– Господь мой… каким же я был глупцом! Зачем я лишил себя этого простого плотского счастья? Сколько лет я не знал женщин… Разве Ты этого от меня требовал?
– Серафим, прошу вас, – задыхаясь, начала Валерия, – но Серафим прижал свои пальцы к её губам и быстро с безумием пробормотал:
– Тихо, тихо…
Дрожащими кончиками пальцев он погладил её лицо, её глаза, её губы, и, прерывисто дыша, произнёс:
– Спасибо, чистая дева, что ты избрала меня… прости, что я не воспринял это сразу всерьёз. А ты ведь сказала, что ты – невеста моя. Зачем же я отверг тебя? Да, я хочу, я страстно желаю быть твоим женихом! Забудем наши опрометчиво данные обеты! Станем же сейчас с тобой одной плотью, ведь такое поручение мужчине и женщине дал Бог, ведь для этого тебя и меня и сотворил Создатель!
Он с наслаждением скользил рукой по её талии от бёдер к груди, задирая ночную сорочку. Она, попыталась отбросить его руку, но он прижался к ней ещё сильнее и судорожно забормотал:
– Не бойся! Тебе быть моей суждено совсем ненадолго: нам с тобой дана только эта ночь. Как бы я хотел разделить с тобой всю мою жизнь! Как я жалею, что провёл годы в келье, не зная прелестей твоего тела!
Удерживая её за талию, он немного отстранился, чтобы лучше её рассмотреть. Увидев, что она отвернулась, он за подбородок повернул её голову к себе и сказал:
– Почему ты стыдишься моей наготы? Ведь Ева в раю смотрела на Адама и не знала стыда. Во мне, как в мужчине, всё сотворено для тебя, а в тебе – всё предназначено для меня. Чего же нам стыдиться?
Он наклонил своё лицо к ней и с тихой страстью прошептал ей на ухо:
– Дотронься до меня… Знаю, как это в первый раз страшно… Но не бойся… ощути меня… Попробуй меня на вкус… Я же живой… Сегодня ночью я ещё живой… и твой…
Он взял её руку, самозабвенно поцеловал в ладонь и прижал к своей горячей, вздымающейся груди:
– Ты чувствуешь? Это страстно бьется моё живое сердце… как я счастлив, что в мои последние часы жизни оно будет биться рядом с твоим… милая моя… воплощённая красота земная… невеста моя...
Он огромной рукой скользнул по её нежной шее и с силой рванул сорочку на плече. Она сдавленно закричала и стала вырываться. Зверь почуял в зубах кровь раненной жертвы и стал ещё сильнее. Серафим полностью потерял над собой контроль. Он подхватил её на руки и стал возбуждённо целовать её обнажившееся тело. Она сильно кричала, изо всех сил вырываясь, что распаляло его всё больше. Он швырнул её в постель, лёг на неё сверху и закинул её ногу себе за спину.
– Господь мой… Женише мой, молю Тебя, спаси свою невесту! – в отчаянии горько заплакала она.
Серафим, весь мокрый от пота, в гневе что есть силы зажал ей рот, вдавив её голову с прилипшими к лицу мокрыми волосами в подушку, и безумным шёпотом произнёс:
– Тише… Ты что? Всё же хорошо! Не зови Его… Ты – моя… Я не отдам тебя Ему…
Он отнял свою руку от её лица. Она со всхлипом вздохнула и измождённо, тоненьким срывающимся голоском закричала:
– Серафим… вспомни Пречистую! Вспомни Деву Марию! Ты же любишь не меня… а Её! Она – Владычица твоего сердца! Она любит тебя и помогает тебе! Не предавай Её! Ты же молишься со слезами, чтобы Она спасла тебя, твоего любимого отца Александра, твоего брата Максима от смерти! – Она, задыхаясь и вырываясь из-под него, тоненьким голосом запела:
– Радуйся… земле… ненасеянная… радуйся… купино… неопалимая... радуйся... глубино... неудобозримая…
Серафим замер, расширенными глазами глядя на неё…
Он вдруг увидел себя коленопреклонённым на молитве в обители перед золочённой иконой Владычицы. Рядом с ним на коленях стояли братья Савватий и Максим. Их красивые благородные лица благоговейно освещались тёплым светом алых лампад, растворяющимся в тенях надвинутых на глаза капюшонов… Он услышал их высокие, восхитительно звонкие голоса, которые входили в унисон с его низким и нежным голосом, слагаясь в чистые созвучия, хрустальным куполом возносясь к небесам.
Радуйся… Радуйся…
Отец Александр, который стоял коленопреклонённо перед ними в своей монашеской рясе, медленно повернулся к нему и улыбнулся...
…Радуйся… Радуйся…
Вдруг перед его глазами предстала совсем другая картина: он увидел руины оставшиеся от того самого белого храма после артподготовки перед штурмом города. Небо над ним было затянуто чёрным дымом, который своими винтами закручивал в водовороты чёрный военный квадрокоптер, что висел невысоко над землёй и горел. Он только что десантировался из него по тросу на землю, но был сбит очередью, которая навылет прошила ему ноги. Он, оставляя кровавый след в пыли, на обломках кирпичей и осыпавшейся штукатурке, подтягиваясь на руках, полз в надежде укрыться в развалинах храма. Он дополз до обвалившегося портала и, оглянувшись, увидел тех, кто преследовал его, чтобы добить: они шли к нему сквозь дым; их силуэты в шлемах, из которых светили разрезающие дым лучи лазерной подсветки, становились всё чётче на фоне дымовой завесы...
…радуйся, мосте, к Небесем преводяй…
Он перелез через камни обвалившегося портала и пополз по каменному полу храма, оставляя след крови на осыпавшейся побелке, дополз до какой-то лестницы из трёх ступеней, за которой начинался многоярусный иконостас и, понимая, что дальше ползти у него времени нет, спрятался за какую-то засыпанную белой штукатуркой икону, которая стояла лицом ко входу на постаменте из дерева перед самой лестницей и прижался к ней спиной. Почти сразу же он увидел на иконостасе тень: солнце, прорезая дым, осветило фигуры его преследователей, когда они на миг заглянули вовнутрь, и сразу же его оглушил и ослепил взрыв светошумовой гранаты, после чего раздался приглушённый его притуплённым слухом грохот автоматных очередей, которые прошивали свинцом всё пространство вокруг, превращая нижний ярус иконостаса в щепки...
… и лествице высокая, юже Иаков виде…
Он чувствовал, как пули лупят по доскам иконы, к которой он прижимался спиной, на него сыпалась штукатурка, он сжал зубы и от ужаса сквозь зубы стонал.
…радуйся, Божественная стамно манны…
Наступила тишина. Он был контужен и больше не слышал ничего. В состоянии болевого шока, не чуя тела, он поднялся на ноги и в изумлении повернулся к иконе. Лучи солнца проходили сквозь отверстия, сделанные пулями в дереве, но… ни одна из них не вошла в его тело...
…радуйся, разрешение клятвы…
Он в немом изумлении, спотыкаясь, обошёл икону и перчаткой стёр мел штукатурки с её поверхности… и обомлел: на него взирали изумительной красоты глаза удивительной женщины. Они пронзили его вместо не пронзивших пуль, воспламенив его сердце неземной любовью. Автоматные очереди прошили Её лик, Её руки… Её младенца. Он в исступлении повернулся к иконостасу и, подняв по нему глаза до самого верхнего ряда, увидел Распятие, которое от взрыва наклонилось так, что казалось, Распятый, бессильно повиснув на прибитых гвоздями к деревянной перекладине руках, с высоты со страданием смотрит на него. И он впервые в своей жизни перекрестился и медленно опустился перед Ним на колени…
…радуйся, Адамово воззвание… с Тобою Господь…
Серафим как очнулся…
Он вспомнил себя. С ужасом и дрожью он огляделся и прошептал:
– Боже… Валерия… что со мной? Что я с вами сделал?..
Он увидел её разорванную сорочку, следы на лице от его пальцев и, сжав зубы, с лютой ненавистью к себе прошептал:
– Что ты сделал, подонок… Что ты сделал?!
Он повалился без сил рядом с ней лицом в подушку… Она, вся мокрая от его пота, попыталась высвободиться из-под тяжести его тела.
Раздался стук во входную дверь. Затем ещё… затем раздался хлопок, и замок разлетается вдребезги. Дверь с ноги распахнулась, и ворвались трое полицейских в гражданском. Они, держа пистолеты на весу, светя фонарями и прикрывая друг друга, быстро прошли прихожую, зал, и вошли в спальню. За ними в спальню вошёл Альберт. В руке он держал Распятие и медальон, которые подобрал с пола в зале.
Он остановился у постели, которую держали под прицелом полицейские, и холодным голосом произнёс:
– Вот какие у вас методы работы, Серафим… А ну-ка, немедленно встаньте!
Серафим не шевелился. Альберт быстро подошёл и, схватив за плечо, грубо скинул его с девушки и перевернул на спину. Серафим в лучах света фонарей лежал на постели, еле дыша. Его лицо было серым, глаза ввалились, под ними были тёмные круги, губы казались синими.
Альберт перевёл взгляд на девушку, которая дрожала, как от холода, пытаясь прикрыть мокрой разорванной сорочкой своё нагое тело.
– Как вы? – спросил он. – Мы опоздали? Он успел совершить над вами насилие?
Она помотала головой.
– Нет, нет! Он не смог… он остановился!
Альберт снял со спинки стула одежду и подал ей, дал знак полицейским, чтобы они держали Серафима на прицеле, сам же поднял на руки девушку и унёс её в зал. Там он посадил её на кушетку и помог одеться. После этого включил свет.
– Как вы? – ещё раз спросил он.
– Я… я не знаю… – тихо произнесла Валерия.
Она потеряно осмотрелась и ахнула, увидев простыню, закрывающую икону, немедля подошла, сдёрнула её, после бессильно опустилась на колени на пол и заплакала.
– Сержант Альберт, полиция полиса, – представился он. – Как зовут вас?
– Валерия, – тихо произнесла девушка.
– Валерия, – присев рядом с ней на корточки, мягким голосом сказал Альберт. – Зачем же вы впустили в дом первого встречного и постелили ему постель? Вас пленила незаурядная внешность незнакомца? Видите, как, оказывается, обманчива внешность. Под ней может скрываться маньяк и убийца.
– Нет-нет, он не такой, – всхлипывая, сказала Валерия.
– То есть всё, что произошло – это по любви? – с видимым негодованием произнёс Альберт.
– Это я виновата… – прошептала Валерия и заплакала снова.
– Валерия! Вы ни в чём не виноваты. Если вы почувствуете, что в вас появился комплекс вины, который появляется у жертвы в отношении насильника, то я могу рекомендовать вам хорошего клинического психолога.
– Нет! Я виновата! Он не хотел ко мне в дом заходить, а я его упросила, он не хотел чай пить – я настояла! А после этого он потерял сознание! Даже когда он пришёл в себя, он был ещё тот же, и снова хотел уйти… я снова настояла, чтобы он остался! А потом вдруг с ним случилось это!!
Альберт, понимающе, усмехнулся.
– Расскажите подробно, как он потерял сознание?
– Я не видела... я вышла… И когда я вернулась, он задыхался, он не мог дышать… Потом он бредил… вспоминал отца Александра и своих братьев… Один у него умер, а другого он очень любит… Он был так слаб… Он совсем никуда не мог идти, поэтому я ему постелила здесь, на кушетке.
– Как же он оказался с вами в одной постели?
– Он попросил меня побыть с ним… уже странным голосом. Но я не стала, я ушла к себе и на всякий случай заперла двери… Но он пришёл и сломал их…
Она снова заплакала. Альберт с участием положил ей руку на плечо и уточнил:
– Он вас бил?
– Нет, нет! – быстро сказала она.
– Хорошо. Вы готовы дать показания в полиции?
Валерия вскинулась и посмотрела на него.
– Что ему будет?
Альберт ответил холодным взглядом и сказал:
– Его ждёт тюремный срок за попытку изнасилования.
Валерия с ужасом покачала головой:
– Нет… я не буду.
Альберт криво улыбнулся:
– Если бы жертвы горой не стояли за своих мучителей, глядишь бы, криминальной полиции было бы меньше работы.
– Поймите… Он – человек! Он – верующий и добрый человек!
– Валерия… Ещё пару-тройку таких верующих в моей полицейской практике, и я стану воинствующим атеистом, – грозно произнёс Альберт.
– Поймите, просто с ним что-то произошло… его как подменили! Он говорил, что это его последняя ночь… что он пока ещё живой… В нём что-то есть, от чего он умирает! Какая-то одержимость… что-то делает его таким! Его нельзя в тюрьму… его надо спасать! А в тюрьме он непременно умрёт!
Альберт удивился, что Валерия пришла к таким точным выводам. Она вдруг испытующе посмотрела на него и с волнением спросила:
– Погодите… когда вы вошли, вы назвали его по имени… Откуда вы знаете его? Откуда он? Как вообще вы оказались здесь?
Альберт, спокойно глядя ей в глаза, проговорил:
– Так получилось, что мы вели наблюдения за вашим домом в ходе… другого расследования. Услышали крики и решили вмешаться. Дверь вам сегодня же починят.
– Но… у меня же установлена шумозащита, – растерянно проговорила Валерия. – Как вы услышали?
Альберт показал, что на шее у него были наушники.
– Это специальная полицейская техника. Тут есть сверхчувствительный микрофон.
– Спасибо вам… – тихо сказала Валерия и улыбнулась. – У меня теперь большое доверие к полиции...
Альберт немного наклонил голову, как поклонился. Он поднялся на ноги и спросил:
– Вы сможете побыть немного одна? Мне нужно осмотреть место происшествия. С вами может побыть один из сотрудников полиции, он клинический психолог, работает с травмами после стрессов.
– Нет-нет… Я справляюсь… Благодарю вас.
Альберт оценивающе глянул на неё, вернулся в спальню, жестом руки показал одному из полицейских, чтобы он покинул помещение и пошёл к Валерии. Тот опустил пистолет и быстро вышел.
Серафим лежал посередине кровати, раскинув руки, и смотрел в потолок. Когда Альберт вошёл, он повернул к нему голову и еле слышно спросил:
– Как она?..
– Девушка в порядке, – холодно сказал Альберт. – Но что мне делать с вами?
– Ты меня арестуешь? – безразлично спросил Серафим. – Давай! Я заслужил...
Он покорно протянул ему запястья рук.
Альберт опустил голову, помолчал, затем сурово посмотрел на него и сказал:
– Серафим, прекратите этот театр. Прошу вас встать и одеться. Я сопровожу вас в гостиничный номер.
– Почему, Альберт? – с мукой в голосе произнёс Серафим… – Пожалуйста, запри меня!! Я – мразь! Я сам себя боюсь… Дай мне сдохнуть в тюрьме!
Альберт посмотрел на него исподлобья и жёстко произнёс:
– Потому что девушка отказывается подавать на вас заявление. Таким образом, состава преступления в ваших действиях нет. В связи с этим сорванные двери, разорванная одежда и синяки на лице потерпевшей – это просто любовная прелюдия, брачные танцы райских птичек.
Серафим закрыл глаза, из них покатились слёзы… Он начал медленно вставать. Удерживающие его на прицеле отступили, сохраняя дистанцию. Он попросил принести его одежду из чистки, и Альберт ему принёс. Одевшись, Серафим вышел в зал и, повернувшись, посмотрел на Валерию… и она ответила ему взглядом. Казалось, они смотрели друг на друга вечность, после чего Серафим, почувствовав толчок в спину, прошёл в прихожую и начал надевать пальто. Валерия встала, подошла ближе.
– Серафим… вы сказали, что умираете. Я не хочу этого. Я буду молиться о вас. Я хочу, чтобы вы знали: я зла на вас не держу. Пожалуйста, не мучайтесь. И правда… вы мне не безразличны.
Серафим истощенно посмотрел на неё и сказал:
– Благодарю тебя, дева, за милость твою ко мне… Прости меня… Искушение было сверх моих сил… и я не выдержал его. Но твоя молитва вернула мне себя...
– Серафим… да, с молитвой, но вы выдержали искушение, – тепло сказала ему она. – Вот для чего и нужны друг другу христиане. Ах, если бы я могла забрать вас к моим братьям и сёстрам, мы смогли бы вместе возвратить вас к жизни!
Серафим слабо улыбнулся и сказал:
– Если доживу до вечера, то приду к вам читать Евангелие… И Анатолий мне ещё импрессионистов обещал… – Он проникновенно посмотрел на неё и тихо произнёс: – Где вас найти?
– Серафим, прошу вас, – задыхаясь, начала Валерия, – но Серафим прижал свои пальцы к её губам и быстро с безумием пробормотал:
– Тихо, тихо…
Дрожащими кончиками пальцев он погладил её лицо, её глаза, её губы, и, прерывисто дыша, произнёс:
– Спасибо, чистая дева, что ты избрала меня… прости, что я не воспринял это сразу всерьёз. А ты ведь сказала, что ты – невеста моя. Зачем же я отверг тебя? Да, я хочу, я страстно желаю быть твоим женихом! Забудем наши опрометчиво данные обеты! Станем же сейчас с тобой одной плотью, ведь такое поручение мужчине и женщине дал Бог, ведь для этого тебя и меня и сотворил Создатель!
Он с наслаждением скользил рукой по её талии от бёдер к груди, задирая ночную сорочку. Она, попыталась отбросить его руку, но он прижался к ней ещё сильнее и судорожно забормотал:
– Не бойся! Тебе быть моей суждено совсем ненадолго: нам с тобой дана только эта ночь. Как бы я хотел разделить с тобой всю мою жизнь! Как я жалею, что провёл годы в келье, не зная прелестей твоего тела!
Удерживая её за талию, он немного отстранился, чтобы лучше её рассмотреть. Увидев, что она отвернулась, он за подбородок повернул её голову к себе и сказал:
– Почему ты стыдишься моей наготы? Ведь Ева в раю смотрела на Адама и не знала стыда. Во мне, как в мужчине, всё сотворено для тебя, а в тебе – всё предназначено для меня. Чего же нам стыдиться?
Он наклонил своё лицо к ней и с тихой страстью прошептал ей на ухо:
– Дотронься до меня… Знаю, как это в первый раз страшно… Но не бойся… ощути меня… Попробуй меня на вкус… Я же живой… Сегодня ночью я ещё живой… и твой…
Он взял её руку, самозабвенно поцеловал в ладонь и прижал к своей горячей, вздымающейся груди:
– Ты чувствуешь? Это страстно бьется моё живое сердце… как я счастлив, что в мои последние часы жизни оно будет биться рядом с твоим… милая моя… воплощённая красота земная… невеста моя...
Он огромной рукой скользнул по её нежной шее и с силой рванул сорочку на плече. Она сдавленно закричала и стала вырываться. Зверь почуял в зубах кровь раненной жертвы и стал ещё сильнее. Серафим полностью потерял над собой контроль. Он подхватил её на руки и стал возбуждённо целовать её обнажившееся тело. Она сильно кричала, изо всех сил вырываясь, что распаляло его всё больше. Он швырнул её в постель, лёг на неё сверху и закинул её ногу себе за спину.
– Господь мой… Женише мой, молю Тебя, спаси свою невесту! – в отчаянии горько заплакала она.
Серафим, весь мокрый от пота, в гневе что есть силы зажал ей рот, вдавив её голову с прилипшими к лицу мокрыми волосами в подушку, и безумным шёпотом произнёс:
– Тише… Ты что? Всё же хорошо! Не зови Его… Ты – моя… Я не отдам тебя Ему…
Он отнял свою руку от её лица. Она со всхлипом вздохнула и измождённо, тоненьким срывающимся голоском закричала:
– Серафим… вспомни Пречистую! Вспомни Деву Марию! Ты же любишь не меня… а Её! Она – Владычица твоего сердца! Она любит тебя и помогает тебе! Не предавай Её! Ты же молишься со слезами, чтобы Она спасла тебя, твоего любимого отца Александра, твоего брата Максима от смерти! – Она, задыхаясь и вырываясь из-под него, тоненьким голосом запела:
– Радуйся… земле… ненасеянная… радуйся… купино… неопалимая... радуйся... глубино... неудобозримая…
Серафим замер, расширенными глазами глядя на неё…
Он вдруг увидел себя коленопреклонённым на молитве в обители перед золочённой иконой Владычицы. Рядом с ним на коленях стояли братья Савватий и Максим. Их красивые благородные лица благоговейно освещались тёплым светом алых лампад, растворяющимся в тенях надвинутых на глаза капюшонов… Он услышал их высокие, восхитительно звонкие голоса, которые входили в унисон с его низким и нежным голосом, слагаясь в чистые созвучия, хрустальным куполом возносясь к небесам.
Радуйся… Радуйся…
Отец Александр, который стоял коленопреклонённо перед ними в своей монашеской рясе, медленно повернулся к нему и улыбнулся...
…Радуйся… Радуйся…
Вдруг перед его глазами предстала совсем другая картина: он увидел руины оставшиеся от того самого белого храма после артподготовки перед штурмом города. Небо над ним было затянуто чёрным дымом, который своими винтами закручивал в водовороты чёрный военный квадрокоптер, что висел невысоко над землёй и горел. Он только что десантировался из него по тросу на землю, но был сбит очередью, которая навылет прошила ему ноги. Он, оставляя кровавый след в пыли, на обломках кирпичей и осыпавшейся штукатурке, подтягиваясь на руках, полз в надежде укрыться в развалинах храма. Он дополз до обвалившегося портала и, оглянувшись, увидел тех, кто преследовал его, чтобы добить: они шли к нему сквозь дым; их силуэты в шлемах, из которых светили разрезающие дым лучи лазерной подсветки, становились всё чётче на фоне дымовой завесы...
…радуйся, мосте, к Небесем преводяй…
Он перелез через камни обвалившегося портала и пополз по каменному полу храма, оставляя след крови на осыпавшейся побелке, дополз до какой-то лестницы из трёх ступеней, за которой начинался многоярусный иконостас и, понимая, что дальше ползти у него времени нет, спрятался за какую-то засыпанную белой штукатуркой икону, которая стояла лицом ко входу на постаменте из дерева перед самой лестницей и прижался к ней спиной. Почти сразу же он увидел на иконостасе тень: солнце, прорезая дым, осветило фигуры его преследователей, когда они на миг заглянули вовнутрь, и сразу же его оглушил и ослепил взрыв светошумовой гранаты, после чего раздался приглушённый его притуплённым слухом грохот автоматных очередей, которые прошивали свинцом всё пространство вокруг, превращая нижний ярус иконостаса в щепки...
… и лествице высокая, юже Иаков виде…
Он чувствовал, как пули лупят по доскам иконы, к которой он прижимался спиной, на него сыпалась штукатурка, он сжал зубы и от ужаса сквозь зубы стонал.
…радуйся, Божественная стамно манны…
Наступила тишина. Он был контужен и больше не слышал ничего. В состоянии болевого шока, не чуя тела, он поднялся на ноги и в изумлении повернулся к иконе. Лучи солнца проходили сквозь отверстия, сделанные пулями в дереве, но… ни одна из них не вошла в его тело...
…радуйся, разрешение клятвы…
Он в немом изумлении, спотыкаясь, обошёл икону и перчаткой стёр мел штукатурки с её поверхности… и обомлел: на него взирали изумительной красоты глаза удивительной женщины. Они пронзили его вместо не пронзивших пуль, воспламенив его сердце неземной любовью. Автоматные очереди прошили Её лик, Её руки… Её младенца. Он в исступлении повернулся к иконостасу и, подняв по нему глаза до самого верхнего ряда, увидел Распятие, которое от взрыва наклонилось так, что казалось, Распятый, бессильно повиснув на прибитых гвоздями к деревянной перекладине руках, с высоты со страданием смотрит на него. И он впервые в своей жизни перекрестился и медленно опустился перед Ним на колени…
…радуйся, Адамово воззвание… с Тобою Господь…
Серафим как очнулся…
Он вспомнил себя. С ужасом и дрожью он огляделся и прошептал:
– Боже… Валерия… что со мной? Что я с вами сделал?..
Он увидел её разорванную сорочку, следы на лице от его пальцев и, сжав зубы, с лютой ненавистью к себе прошептал:
– Что ты сделал, подонок… Что ты сделал?!
Он повалился без сил рядом с ней лицом в подушку… Она, вся мокрая от его пота, попыталась высвободиться из-под тяжести его тела.
Раздался стук во входную дверь. Затем ещё… затем раздался хлопок, и замок разлетается вдребезги. Дверь с ноги распахнулась, и ворвались трое полицейских в гражданском. Они, держа пистолеты на весу, светя фонарями и прикрывая друг друга, быстро прошли прихожую, зал, и вошли в спальню. За ними в спальню вошёл Альберт. В руке он держал Распятие и медальон, которые подобрал с пола в зале.
Он остановился у постели, которую держали под прицелом полицейские, и холодным голосом произнёс:
– Вот какие у вас методы работы, Серафим… А ну-ка, немедленно встаньте!
Серафим не шевелился. Альберт быстро подошёл и, схватив за плечо, грубо скинул его с девушки и перевернул на спину. Серафим в лучах света фонарей лежал на постели, еле дыша. Его лицо было серым, глаза ввалились, под ними были тёмные круги, губы казались синими.
Альберт перевёл взгляд на девушку, которая дрожала, как от холода, пытаясь прикрыть мокрой разорванной сорочкой своё нагое тело.
– Как вы? – спросил он. – Мы опоздали? Он успел совершить над вами насилие?
Она помотала головой.
– Нет, нет! Он не смог… он остановился!
Альберт снял со спинки стула одежду и подал ей, дал знак полицейским, чтобы они держали Серафима на прицеле, сам же поднял на руки девушку и унёс её в зал. Там он посадил её на кушетку и помог одеться. После этого включил свет.
– Как вы? – ещё раз спросил он.
– Я… я не знаю… – тихо произнесла Валерия.
Она потеряно осмотрелась и ахнула, увидев простыню, закрывающую икону, немедля подошла, сдёрнула её, после бессильно опустилась на колени на пол и заплакала.
– Сержант Альберт, полиция полиса, – представился он. – Как зовут вас?
– Валерия, – тихо произнесла девушка.
– Валерия, – присев рядом с ней на корточки, мягким голосом сказал Альберт. – Зачем же вы впустили в дом первого встречного и постелили ему постель? Вас пленила незаурядная внешность незнакомца? Видите, как, оказывается, обманчива внешность. Под ней может скрываться маньяк и убийца.
– Нет-нет, он не такой, – всхлипывая, сказала Валерия.
– То есть всё, что произошло – это по любви? – с видимым негодованием произнёс Альберт.
– Это я виновата… – прошептала Валерия и заплакала снова.
– Валерия! Вы ни в чём не виноваты. Если вы почувствуете, что в вас появился комплекс вины, который появляется у жертвы в отношении насильника, то я могу рекомендовать вам хорошего клинического психолога.
– Нет! Я виновата! Он не хотел ко мне в дом заходить, а я его упросила, он не хотел чай пить – я настояла! А после этого он потерял сознание! Даже когда он пришёл в себя, он был ещё тот же, и снова хотел уйти… я снова настояла, чтобы он остался! А потом вдруг с ним случилось это!!
Альберт, понимающе, усмехнулся.
– Расскажите подробно, как он потерял сознание?
– Я не видела... я вышла… И когда я вернулась, он задыхался, он не мог дышать… Потом он бредил… вспоминал отца Александра и своих братьев… Один у него умер, а другого он очень любит… Он был так слаб… Он совсем никуда не мог идти, поэтому я ему постелила здесь, на кушетке.
– Как же он оказался с вами в одной постели?
– Он попросил меня побыть с ним… уже странным голосом. Но я не стала, я ушла к себе и на всякий случай заперла двери… Но он пришёл и сломал их…
Она снова заплакала. Альберт с участием положил ей руку на плечо и уточнил:
– Он вас бил?
– Нет, нет! – быстро сказала она.
– Хорошо. Вы готовы дать показания в полиции?
Валерия вскинулась и посмотрела на него.
– Что ему будет?
Альберт ответил холодным взглядом и сказал:
– Его ждёт тюремный срок за попытку изнасилования.
Валерия с ужасом покачала головой:
– Нет… я не буду.
Альберт криво улыбнулся:
– Если бы жертвы горой не стояли за своих мучителей, глядишь бы, криминальной полиции было бы меньше работы.
– Поймите… Он – человек! Он – верующий и добрый человек!
– Валерия… Ещё пару-тройку таких верующих в моей полицейской практике, и я стану воинствующим атеистом, – грозно произнёс Альберт.
– Поймите, просто с ним что-то произошло… его как подменили! Он говорил, что это его последняя ночь… что он пока ещё живой… В нём что-то есть, от чего он умирает! Какая-то одержимость… что-то делает его таким! Его нельзя в тюрьму… его надо спасать! А в тюрьме он непременно умрёт!
Альберт удивился, что Валерия пришла к таким точным выводам. Она вдруг испытующе посмотрела на него и с волнением спросила:
– Погодите… когда вы вошли, вы назвали его по имени… Откуда вы знаете его? Откуда он? Как вообще вы оказались здесь?
Альберт, спокойно глядя ей в глаза, проговорил:
– Так получилось, что мы вели наблюдения за вашим домом в ходе… другого расследования. Услышали крики и решили вмешаться. Дверь вам сегодня же починят.
– Но… у меня же установлена шумозащита, – растерянно проговорила Валерия. – Как вы услышали?
Альберт показал, что на шее у него были наушники.
– Это специальная полицейская техника. Тут есть сверхчувствительный микрофон.
– Спасибо вам… – тихо сказала Валерия и улыбнулась. – У меня теперь большое доверие к полиции...
Альберт немного наклонил голову, как поклонился. Он поднялся на ноги и спросил:
– Вы сможете побыть немного одна? Мне нужно осмотреть место происшествия. С вами может побыть один из сотрудников полиции, он клинический психолог, работает с травмами после стрессов.
– Нет-нет… Я справляюсь… Благодарю вас.
Альберт оценивающе глянул на неё, вернулся в спальню, жестом руки показал одному из полицейских, чтобы он покинул помещение и пошёл к Валерии. Тот опустил пистолет и быстро вышел.
Серафим лежал посередине кровати, раскинув руки, и смотрел в потолок. Когда Альберт вошёл, он повернул к нему голову и еле слышно спросил:
– Как она?..
– Девушка в порядке, – холодно сказал Альберт. – Но что мне делать с вами?
– Ты меня арестуешь? – безразлично спросил Серафим. – Давай! Я заслужил...
Он покорно протянул ему запястья рук.
Альберт опустил голову, помолчал, затем сурово посмотрел на него и сказал:
– Серафим, прекратите этот театр. Прошу вас встать и одеться. Я сопровожу вас в гостиничный номер.
– Почему, Альберт? – с мукой в голосе произнёс Серафим… – Пожалуйста, запри меня!! Я – мразь! Я сам себя боюсь… Дай мне сдохнуть в тюрьме!
Альберт посмотрел на него исподлобья и жёстко произнёс:
– Потому что девушка отказывается подавать на вас заявление. Таким образом, состава преступления в ваших действиях нет. В связи с этим сорванные двери, разорванная одежда и синяки на лице потерпевшей – это просто любовная прелюдия, брачные танцы райских птичек.
Серафим закрыл глаза, из них покатились слёзы… Он начал медленно вставать. Удерживающие его на прицеле отступили, сохраняя дистанцию. Он попросил принести его одежду из чистки, и Альберт ему принёс. Одевшись, Серафим вышел в зал и, повернувшись, посмотрел на Валерию… и она ответила ему взглядом. Казалось, они смотрели друг на друга вечность, после чего Серафим, почувствовав толчок в спину, прошёл в прихожую и начал надевать пальто. Валерия встала, подошла ближе.
– Серафим… вы сказали, что умираете. Я не хочу этого. Я буду молиться о вас. Я хочу, чтобы вы знали: я зла на вас не держу. Пожалуйста, не мучайтесь. И правда… вы мне не безразличны.
Серафим истощенно посмотрел на неё и сказал:
– Благодарю тебя, дева, за милость твою ко мне… Прости меня… Искушение было сверх моих сил… и я не выдержал его. Но твоя молитва вернула мне себя...
– Серафим… да, с молитвой, но вы выдержали искушение, – тепло сказала ему она. – Вот для чего и нужны друг другу христиане. Ах, если бы я могла забрать вас к моим братьям и сёстрам, мы смогли бы вместе возвратить вас к жизни!
Серафим слабо улыбнулся и сказал:
– Если доживу до вечера, то приду к вам читать Евангелие… И Анатолий мне ещё импрессионистов обещал… – Он проникновенно посмотрел на неё и тихо произнёс: – Где вас найти?
