– Я не понимаю… Что это значит? Жив, Господь… Бетатрин не сработал?
От холода его била дрожь. Он попытался встать, и один из полицейских тут же, поддерживая его, помог добраться до постели. Альберт сначала внимательно наблюдал за ним, потом подошёл, взял одеяло и укрыл Серафима, подоткнув ему под бока. Серафим стучал зубами и ошарашенно смотрел на него.
– Ч-ч-то это всё з-значит? Б-бетатрин все-таки с-с-сработал? Я вижу, вроде бы, т-т-е же вещи, только они не с-с-соответствуют истине. Можно ли, н-не веря в них, с-с-охранить свой рас-с-судок?
Альберт усмехнулся и сказал:
– Серафим, всё сработало. Только я вколол вам не бетатрин. Это был витаминный коктейль с солевым раствором, чтобы удерживать воду в вашем организме, которую в вас влили.
– К-как? – заикаясь произнёс Серафим. – К-к-как не б-бет-татрин?
– По приказу полковника Проханова вам продлили жизнь, Серафим...
– З-з-зачем же так жестоко? – прохрипел Серафим и заплакал. – Зач-ч-чем же вы всё это с-с-сделали со мной так жестоко! Вы ж-же покалечили меня, пока лечили!
– Прости, Серафим, – тихо сказал Альберт. – Мы отработали одну гипотезу.
– От-т-траб-ботали?!! Г-гип-потезу?! – со страданием воскликнул Серафим. Он уже немного согрелся, но ещё дрожал.
– Да, Серафим, – спокойно ответил Альберт. Вчера вечером полковник собрал совещание психотехнологов на предмет возможности спасти вас. Он учел моё донесение, которое я сделал, наблюдая микроинфаркт, который произошёл с вами во время попытки нарушить обет. После сегодняшнего инцидента ночью я доложил ему о вашей новой попытке нарушить обет и о втором микроинфаркте. Сегодня он повторно собрал совещание по поводу обновленной информации. С учетом рассказанного вами об отце Александре, был сделан вывод, что только попытка вами самим нарушить обет является для вас смертельной. Это означает, что вас можно накормить только насильно. Но для вас это должно быть не игрой, а действительно насилием. Мы отработали эту гипотезу, и действительно, она подтвердилась. В вашем организме восстановлен водно-щелочной баланс и введено вещество, удерживающее воду, которое разработано специально для воинов, ведущих боевые действия в пустыне. Впереди у вас ещё три дня комфортной жизни без голода и жажды.
– Но зачем же так жестоко!! Я же чуть не сошёл с ума от ужаса!! – закричал Серафим. – Зачем ты сказал мне про бетатрин?!
– Была опасность, что вы чрезвычайно обрадуетесь насильственному кормлению, – усмехнулся Альберт. – Пришлось обставить дело по серьёзному. Ведь вы – человек, который не боится ничего. Даже своего Бога.
Серафим закрыл лицо дрожащими руками, затем медленно отвёл их и, пошарив под собой в постели, нашел Распятие и медальон и надел их.
– Да… Так-то лучше, – усмехнулся Альберт.
– Сержант Альберт… какая же ты инфернальная скотина, – сквозь зубы процедил Серафим.
– Но ведь я – лучший в мире коп, не так ли? – улыбнулся Альберт.
И Серафим, сжав зубы, кивнул. Невероятно, но Альберт ему впервые улыбнулся.
– Это была хорошая новость. А теперь вторая новость, если вы готовы ещё меня слушать, Серафим. Она может быть для вас печальной. Готовы ли вы сейчас говорить на трудные темы, или вам необходимо полежать, отдохнуть, чтобы прийти в себя, и мне прийти попозже?
– С чего это такая забота о моём психическом состоянии, после того, что ты сделал со мной, ублюдок?! – выругался Серафим. – Я уже от страха поседел! Продолжай уж!
– Хорошо, – Альберт настороженно смотрел ему в глаза. – На совещании у полковника Проханова психотехнологи высказали версию, что возможность активации в пси-режиме программы по самоликвидации существует только в том случае, если такая программа вложена в сознание человека.
– Твоя новость невероятно самоочевидна, – проворчал Серафим.
– Да… но как программа попала в сознание человека, кто её вложил?
Серафим с тревогой посмотрел на него.
– Такая программа есть у вас, у отца Александра и, возможно, у всех ваших братьев.
– Что ты хочешь этим сказать? – догадываясь и немея от ужаса, произнёс Серафим.
– Да, Серафим. Это означает, что у вас, у отца Александра и, возможно, у ваших братьев уже была бетатриновая перезагрузка до контрольной точки. Возможно, вас использовали в спецоперациях, о которых вам надо было забыть, или вы уже выходили один раз все вместе из-под контроля вашего епископа. А может быть, и то, и другое, а может быть, и не раз. При рестарте в вашу проекцию личности вам добавили программу для вашей самоликвидации, если вы снова сделаете что-то не так.
Серафим от такой жуткой новости не мог выговорить ни слова… Потому что он понял, что это была чистая правда… У всех у них были порваны внешние связи, чтобы соотнестись с временем внешнего мира, а в "райских садах" обители нет смены времён года. Ни родных, ни друзей… Такая возможность была только у него: никто в архиепископии не знал, что у него есть счёт в банке, и вчера, когда он пользовался им, заметил по начисленным процентам, что там слишком большая сумма, не та, которую он ожидал увидеть, исходя из годовых процентов. Значит, последняя перезагрузка была два года назад… Контрольную точку им делали всем в один день… Значит, одновременно перегружали их всех… Почему архиепископия пошла на крайнюю меру? Что они с братьями такого сделали, что это было достойно высшей меры наказания? Может быть, их не смогли усмирить в Козеозёрском монастыре?
Серафим посмотрел на Альберта и кивнул:
– Да, сержант… Это была скверная новость…
– И вот именно поэтому у вас удалены отпечатки пальцев и стоит запрет в системе на идентификацию вашей личности… Кстати, вы помните, как вам стирали папиллярные линии?
Серафим отрицательно покачал головой и поник.
– То, что случилось сегодня ночью, также стоит в одном ряду с этим, Серафим… – осторожно добавил Альберт. – Программа блокирует совесть и позволяет делать разные… страшные вещи. Валерия сказала мне, что вы в последний момент остановились и не стали насиловать её. Как вам удалось это в себе сдержать?
Серафима пробила нервная дрожь.
– Мне не удалось… Меня остановила Пречистая Дева Мария – Матерь Господа нашего, – сказал он и заплакал.
Жаркие слёзы обжигали его лицо. Он нащупал на шее медальон и, раскрыв его, пылко приложился губами к Её светлому Лику и прошептал:
– Непорочная Дева, благодарю Тебя, что в минуту кошмара моего обратила Свой взор на меня, грешного! Молю тебя, Царица сердца моего, избавь меня от сети дьявольской и на путь покаяния меня наставь, чтобы я горько оплакал дела свои!
Альберт дождался окончания его молитвы и перекрестился. Серафим с удивлением уставился на него.
– Альберт?!.. Ты?!
– Да… – улыбнувшись, ответил Альберт.
Серафим аж привстал, но Альберт остановил его, прижав указательный палец к губам. Потом он произнёс:
– Серафим. Вы всё равно остаётесь в смертельной опасности. То, что мы сделали, второй раз с программой по самоликвидации не прокатит. Есть ещё вариант кормить вас, когда вы будете без сознания, но мы устанем каждый раз избивать вас до полусмерти. На совещании прозвучало предложение посоветовать вам сделать новую контрольную точку, о которой не будет знать архиепископия. Если в результате неудачной миссии для вас последует, так называемое, «добровольное» наказание в монастыре, вам надо сразу, без всяких умерщвлений плоти, соглашаться на бетатриновую перезагрузку. Мы вас найдём и не допустим, чтобы вам загрузили имеющуюся в архиепископии проекцию личности. Это надо сделать сегодня. Полковник договорился с альфа-центром. В мегаполисе, где полно людей с несчастной любовью, альфа-центр перегружен, но для вас, благодаря полковнику, сделают исключение.
В Серафиме все дрожало, он молчал…
– Значит… Я буду помнить всё, что сделал с отцом Александром... и с Валерией? Я буду знать, что погиб брат Савватий?
– Да, или не помнить ничего. Это жизнь, Серафим. Мёртвого брата всё равно никакими перезагрузками не спасешь…
– И я запомню тебя, выродок? Я согласен, – обессилев, сказал Серафим. – Когда поедем?
– Сейчас! – сказал Альберт. – Одевайтесь.
Серафим поднял полное боли тело и слез с постели. Ему подали брюки, свитер и пальто, которые он до этого ногой пнул в угол, первый комплект одежды был при избиении весь изорван и повреждён. Они вышли с Альбертом из гостиницы, сели в магнекар и через несколько минут вышли у альфа-центра.
На ресепшене Альберт запретил брать у Серафима идентификационные данные, показав какой-то приказ. Затем он проводил его до кабинета и сказал:
– Серафим, если помните: процедура происходит под наркозом для обездвиживания. Я понимаю, вам сейчас морально тяжело. Не знаю, утешит ли вас то, что процедура будет происходить под полным моим контролем, и я буду рядом?
Серафим с благодарностью посмотрел на него и сказал.
– Да, Альберт. Правда утешит!
– Серафим! После процедуры от наркоза вам необходимо будет некоторое время отходить. В отношении вас есть опасность, что пока вы в полной мере не сможете контролировать ваше сознание, вы будете под управлением внесённой в вас программы. Поэтому в послеоперационный период психотехнологи рекомендуют разместить вас в камере под охраной и усиленным наблюдением. Утешит ли вас, если я и мои бойцы будут вас охранять лично?
– Утешит… и меня, и мои отбитые почки, – еле улыбнулся Серафим.
– Договорились! Со спокойной совестью передаю вас в альфу.
Альберт протянул ему руку, и Серафим, испытывая счастье, её пожал.
Его раздели, одели в бесформенный непрозрачный балахон и ввели в огромное помещение, которое полностью занимал альфатрон. Его уложили на стол и пристегнули, ввели в вену наркоз. Последнее, что он видел – это лицо Альберта, который стоял у окна на втором этаже и смотрел на него сверху вниз. Увидев, что Серафим посмотрел на него, Альберт его перекрестил.
– Сержант Альберт… брат мой Альберт… – прошептал Серафим и провалился во тьму.
Путешествие на катамаране, как бы оно не было приятно, надо было срочно заканчивать: по берегам, справа и слева, попадались туристы, которые занимались тем, что выгуливали детей, ловили рыбу, распивали спиртные напитки, жарили шашлыки. Человека на катамаране встречали восторженно, детишки махали ему руками, а мужики свистели. Максим снял шлем, чтобы не привлекать внимания, но всё равно все провожали его взглядами. Он добрался до точки наибольшего приближения к конечной цели его путешествия, сократив свой маршрут со ста тридцати до сорока километров. Далее русло реки поворачивало на юг, к мегаполису.
Максим причалил к берегу в безлюдном месте. С обеих сторон реки простирались поля, растительность была скудной, только по берегам встречались деревца, которые погружали свои корни в её холодные воды. Максим привязал катамаран к дереву, по корням добрался до берега, по некрутому склону взобрался наверх и огляделся. Местность не была пустынной: кругом было много построек, на горизонте в дымке виднелись высотки мегаполиса. Он сверил своё местоположение с картой навигатора. Напрямик до деревни оставалось сорок два километра. Восточнее проходила магнестраль. Она шла от мегаполиса, как артерия, разветвляясь на вены и капилляры, осуществляя транспортную доступность ко всем населённым пунктам области.
На серой дымке, окружающей мегаполис, появилась чёрная точка. Максим встрепенулся и посмотрел на неё через «Следопыт». Он не ошибся. Это был квадрокоптер, который летел из мегаполиса над рекой, стремительно приближаясь к нему. То ли это был квадролёт спасателей, то ли полиция. Он огляделся в поисках убежища и запаниковал, когда понял, что его просто нет. Он прошептал имя Господне и перекрестился, моля Его о спасении, и в ту же секунду в голову пришла мысль. Он активировал герметизацию и, бросив коряги-костыли, быстро вошёл в ледяную воду и, поднырнув под катамаран, вынырнул под сидением. Тут было немного места, чтобы дышать. Герметизация оказалась несовершенной: вода заливала за шиворот, ледяной струёй стекала по спине. Сквозь щели сидения он увидел, как квадрокоптер завис над катамараном, затем сделал несколько кругов над рекой и полями, и полетел дальше вверх по реке.
Дрожа всем телом, он вылез на берег, подобрал свои костыли, забрался повыше на берег и посмотрел вслед улетевшему квадрокоптеру. Его уже не было видно. Надо было срочно убираться с этого места. На поле в форме и снаряжении он был как на ладони. Передвигаться по пашне на костылях было трудно и больно. Если бы он остановился чуть выше по реке, у леса… но оттуда было далеко идти и там было много людей. Теперь придётся идти через поле. Другого выхода уже не было.
Максим вздохнул и, сжав перед собой руки в мокрых перчатках, возвёл глаза к небу, и со слезами прошептал:
– Господь мой, прости мне согрешения мои тяжкие! Принимаю от тебя наказание, только прошу, сохрани мне жизнь, только не оставляй меня совсем. Без Тебя я – сирота. Закрой меня от глаз людских, помоги вновь обрести моих братьев! Они же – родные, они – семья моя!
Он тяжело опёрся на костыль, проверил аккумулятор и, вздохнув, снова увеличил мощность обогрева, уже не зная, насколько его в таком режиме хватит. Понемногу он перестал дрожать. Его беспокоили намокшие бинты, которые теперь держали рану в сырости и натирали плечо. Ему срочно требовалась перевязка и очень нужна была сухая одежда, но он не представлял, как сделать перевязку и где взять одежду.
Почти выбившись из сил, он дошёл до края поля, хотя прошёл всего полтора километра. Перед ним за тонкой лесопосадкой начиналось следующее поле. И оно было гораздо шире... И Максим решился. Он в последний раз сверился с картой навигатора, снял поручни, бронеразгруз и шлем. Из разгруза он достал пистолет и нож, засунул их в отдел скрытого ношения под китель. После съел всё оставшееся мясо и напился воды. Он с сожалением посмотрел на своё снаряжение и закидал его ветками и листвой. Он даже не знал, сможет ли когда-нибудь теперь вернуться и найти это место. Его сердце кольнула мысль, что он давно уже осознаёт, что эта миссия – с билетом в один конец, что происходит тектонический разлом его жизни, но он ещё пока не знает всех его последствий. Максим подумал о том, что никогда его жизнь не будет прежней без Савватия. Но ему в страшном сне не могло привидеться, что остаток дней он проведёт без отца Александра и Серафима. Ужас от этих мыслей придал ему сил. Послушник достал из кармана кителя образ Спасителя и прижался к нему лицом, перекрестился и положил обратно на сердце, к молитвослову. После снова опёрся на свои коряги и поковылял к магнестрали.
Низкие свинцовые тучи над головой, чёрная пашня под ногами, льющий с неба дождь, трёхдневное одиночество и тупая боль, с которой не могло справиться уже обезболивание, были явлением апокалипсиса в его душе. В какой-то момент он просто не вынес этого чувства, упал в мокрую глину и заплакал, тихо, как будто стыдился этого, так, как если бы кто-нибудь был рядом, и мог это видеть. Слёзы принесли облегчение душе. И у него появились силы помолиться. Он тяжело поднялся. Грязь, налипшая на ботинки, утяжеляла ноги. Но теперь он шёл, удерживая в сердце молитву, и с каждой минутой мрак отступал, на душе становилось светлее и легче.
Шум магнестрали был слышен издалека, Максим поднял глаза от земли и увидел уже совсем близко её полотно, протяжённое от горизонта до горизонта.
От холода его била дрожь. Он попытался встать, и один из полицейских тут же, поддерживая его, помог добраться до постели. Альберт сначала внимательно наблюдал за ним, потом подошёл, взял одеяло и укрыл Серафима, подоткнув ему под бока. Серафим стучал зубами и ошарашенно смотрел на него.
– Ч-ч-то это всё з-значит? Б-бетатрин все-таки с-с-сработал? Я вижу, вроде бы, т-т-е же вещи, только они не с-с-соответствуют истине. Можно ли, н-не веря в них, с-с-охранить свой рас-с-судок?
Альберт усмехнулся и сказал:
– Серафим, всё сработало. Только я вколол вам не бетатрин. Это был витаминный коктейль с солевым раствором, чтобы удерживать воду в вашем организме, которую в вас влили.
– К-как? – заикаясь произнёс Серафим. – К-к-как не б-бет-татрин?
– По приказу полковника Проханова вам продлили жизнь, Серафим...
– З-з-зачем же так жестоко? – прохрипел Серафим и заплакал. – Зач-ч-чем же вы всё это с-с-сделали со мной так жестоко! Вы ж-же покалечили меня, пока лечили!
– Прости, Серафим, – тихо сказал Альберт. – Мы отработали одну гипотезу.
– От-т-траб-ботали?!! Г-гип-потезу?! – со страданием воскликнул Серафим. Он уже немного согрелся, но ещё дрожал.
– Да, Серафим, – спокойно ответил Альберт. Вчера вечером полковник собрал совещание психотехнологов на предмет возможности спасти вас. Он учел моё донесение, которое я сделал, наблюдая микроинфаркт, который произошёл с вами во время попытки нарушить обет. После сегодняшнего инцидента ночью я доложил ему о вашей новой попытке нарушить обет и о втором микроинфаркте. Сегодня он повторно собрал совещание по поводу обновленной информации. С учетом рассказанного вами об отце Александре, был сделан вывод, что только попытка вами самим нарушить обет является для вас смертельной. Это означает, что вас можно накормить только насильно. Но для вас это должно быть не игрой, а действительно насилием. Мы отработали эту гипотезу, и действительно, она подтвердилась. В вашем организме восстановлен водно-щелочной баланс и введено вещество, удерживающее воду, которое разработано специально для воинов, ведущих боевые действия в пустыне. Впереди у вас ещё три дня комфортной жизни без голода и жажды.
– Но зачем же так жестоко!! Я же чуть не сошёл с ума от ужаса!! – закричал Серафим. – Зачем ты сказал мне про бетатрин?!
– Была опасность, что вы чрезвычайно обрадуетесь насильственному кормлению, – усмехнулся Альберт. – Пришлось обставить дело по серьёзному. Ведь вы – человек, который не боится ничего. Даже своего Бога.
Серафим закрыл лицо дрожащими руками, затем медленно отвёл их и, пошарив под собой в постели, нашел Распятие и медальон и надел их.
– Да… Так-то лучше, – усмехнулся Альберт.
– Сержант Альберт… какая же ты инфернальная скотина, – сквозь зубы процедил Серафим.
– Но ведь я – лучший в мире коп, не так ли? – улыбнулся Альберт.
И Серафим, сжав зубы, кивнул. Невероятно, но Альберт ему впервые улыбнулся.
– Это была хорошая новость. А теперь вторая новость, если вы готовы ещё меня слушать, Серафим. Она может быть для вас печальной. Готовы ли вы сейчас говорить на трудные темы, или вам необходимо полежать, отдохнуть, чтобы прийти в себя, и мне прийти попозже?
– С чего это такая забота о моём психическом состоянии, после того, что ты сделал со мной, ублюдок?! – выругался Серафим. – Я уже от страха поседел! Продолжай уж!
– Хорошо, – Альберт настороженно смотрел ему в глаза. – На совещании у полковника Проханова психотехнологи высказали версию, что возможность активации в пси-режиме программы по самоликвидации существует только в том случае, если такая программа вложена в сознание человека.
– Твоя новость невероятно самоочевидна, – проворчал Серафим.
– Да… но как программа попала в сознание человека, кто её вложил?
Серафим с тревогой посмотрел на него.
– Такая программа есть у вас, у отца Александра и, возможно, у всех ваших братьев.
– Что ты хочешь этим сказать? – догадываясь и немея от ужаса, произнёс Серафим.
– Да, Серафим. Это означает, что у вас, у отца Александра и, возможно, у ваших братьев уже была бетатриновая перезагрузка до контрольной точки. Возможно, вас использовали в спецоперациях, о которых вам надо было забыть, или вы уже выходили один раз все вместе из-под контроля вашего епископа. А может быть, и то, и другое, а может быть, и не раз. При рестарте в вашу проекцию личности вам добавили программу для вашей самоликвидации, если вы снова сделаете что-то не так.
Серафим от такой жуткой новости не мог выговорить ни слова… Потому что он понял, что это была чистая правда… У всех у них были порваны внешние связи, чтобы соотнестись с временем внешнего мира, а в "райских садах" обители нет смены времён года. Ни родных, ни друзей… Такая возможность была только у него: никто в архиепископии не знал, что у него есть счёт в банке, и вчера, когда он пользовался им, заметил по начисленным процентам, что там слишком большая сумма, не та, которую он ожидал увидеть, исходя из годовых процентов. Значит, последняя перезагрузка была два года назад… Контрольную точку им делали всем в один день… Значит, одновременно перегружали их всех… Почему архиепископия пошла на крайнюю меру? Что они с братьями такого сделали, что это было достойно высшей меры наказания? Может быть, их не смогли усмирить в Козеозёрском монастыре?
Серафим посмотрел на Альберта и кивнул:
– Да, сержант… Это была скверная новость…
– И вот именно поэтому у вас удалены отпечатки пальцев и стоит запрет в системе на идентификацию вашей личности… Кстати, вы помните, как вам стирали папиллярные линии?
Серафим отрицательно покачал головой и поник.
– То, что случилось сегодня ночью, также стоит в одном ряду с этим, Серафим… – осторожно добавил Альберт. – Программа блокирует совесть и позволяет делать разные… страшные вещи. Валерия сказала мне, что вы в последний момент остановились и не стали насиловать её. Как вам удалось это в себе сдержать?
Серафима пробила нервная дрожь.
– Мне не удалось… Меня остановила Пречистая Дева Мария – Матерь Господа нашего, – сказал он и заплакал.
Жаркие слёзы обжигали его лицо. Он нащупал на шее медальон и, раскрыв его, пылко приложился губами к Её светлому Лику и прошептал:
– Непорочная Дева, благодарю Тебя, что в минуту кошмара моего обратила Свой взор на меня, грешного! Молю тебя, Царица сердца моего, избавь меня от сети дьявольской и на путь покаяния меня наставь, чтобы я горько оплакал дела свои!
Альберт дождался окончания его молитвы и перекрестился. Серафим с удивлением уставился на него.
– Альберт?!.. Ты?!
– Да… – улыбнувшись, ответил Альберт.
Серафим аж привстал, но Альберт остановил его, прижав указательный палец к губам. Потом он произнёс:
– Серафим. Вы всё равно остаётесь в смертельной опасности. То, что мы сделали, второй раз с программой по самоликвидации не прокатит. Есть ещё вариант кормить вас, когда вы будете без сознания, но мы устанем каждый раз избивать вас до полусмерти. На совещании прозвучало предложение посоветовать вам сделать новую контрольную точку, о которой не будет знать архиепископия. Если в результате неудачной миссии для вас последует, так называемое, «добровольное» наказание в монастыре, вам надо сразу, без всяких умерщвлений плоти, соглашаться на бетатриновую перезагрузку. Мы вас найдём и не допустим, чтобы вам загрузили имеющуюся в архиепископии проекцию личности. Это надо сделать сегодня. Полковник договорился с альфа-центром. В мегаполисе, где полно людей с несчастной любовью, альфа-центр перегружен, но для вас, благодаря полковнику, сделают исключение.
В Серафиме все дрожало, он молчал…
– Значит… Я буду помнить всё, что сделал с отцом Александром... и с Валерией? Я буду знать, что погиб брат Савватий?
– Да, или не помнить ничего. Это жизнь, Серафим. Мёртвого брата всё равно никакими перезагрузками не спасешь…
– И я запомню тебя, выродок? Я согласен, – обессилев, сказал Серафим. – Когда поедем?
– Сейчас! – сказал Альберт. – Одевайтесь.
Серафим поднял полное боли тело и слез с постели. Ему подали брюки, свитер и пальто, которые он до этого ногой пнул в угол, первый комплект одежды был при избиении весь изорван и повреждён. Они вышли с Альбертом из гостиницы, сели в магнекар и через несколько минут вышли у альфа-центра.
На ресепшене Альберт запретил брать у Серафима идентификационные данные, показав какой-то приказ. Затем он проводил его до кабинета и сказал:
– Серафим, если помните: процедура происходит под наркозом для обездвиживания. Я понимаю, вам сейчас морально тяжело. Не знаю, утешит ли вас то, что процедура будет происходить под полным моим контролем, и я буду рядом?
Серафим с благодарностью посмотрел на него и сказал.
– Да, Альберт. Правда утешит!
– Серафим! После процедуры от наркоза вам необходимо будет некоторое время отходить. В отношении вас есть опасность, что пока вы в полной мере не сможете контролировать ваше сознание, вы будете под управлением внесённой в вас программы. Поэтому в послеоперационный период психотехнологи рекомендуют разместить вас в камере под охраной и усиленным наблюдением. Утешит ли вас, если я и мои бойцы будут вас охранять лично?
– Утешит… и меня, и мои отбитые почки, – еле улыбнулся Серафим.
– Договорились! Со спокойной совестью передаю вас в альфу.
Альберт протянул ему руку, и Серафим, испытывая счастье, её пожал.
Его раздели, одели в бесформенный непрозрачный балахон и ввели в огромное помещение, которое полностью занимал альфатрон. Его уложили на стол и пристегнули, ввели в вену наркоз. Последнее, что он видел – это лицо Альберта, который стоял у окна на втором этаже и смотрел на него сверху вниз. Увидев, что Серафим посмотрел на него, Альберт его перекрестил.
– Сержант Альберт… брат мой Альберт… – прошептал Серафим и провалился во тьму.
Глава 22. Пути Господни
Путешествие на катамаране, как бы оно не было приятно, надо было срочно заканчивать: по берегам, справа и слева, попадались туристы, которые занимались тем, что выгуливали детей, ловили рыбу, распивали спиртные напитки, жарили шашлыки. Человека на катамаране встречали восторженно, детишки махали ему руками, а мужики свистели. Максим снял шлем, чтобы не привлекать внимания, но всё равно все провожали его взглядами. Он добрался до точки наибольшего приближения к конечной цели его путешествия, сократив свой маршрут со ста тридцати до сорока километров. Далее русло реки поворачивало на юг, к мегаполису.
Максим причалил к берегу в безлюдном месте. С обеих сторон реки простирались поля, растительность была скудной, только по берегам встречались деревца, которые погружали свои корни в её холодные воды. Максим привязал катамаран к дереву, по корням добрался до берега, по некрутому склону взобрался наверх и огляделся. Местность не была пустынной: кругом было много построек, на горизонте в дымке виднелись высотки мегаполиса. Он сверил своё местоположение с картой навигатора. Напрямик до деревни оставалось сорок два километра. Восточнее проходила магнестраль. Она шла от мегаполиса, как артерия, разветвляясь на вены и капилляры, осуществляя транспортную доступность ко всем населённым пунктам области.
На серой дымке, окружающей мегаполис, появилась чёрная точка. Максим встрепенулся и посмотрел на неё через «Следопыт». Он не ошибся. Это был квадрокоптер, который летел из мегаполиса над рекой, стремительно приближаясь к нему. То ли это был квадролёт спасателей, то ли полиция. Он огляделся в поисках убежища и запаниковал, когда понял, что его просто нет. Он прошептал имя Господне и перекрестился, моля Его о спасении, и в ту же секунду в голову пришла мысль. Он активировал герметизацию и, бросив коряги-костыли, быстро вошёл в ледяную воду и, поднырнув под катамаран, вынырнул под сидением. Тут было немного места, чтобы дышать. Герметизация оказалась несовершенной: вода заливала за шиворот, ледяной струёй стекала по спине. Сквозь щели сидения он увидел, как квадрокоптер завис над катамараном, затем сделал несколько кругов над рекой и полями, и полетел дальше вверх по реке.
Дрожа всем телом, он вылез на берег, подобрал свои костыли, забрался повыше на берег и посмотрел вслед улетевшему квадрокоптеру. Его уже не было видно. Надо было срочно убираться с этого места. На поле в форме и снаряжении он был как на ладони. Передвигаться по пашне на костылях было трудно и больно. Если бы он остановился чуть выше по реке, у леса… но оттуда было далеко идти и там было много людей. Теперь придётся идти через поле. Другого выхода уже не было.
Максим вздохнул и, сжав перед собой руки в мокрых перчатках, возвёл глаза к небу, и со слезами прошептал:
– Господь мой, прости мне согрешения мои тяжкие! Принимаю от тебя наказание, только прошу, сохрани мне жизнь, только не оставляй меня совсем. Без Тебя я – сирота. Закрой меня от глаз людских, помоги вновь обрести моих братьев! Они же – родные, они – семья моя!
Он тяжело опёрся на костыль, проверил аккумулятор и, вздохнув, снова увеличил мощность обогрева, уже не зная, насколько его в таком режиме хватит. Понемногу он перестал дрожать. Его беспокоили намокшие бинты, которые теперь держали рану в сырости и натирали плечо. Ему срочно требовалась перевязка и очень нужна была сухая одежда, но он не представлял, как сделать перевязку и где взять одежду.
Почти выбившись из сил, он дошёл до края поля, хотя прошёл всего полтора километра. Перед ним за тонкой лесопосадкой начиналось следующее поле. И оно было гораздо шире... И Максим решился. Он в последний раз сверился с картой навигатора, снял поручни, бронеразгруз и шлем. Из разгруза он достал пистолет и нож, засунул их в отдел скрытого ношения под китель. После съел всё оставшееся мясо и напился воды. Он с сожалением посмотрел на своё снаряжение и закидал его ветками и листвой. Он даже не знал, сможет ли когда-нибудь теперь вернуться и найти это место. Его сердце кольнула мысль, что он давно уже осознаёт, что эта миссия – с билетом в один конец, что происходит тектонический разлом его жизни, но он ещё пока не знает всех его последствий. Максим подумал о том, что никогда его жизнь не будет прежней без Савватия. Но ему в страшном сне не могло привидеться, что остаток дней он проведёт без отца Александра и Серафима. Ужас от этих мыслей придал ему сил. Послушник достал из кармана кителя образ Спасителя и прижался к нему лицом, перекрестился и положил обратно на сердце, к молитвослову. После снова опёрся на свои коряги и поковылял к магнестрали.
Низкие свинцовые тучи над головой, чёрная пашня под ногами, льющий с неба дождь, трёхдневное одиночество и тупая боль, с которой не могло справиться уже обезболивание, были явлением апокалипсиса в его душе. В какой-то момент он просто не вынес этого чувства, упал в мокрую глину и заплакал, тихо, как будто стыдился этого, так, как если бы кто-нибудь был рядом, и мог это видеть. Слёзы принесли облегчение душе. И у него появились силы помолиться. Он тяжело поднялся. Грязь, налипшая на ботинки, утяжеляла ноги. Но теперь он шёл, удерживая в сердце молитву, и с каждой минутой мрак отступал, на душе становилось светлее и легче.
Шум магнестрали был слышен издалека, Максим поднял глаза от земли и увидел уже совсем близко её полотно, протяжённое от горизонта до горизонта.
