Warlord вывела на экраны результаты: оба раненых остались живыми, но группа отца Вианора пришла на финиш первой, уничтожив большее количество целей, следовательно, победа досталась ей.
— Нет, — тихо проговорил владыка Арсений, — группа не победила. Она дисквалифицирована и понесёт церковное наказание, ибо нарушила заповедь Господню: возлюби ближнего, как самого себя.
— А ля гер ком а ля гер, — с усмешкой парировал генерал-майор. — А ребята-то молодцы. Я бы оставил победу за ними.
Владыка Арсений медленно повернулся к нему, и, посмотрев на него тёмными глазами, трясущимся голосом спросил:
— Когда послушники станут капелланами и поступят в ваше распоряжение, как они будут выполнять Ваши задания, если они даже со своими братьями не могут взаимодействовать?
— С такой волей к победе, незашоренной моральными принципами, я дам этим парням самые ответственные задания… — барабаня пальцами по подлокотнику, себе под нос проговорил генерал-майор, с восхищением разглядывая на экранах мониторов увеличенный портрет Евангела.
Владыка помрачнел и печально произнёс:
— О, недальновидный господин генерал, поверьте: мой горький опыт показал, что любовь друг к другу между послушниками гораздо сильнее воли к победе. Я бы рекомендовал Вам лучше рассчитывать на неё и предложил обратить свой взор на послушников отца Иакинфа.
— Не уверен, что разделяю Вашу точку зрения, — холодно ответил генерал. — Я против дисквалификации этой замечательной группы.
Но его мнение оставалось единственным, все поддержали владыку. Для отца Вианора и его послушников это означало, что они не только не допущены к следующим испытаниям, но и понесут церковные наказания.
Антоний злорадствовал, и ничего не мог с этим поделать, даже не раскаивался за это перед Господом. Он считал, что решение справедливо, и с уважением смотрел на владыку. Ангел группы Вианора сложил крылья, потух и рассыпался на десятки тысяч микродронов, которые дождём опадали на землю, возвращаясь в свои хранилища.
Капеллан Вианор и его послушники, держа шлемы под мышками, растерянно озираясь на всех, поспешно покидали Арену.
Когда же настал их черёд, Антоний, мягко освободившись от дружеских объятий своих послушников, надел пси-браслет, который намертво застегнули на его запястье, чтобы он не смог, обезумев от боли, сорвать его, и вышел в центр нового пространства, приготовленного Ареной.
Вокруг была разруха, как после бомбардировки: за спиной осыпавшееся многоэтажное здание, впереди обрушившийся пешеходный мост. Тут он выпрямился и стал всей силой своей души молиться, готовясь принять телесные муки.
Недалеко от себя он увидел послушника отца Тавриона – Кристиана и, чтобы оторвать свой мысленный взор от своих будущих страданий, ласковой улыбкой поддержал его. Кристиан с бледностью на лице благодарно кивнул в ответ, и тут же, сжав голову руками, свалился на землю.
Капеллан вскинул голову на экран: пулевое касательное ранение головы, и тут же его самого пронзила адская, выворачивающая все внутренности боль в животе. Он рухнул как от выстрела, заорал и стал кататься по бетону, иногда, сквозь слепящие прожектора, видя беспристрастно взирающих на его муки зрителей. До начала обстрела оставалось всего лишь несколько десятков секунд, и он понимал, что у него нет сил искать укрытие, и он погибнет раньше, чем его послушники пройдут первую линию обороны Warlord.
И тут сквозь муть кровавой пелены он увидел Кристиана, который лежал на спине, раскинув руки. Похоже, он потерял сознание. Если так, то у группы отца Тавриона вообще никаких шансов нет. И он должен был их спасти.
Нет-нет... Он не ранен... Его живот цел... Это только галлюцинация... это лишь бред пленённого пси-сетью таламуса его головного мозга... Он может в это не верить... Он должен в это не верить!!! Для него всё кончено, если он поверит в боль... Он должен верить только в Господа... И он заорал, плюясь слюной, которая сбивалась в пену:
— О Боже!!! Умоляю тебя!!! Помоги!!!
С диким воплем приподнялся на локтях… пополз к Кристиану… дотянулся пальцами до запястья его руки… схватил и поволок за собой к разрушенному пешеходному мосту… забился под упавшую металлическую балку и втянул следом послушника. Тут боль одолела его настолько, что он на миг потерял себя, но очнувшись, понял, что для него выход только в одном: ни на миг не прерывать молитвенную связь с Господом, которая каким-то удивительным образом противостояла пси-режиму и облегчала боль. И он взмолился, но его молитва стала воплем:
— Господи!!! Как долго будешь отвергать меня?! Как долго мне мучиться?! И долго ли ещё враг будет одолевать меня?! Господи, мой Боже, взгляни же на меня и ответь!!! Жизнь вновь зажги в глазах моих, иначе я умру!!!
Боль из острой стала ноющей, тупой. У него появились силы осмотреть Кристиана. Тот уже пришёл в себя и глухо сквозь зубы стонал.
— Брат Кристиан! Брат Кристиан! — звал его капеллан, и послушник медленно открыл помутнённые болью глаза. — Брат Кристиан! Читай по губам: боли нет! Это приказ: не верь в боль! И не я это говорю тебе, а через меня Сам Господь! Ты слышишь меня, Кристиан? Я сейчас буду молиться о тебе, а ты верь каждому моему слову. Ты слышишь меня, Кристиан?!!
— Я… слышу… наставник… Антоний, — с мукой в голосе выговорил Кристиан. — Приказ… понял… Боли… нет…
Капеллан трясущейся рукой перекрестил его и, удерживая голову послушника так, чтобы тот мог смотреть ему в лицо, заговорил:
— О Боже! Внемли гласу моления моего! Доверился я, Господи, любви Твоей, она поможет мне! Ликую я, ибо спасенье Ты несёшь! Песнь Господу спою за всё добро, что Ты мне сотворил!..
Антоний чувствовал, как утихает его боль, а взгляд Кристиана становится всё более осмысленным. Послушник протянул руку к Антонию, обнял его и заплакал, шепча благодарения Господу, смешивая их со словами благодарности капеллану, а тот положил ему руку на голову, в том месте, где пси-режим пытался уверить послушника в отсутствие у него части костей черепа, и ласково стал приговаривать:
— Любимый брат… не верь боли… Господу верь…
И он осторожно прижал Кристиана к груди. Вдруг на них упала тень: кто-то стоял на входе в их убежище. Капеллан поднял глаза и увидел припавшего на одно колено послушника отца Тавриона – Артемия, который озадаченно смотрел на них, сжимая в руках тагер; брат Руф прикрывал его.
— Простите, отец Антоний, — смущённо сказал он. — Мы должны забрать нашего брата.
— Конечно… — Капеллан выпустил из объятий Кристиана и спросил: — Тебе лучше? — Тот слабо кивнул. Антоний, сглотнув воздух, чтобы пересилить приступ своей боли, тихо прошептал: — Запомни этот опыт, послушник Кристиан… на всю свою оставшуюся жизнь…
Артемий вытащил Кристиана из-под балки, и уже хотел взвалить его себе на плечи, как Кристиан вдруг засопротивлялся и залепетал:
— Нет, братья! Нет! Прошу вас, не бросайте наставника Антония! Он дал нам шанс, дайте шанс и его братьям!
Артемий и Руф посмотрели друг на друга, как будто посовещались глазами и, как по команде, заняли круговою оборону у обрушившегося моста, тщательно удерживая чистым от нападающих дронов направление, откуда должны были появиться послушники отца Антония. Когда головы Тита и Павла появились над завалами бетона, Руф крикнул им, чтобы они не тратили время на зачистку площади и быстро двигались к ним. Павел и Тит удивлённо переглянулись друг с другом и броском, под огнём прикрытия, пересекли площадь, укрывшись рядом с мостом за вывороченными плитами с торчащей из них металлической арматурой. Не теряя времени и не задавая вопросов, Павел влез под балку, прицепил карабин к эвакуационной петле на бронежилете Антония, на тросе вытянул его из-под балки, и, отстреливаясь от внезапно напавшего роя дронов, поволок к точке эвакуации.
— Винтовку! Дай мне винтовку! — умолял капеллан, и Тит подал ему его же тагер, который подобрал, пересекая площадь. И вовремя: их накрыло шквальным лазерным огнём из открывшихся в стене пулемётных дотов и прижало за останками сгоревших магнекаров.
Антоний не сомневался: это была месть духа искусственного интеллекта за их проявленное единство. Он дёрнул послушника Павла за рукав и тихо прошептал:
— Брат Павел… Действуй…
Больше он ничего не мог сказать, боясь дисквалификации группы. Он был счастлив, что послушник его понял.
— Братья!!! — закричал Павел послушникам отца Тавриона. — Слушайте мою команду! Пробиваться к точке эвакуации будем вместе! Иначе мы погибнем все! Я принимаю командование на себя!
Послушники отца Тавриона коротко «козырнули», приложив пальцы к шлемам, что было положительным отзывом на неожиданную иницитиву Павла. Тот же быстро организовал оборону на четыре ствола, и в течение нескольких минут они сообща подавили все огневые точки, а пулемётное гнездо и вовсе сожгли: Руф «подставился», вызвав огонь на себя, в это время Тит по «мёртвой зоне» подобрался к плюющему невидимым лазерным потоком тагеру вплотную и закинул вовнутрь электронную гранату.
Тяжелый бой был закончен, но теперь времени оставалось в обрез: его едва хватало, чтобы быстро дойти до точки эвакуации, иначе раненые будут сочтены погибшими, а обе их группы – не прошедшими испытание. Тит и Артемий взяли раненых, а Павел и Руф организовали идеальное охранение: Руф, вжавшись щекой в приклад винтовки, чуть согнувшись, чтобы понизить свой уровень над завалами, двигался в голове колонны, как сыч, вглядываясь в прицел, Павел же организовал тыловое прикрытие. Когда площадка эвакуации, обозначенная проблесковыми красными маячками, показалась уже в зоне видимости, оставалось всего несколько секунд.
— Наплевать на ранения! Валом вперёд!!! — заорал Павел, и они с Руфом, открыв шквальный огонь по каждой щели, где только могли притаиться тагеры Warlord, бросились вперёд, и со стоном от боли, генерируемой пси-режимом от попаданий, практически ворвались на обозначенную маячками площадку и повалились на пластиковое покрытие, судорожно дыша.
На экранах, с показавшейся Антонию странной задержкой, как будто с неохотой, появились результаты: группы уложились по времени. До секунды. Павел и Руф были ранены, Кристиан, которого нёс Артемий, получил ещё порцию ранений, но удивительно, что Антония и нёсшего его Тита не задело ни разу.
Боль в животе как рукой сняло. Лежа на полу, Антоний в блаженстве освобождения скинул с головы шлем, закрыл глаза и вознёс славу Господу.
— Брат Антоний… — услышал он над собой голос.
Он открыл глаза. Рядом с ним стоял капеллан Таврион. Он протянул Антонию руку и помог подняться, после обнял за плечи, прижал к себе и троекратно поцеловал. Таврион, воин, за плечами которого были десятки антитеррористических операций, стоял перед ним с намокшими от слёз глазами. Всё ещё держа Антония за плечи, он сдавленно прошептал:
— Брат Антоний! Я буду молить Господа, чтобы он позволил мне умереть за тебя! Иначе я не знаю, как по-другому отблагодарить Господа за Его милость ко мне, грешному, подарившего счастье быть братом тебе, быть хоть отчасти причастным к твоей святой жизни!
От этих слов Антоний испытал то, чего давно не испытывал. Это было счастье. Такое всеобъемлющее счастье он ощущал только один раз в жизни… тогда, в день его святого рукоположения. Он знал, что могло вызвать такую радость: благодать.
И они крепко обнялись и стояли, не разжимая объятий, не сдерживая братских чувств. Глядя на них, послушники, как будто и они были охвачены той же благодатью, в восторге давили друг друга в объятьях, трепали по плечам и смеялись.
— Я требую дисквалификации обеих групп, — сказал генерал-майор, с возмущением глядя на экраны, которые показывали всю радость послушников со всеми омерзительными ему подробностями. — Нет, ну вы посмотрите на это! Все как один участники данного состязания пренебрегли правилами! Мало того, что послушники объединились для прохождения испытания, так ещё ими командовал сам капеллан – опытный боевой офицер, инструктор по тактике! Если вы их не накажете, то теперь все, кому не лень, будут говорить: а почему бы и нет? Почему и нам не поступить так же, если им было дозволено?!
— Когда это ими командовал капеллан Антоний? — переспросил владыка.
— Когда он назначил командиром своего послушника Павла!
— Но он не назначал его командиром. Он сказал ему: «Действуй»...
— ...и тот принял на себя командование! Это говорит, что у них между собой, как это обычно принято у капелланов с послушниками в вашей обители, есть свои тайные знаки!
— Это говорит о том, что у послушников отца Антония высокая степень послушания и ответственности, что не может не вызывать восхищения! — подоспел со своим мнением министр здравоохранения. — Посмотрите, как поступил капеллан Антоний вначале с раненным послушником своего соперника, и вы поймете, что и его послушникам братолюбие не может быть чуждо! Но только не пойму, как ему удалось преодолеть чудовищную боль? Что он кричал?!
— Он молился, господин министр, он молился, — придав лицу благоговейное выражение, произнёс владыка. — Видите, какова сила Божья в наших святых капелланах? И, если уверуете в Господа, будете иметь такую же и вы!
— При всем моём уважении к Вам и Вашим святым капелланам, я – атеист, — усмехнулся министр.
— Ну, это ненадолго, — небрежно бросил владыка. — Все мы атеисты, пока не прижмёт.
Таким образом, всеобщим голосованием решили зачесть прохождение испытания группам Антония и Тавриона, с благодарностью Господу за явление братской любви, но с оговоркой, что в дальнейшем у вышеупомянутых капелланов не должно быть верных «последователей» в деле объединения для прохождения испытаний. Со своей стороны организаторы заявили, что постараются не допускать потери сознания исполняющими роль раненых, чтобы предотвратить неизбежный проигрыш групп сразу на старте.
Их двойку расформировали. Дальнейшие испытания теперь группа Антония будет проходить с послушниками Иакинфа, которые после дисквалификации группы Вианора остались без пары, а группу Тавриона поставили против послушников настоятеля Никона, которые вначале жеребьевки вместо двойки оказались в тройке из-за нечетного количества групп.
Следующим испытанием было противодействие пленению, и в нём, ожидаемо, трое против двоих, послушники отца Иакинфа победили, правда, им это стоило огромных усилий: после длительной погони внутри здания, с выпрыгиванием из окон второго этажа и прыжками через лестничные пролёты, им удалось загнать в угол сначала Павла, а за ним и Тита, и после ожесточённой рукопашной схватки, пленить их.
Антоний со страданием наблюдал на демонстрационных экранах, как его послушники лежат, прижатые коленями к полу на животах, с наручниками на вывернутых за спиной руках, и с кляпами во ртах. Послушники Иакинфа в изнеможении снимали шлемы и утирали ручьями льющийся с лиц пот. Изображение на экранах увеличили, и Антоний улыбнулся: на лицах его послушников, несмотря на их поверженный вид, было довольное выражение, как будто это они в этом состязании вышли победителями. Но это было правдой. Если бы с ними был Фостирий, сейчас бы лицом в пол лежали послушники отца Иакинфа. А может быть, и отца Вианора. А может, и самого отца Никона.
Но теперь в четвёртом испытании, – в боях до первой крови, – они не участвовали.
— Нет, — тихо проговорил владыка Арсений, — группа не победила. Она дисквалифицирована и понесёт церковное наказание, ибо нарушила заповедь Господню: возлюби ближнего, как самого себя.
— А ля гер ком а ля гер, — с усмешкой парировал генерал-майор. — А ребята-то молодцы. Я бы оставил победу за ними.
Владыка Арсений медленно повернулся к нему, и, посмотрев на него тёмными глазами, трясущимся голосом спросил:
— Когда послушники станут капелланами и поступят в ваше распоряжение, как они будут выполнять Ваши задания, если они даже со своими братьями не могут взаимодействовать?
— С такой волей к победе, незашоренной моральными принципами, я дам этим парням самые ответственные задания… — барабаня пальцами по подлокотнику, себе под нос проговорил генерал-майор, с восхищением разглядывая на экранах мониторов увеличенный портрет Евангела.
Владыка помрачнел и печально произнёс:
— О, недальновидный господин генерал, поверьте: мой горький опыт показал, что любовь друг к другу между послушниками гораздо сильнее воли к победе. Я бы рекомендовал Вам лучше рассчитывать на неё и предложил обратить свой взор на послушников отца Иакинфа.
— Не уверен, что разделяю Вашу точку зрения, — холодно ответил генерал. — Я против дисквалификации этой замечательной группы.
Но его мнение оставалось единственным, все поддержали владыку. Для отца Вианора и его послушников это означало, что они не только не допущены к следующим испытаниям, но и понесут церковные наказания.
Антоний злорадствовал, и ничего не мог с этим поделать, даже не раскаивался за это перед Господом. Он считал, что решение справедливо, и с уважением смотрел на владыку. Ангел группы Вианора сложил крылья, потух и рассыпался на десятки тысяч микродронов, которые дождём опадали на землю, возвращаясь в свои хранилища.
Капеллан Вианор и его послушники, держа шлемы под мышками, растерянно озираясь на всех, поспешно покидали Арену.
Когда же настал их черёд, Антоний, мягко освободившись от дружеских объятий своих послушников, надел пси-браслет, который намертво застегнули на его запястье, чтобы он не смог, обезумев от боли, сорвать его, и вышел в центр нового пространства, приготовленного Ареной.
Глава 7. Арена. Боли нет
Вокруг была разруха, как после бомбардировки: за спиной осыпавшееся многоэтажное здание, впереди обрушившийся пешеходный мост. Тут он выпрямился и стал всей силой своей души молиться, готовясь принять телесные муки.
Недалеко от себя он увидел послушника отца Тавриона – Кристиана и, чтобы оторвать свой мысленный взор от своих будущих страданий, ласковой улыбкой поддержал его. Кристиан с бледностью на лице благодарно кивнул в ответ, и тут же, сжав голову руками, свалился на землю.
Капеллан вскинул голову на экран: пулевое касательное ранение головы, и тут же его самого пронзила адская, выворачивающая все внутренности боль в животе. Он рухнул как от выстрела, заорал и стал кататься по бетону, иногда, сквозь слепящие прожектора, видя беспристрастно взирающих на его муки зрителей. До начала обстрела оставалось всего лишь несколько десятков секунд, и он понимал, что у него нет сил искать укрытие, и он погибнет раньше, чем его послушники пройдут первую линию обороны Warlord.
И тут сквозь муть кровавой пелены он увидел Кристиана, который лежал на спине, раскинув руки. Похоже, он потерял сознание. Если так, то у группы отца Тавриона вообще никаких шансов нет. И он должен был их спасти.
Нет-нет... Он не ранен... Его живот цел... Это только галлюцинация... это лишь бред пленённого пси-сетью таламуса его головного мозга... Он может в это не верить... Он должен в это не верить!!! Для него всё кончено, если он поверит в боль... Он должен верить только в Господа... И он заорал, плюясь слюной, которая сбивалась в пену:
— О Боже!!! Умоляю тебя!!! Помоги!!!
С диким воплем приподнялся на локтях… пополз к Кристиану… дотянулся пальцами до запястья его руки… схватил и поволок за собой к разрушенному пешеходному мосту… забился под упавшую металлическую балку и втянул следом послушника. Тут боль одолела его настолько, что он на миг потерял себя, но очнувшись, понял, что для него выход только в одном: ни на миг не прерывать молитвенную связь с Господом, которая каким-то удивительным образом противостояла пси-режиму и облегчала боль. И он взмолился, но его молитва стала воплем:
— Господи!!! Как долго будешь отвергать меня?! Как долго мне мучиться?! И долго ли ещё враг будет одолевать меня?! Господи, мой Боже, взгляни же на меня и ответь!!! Жизнь вновь зажги в глазах моих, иначе я умру!!!
Боль из острой стала ноющей, тупой. У него появились силы осмотреть Кристиана. Тот уже пришёл в себя и глухо сквозь зубы стонал.
— Брат Кристиан! Брат Кристиан! — звал его капеллан, и послушник медленно открыл помутнённые болью глаза. — Брат Кристиан! Читай по губам: боли нет! Это приказ: не верь в боль! И не я это говорю тебе, а через меня Сам Господь! Ты слышишь меня, Кристиан? Я сейчас буду молиться о тебе, а ты верь каждому моему слову. Ты слышишь меня, Кристиан?!!
— Я… слышу… наставник… Антоний, — с мукой в голосе выговорил Кристиан. — Приказ… понял… Боли… нет…
Капеллан трясущейся рукой перекрестил его и, удерживая голову послушника так, чтобы тот мог смотреть ему в лицо, заговорил:
— О Боже! Внемли гласу моления моего! Доверился я, Господи, любви Твоей, она поможет мне! Ликую я, ибо спасенье Ты несёшь! Песнь Господу спою за всё добро, что Ты мне сотворил!..
Антоний чувствовал, как утихает его боль, а взгляд Кристиана становится всё более осмысленным. Послушник протянул руку к Антонию, обнял его и заплакал, шепча благодарения Господу, смешивая их со словами благодарности капеллану, а тот положил ему руку на голову, в том месте, где пси-режим пытался уверить послушника в отсутствие у него части костей черепа, и ласково стал приговаривать:
— Любимый брат… не верь боли… Господу верь…
И он осторожно прижал Кристиана к груди. Вдруг на них упала тень: кто-то стоял на входе в их убежище. Капеллан поднял глаза и увидел припавшего на одно колено послушника отца Тавриона – Артемия, который озадаченно смотрел на них, сжимая в руках тагер; брат Руф прикрывал его.
— Простите, отец Антоний, — смущённо сказал он. — Мы должны забрать нашего брата.
— Конечно… — Капеллан выпустил из объятий Кристиана и спросил: — Тебе лучше? — Тот слабо кивнул. Антоний, сглотнув воздух, чтобы пересилить приступ своей боли, тихо прошептал: — Запомни этот опыт, послушник Кристиан… на всю свою оставшуюся жизнь…
Артемий вытащил Кристиана из-под балки, и уже хотел взвалить его себе на плечи, как Кристиан вдруг засопротивлялся и залепетал:
— Нет, братья! Нет! Прошу вас, не бросайте наставника Антония! Он дал нам шанс, дайте шанс и его братьям!
Артемий и Руф посмотрели друг на друга, как будто посовещались глазами и, как по команде, заняли круговою оборону у обрушившегося моста, тщательно удерживая чистым от нападающих дронов направление, откуда должны были появиться послушники отца Антония. Когда головы Тита и Павла появились над завалами бетона, Руф крикнул им, чтобы они не тратили время на зачистку площади и быстро двигались к ним. Павел и Тит удивлённо переглянулись друг с другом и броском, под огнём прикрытия, пересекли площадь, укрывшись рядом с мостом за вывороченными плитами с торчащей из них металлической арматурой. Не теряя времени и не задавая вопросов, Павел влез под балку, прицепил карабин к эвакуационной петле на бронежилете Антония, на тросе вытянул его из-под балки, и, отстреливаясь от внезапно напавшего роя дронов, поволок к точке эвакуации.
— Винтовку! Дай мне винтовку! — умолял капеллан, и Тит подал ему его же тагер, который подобрал, пересекая площадь. И вовремя: их накрыло шквальным лазерным огнём из открывшихся в стене пулемётных дотов и прижало за останками сгоревших магнекаров.
Антоний не сомневался: это была месть духа искусственного интеллекта за их проявленное единство. Он дёрнул послушника Павла за рукав и тихо прошептал:
— Брат Павел… Действуй…
Больше он ничего не мог сказать, боясь дисквалификации группы. Он был счастлив, что послушник его понял.
— Братья!!! — закричал Павел послушникам отца Тавриона. — Слушайте мою команду! Пробиваться к точке эвакуации будем вместе! Иначе мы погибнем все! Я принимаю командование на себя!
Послушники отца Тавриона коротко «козырнули», приложив пальцы к шлемам, что было положительным отзывом на неожиданную иницитиву Павла. Тот же быстро организовал оборону на четыре ствола, и в течение нескольких минут они сообща подавили все огневые точки, а пулемётное гнездо и вовсе сожгли: Руф «подставился», вызвав огонь на себя, в это время Тит по «мёртвой зоне» подобрался к плюющему невидимым лазерным потоком тагеру вплотную и закинул вовнутрь электронную гранату.
Тяжелый бой был закончен, но теперь времени оставалось в обрез: его едва хватало, чтобы быстро дойти до точки эвакуации, иначе раненые будут сочтены погибшими, а обе их группы – не прошедшими испытание. Тит и Артемий взяли раненых, а Павел и Руф организовали идеальное охранение: Руф, вжавшись щекой в приклад винтовки, чуть согнувшись, чтобы понизить свой уровень над завалами, двигался в голове колонны, как сыч, вглядываясь в прицел, Павел же организовал тыловое прикрытие. Когда площадка эвакуации, обозначенная проблесковыми красными маячками, показалась уже в зоне видимости, оставалось всего несколько секунд.
— Наплевать на ранения! Валом вперёд!!! — заорал Павел, и они с Руфом, открыв шквальный огонь по каждой щели, где только могли притаиться тагеры Warlord, бросились вперёд, и со стоном от боли, генерируемой пси-режимом от попаданий, практически ворвались на обозначенную маячками площадку и повалились на пластиковое покрытие, судорожно дыша.
На экранах, с показавшейся Антонию странной задержкой, как будто с неохотой, появились результаты: группы уложились по времени. До секунды. Павел и Руф были ранены, Кристиан, которого нёс Артемий, получил ещё порцию ранений, но удивительно, что Антония и нёсшего его Тита не задело ни разу.
Боль в животе как рукой сняло. Лежа на полу, Антоний в блаженстве освобождения скинул с головы шлем, закрыл глаза и вознёс славу Господу.
— Брат Антоний… — услышал он над собой голос.
Он открыл глаза. Рядом с ним стоял капеллан Таврион. Он протянул Антонию руку и помог подняться, после обнял за плечи, прижал к себе и троекратно поцеловал. Таврион, воин, за плечами которого были десятки антитеррористических операций, стоял перед ним с намокшими от слёз глазами. Всё ещё держа Антония за плечи, он сдавленно прошептал:
— Брат Антоний! Я буду молить Господа, чтобы он позволил мне умереть за тебя! Иначе я не знаю, как по-другому отблагодарить Господа за Его милость ко мне, грешному, подарившего счастье быть братом тебе, быть хоть отчасти причастным к твоей святой жизни!
От этих слов Антоний испытал то, чего давно не испытывал. Это было счастье. Такое всеобъемлющее счастье он ощущал только один раз в жизни… тогда, в день его святого рукоположения. Он знал, что могло вызвать такую радость: благодать.
И они крепко обнялись и стояли, не разжимая объятий, не сдерживая братских чувств. Глядя на них, послушники, как будто и они были охвачены той же благодатью, в восторге давили друг друга в объятьях, трепали по плечам и смеялись.
— Я требую дисквалификации обеих групп, — сказал генерал-майор, с возмущением глядя на экраны, которые показывали всю радость послушников со всеми омерзительными ему подробностями. — Нет, ну вы посмотрите на это! Все как один участники данного состязания пренебрегли правилами! Мало того, что послушники объединились для прохождения испытания, так ещё ими командовал сам капеллан – опытный боевой офицер, инструктор по тактике! Если вы их не накажете, то теперь все, кому не лень, будут говорить: а почему бы и нет? Почему и нам не поступить так же, если им было дозволено?!
— Когда это ими командовал капеллан Антоний? — переспросил владыка.
— Когда он назначил командиром своего послушника Павла!
— Но он не назначал его командиром. Он сказал ему: «Действуй»...
— ...и тот принял на себя командование! Это говорит, что у них между собой, как это обычно принято у капелланов с послушниками в вашей обители, есть свои тайные знаки!
— Это говорит о том, что у послушников отца Антония высокая степень послушания и ответственности, что не может не вызывать восхищения! — подоспел со своим мнением министр здравоохранения. — Посмотрите, как поступил капеллан Антоний вначале с раненным послушником своего соперника, и вы поймете, что и его послушникам братолюбие не может быть чуждо! Но только не пойму, как ему удалось преодолеть чудовищную боль? Что он кричал?!
— Он молился, господин министр, он молился, — придав лицу благоговейное выражение, произнёс владыка. — Видите, какова сила Божья в наших святых капелланах? И, если уверуете в Господа, будете иметь такую же и вы!
— При всем моём уважении к Вам и Вашим святым капелланам, я – атеист, — усмехнулся министр.
— Ну, это ненадолго, — небрежно бросил владыка. — Все мы атеисты, пока не прижмёт.
Таким образом, всеобщим голосованием решили зачесть прохождение испытания группам Антония и Тавриона, с благодарностью Господу за явление братской любви, но с оговоркой, что в дальнейшем у вышеупомянутых капелланов не должно быть верных «последователей» в деле объединения для прохождения испытаний. Со своей стороны организаторы заявили, что постараются не допускать потери сознания исполняющими роль раненых, чтобы предотвратить неизбежный проигрыш групп сразу на старте.
Их двойку расформировали. Дальнейшие испытания теперь группа Антония будет проходить с послушниками Иакинфа, которые после дисквалификации группы Вианора остались без пары, а группу Тавриона поставили против послушников настоятеля Никона, которые вначале жеребьевки вместо двойки оказались в тройке из-за нечетного количества групп.
Следующим испытанием было противодействие пленению, и в нём, ожидаемо, трое против двоих, послушники отца Иакинфа победили, правда, им это стоило огромных усилий: после длительной погони внутри здания, с выпрыгиванием из окон второго этажа и прыжками через лестничные пролёты, им удалось загнать в угол сначала Павла, а за ним и Тита, и после ожесточённой рукопашной схватки, пленить их.
Антоний со страданием наблюдал на демонстрационных экранах, как его послушники лежат, прижатые коленями к полу на животах, с наручниками на вывернутых за спиной руках, и с кляпами во ртах. Послушники Иакинфа в изнеможении снимали шлемы и утирали ручьями льющийся с лиц пот. Изображение на экранах увеличили, и Антоний улыбнулся: на лицах его послушников, несмотря на их поверженный вид, было довольное выражение, как будто это они в этом состязании вышли победителями. Но это было правдой. Если бы с ними был Фостирий, сейчас бы лицом в пол лежали послушники отца Иакинфа. А может быть, и отца Вианора. А может, и самого отца Никона.
Но теперь в четвёртом испытании, – в боях до первой крови, – они не участвовали.
