Пользуясь его замешательством, существо оставило неподвижной многорукую женщину, ставшую смертельно бледной, медленно поднялось на ноги и расправило плечи. Серафим окинул его взглядом, и странная гримаса искривила его лицо, слабая, болезненная гримаса, гримаса отчаяния... Тело существа имело пропорции развитого мужского тела, но было абсолютно бесполым.
Кожа монстра посветлела, став цвета неба после грозы, заискрилась, заблестела серебром, словно утренняя роса на солнце, заблагоухало тонким ароматом, кружащим голову, как аромат гиацинта. Отростки на голове приподнялись и прижались, словно уши испуганного животного, горя на концах ярко, как в горах звёзды. Шелковистые крылья парусами цвета морской волны с шелестом опустились за спиной и длинным шлейфом легли на пол. Серафим замер, зачарованно глядя в суженные зрачки, обрамлённые зеркальной радужной оболочкой с яркими бликами, он видел себя в отражении.
Несомненно, это был Максим. Несмотря на полупрозрачность кожи и какой-то избыточный, до пошлости, блеск, все черты его сохранились. Но никогда ещё чуткое к эмоциям, красивое, до перехвата дыхания, лицо Максима не было таким смертельно холодным, кукольно-мёртвым, обездвиженным.
Совершенно разумным, бликующим в слабом свете взглядом, существо медленно и спокойно рассмотрело Серафима и Евангела у него за спиной. Вторая женщина-химера, не обращая внимания на появившихся из ниоткуда гостей, подползла и, удерживая себя двумя руками, остальными двумя гладила ему ноги и вылизывала собачьим языком.
— Это – моя пища! — вдруг агрессивно заявило существо, загородив её собой.
Словно боясь, что пришедшие у него что-то отнимут, оно поспешно возложило на темя женщины ладонь. Та захрипела, выгнулась назад, закатив глаза до белков, и рухнула замертво. Братья с испугом переглянулись между собой.
— Зачем вы пришли?
— Брат Максим... — сказал Серафим. — Мы пришли, чтобы спасти тебя...
— Вы ошиблись. — Существо, до боли сердца знакомым движением прикрыло зеркальные глаза ресницами цвета чернёного серебра. — Я – не Максим.
Теперь оно смотрело странным взглядом, как будто лукавило.
— Я знаю, что с тобой сделали, — не отступал Серафим. — Я видел во сне химеру, внутри которой ты звал меня на помощь! Кем бы ты себя ни считал, ты – мой брат Максим, и я пришёл за тобой!
Существо ответило:
— Один великий человек сказал: «Мыслю, следовательно, существую». Если твой брат больше не мыслит, следовательно, не существует. Всё, что ты видел во сне – это только сон.
Сказав это, оно продолжило смотреть в глаза Серафима изучающе. И тот, продираясь сквозь муть и отчаяние, понял: не могла только что вылупившаяся гигантская «бабочка» цитировать Декарта, если не имела сие в своём цитатнике на стадии «гусеницы». Серафим с облегчением убедился, что Максим внутри чудовища ещё жив, и принял решение любым способом существо разговорить. Он свёл брови к переносице и спросил с загадочной ухмылкой:
— Значит, ты – не Максим? Тогда как же тебя зовут?
— Я – гезамткунстверк, — ответило существо, пройдя вперёд и остановившись прямо перед ним, — идеал, тотальное произведение, слияние, синтез всех искусств! Я – гениальная симфония, обращающаяся ко всем вашим чувствам! Моя красота бередит, словно рана, душу, запах сводит с ума, от прикосновений по телу пройдёт озноб, во рту потекут слюнки от сладости! Я – Homo Immortalis 46! Я – новое великое творение Создателя и Спасителя рода человеческого!
В его глазах зияла бездна голода. Существо облизнуло раздвоенным змеиным языком блестящие губы и склонило голову набок, не спуская глаз с Серафима. Отростки с огоньками на голове, словно мягкие оленьи рога, плавно колыхнулись в такт движению. Серафим вдруг прыснул и закатился истерическим смехом. Евангел ошарашено уставился на Серафима, не сошёл ли он от переживаний с ума, а тот проговорил, еле ворочая языком и хлопая себя по бокам в безудержном веселье:
— О, Homo Obsenus 47!! О, существо бесполое ангелоподобное!! Может быть, раньше ты и был красавцем-мужчиной, но нет больше в тебе ничего, кроме гламурного блеска! Что в тебе осталось мужского, кроме игрек-хромосомы?!
Взгляд существа стал агрессивным, злобным, кожа потемнела. Казалось, это Серафима ещё больше развеселило, и он загадочным голосом спросил:
— Слушай, а рассказывал ли я тебе, что изначально Мартина Лютера звали Людер, а первые последователи Лютера называли себя не «лютеранами», а «мартинианами»?
– Да, только что рассказал, — машинально ответило существо, и Серафим с воплем возликовал:
– Я так и знал, византийское отродье, что, однажды выучив урок, ты навсегда запомнишь его!!
Ни минуты больше не сомневаясь, он бесстрашно приблизился и со всей душой проговорил:
— Брат Максим, пошли домой!
Серафим протянул руку и легонько коснулся плеча, укрытого шёлковым крылом. Вдруг ладонь пронзила боль, словно её ужалила медуза. Серафим инстинктивно отдёрнул руку, но тут же, стиснув зубы, схватил существо за запястье и потянул за собой.
Существо зашипело, вырвалось и ударило его кулаком по лицу, вложившись в удар всем телом, от бедра. Но Серафим легко увернулся и добродушно засмеялся:
— Знаю твой коронный «обратный крюк»! Давай, Максим! Удиви меня чем-нибудь ещё!
Ещё никогда Серафим не видел в чьих-либо глазах такой ненависти, от которой расплавлялось сердце. Мышцы под побледневшей кожей существа наливались силой, сворачиваясь в жгуты. Когда метаморфоза достигла какого-то завершения, оно приподняло напряжённые крылья и бросилось на него.
Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Оба одинаково обученных воина сражались с одинаковой силой под действием реаниматора на высокой скорости. Серафима спасало только то, что существо использовало приёмы Максима, а стиль боя своего напарника Серафим хорошо знал. Но и существо хорошо знало приёмы Серафима. Евангелу ничего не оставалось как, не вступая в бой, оставаться в стороне и быть начеку – он приготовил нож.
После каждой отбитой атаки противника существо совершенствовалось: научилось использовать крылья и било ими наотмашь с чудовищной силой, не подпуская к себе на расстояние удара. Серафим озадачился: крылатое существо возымело тактическое преимущество. Надо с этим срочно что-нибудь делать...
Удар – крыло обвило лодыжку, дёрнуло, лишило Серафима равновесия – он упал, но тут же вскочил. Существо ударило снова, Серафим пригнулся – крыло ветром пронеслось над головой – вскинул руку и вцепился в зубчатую кромку крыла. Получил удар от стрекал, зарычал от боли, но не выпустил добычу и принялся наматывать шелковистую плоть на локоть, притягивая к себе упирающуюся тварь. Существо тормозило ногами со стоном боли, не давало подтащить себя на расстояние удара, крыло билось и норовило выскользнуть из рук, но Серафим тянул так, словно готов был вырвать его с мясом из спины. Наконец существо поняло, что Серафим не отпустит, и ринулось в ближний бой, но тут же пропустило удар ребром стопы в бесполый пах. Тело в месте удара взорвалось алым цветом, существо упало как подкошенное. Серафим выпустил крыло и придавил поверженного монстра к полу, с хрустом наступив ногой посредине спины у основания крыльев, болевым приёмом вывернул и удерживал руку.
— Сдавайся, Максим! — тяжело дыша, предложил Серафим. — Ты же знаешь, что из этого захвата не выйти! — Существо, лежа на животе, подозрительно ухмыльнулось через боль. — Не признаёшь очевидное и не сдаёшься? — интерпретировал эту ухмылку Серафим. — Как это похоже на тебя, брат Максим! Где твоё хвалённое смире...
В следующий миг существо оглушило его, ударив с двух сторон крыльями, словно прихлопнуло ладонями за спиной моль, крутанулось и скинуло с себя. Серафим ожидал новую атаку, но существо с видом жалким и побеждённым откинулось на спину, демонстрируя, что сил для борьбы больше нет, или они на исходе.
Серафим повёлся. Он набросился сверху и попал в расставленную западню: существо обхватило его руками, туго спеленало крыльями, придавило к себе и ударило ядом из стрекал. Пенное покрытие спасло от яда, и в тот же момент Евангел бросился на помощь и ножом искромсал гладкую сине-зелёную плоть крыльев.
Существо побледнело, со стоном выпустило добычу, раскинуло дрожащие, истерзанные крылья, и вспыхнуло, словно молния, нестерпимым для глаз светом. Тут же Серафим почувствовали спиной холодок, по вискам потёк пот. Разом отяжелело тело, словно накинули свинцовый плащ. С Евангелом происходило что-то похожее.
— Преподобный командир... Не знаю как, но кажется, эта бестия без пси-браслета берёт над нами пси-контроль! Необходимо проявить самое безжалостное, бесчеловечное отношение к этой конченной твари! Прикажи убить её, или она опустошит нас, как опустошила до смерти тех четвероруких тварей!
— Мы напугали его... Он от нас защищается, как может... — прошептал Серафим. — Я понимаю его – он устал... Только что на наших глазах он воскрес после садистских пыток и сожжения, он не помнит себя и испытывает голод! Я знаю, что это за голод, знаю, как он лют! Тот, кто его оживил, прекрасно знал про последствия применения реаниматора и как первую пищу дал ему тех двух химер, но... Брат Евангел, похоже, ему не нужна пища телесная... Он питается через пси!
Одной рукой прикрывая глаза от света, прямо на глазах у изумлённого Евангела, Серафим встал рядом с бледным существом на колени, взял его бессильную ладонь, прижал к своей груди и проговорил:
— Бедный Максим...
— Бедный Максим?! — возмутился Евангел, но Серафим будто не слыша его, продолжал:
— Прости, что причинили тебе боль и добавили муки к твоим невыносимым страданиям! Если тебе нужна энергия пси – утоли свой голод, возьми мою!
Существо сдавлено застонало и, словно обезумевшее, судорожно вцепилось ему в руку – у Серафима всё поплыло перед глазами.
— Что ты творишь?! — закричал Евангел. — Ты собою кормишь демона! Ты делаешь врага сильнее, а сам становишься слабее!!
— О, Пречистая, погибающих грешников спасающая... — шептал Серафим, покрываясь потом от наваливающейся слабости. — Наполни сердце моё любовью неиссякаемой... Да польются из моей души потоки живой воды нескончаемой в душу брата Максима, чтобы друг мой несчастный насытился и больше никогда не жаждал…
Резанные раны на крыльях стягивались прямо на глазах, бледная кожа наливалась сине-зелёным цветом.
— Он регенерирует... — пробормотал Евангел. — Серафим, что ты творишь?.. Оно поработило твой разум? Если оно не отпустит тебя, мне придётся его убить!
Он приблизился – отростки на голове существа взъерошились, существо зашипело, увидев нож.
— Не бойся, дружище, — Серафим обеими руками обнял существо, успокаивая. — Мы больше не сделаем тебе ничего плохого! Пойдём с нами! Обещаю – ты никогда больше не будешь жаждать! Если захочешь пить – я всегда буду у тебя под рукой! А потом... потом мы как-нибудь вернём тебе человеческий вид... Арден с Питиримом обязательно что-нибудь придумают...
Казалось, существо внимательно слушает. Отростки на голове улеглись и засветились тусклым спокойным светом. Оно пило тёплую энергию пси, наполненную тем, чем богато было сердце Серафима – состраданием и любовью. Отдавая до конца, Серафим тут же наполнялся снова, с избытком. Это была не его любовь – его человеческой любви не хватило бы и на глоток. Это была любовь Божья – вечная и бесконечная.
Серафим в каком-то упоении забылся, потерялся в пространстве и времени. Ему казалось, что они с Максимом так и сидят в обнимку на уступе, поросшим сосновым лесом, рядом потрескивают угольки костра. Только сейчас, в эту минуту он и понял, что значил Максим для его души. Всё сложилось теперь до конца, чаша смыслов наполнилось до последней капли...
Они – братья. Их всегда было двое. Они – боевая двойка. Без него – он один.
Да, не смог Серафим друга своего от беды защитить, да и самому довелось заглянуть в приёмную смерти. Но ради него он пошёл против всех сил мира сего, и нашёл, и теперь не бросит, потому что знает: Максим может вынести всё, кроме одного – богооставленности, одиночества без Бога.
— Кто ты? — спросило существо. — Ты – моя амрита?
Серафим с печалью вздохнул и похлопал друга по спине.
— Ты вспомнишь меня, Максим... А если не вспомнишь – не отчаивайся! Как раз на такой случай в альфа-центре мегаполиса нам сохранили проекции личности.
— Мне нельзя с тобой идти, — тихо произнесло существо. — Здесь – моё место. Я – бессмертный, у меня есть предназначение.
Серафим еле держался, боролся с отчаянием. От безысходности по его щекам текли слёзы.
— Нет, брат Максим! Тебя похитили, вырвали из связей братской любви, изуродовали и обрекли на муки смертные. Не будет тут у тебя другого предназначения, кроме как быть утехой для зверя! Не узнаешь ты тут ничего, кроме боли! Ты же чувствуешь сейчас по пси: я пришёл из мира, где нет боли, но есть радость и любовь. Из твоего мира! Прошу тебя, любимый брат Максим, вернись в него! Он намного больше и светлей, чем твоя пещера.
— Нет боли... Радость и любовь... — повторило существо. — Холодно мне... В тебе есть тепло... радость и любовь... Как это нужно мне!.. — И вдруг мёртвой хваткой сжало Серафима. — Не отпущу тебя... ты – моя амрита... Мне нельзя с идти тобой. Ты останешься здесь. Со мной.
— Всё, хватит! — устало рявкнул Евангел. — Заканчивай задушевные беседы с этим уродцем. Хватай его и пошли.
Существо замерло. Его зрачки сузились в точку. Душа перестала работать на приём пси и выплеснулась в душу Серафима властным гневом. У Серафима сбилось дыхание, сознание ослабло, замутилось, покорилось мощному подчинению, в нём красными огненными буквами написалось то, что произнесло существо:
— Твой друг нам мешает. Убей его.
Серафим, как замороженный, поднял голову и механически повернул её, уставившись на Евангела. Тот взглянул в его вдруг ставшие пустыми, бездушными глаза и побледнел:
— Э-э, ты чего?
Евангел всё понял. Не мешкая ни минуты, он подскочил к монстру и всадил ему в спину нож. Существо истошно вскрикнуло, запрокинуло голову, заклокотало горлом и выпустило из ослабших рук Серафима. Евангел в исступлении глубоко всаживал, проворачивал, вытаскивал и снова всаживал нож между бьющимися в конвульсиях крыльями...
Серафим очнулся и обнаружил себя на полу в луже чужой крови. На нём, распластав крылья, лежало бездыханное существо. Зеркальные глаза остановились, огонёчки на концах отростков погасли, тело стало бледным, бесцветным. Над ним Евангел с удовлетворённым видом обтирал мягким кончиком крыла окровавленный нож.
— Что ты сделал?.. — обмерев от ужаса, прошептал Серафим.
— И это – «спасибо» за твоё спасение? Я сделал то, на что тебе не хватило духа, — спокойно ответил Евангел.
— Но мы пришли сюда... мы рисковали собой и жизнью братьев, чтобы спасти Максима, а не убить! — вскричал от горя Серафим.
— Мы сориентировались по обстановке, — невозмутимо возразил Евангел. — Поверь, мы его спасли. Чем жить таким уродом, лучше уж ему быть на небесах.
— Не ты – Бог, не тебе решать! — сквозь зубы произнёс Серафим. Он вытер предплечьем с лица слёзы и начал взваливать окровавленное тело себе на плечи. Жёсткая ухмылка сошла с лица Евангела.
