежной крепости.
Там, где высокому человеку снегу по колено, она проваливалась по середину бедра. Это её тормозило, но ни в коем случае не останавливало. Валерия сильно устала, но добралась до крепости. Она уже хотела прислониться к стене, чтобы немного передохнуть, как вдруг увидела на одном из отполированных снежных блоков, из которых была сложена стена, чёткий отпечаток крови в форме пятерни с расставленными пальцами. Для сравнения Валерия приложила к отпечатку свою ладошку в перчатке и тоже расставила пальцы. Её рука смотрелась совсем крохотной по сравнению с той рукой – даже ручищей! – которая оставила этот след.
Да, это был отпечаток огромной пятерни! Такая огромная ладонь, конечно же, могла быть только у Серафима!
Радостно забилось сердечко: она на правильном пути! Несомненно, он живой, он сюда дошёл и так же, как она, очень сильно устал и, опершись на стену, так же переводил дух! Но как же ему удалось незамеченным пересечь такое большое пространство под носом у противника?
Невероятно, но факт: Серафим дошёл до этого места. Мысль об этом придала ей сил, и она начала обходить крепость справа. Следы крови на стене встречались всё чаще – Серафим, очевидно, прячась от хищной машины, так же обходил крепость справа, опираясь о стену левой рукой.
Валерия остановилась и вздрогнула: она дошла до места, где стена впитала много крови. Такое большое алое пятно! Наверное, тут он остановился и привалился спиной к стене рядом с красивым арочным входом. Это был тот самый «тайный ход» – задние врата крепости. «Дверка» – длинные сколоченные дощечки – стояла рядом, верхним краем вмёрзнув в стену.
«Слава Тебе, Пресвятая Дева Мария! Он внутри, в крепости!» – возликовала Валерия. Она немного наклонилась, чтобы не задеть головой арку, и, придерживаясь за неё рукой, забралась внутрь снежных стен.
Но в крепости никого не было. Ровную снежную поверхность не избороздили ничьи следы. Валерия сильно расстроилась и со вздохом снова вернулась к большому пятну крови, которое видела на внешней стене.
Куда же пошёл Серафим?
Чтобы это понять, она встала так же, как, должно быть, стоял тут Серафим: прижалась к кровавому пятну спиной.
Но ни слева, ни справа не увидела никаких следов, если и был ров, прорытый в снегу телом Серафима, то буран давно сровнял его со снежной гладью.
Валерия поискала глазами дальше, в парке, и вдруг увидела след крови на ледяной корке, сковавшей ствол полувековой липы, и со стоном бросилась к нему. Но радость быстро сменилась ужасом: кора соседнего дерева была сильно вымазана кровью, как будто тут кто-то долго стоял, обхватив ствол.
— Серафим, милый... как ты ещё живой после такой кровопотери? — со спазмом в горле прошептала Валерия и поискала следующие метки. Но их больше не было.
Значит, здесь Серафим позволил себе последний отдых, после чего оторвался от дерева и куда-то ушёл.
К счастью, она увидела следы: бедный Серафим двигался мелкими шажочками, очевидно еле переставляя ноги. Валерия пошла по этим следам и вышла к ручью. Аккуратно, по камням перебралась на другой берег, даже не замочив ноги, и сразу увидела следы, которые вели в поле. С благодарностью в сердце к Господу и Деве Марии Валерия уверенно двинулась вперёд.
Было уже пройдена большая часть поля. Лес приблизился и уже не казался синеватой полосой: виднелись отдельные деревья. Валерия задохнулась от длинного пути и остановилась, зачерпнула ладонями снег, остудила разгорячённое лицо и побрела дальше.
Вдруг её нога за что-то зацепилась и запуталась. Валерия не удержала равновесие и плашмя упала в глубокий снег. Что-то обхватило стопу и лодыжку и стало сжимать. Валерия закричала от ужаса, перевернулась на спину, барахтаясь в снегу, подтянула руку к ноге, нащупала что-то плотное, похожее на мягкий тончайший пластик, схватила это пальцами, потянула на себя...
Нехотя, словно живое, «это» отпустило лодыжку и развернулось. Валерия ахнула: она держала в руке обрывок того самого «невидимого» покрывала, которое сорвала с Серафима. Изнанка была чёрной, глянцевой, покрытая причудливыми узорами серебряных дорожек, похожими на ТЭН на подкладках верховиков с обогревом, или на вид сверху на городские магнестрали, а внешняя сторона... В общем, внешней стороны словно и не было: Валерия видела сквозь материю свои ладони, как через мутный туман. Но туман не был статичным: он тёк, делаясь то более тёмным, то становился совсем светлым, прозрачным. Пока девушка, раскрыв рот, наблюдала это, покрывало сделало попытку обхватить её руки. Валерия с перепугу вскрикнула и отшвырнула его от себя. Странное покрывало тут же пошло рябью и стало серо-чёрным и видимым, будто сломалось.
Валерия всхлипнула и прижала к губам тыльную сторону руки, чтобы не зарыдать. Теперь она знала, каким способом Серафим смог незамеченным скрыться, и уверилась, что идёт по правильному пути.
Но она обещала Серафиму, что оставит его только на минуточку, а прошло значительно больше. Сколько точно – Валерия не знала, она потеряла счёт времени. Ей казалось, что идёт по этой снежной равнине целую вечность. Надо срочно вернуться к Серафиму!
Девушка потянулась правой рукой к браслету и, сильно зажмурившись в ожидании боли, включила пси-режим.
Но боли не было. Валерия побелела. Убедилась, что светится индикатор обоюдных перманентных отношений, потрясла рукой, словно заподозрила, что псифон сломался, и думала, что таким образом можно заставить его работать... но боли всё равно не было!
— Что с тобой, родненький, — еле живая от ужаса, прошептала Валерия, — почему ты ничего не чувствуешь? Господи Иисусе... он живой?!
Валерии стало плохо от мысли, что она оставила Серафима. Он не хотел этого, а она оставила его, да так надолго! Что-то за это время с ним произошло! Альберт столько мучился от боли, спасая жизнь Серафиму, он доверил ей его жизнь, а она... она вышла из пси и погубила его!!
— Серафим!!! — в истерике срывающимся голосом закричала она. — Серафим!!! Серафим!!!
Но крик в пустоту не помог: она не чувствовала ничего. Мука вины высвободила резерв сил. Валерия схватила выроненный при падении медицинский бокс и с колотящимся сердцем до боли в груди ринулась к лесу.
Ей приходилось высоко поднимать ноги и снова погружать их в снег, и так она от этого устала, что просто легла на живот и поползла по насту, толкая перед собой медицинский бокс.
У леса снега заметно убавилось, и она снова пошла. Такое впечатление, что у снежной бури тут был «край». Несмотря на усталость, Валерия удивилась этому явлению и даже порадовалась, ведь сил уже совсем не оставалось – она еле переставляла ноги.
Подойдя вплотную к лесу, Валерия остановилась и задумалась, как пройти сквозь высокий и плотный кустарник, выросший у кромки леса, который, как стена щитов, защищал воинов – стволы высоких прямых сосен. Она присмотрелась и увидела в одном месте кустарника дыру, как будто тут проломился огромный лось. Валерия горько усмехнулась: она лично знала этого лося и, не теряя времени, быстро вошла в пролом.
В лесу снежной бури как будто и не было. Глубокие следы Серафима стали чёткими, даже различалась рифлёная подошва ботинок. Серафима шатало, он шёл зигзагами. Следуя веренице следов, Валерия прошла тёмную чащу и вышла на поляну, заросшую подлеском.
Она узнала это место: там, на другой стороне поляны начинался лиственный лес, а в лесу – мостик через неглубокий овраг, а за ним – заброшенная избушка егеря, которая стояла тут с давних времен, но пустовала уже в её детстве. Видимо, Серафим откуда-то знал о её существовании, потому так упорно двигался в этом направлении.
Ещё издалека она услышала какие-то чавкающие звуки, прерывающиеся рычанием. Испугавшись встретить какого-то зверя, Валерия замедлила шаг, подобрала большую сосновую ветку и дальше пошла крадучись, очень медленно.
Дорогу перегородила невысокая ель со сломанной верхушкой. Валерия, стараясь не дышать, обогнула её, и то, что она увидела, наполнило душу ужасом: на снегу, наполовину укрытый обрывком невидимого покрывала, которое выдавало своё присутствие мерцанием, лежал окровавленный человек. Двое волков, огрызаясь друг на друга, лизали его кровь. Они пытались добраться до ран, рвали одежду на животе, кусали, но не могли прокусить: зубы скользили по ткани полицейского комбинезона и скребли по бронежилету.
Валерия пронзительно закричала и, чтобы напугать хищников, затрясла веткой над головой, стараясь таким образом стать выше ростом. Волки в тот момент впервые её увидали и, присев на длинных тощих ногах, оскалились жёлтыми зубами. Отчаянно размахивая перед собой веткой, девушка кинулась на них. Звери сопротивления не оказали, а просто сбежали, трусливо поджав хвосты, уступив добычу более серьезному хищнику.
Убедившись, что опасности больше вокруг нет, Валерия выронила ветку и, стуча зубами от перенесённого стресса, приблизилась к лежащему мужчине и тихо опустилась рядом на колени.
Она нашла его, но...
Полузакрытые глаза... Лицо белее снега... окровавленные губы... замерзшая кровь на подбородке... и на воротнике...
Она опоздала. Лишь обретя от слов Ардена надежду, она снова потеряла её.
Такая сильная надежда возогревает сильную любовь, а потеря сильной любви превращает смерть любимого в непосильное для души горе. Валерия повалилась на грудь Серафима и, задыхаясь от горя, заплакала.
В эту минуту она сильно любила его, и это ей казалось странным. Когда он был живой – всегда внутренне держалась на расстоянии. Боялась, запрещала себе любить. А теперь, когда он мёртв – уже ничего не боялась и была готова каждому исповедовать свою любовь.
— Я люблю его! Я люблю его! — со слезами, открыто, громко говорила она себе, в полном освобождении позволяя себе всё, что сдерживала раньше. — Я люблю его! Я люблю его взгляд, люблю его сердце, люблю его голос, люблю его тело, люблю его руки. Я люблю его не как брата! Я люблю его как мужчину, я люблю его!
Она позволила себе коснуться рукой его щеки, покрыла поцелуями его холодный лоб, глаза, взяла в ладони его лицо и прошептала:
— Я помню, как ты просил меня прикоснуться к тебе, чтобы почувствовать тебя... И я сейчас почувствовала тебя. Твою любовь. Твою боль. — От воспоминаний его боли сердце заныло, слёзы стали горячими: — Милый! Как бы мне хотелось сейчас тебя попросить, чтобы ты коснулся меня и почувствовал мою любовь... и мою боль!
Она прижалась, ласкаясь, щекой к его щеке, потом нежно накрыла губами его бледные обезображенные губы.
Но вдруг по всему телу разлилась сильная боль и стала нарастать. Валерия застонала и одновременно почувствовала на своих губах слабый, как выдох, стон Серафима.
