Да, мои дорогие братья! Скажу за всех: мы с радостью примем вас в братство, да благословит вас Господь на принятие священства в такое трудное для церкви время и ответственное служение в сане пресвитера.
Он перекрестил их и, как я понял, что так в церкви заведено, подал им руку, и каждый из них приложился губами к ней.
Нужно ли говорить, какое радостное у всех было возбуждение! Лишь только один Серафим стоял, скрестив руки на груди, с поднятым лицом, но с опущенными глазами. На его лице была скорбь, он всем своим видом не разделял всеобщего веселья и радости. Я видел, как полицейский не спускает с него глаз. И видно… была на то причина. Серафим, наконец, поднял глаза и посмотрел на Питирима холодным стальным взглядом. Питирим это почувствовал, повернулся и, приблизившись к нему и спросил:
– Брат Серафим, а ты? Что ты дальше будешь делать?
Серафим потёр сложенными крест на крест руками свои плечи, ёжась, как от холода, молча и грустно глядя ему в глаза. Все же смотрели на него. Под их взглядами, Серафим отчуждённо перевёл взгляд на полицейского и сказал:
– Альберт, поехали.
Он сделал пару шагов к двери и обернулся в печали:
– Что я буду делать? Я буду благодарить Господа до конца моей жизни за счастье увидеть всех вас снова и знать, что вы живы. Прощайте же.
Александр, как ошалелый, бросился и преградил ему дорогу. Рядом с ним, плечом к плечу загородил дорогу к двери и Максим.
– Почему, брат Серафим? – с отчаянием спросил Александр.
Серафим помотал головой и молчал, уставившись в пол. Я видел, что из его глаз покатились слёзы.
– Брат Серафим, умоляю, скажи, в чём причина той разлуки, на которую ты готов снова нас всех обречь? Прошу тебя, не молчи!
Но Серафим не отрывал взгляда от пола. Наконец он, так и не взглянув ни на Максима, ни на Александра, молча раздвинул их плечом и хотел уже пройти между ними к двери, как Максим схватил его за руку и воскликнул:
– Брат, Серафим! Прошу тебя, не уходи! Неужели ты считаешь, что я, полюбив Кира, смог тебя разлюбить?
Серафим резко обернулся к нему и, вырвав руку из его руки, с ухмылкой сказал:
– Ты что, византийское отродье, считаешь меня ревнивой девчонкой, а себя моим бойфрендом? Окстись! Нет, я, наоборот, рад, что теперь у тебя будет тот, кто тебя утешит. У вас у всех тут появились прочные связи. Ты полюбил Кира, Савватий приобрёл Ардена, Александр очарован Питиримом. У меня же в братстве никого нет, да и зачем мне? Пусть же я проведу остаток своих дней в присутствии моего любимого ублюдка Альберта и его трёх милых андроидов. Они затейники, и мне с ними будет веселее. Не переживайте за меня. Если мне будет нездоровиться, они всегда знают, что со мной надо сделать.
– Как же, брат Серафим, ты говоришь, что у тебя никого нет? – вдруг сказал Арден. – А как же Валерия?
Серафим вздрогнул, аж подпрыгнул. Все с вопросом посмотрели на него, он вдруг ужасно сильно покраснел до самой макушки и громким полушёпотом сказал:
– Арден, что вы такое говорите? Я… я – монах, а она – дева, я не смею… не смею…
Арден развёл руками и сказал:
– А разве я что-то не платоническое имел ввиду? Разве не бывает дружбы между мужчиной и женщиной?
– После всего, что между нами было? – со страхом спросил Серафим. – Ну что вы, конечно, нет!!!
– Как же ты её теперь оставишь? – спросил Арден. – Валерия такая перед Богом и перед Управлением за тебя ходатаица, что просто на удивление. Все пороги обила, когда искала тебя, боялась, что тебя в тюрьму посадили. Серафим, она – твой настоящий друг.
– О, Боже… – пролепетал Серафим. – Она что, здесь? Это она вам всё рассказала?
Максим наклонился к Серафиму и ехидно спросил:
– Ну, потом ты хоть мне-то всё расскажешь?
Серафим без размаха коротким ударом треснул его кулаком в ребро, да так сильно, что Максим начал судорожно хватать ртом воздух, и грозно ему прошипел:
– Запомни: держи язык за зубами, когда ты без бронежилета… монашествующий брат… скажи вообще спасибо, что я промолчал про твоё грехопадение с несовершенолетней малолеткой, а то тебя бы вряд ли благословили к рукоположению!
– Ты что, с ума сошёл что ли, брат Серафим?! О чём ты говоришь? – в ужасе вскричал Максим.
Серафим, видимо довольный совершаемой им местью, проговорил:
– Ага! Смотри, как ты весь покраснел, как глазки-то твои заблестели! А ты что думал, что можешь спокойно оттянуться с девчонками вне стен обители, и никто про это никогда не узнает? Разве не сказано в писании, что и тайное всегда становится явным?
Вот так поворот… Я с удивлением посмотрел на Максима и увидел, что его лицо всё пошло красными пятнами. Он испуганно посмотрел на Александра, затем снова на Серафима и со слезами проговорил:
– Зачем ты на меня клевещешь, любимый брат Серафим? Побойся Бога!
Серафим сделал якобы грустное лицо и проговорил:
– Значит, не знаешь… не ведал, что творил… исповедоваться не будешь… Ладно. Значит, и я тебе ничего про Валерию не расскажу. Мы квиты.
Серафим отвернулся и пошёл к двери. Я был в сильной растерянности, и, похоже, все то же.
– Остановись, брат Серафим, – произнёс Максим таким тоном, каким я от него, пожалуй, ещё не слышал. – Ты не можешь возвести клевету на брата и не ответить за это!
Серафим остановился, как будто наткнулся на невидимую стену и с гадкой усмешкой обернулся к нему.
– Я всегда догадывался, брат Максим, что не можешь ты быть во всём хорош, и за твоим псевдо-смиренным видом скрывается безответственный подонок. Но то, что в тебе нет мужества, чтобы признаться в своих греховных слабостях, – этого я от тебя не ожидал!
Максим с горящим лицом подошёл и, вцепившись в его одежду, притянул к себе и встряхнул. Серафим с нахальной торжествующей улыбкой смотрел на него.
– Подождите, – подал голос Александр. Он подошёл к ним и вырвал Серафима из рук Максима, после чего повернулся к нему и побелевшими губами спросил:
– Что это значит, брат Максим? О чём говорит Серафим?
– Я не знаю, мой любимый отец Александр!!! – вскричал Максим. – Господь видит моё сердце, что я чист перед Ним, не предавал я свои монашеские обеты и останусь верным Ему как Господу и Жениху души моей до конца!
Серафим сделал слёзное лицо и театрально произнёс:
– Слышала бы это сейчас бедная, заплаканная, влюблённая в тебя девочка!
Мне на Максима стало страшно смотреть. Он бессильно опустил руки, его губы дрожали, взгляд обезумел. Увидев его состояние, Александр грозно повернулся к Серафиму и с расстановкой произнёс:
– Брат Серафим, ты не должен был объявлять о грехе перед всеми, не обличив сначала наедине своего брата, как учит писание. Раз теперь ты это сделал, то тебе придётся рассказать всё, ибо недосказанность хуже смерти. Говори, всё, что ты знаешь. Брат Максим, ты разрешаешь ему это?
– Да… – хрипло ответил Максим, – ибо он произнесёт ложь, которую я легко смогу разоблачить. Мне скрывать нечего.
Серафим тихо рассмеялся, затем вперил насмешливый взгляд в Максима и проговорил:
– Хорошо, тогда расскажи всем про твою любовную интрижку с Оликом.
– С Ольгой? – обомлел Максим и, пошатнувшись, проговорил: – Но у меня ничего с ней не было! Откуда вообще ты…
– Разве что-то другое ты бы мне ответил? – перебил его Серафим.
– Когда я тебе врал, Серафим?! Я могу ответить тебе то же и в пси-режиме! Я чист перед Богом! – закричал Максим.
– А почему тогда эти кролики с таким уважением отзывались о тебе?
– Какие кролики?! Да мне противно было даже разговаривать с ней, не то, что прикасаться! Как ты мог подумать, что я соблазнюсь этим человекообразным существом?!
– Да я бы и не подумал, если бы не узнал, что ты лежал с ней ночью голым!
– Что?! – вскричал Максим. – Этого не было и не могло быть!!!
– А как же она видела крест на тебе?! – покраснев от напряжения, крикнул ему в лицо Серафим.
– Она видела крест, когда я делал себе перевязку, и мне пришлось снять термолонглив! – таким же криком ответил ему Максим.
– За что же тебя хотел убить её парень?!!
– За то, что я запретил ей участвовать на трансах в оргии с ними!!!
– …Пригласив её возлечь с тобой? Зачем же вы ночью лежали вместе?!!
– Меня терзал озноб от инфицированной раны, как ты и предупреждал, брат Серафим!!! Я так устал от страхов за вас, от боли и усталости, что изо всех сил молился, но обессилел и заснул, под открытым небом, не зная, что она останется рядом и пробудет со мной всю ночь!!!
Серафим почесал затылок и уже более спокойно произнёс:
– А вот это уже похоже на правду. Что ж, мне придётся тебе поверить и признать, что ты – действительно, настоящий молитвенник и аскет, ты лучше меня во всём. Мне остаётся только пасть перед тобой ниц и воскликнуть: Аксиос! Достоин! Ты действительно достоин, чтобы стать священником! Второй раз каюсь, что подумал о тебе плохо, а я ведь решил, что раз можно тебе, то значит, можно и мне, как будто не мне лично придётся предстать со страхом пред Господом и ответить за все мои преступления. Нет, не ты, это я перед Господом согрешил, перед Пречистой Девой, и перед Валерией…
Максим сразу измождённо выдохнул. Серафим посмотрел на Ардена и сказал:
– Ну что ж. Передайте Валерии, что я принял её приглашение и даже побывал, как она хотела, у вас в гостях, но так её и не застал. И передайте, что я горько об этом сожалел. И передайте «спасибо» и низкий поклон. И передайте… нет, всё. Больше ничего. Пойдём же, Альберт.
Он посмотрел на Альберта, но тот стоял, опираясь на стену, скрестив руки на груди, и с равнодушием смотрел на него. Серафим подошёл к нему, и я услышал, что он тихо, но нервно спросил:
– Я не понял тебя… Ты что, ублюдок, собираешься устроить мне, чтобы я сдох прямо здесь, у всех на глазах? Даже кошки уходят из дома умирать, чтобы не травмировать психику своих хозяев, а ты хочешь, чтобы мои братья, после такого счастья пережили такое горе? Ты что, не понимаешь, что они меня любят больше жизни?
Как он не старался сказать эти тихо, всё равно все услышали.
– П-почему ты собрался уми-рать, Сера-фим? – вслух выразил всеобщее удивление Савватий.
Серафим затравленно обернулся. И тут Альберт опустил руки, оттолкнулся спиной от стены, вышел в центр зала и сказал:
– Потому что послушник Серафим ослушался приказа командира, вышел на связь с епископом Арсением и получил за это в пси-режиме свою «награду» в виде поста «во измождение плоти», с активацией программы на самоуничтожение. Теперь для того, чтобы ему снова начать есть и пить, необходимо убить владыку Питирима. Хотя ещё вопрос, сможет ли он надеяться, что епископ снимет это проклятие с него, если Серафим просто выйдет на связь и доложит ему об этом. В противном же случае, ему придется ехать в архиепископию с вещественными доказательствами в виде отрезанных частей тела. Обычно мы находили убитых священников с отрезанными головами.
Все замерли в шоке. И сам Серафим омертвел. Он оглядел всех и вдруг взорвался яростным негодованием:
– Что вы на меня все смотрите?!! Неужели вы думаете, что я способен на это, особенно после того, как вы тут с быстротой молнии и неожиданностью арабских сказок побратались с владыкой Питиримом и облобызались? Да! Я не собираюсь признавать этого неоперившегося юнца с подозрительными убеждениями своим епископом, но я что, свихнувшийся маньяк? Я просто ухожу. Все дни, которые у меня остались – они мои, и я уж их не потрачу впустую, а проведу, как и подобает монаху: в молитвенном предстоянии перед Господом. Прощайте же!
– П-погоди, б-брат Се-ра-фим, – ещё более тяжело выговаривая слова, сказал Савватий. – Разве д-другого с-спо-со-ба н-нет?
– Почему же? Есть, – сказал Арден. – Бетатрин и перезагрузка модифицированной проекции личности, из которой убраны все черви. И это надо сделать в ближайшие пару-тройку дней. Больше у Серафима времени жизни нет.
– Что?! – вскричал Серафим. – Бетатрин? О, Господи, я… я не готов к этому!
– Но другого способа нет! – повторил Арден
– Нет, есть, – сказал Александр, и все глаза были на нём. – Его может освободить сам Господь, как он освободил меня по молитве владыки Питирима.
Александр посмотрел на Серафима и сказал ему тихо и властно:
– Любимый брат… подойди ко мне.
Слово их Наставника имело над ними невероятную силу: Серафим, побледнев, тихо подошёл к нему. Александр положил ему руки на плечи и сказал:
– Любимый брат Серафим, если хочешь жить, умоляю тебя: прими помощь владыки Питирима. Он помолится о тебе. И мне тоже Господь даровал силу ходатайствовать перед Ним и молиться об овцах моих.
Серафим оглянулся по сторонам и спросил, вроде бы Александра, но как будто того, кто стоял рядом с ним:
– Господи… прямо здесь?
– Да, – ответил Александр, – прямо здесь и сейчас. Ибо Христос не откладывал спасение человека на потом. Брат Серафим, хочешь ли ты, чтобы Господь исцелил тебя?
Серафим широко раскрыл свои обычно всегда хищно сощуренные глаза. Из них покатились слёзы. Вместо ответа, он опустился перед отцом Александром на колени. Александр перекрестил его и перекрестился сам, затем возложил ему на голову руку. Неслышно подошёл владыка Питирим и тихо спросил:
– Брат Серафим… Разреши помолиться о тебе, чтобы Господь показал, как он сильно тебя любит? Разреши мне прикоснуться к тебе, возложить на тебя руки?
Серафим со склонённой головой кивнул и закрыл глаза, и Питирим прикоснулся к его голове рукой. Серафим вдруг сразу тихо вскрикнул и, запрокинув назад голову, обмяк. Александр схватил его, не давая упасть навзничь, прижал к себе и, вслух призывая Господа, закрыл глаза. Максим и Савватий подошли и, возложив руки на плечи своему брату, остались стоять рядом.
Я, поражённый вдруг случившейся наполненной тишиной, в которой вдруг ощутил Присутствие невидимой силы, с трепетом перекрестился и даже отступил на шаг.
Страшный треск раскатов грома оглушил его. Серафим сильно вздрогнул и стал озираться по сторонам. Кругом – кромешная тьма, в сполохах зарниц тускло светилось небо, на его фоне темнели какие-то деревья. Не понятно… что произошло, и как он вообще оказался здесь? На секунду он замер и попытался вспомнить, что было до того, как он сюда пришёл, и не смог. От очередного раската грома под ним заржал испуганный конь. Серафим в панике только и смог сделать, что натянуть удила. Господи… откуда здесь конь?? Белоснежный, ухоженный, конь просто светился своей белизной в темноте. Сам же Серафим с головы до ног был закован в броню из какого-то чёрного металлопластика и видел свои руки и ноги только на фоне коня. Тьма была такой, что протяни руку вперёд – не разглядишь на фоне леса
Что за чушь… Господи… что… что произошло? Он наклонился к коню и сказал ему:
– Послушайте, любезнейший. Не смущайтесь, что я с вами разговариваю, просто меня оставил рассудок, а вы прекрасно вписываетесь в обстановку, как часть моего бреда. Так вот, если вы понимаете, что происходит, то прошу вас оказать посильное содействие и пойти куда-нибудь, потому что сам я пути не знаю.
Конь всхрапнул, тряхнул гривой и тронулся с места.
– Благодарю вас, любезнейший, – с беспечным удивлением произнёс Серафим.
Конь знал дорогу, или, во всяком случае, его зрение было получше – он видел тропу. Очень быстро он вышел на окраину леса. Серафим приподнялся в седле и ахнул: перед ним расстилался страшный пейзаж: мёртвого серого цвета поле, в которое было опрокинуто серо-чёрное небо.
Он перекрестил их и, как я понял, что так в церкви заведено, подал им руку, и каждый из них приложился губами к ней.
Нужно ли говорить, какое радостное у всех было возбуждение! Лишь только один Серафим стоял, скрестив руки на груди, с поднятым лицом, но с опущенными глазами. На его лице была скорбь, он всем своим видом не разделял всеобщего веселья и радости. Я видел, как полицейский не спускает с него глаз. И видно… была на то причина. Серафим, наконец, поднял глаза и посмотрел на Питирима холодным стальным взглядом. Питирим это почувствовал, повернулся и, приблизившись к нему и спросил:
– Брат Серафим, а ты? Что ты дальше будешь делать?
Серафим потёр сложенными крест на крест руками свои плечи, ёжась, как от холода, молча и грустно глядя ему в глаза. Все же смотрели на него. Под их взглядами, Серафим отчуждённо перевёл взгляд на полицейского и сказал:
– Альберт, поехали.
Он сделал пару шагов к двери и обернулся в печали:
– Что я буду делать? Я буду благодарить Господа до конца моей жизни за счастье увидеть всех вас снова и знать, что вы живы. Прощайте же.
Александр, как ошалелый, бросился и преградил ему дорогу. Рядом с ним, плечом к плечу загородил дорогу к двери и Максим.
– Почему, брат Серафим? – с отчаянием спросил Александр.
Серафим помотал головой и молчал, уставившись в пол. Я видел, что из его глаз покатились слёзы.
– Брат Серафим, умоляю, скажи, в чём причина той разлуки, на которую ты готов снова нас всех обречь? Прошу тебя, не молчи!
Но Серафим не отрывал взгляда от пола. Наконец он, так и не взглянув ни на Максима, ни на Александра, молча раздвинул их плечом и хотел уже пройти между ними к двери, как Максим схватил его за руку и воскликнул:
– Брат, Серафим! Прошу тебя, не уходи! Неужели ты считаешь, что я, полюбив Кира, смог тебя разлюбить?
Серафим резко обернулся к нему и, вырвав руку из его руки, с ухмылкой сказал:
– Ты что, византийское отродье, считаешь меня ревнивой девчонкой, а себя моим бойфрендом? Окстись! Нет, я, наоборот, рад, что теперь у тебя будет тот, кто тебя утешит. У вас у всех тут появились прочные связи. Ты полюбил Кира, Савватий приобрёл Ардена, Александр очарован Питиримом. У меня же в братстве никого нет, да и зачем мне? Пусть же я проведу остаток своих дней в присутствии моего любимого ублюдка Альберта и его трёх милых андроидов. Они затейники, и мне с ними будет веселее. Не переживайте за меня. Если мне будет нездоровиться, они всегда знают, что со мной надо сделать.
– Как же, брат Серафим, ты говоришь, что у тебя никого нет? – вдруг сказал Арден. – А как же Валерия?
Серафим вздрогнул, аж подпрыгнул. Все с вопросом посмотрели на него, он вдруг ужасно сильно покраснел до самой макушки и громким полушёпотом сказал:
– Арден, что вы такое говорите? Я… я – монах, а она – дева, я не смею… не смею…
Арден развёл руками и сказал:
– А разве я что-то не платоническое имел ввиду? Разве не бывает дружбы между мужчиной и женщиной?
– После всего, что между нами было? – со страхом спросил Серафим. – Ну что вы, конечно, нет!!!
– Как же ты её теперь оставишь? – спросил Арден. – Валерия такая перед Богом и перед Управлением за тебя ходатаица, что просто на удивление. Все пороги обила, когда искала тебя, боялась, что тебя в тюрьму посадили. Серафим, она – твой настоящий друг.
– О, Боже… – пролепетал Серафим. – Она что, здесь? Это она вам всё рассказала?
Максим наклонился к Серафиму и ехидно спросил:
– Ну, потом ты хоть мне-то всё расскажешь?
Серафим без размаха коротким ударом треснул его кулаком в ребро, да так сильно, что Максим начал судорожно хватать ртом воздух, и грозно ему прошипел:
– Запомни: держи язык за зубами, когда ты без бронежилета… монашествующий брат… скажи вообще спасибо, что я промолчал про твоё грехопадение с несовершенолетней малолеткой, а то тебя бы вряд ли благословили к рукоположению!
– Ты что, с ума сошёл что ли, брат Серафим?! О чём ты говоришь? – в ужасе вскричал Максим.
Серафим, видимо довольный совершаемой им местью, проговорил:
– Ага! Смотри, как ты весь покраснел, как глазки-то твои заблестели! А ты что думал, что можешь спокойно оттянуться с девчонками вне стен обители, и никто про это никогда не узнает? Разве не сказано в писании, что и тайное всегда становится явным?
Вот так поворот… Я с удивлением посмотрел на Максима и увидел, что его лицо всё пошло красными пятнами. Он испуганно посмотрел на Александра, затем снова на Серафима и со слезами проговорил:
– Зачем ты на меня клевещешь, любимый брат Серафим? Побойся Бога!
Серафим сделал якобы грустное лицо и проговорил:
– Значит, не знаешь… не ведал, что творил… исповедоваться не будешь… Ладно. Значит, и я тебе ничего про Валерию не расскажу. Мы квиты.
Серафим отвернулся и пошёл к двери. Я был в сильной растерянности, и, похоже, все то же.
– Остановись, брат Серафим, – произнёс Максим таким тоном, каким я от него, пожалуй, ещё не слышал. – Ты не можешь возвести клевету на брата и не ответить за это!
Серафим остановился, как будто наткнулся на невидимую стену и с гадкой усмешкой обернулся к нему.
– Я всегда догадывался, брат Максим, что не можешь ты быть во всём хорош, и за твоим псевдо-смиренным видом скрывается безответственный подонок. Но то, что в тебе нет мужества, чтобы признаться в своих греховных слабостях, – этого я от тебя не ожидал!
Максим с горящим лицом подошёл и, вцепившись в его одежду, притянул к себе и встряхнул. Серафим с нахальной торжествующей улыбкой смотрел на него.
– Подождите, – подал голос Александр. Он подошёл к ним и вырвал Серафима из рук Максима, после чего повернулся к нему и побелевшими губами спросил:
– Что это значит, брат Максим? О чём говорит Серафим?
– Я не знаю, мой любимый отец Александр!!! – вскричал Максим. – Господь видит моё сердце, что я чист перед Ним, не предавал я свои монашеские обеты и останусь верным Ему как Господу и Жениху души моей до конца!
Серафим сделал слёзное лицо и театрально произнёс:
– Слышала бы это сейчас бедная, заплаканная, влюблённая в тебя девочка!
Мне на Максима стало страшно смотреть. Он бессильно опустил руки, его губы дрожали, взгляд обезумел. Увидев его состояние, Александр грозно повернулся к Серафиму и с расстановкой произнёс:
– Брат Серафим, ты не должен был объявлять о грехе перед всеми, не обличив сначала наедине своего брата, как учит писание. Раз теперь ты это сделал, то тебе придётся рассказать всё, ибо недосказанность хуже смерти. Говори, всё, что ты знаешь. Брат Максим, ты разрешаешь ему это?
– Да… – хрипло ответил Максим, – ибо он произнесёт ложь, которую я легко смогу разоблачить. Мне скрывать нечего.
Серафим тихо рассмеялся, затем вперил насмешливый взгляд в Максима и проговорил:
– Хорошо, тогда расскажи всем про твою любовную интрижку с Оликом.
– С Ольгой? – обомлел Максим и, пошатнувшись, проговорил: – Но у меня ничего с ней не было! Откуда вообще ты…
– Разве что-то другое ты бы мне ответил? – перебил его Серафим.
– Когда я тебе врал, Серафим?! Я могу ответить тебе то же и в пси-режиме! Я чист перед Богом! – закричал Максим.
– А почему тогда эти кролики с таким уважением отзывались о тебе?
– Какие кролики?! Да мне противно было даже разговаривать с ней, не то, что прикасаться! Как ты мог подумать, что я соблазнюсь этим человекообразным существом?!
– Да я бы и не подумал, если бы не узнал, что ты лежал с ней ночью голым!
– Что?! – вскричал Максим. – Этого не было и не могло быть!!!
– А как же она видела крест на тебе?! – покраснев от напряжения, крикнул ему в лицо Серафим.
– Она видела крест, когда я делал себе перевязку, и мне пришлось снять термолонглив! – таким же криком ответил ему Максим.
– За что же тебя хотел убить её парень?!!
– За то, что я запретил ей участвовать на трансах в оргии с ними!!!
– …Пригласив её возлечь с тобой? Зачем же вы ночью лежали вместе?!!
– Меня терзал озноб от инфицированной раны, как ты и предупреждал, брат Серафим!!! Я так устал от страхов за вас, от боли и усталости, что изо всех сил молился, но обессилел и заснул, под открытым небом, не зная, что она останется рядом и пробудет со мной всю ночь!!!
Серафим почесал затылок и уже более спокойно произнёс:
– А вот это уже похоже на правду. Что ж, мне придётся тебе поверить и признать, что ты – действительно, настоящий молитвенник и аскет, ты лучше меня во всём. Мне остаётся только пасть перед тобой ниц и воскликнуть: Аксиос! Достоин! Ты действительно достоин, чтобы стать священником! Второй раз каюсь, что подумал о тебе плохо, а я ведь решил, что раз можно тебе, то значит, можно и мне, как будто не мне лично придётся предстать со страхом пред Господом и ответить за все мои преступления. Нет, не ты, это я перед Господом согрешил, перед Пречистой Девой, и перед Валерией…
Максим сразу измождённо выдохнул. Серафим посмотрел на Ардена и сказал:
– Ну что ж. Передайте Валерии, что я принял её приглашение и даже побывал, как она хотела, у вас в гостях, но так её и не застал. И передайте, что я горько об этом сожалел. И передайте «спасибо» и низкий поклон. И передайте… нет, всё. Больше ничего. Пойдём же, Альберт.
Он посмотрел на Альберта, но тот стоял, опираясь на стену, скрестив руки на груди, и с равнодушием смотрел на него. Серафим подошёл к нему, и я услышал, что он тихо, но нервно спросил:
– Я не понял тебя… Ты что, ублюдок, собираешься устроить мне, чтобы я сдох прямо здесь, у всех на глазах? Даже кошки уходят из дома умирать, чтобы не травмировать психику своих хозяев, а ты хочешь, чтобы мои братья, после такого счастья пережили такое горе? Ты что, не понимаешь, что они меня любят больше жизни?
Как он не старался сказать эти тихо, всё равно все услышали.
– П-почему ты собрался уми-рать, Сера-фим? – вслух выразил всеобщее удивление Савватий.
Серафим затравленно обернулся. И тут Альберт опустил руки, оттолкнулся спиной от стены, вышел в центр зала и сказал:
– Потому что послушник Серафим ослушался приказа командира, вышел на связь с епископом Арсением и получил за это в пси-режиме свою «награду» в виде поста «во измождение плоти», с активацией программы на самоуничтожение. Теперь для того, чтобы ему снова начать есть и пить, необходимо убить владыку Питирима. Хотя ещё вопрос, сможет ли он надеяться, что епископ снимет это проклятие с него, если Серафим просто выйдет на связь и доложит ему об этом. В противном же случае, ему придется ехать в архиепископию с вещественными доказательствами в виде отрезанных частей тела. Обычно мы находили убитых священников с отрезанными головами.
Все замерли в шоке. И сам Серафим омертвел. Он оглядел всех и вдруг взорвался яростным негодованием:
– Что вы на меня все смотрите?!! Неужели вы думаете, что я способен на это, особенно после того, как вы тут с быстротой молнии и неожиданностью арабских сказок побратались с владыкой Питиримом и облобызались? Да! Я не собираюсь признавать этого неоперившегося юнца с подозрительными убеждениями своим епископом, но я что, свихнувшийся маньяк? Я просто ухожу. Все дни, которые у меня остались – они мои, и я уж их не потрачу впустую, а проведу, как и подобает монаху: в молитвенном предстоянии перед Господом. Прощайте же!
– П-погоди, б-брат Се-ра-фим, – ещё более тяжело выговаривая слова, сказал Савватий. – Разве д-другого с-спо-со-ба н-нет?
– Почему же? Есть, – сказал Арден. – Бетатрин и перезагрузка модифицированной проекции личности, из которой убраны все черви. И это надо сделать в ближайшие пару-тройку дней. Больше у Серафима времени жизни нет.
– Что?! – вскричал Серафим. – Бетатрин? О, Господи, я… я не готов к этому!
– Но другого способа нет! – повторил Арден
– Нет, есть, – сказал Александр, и все глаза были на нём. – Его может освободить сам Господь, как он освободил меня по молитве владыки Питирима.
Александр посмотрел на Серафима и сказал ему тихо и властно:
– Любимый брат… подойди ко мне.
Слово их Наставника имело над ними невероятную силу: Серафим, побледнев, тихо подошёл к нему. Александр положил ему руки на плечи и сказал:
– Любимый брат Серафим, если хочешь жить, умоляю тебя: прими помощь владыки Питирима. Он помолится о тебе. И мне тоже Господь даровал силу ходатайствовать перед Ним и молиться об овцах моих.
Серафим оглянулся по сторонам и спросил, вроде бы Александра, но как будто того, кто стоял рядом с ним:
– Господи… прямо здесь?
– Да, – ответил Александр, – прямо здесь и сейчас. Ибо Христос не откладывал спасение человека на потом. Брат Серафим, хочешь ли ты, чтобы Господь исцелил тебя?
Серафим широко раскрыл свои обычно всегда хищно сощуренные глаза. Из них покатились слёзы. Вместо ответа, он опустился перед отцом Александром на колени. Александр перекрестил его и перекрестился сам, затем возложил ему на голову руку. Неслышно подошёл владыка Питирим и тихо спросил:
– Брат Серафим… Разреши помолиться о тебе, чтобы Господь показал, как он сильно тебя любит? Разреши мне прикоснуться к тебе, возложить на тебя руки?
Серафим со склонённой головой кивнул и закрыл глаза, и Питирим прикоснулся к его голове рукой. Серафим вдруг сразу тихо вскрикнул и, запрокинув назад голову, обмяк. Александр схватил его, не давая упасть навзничь, прижал к себе и, вслух призывая Господа, закрыл глаза. Максим и Савватий подошли и, возложив руки на плечи своему брату, остались стоять рядом.
Я, поражённый вдруг случившейся наполненной тишиной, в которой вдруг ощутил Присутствие невидимой силы, с трепетом перекрестился и даже отступил на шаг.
Глава 37. Пятерик
Страшный треск раскатов грома оглушил его. Серафим сильно вздрогнул и стал озираться по сторонам. Кругом – кромешная тьма, в сполохах зарниц тускло светилось небо, на его фоне темнели какие-то деревья. Не понятно… что произошло, и как он вообще оказался здесь? На секунду он замер и попытался вспомнить, что было до того, как он сюда пришёл, и не смог. От очередного раската грома под ним заржал испуганный конь. Серафим в панике только и смог сделать, что натянуть удила. Господи… откуда здесь конь?? Белоснежный, ухоженный, конь просто светился своей белизной в темноте. Сам же Серафим с головы до ног был закован в броню из какого-то чёрного металлопластика и видел свои руки и ноги только на фоне коня. Тьма была такой, что протяни руку вперёд – не разглядишь на фоне леса
Что за чушь… Господи… что… что произошло? Он наклонился к коню и сказал ему:
– Послушайте, любезнейший. Не смущайтесь, что я с вами разговариваю, просто меня оставил рассудок, а вы прекрасно вписываетесь в обстановку, как часть моего бреда. Так вот, если вы понимаете, что происходит, то прошу вас оказать посильное содействие и пойти куда-нибудь, потому что сам я пути не знаю.
Конь всхрапнул, тряхнул гривой и тронулся с места.
– Благодарю вас, любезнейший, – с беспечным удивлением произнёс Серафим.
Конь знал дорогу, или, во всяком случае, его зрение было получше – он видел тропу. Очень быстро он вышел на окраину леса. Серафим приподнялся в седле и ахнул: перед ним расстилался страшный пейзаж: мёртвого серого цвета поле, в которое было опрокинуто серо-чёрное небо.
