человек живет за гранью бедности, которая и определяет их возможности, а с ними – и их права? Какие у вас вообще могут быть права, если у вас нет денег, и о каком равноправии в таком случае вы можете помышлять?
И если завтра кто-то начнет войну в вашей стране, какое у вас будет право в ней не участвовать или ее прекратить?
А почему?
Да потому что кто-то должен иметь право, а кто-то – нет.
Потому что все эти условия создаются только для того, чтобы расшатать основу человеческого общества – мораль, с целью ослабления культурной составляющей его развития, формируя тем самым благодатную почву не только для обоснования всякого невежества, но и для разобщения людей, давая одним больше прав за счет других.
Беда состоит также в том, что риторика и пропаганда формируют убеждения, которые впоследствии становятся нашими взглядами.
И людям важна не столько пропагандируемая идея, сколько ее актуальность в данное время, особенно, если принадлежность к ней позволяет иметь привилегированное положение и право на эту привилегию.
Поэтому нам нравится та одежда, которую выставляют на витрину: а что на витрине, то на нас примеряют и в магазине, да еще приговаривая, какой у нас хороший вкус, и как эта одежда подчеркивает нашу индивидуальность.
Но давайте признаем: никакая принадлежность к идее не поможет вам стать ни умнее, ни лучше. Скорее наоборот. Ведь ничто так не ограничивает свободу взглядов, как убежденность.
После таких рассуждений существование некоего закона начинает вырисовываться все отчетливее, а его очертания – принимать более рукотворный облик.
Вы возвращаетесь из армии – тут другой мир, и вы понимаете, что изменился не он, а вы. Все больше читаете, но и здесь натыкаетесь на парадокс:
ведь чем больше вы читаете, тем большими знаниями должны обладать, что, в сущности, должно улучшить вашу жизнь, но результат совершенно другой: вы все хуже и хуже относитесь к среде, в которой находитесь, людям, вас окружающим, человечеству в целом.
Вас переполняют мысли, и вы начинаете писать сами.
Вы едете обратно. Но не в армию, нет, вы едете в театр, вы едете на могилу любимого писателя, чья книга открыла перед вами целый мир, вы едете узнать, как поступить в литературный институт.
Вам снова везет:
вы приезжаете настолько вовремя, что выбираете театр по своему усмотрению. Вы узнаете про институт, готовитесь поступать, параллельно упражняясь в высоком искусстве слова. Но по присущему вам обыкновению поступать определенным образом, не удерживаете счастливый шанс, вынуждены уйти из театра, не поступаете в институт, не находите жилья и вынуждены ночевать в подъездах, с открытием – спать в метро, а в итоге не выдерживаете и бросаете все, уезжая домой. Дорога к новой жизни закрыта и, кажется, шлагбаум вы опустили сами.
Везение на этом заканчивается, и вы снова делаете все по своему обыкновению, совершая ошибку за ошибкой, накапливая с каждым годом лишь увлечение алкоголем, усталость и разочарование; все сильнее отдаляетесь от людей, портите отношения, замыкаетесь в себе; все больше впадаете в апатию и лежите под одеялом, в надежде укрыться от вездесущего мира.
И вот вам уже 39, у вас нет друзей, нет близкого человека, но имеется пристрастие к алкоголю, раздражительность, проблемы со здоровьем, вызванные исключительно пристрастием, неустойчивая жизненная позиция и крайне негативное отношение к миру, который, если посмотреть трезво (что в вашем случае не всегда удается), пронизан лицемерием и буквально соткан из фальши.
Вы пытаетесь бросить пить, уверяя себя:
"Так, сегодня я возьму побольше пива, выпью его напоследок, ну а завтра уж больше не буду"...
И так каждый день.
В результате выходит не совсем то, что вы планировали, можно сказать – совсем не то: вроде бы собирались бросить, а в итоге стали пить в два раза чаще.
Поздно что-то менять, когда к сорока годам вы ничего не сделали и потратил на это всю энергию, обзавелись алкоголизмом и ненавистью к окружающему пространству.
Единственное, чему вы научились – это писать, на что и потратили все свое деятельное время, при этом нельзя сказать, что написали что-то выдающееся, а все ваши достижения в области литературы сводились к тому, что вы никогда не знали, как обходиться с творчеством после его создания: каким образом презентовать, куда и когда отправить, кому показывать, – и, уж конечно же, всегда делали это в соответствии с излюбленным, дарованным с рождения способом.
Свободное время и деньги вы тратите на игры и выпивку, с ужасом просыпаетесь, когда вам надо на работу, неважно себя чувствуете и редко выходите на улицу без необходимости.
Вас раздражает все: от неопрятных, заплывших, иной раз – до неузнаваемости, людей, заполняющих собой магазины и улицы, идя по которым обязательно встретишь какого-нибудь неблагополучного обитателя вселенной, до не имеющего расписания городского транспорта, наполненного вышеупомянутыми обитателями, отчего поездка в нем от дома до работы доставляет беспрерывное сорокаминутное напряжение, и ровно такое же – обратно.
Вас расстраивает то, что происходит в стране, угнетают облезлые фасады домов, невежественные, полуграмотные, люди, повсеместная грязь, тупость и, главное, – вы сами.
С последним приходится особенно сложно, потому что, согласитесь, когда вы что-то делаете, вследствие чего вам же становится хуже, то тут уже совершенно невозможно что-то начинать делать снова! Невольно складывается чувство, что вы навсегда лишились способности делать правильный выбор.
Вас нервируют автомобили – старые развалины, по полчаса пыхтящие под окнами дома, отравляя окружающую среду и вашу жизнь! Невероятные приливы неблаготворной энергии вызывают соседи, которые постоянно орут друг на друга, стучат и что-то роняют. Сущие идиоты!
(По наблюдениям, у каждого человека в этом городе есть тому подобные соседи).
Они беспрестанно смотрят передачи, где все орут друг на друга, потом орут друг на друга сами, орут на ребенка, ребенок орет, когда их нет дома, просто потому что не умеет нормально выражать эмоции!
Дурдом какой-то!
Но им мало этого шума. Они завели собаку.
Такую собаку, которая беспрестанно тяфкает, не затыкаясь, словно у нее в голове пластинка с непрекращающимся заводом, и которую при встрече хочется пнуть посильнее! Одна надежда, что она когда-нибудь подавится во время еды от своего тяфканья и сдохнет.
Все это накапливается, накапливается, все больше отнимая надежды на нормальную, спокойную жизнь, и все больше подливая в кружку пива, от которого у вас болят и почки, и печень, и даже область, под которой вы не подразумеваете никакого органа.
В придачу ко всему, вы стали потеть по любому поводу и без, а по всему телу разбежались красные пятна, как будто вы спали в летнем лесу без костра и палатки.
Вы стали ходить по улице в расстегнутом пальто, без шарфа и шапки, в результате чего простудились по случаю осенней погоды и слегли.
А проснувшись наутро под истеричные тяфканье собаки и вопли соседей с пожеланиями ей заткнуться, вдруг поняли, что всю жизнь блуждали по лабиринту, при этом не только не найдя выхода, но и оказавшись в тупике.
И вы решили не вставать, не ходить на работу и вообще ничего не делать.
Так вы пролежали день, потом второй, поняли, что надо идти в аптеку, собрали последние деньги и пошли в магазин за пивом.
Денег не осталось, продуктов хватит максимум на неделю.
Кажется, пришло время снова наведаться к мосту.
Вы точно не знаете, прыгните или нет: вы боитесь высоты.
Однажды, в юности, когда этот мост только построили, вы отправились с одноклассниками погулять по находящейся под ним открытой дорожке для строителей, шириной не более полуметра. Ваши товарищи дошли до противоположного берега, а вы, добравшись до середины моста, вдруг замерли, ощутив сильный порыв ветра и глядя на поток воды. Осознание высоты разрасталось перед вами неуемной бездной, поглощающей с головой. Вы стояли, смотрели вниз и вас зашатало. Время остановилось, и вы почувствовали себя в нем совершенно одиноким и беспомощным.
Ребята кричали:
– Что ты там застрял?
А вы с трудом вышли из оцепенения, кое-как развернулись и стали медленно продвигаться в обратную сторону, при том каждый шаг давался вам, как ребенку, который только что научился ходить и при очередном движении того и гляди упадет.
Вы боитесь высоты и не умеете плавать, стоите на мосту и не знаете, что делать.
Ветер продувает вам уши, и вы с досадой думаете, что напрасно не взяли с собой шапку.
Чем дольше вы стоите, тем труднее прыгнуть.
Вы чуть не плачете, но не от страха, а от собственного бессилия и непонимания того, что делать, закрываете глаза, вас начинает покачивать взад и вперед, как у стены плача. Вы представляете облака, полет, все кружится, и внезапно слышите всплеск.
Открываете глаза, до вас доносятся какие-то крики, раздираемые на обрывки ветром, и видите плещущуюся в воде фигурку, сносимую течением. Это мальчик.
Вы снимаете пальто и решаете прыгнуть, но не потому что вас внезапно обуяло чувство гражданского долга или героического воодушевления – нет: просто вы и так собирались прыгнуть, к тому же все равно не умеете плавать, – и вот, – не зная точно для чего, – летите вниз.
Дыхание перехватило, и через мгновение вас бросило в ошеломляющую бездну, охватившую тело ледяными щупальцами, которые стремительно потащили вас, то утягивая под воду, то выбрасывая на поверхность.
Даже если бы вы умели плавать, это вряд ли помогло вам, а тем более – мальчику, которого в панике вы даже не видели.
И спасать приходится вас обоих.
Очнулись вы уже в горизонтальном положении, но не как это могло бы случиться – в морге, а на кровати, в отделении интенсивной терапии.
Двухстороннее поражение легких, переохлаждение, дышать тяжело и больно, а в каждом вдохе ощущался вкус сырого грунта.
Тело было почти воздушным и казалось, открой кто-нибудь окно, как вас сдует на пол.
Ноги онемели, вы попытались, но не нашел в себе сил ощутить их.
Спросили про мальчика, но никто ничего о нем не знал: поступили только вы один.
Вы лежите, смотрите через окно палаты на белые, безмолвно уплывающие в даль ясного осеннего неба воздушные облака, и вам хочется одного – отправиться вслед за ними.
ОДИНОЧЕСТВО
У некоторых людей особенным образом складывается состояние внутреннего одиночества. И по мере развития человека, оно не обособляется, а развивается вместе с ним гармонично, становясь неотъемлемой составляющей его личности. Но к одиночеству нужно привыкнуть, его необходимо тонко чувствовать и научиться воспринимать, а оттого оно сначала сталкивается лишь с непониманием и неразделенностью, ведь созвучие с ним возможно лишь в соприкосновении с точно таким же состоянием, что, конечно, встречается нечасто. А оттого это чувство долгое время кажется тягостным, обременительным, несущим в себе много грусти.
Так происходит до тех пор, пока человек не примет его и не начнет заглядывать в свою душу, узнавая, что грусть заключает в себе самые тонкие грани прекрасного, а чувство одиночества тем интереснее, тем одухотвореннее, чем личность глубже в него погружается, ведь оно, в сущности, и определяет индивидуальность этой личности. В нем человек сосредоточенне познает себя и окружающий мир. В нем становится все интереснее и комфортнее. В нем обнаруживается все, что необходимо для умиротворения.
Однако все это заканчивается и теряет покой ровно в тот момент, когда человек встречает подобное одиночество в другом и не проникается им. А встретив, не проникнуться и не сможет, ведь еще задолго до встречи – как бы предчувствуя его существование – уже был с ним близок. Тогда захочется погрузиться в это одиночество, разделив его со своим! Тогда своего одиночества будет уже недостаточно! И найти всецелого наслаждения, а также гармонии в нем будет уже нельзя, потому что человек постигнет, что есть нечто большее, и не сможет без этого более ощущать свое состояние полноценным! И если воссоединение двух одиночеств окажется невозможным или недоступным по каким-либо причинам, то одиночество одного человека обречено стать для него мучительным.
Посвящается А. С.
СЛУЧАЙ
Случай...
Явление загадочное и в то же время весьма конкретное,
однако определить его природу и даже саму вероятность довольно затруднительно, если не сказать – недостижимо.
Можно сомневаться в его свойствах, носящих определяющий характер, можно их отрицать или полагаться, испытывая вторую по сомнительности свойств прозрачную материю – надежду,
но будем реалистами и признаем – случай имеет место быть.
А также давайте не будем тратить драгоценное время на споры и согласимся с тем обстоятельством, что иногда он может быть определяющим.
И дело даже не в том, что он может повлиять на происходящее и кардинальным образом сказаться на нашем будущем, пугает тот факт, что он может стать показателем наших характеристик, генетического кода, ментальности и принадлежности вообще.
Вот так, помимо вашей вины и причастности, он проявится в виде физического недостатка, болезни, которые отравят вам всю жизнь,
или обидчивости, или глупости, или высокомерия, или всех их сразу – что не такая уж и редкость,
а также их последствий, которые не будут выглядеть столь случайными и которые, конечно же, вас тоже не порадуют, а в особенности – имеющих с вами дело, зачастую по воле того же случая.
И тогда вы можете стать свидетелем, а того и гляди – участником, казалось бы, простого, но вместе с тем обнаруживающего переплетения множества случаев, уже сформировавших течение диалога и как бы предопределяющих его последующую конструкцию:
– Уже сели в поезд?
– Как раз тронулись только что.
– Желаю вам спокойной и быстрой поездки.
– Спасибо большое! Правда, спокойной и быстрой она вряд ли будет, так как приеду в Нижний я только в 14:09, и со мной в плацкарте едут две пожилые женщины, которые ругаются друг с другом. Но я рада, что вовремя приехала на вокзал, так как вчера чуть не опоздала на оба рейса. Вообще непунктуальность мне свойственна, надо над этим работать.
– Но вы устали и, вероятно, быстро уснете.
– Вряд ли, у меня сбит режим и плюс много впечатлений, эмоциональное перевозбуждение. Поездка очень хорошая выдалась! Я даже почти довольна своими выступлениями (что бывает крайне редко).
– Я об этом совсем ничего не знаю – расскажите.
– Позже расскажу, я тут с бабулей познакомилась и разговорилась.
– Это с одной из тех, что ругалась? Как же вы любите знакомства!
– Да, как это ни забавно. У нее явные нарушения памяти: она раз пять могла одну и ту же историю, реплику повторить. А потом забыть и повторить снова.
– Надеюсь, она не забыла, что недавно ругалась, а то опять начнет.
– Кто знает, может, она начнет именно потому, что забыла.
– А в чем смысл беседы с такими людьми?
– Не всегда и не во всем нужно искать смысл, – это первое, а второе – мне нравятся странные люди: у нее интересный жизненный опыт, интересный взгляд на жизнь, который сильно отличается от моего. Мне хочется понять, почему люди думаю именно так. В ней есть какое-то юродство. Такие люди как типаж тоже интересны. Мусоргский, – ну а точнее сказать – Пушкин, – гениально создал юродивого, потому что как архетип он очень интересен. Странная бабуля, но добрая и самобытная. Люблю таких людей.
И если завтра кто-то начнет войну в вашей стране, какое у вас будет право в ней не участвовать или ее прекратить?
А почему?
Да потому что кто-то должен иметь право, а кто-то – нет.
Потому что все эти условия создаются только для того, чтобы расшатать основу человеческого общества – мораль, с целью ослабления культурной составляющей его развития, формируя тем самым благодатную почву не только для обоснования всякого невежества, но и для разобщения людей, давая одним больше прав за счет других.
Беда состоит также в том, что риторика и пропаганда формируют убеждения, которые впоследствии становятся нашими взглядами.
И людям важна не столько пропагандируемая идея, сколько ее актуальность в данное время, особенно, если принадлежность к ней позволяет иметь привилегированное положение и право на эту привилегию.
Поэтому нам нравится та одежда, которую выставляют на витрину: а что на витрине, то на нас примеряют и в магазине, да еще приговаривая, какой у нас хороший вкус, и как эта одежда подчеркивает нашу индивидуальность.
Но давайте признаем: никакая принадлежность к идее не поможет вам стать ни умнее, ни лучше. Скорее наоборот. Ведь ничто так не ограничивает свободу взглядов, как убежденность.
После таких рассуждений существование некоего закона начинает вырисовываться все отчетливее, а его очертания – принимать более рукотворный облик.
Вы возвращаетесь из армии – тут другой мир, и вы понимаете, что изменился не он, а вы. Все больше читаете, но и здесь натыкаетесь на парадокс:
ведь чем больше вы читаете, тем большими знаниями должны обладать, что, в сущности, должно улучшить вашу жизнь, но результат совершенно другой: вы все хуже и хуже относитесь к среде, в которой находитесь, людям, вас окружающим, человечеству в целом.
Вас переполняют мысли, и вы начинаете писать сами.
Вы едете обратно. Но не в армию, нет, вы едете в театр, вы едете на могилу любимого писателя, чья книга открыла перед вами целый мир, вы едете узнать, как поступить в литературный институт.
Вам снова везет:
вы приезжаете настолько вовремя, что выбираете театр по своему усмотрению. Вы узнаете про институт, готовитесь поступать, параллельно упражняясь в высоком искусстве слова. Но по присущему вам обыкновению поступать определенным образом, не удерживаете счастливый шанс, вынуждены уйти из театра, не поступаете в институт, не находите жилья и вынуждены ночевать в подъездах, с открытием – спать в метро, а в итоге не выдерживаете и бросаете все, уезжая домой. Дорога к новой жизни закрыта и, кажется, шлагбаум вы опустили сами.
Везение на этом заканчивается, и вы снова делаете все по своему обыкновению, совершая ошибку за ошибкой, накапливая с каждым годом лишь увлечение алкоголем, усталость и разочарование; все сильнее отдаляетесь от людей, портите отношения, замыкаетесь в себе; все больше впадаете в апатию и лежите под одеялом, в надежде укрыться от вездесущего мира.
И вот вам уже 39, у вас нет друзей, нет близкого человека, но имеется пристрастие к алкоголю, раздражительность, проблемы со здоровьем, вызванные исключительно пристрастием, неустойчивая жизненная позиция и крайне негативное отношение к миру, который, если посмотреть трезво (что в вашем случае не всегда удается), пронизан лицемерием и буквально соткан из фальши.
Вы пытаетесь бросить пить, уверяя себя:
"Так, сегодня я возьму побольше пива, выпью его напоследок, ну а завтра уж больше не буду"...
И так каждый день.
В результате выходит не совсем то, что вы планировали, можно сказать – совсем не то: вроде бы собирались бросить, а в итоге стали пить в два раза чаще.
Поздно что-то менять, когда к сорока годам вы ничего не сделали и потратил на это всю энергию, обзавелись алкоголизмом и ненавистью к окружающему пространству.
Единственное, чему вы научились – это писать, на что и потратили все свое деятельное время, при этом нельзя сказать, что написали что-то выдающееся, а все ваши достижения в области литературы сводились к тому, что вы никогда не знали, как обходиться с творчеством после его создания: каким образом презентовать, куда и когда отправить, кому показывать, – и, уж конечно же, всегда делали это в соответствии с излюбленным, дарованным с рождения способом.
Свободное время и деньги вы тратите на игры и выпивку, с ужасом просыпаетесь, когда вам надо на работу, неважно себя чувствуете и редко выходите на улицу без необходимости.
Вас раздражает все: от неопрятных, заплывших, иной раз – до неузнаваемости, людей, заполняющих собой магазины и улицы, идя по которым обязательно встретишь какого-нибудь неблагополучного обитателя вселенной, до не имеющего расписания городского транспорта, наполненного вышеупомянутыми обитателями, отчего поездка в нем от дома до работы доставляет беспрерывное сорокаминутное напряжение, и ровно такое же – обратно.
Вас расстраивает то, что происходит в стране, угнетают облезлые фасады домов, невежественные, полуграмотные, люди, повсеместная грязь, тупость и, главное, – вы сами.
С последним приходится особенно сложно, потому что, согласитесь, когда вы что-то делаете, вследствие чего вам же становится хуже, то тут уже совершенно невозможно что-то начинать делать снова! Невольно складывается чувство, что вы навсегда лишились способности делать правильный выбор.
Вас нервируют автомобили – старые развалины, по полчаса пыхтящие под окнами дома, отравляя окружающую среду и вашу жизнь! Невероятные приливы неблаготворной энергии вызывают соседи, которые постоянно орут друг на друга, стучат и что-то роняют. Сущие идиоты!
(По наблюдениям, у каждого человека в этом городе есть тому подобные соседи).
Они беспрестанно смотрят передачи, где все орут друг на друга, потом орут друг на друга сами, орут на ребенка, ребенок орет, когда их нет дома, просто потому что не умеет нормально выражать эмоции!
Дурдом какой-то!
Но им мало этого шума. Они завели собаку.
Такую собаку, которая беспрестанно тяфкает, не затыкаясь, словно у нее в голове пластинка с непрекращающимся заводом, и которую при встрече хочется пнуть посильнее! Одна надежда, что она когда-нибудь подавится во время еды от своего тяфканья и сдохнет.
Все это накапливается, накапливается, все больше отнимая надежды на нормальную, спокойную жизнь, и все больше подливая в кружку пива, от которого у вас болят и почки, и печень, и даже область, под которой вы не подразумеваете никакого органа.
В придачу ко всему, вы стали потеть по любому поводу и без, а по всему телу разбежались красные пятна, как будто вы спали в летнем лесу без костра и палатки.
Вы стали ходить по улице в расстегнутом пальто, без шарфа и шапки, в результате чего простудились по случаю осенней погоды и слегли.
А проснувшись наутро под истеричные тяфканье собаки и вопли соседей с пожеланиями ей заткнуться, вдруг поняли, что всю жизнь блуждали по лабиринту, при этом не только не найдя выхода, но и оказавшись в тупике.
И вы решили не вставать, не ходить на работу и вообще ничего не делать.
Так вы пролежали день, потом второй, поняли, что надо идти в аптеку, собрали последние деньги и пошли в магазин за пивом.
Денег не осталось, продуктов хватит максимум на неделю.
Кажется, пришло время снова наведаться к мосту.
Вы точно не знаете, прыгните или нет: вы боитесь высоты.
Однажды, в юности, когда этот мост только построили, вы отправились с одноклассниками погулять по находящейся под ним открытой дорожке для строителей, шириной не более полуметра. Ваши товарищи дошли до противоположного берега, а вы, добравшись до середины моста, вдруг замерли, ощутив сильный порыв ветра и глядя на поток воды. Осознание высоты разрасталось перед вами неуемной бездной, поглощающей с головой. Вы стояли, смотрели вниз и вас зашатало. Время остановилось, и вы почувствовали себя в нем совершенно одиноким и беспомощным.
Ребята кричали:
– Что ты там застрял?
А вы с трудом вышли из оцепенения, кое-как развернулись и стали медленно продвигаться в обратную сторону, при том каждый шаг давался вам, как ребенку, который только что научился ходить и при очередном движении того и гляди упадет.
Вы боитесь высоты и не умеете плавать, стоите на мосту и не знаете, что делать.
Ветер продувает вам уши, и вы с досадой думаете, что напрасно не взяли с собой шапку.
Чем дольше вы стоите, тем труднее прыгнуть.
Вы чуть не плачете, но не от страха, а от собственного бессилия и непонимания того, что делать, закрываете глаза, вас начинает покачивать взад и вперед, как у стены плача. Вы представляете облака, полет, все кружится, и внезапно слышите всплеск.
Открываете глаза, до вас доносятся какие-то крики, раздираемые на обрывки ветром, и видите плещущуюся в воде фигурку, сносимую течением. Это мальчик.
Вы снимаете пальто и решаете прыгнуть, но не потому что вас внезапно обуяло чувство гражданского долга или героического воодушевления – нет: просто вы и так собирались прыгнуть, к тому же все равно не умеете плавать, – и вот, – не зная точно для чего, – летите вниз.
Дыхание перехватило, и через мгновение вас бросило в ошеломляющую бездну, охватившую тело ледяными щупальцами, которые стремительно потащили вас, то утягивая под воду, то выбрасывая на поверхность.
Даже если бы вы умели плавать, это вряд ли помогло вам, а тем более – мальчику, которого в панике вы даже не видели.
И спасать приходится вас обоих.
Очнулись вы уже в горизонтальном положении, но не как это могло бы случиться – в морге, а на кровати, в отделении интенсивной терапии.
Двухстороннее поражение легких, переохлаждение, дышать тяжело и больно, а в каждом вдохе ощущался вкус сырого грунта.
Тело было почти воздушным и казалось, открой кто-нибудь окно, как вас сдует на пол.
Ноги онемели, вы попытались, но не нашел в себе сил ощутить их.
Спросили про мальчика, но никто ничего о нем не знал: поступили только вы один.
Вы лежите, смотрите через окно палаты на белые, безмолвно уплывающие в даль ясного осеннего неба воздушные облака, и вам хочется одного – отправиться вслед за ними.
ОДИНОЧЕСТВО
У некоторых людей особенным образом складывается состояние внутреннего одиночества. И по мере развития человека, оно не обособляется, а развивается вместе с ним гармонично, становясь неотъемлемой составляющей его личности. Но к одиночеству нужно привыкнуть, его необходимо тонко чувствовать и научиться воспринимать, а оттого оно сначала сталкивается лишь с непониманием и неразделенностью, ведь созвучие с ним возможно лишь в соприкосновении с точно таким же состоянием, что, конечно, встречается нечасто. А оттого это чувство долгое время кажется тягостным, обременительным, несущим в себе много грусти.
Так происходит до тех пор, пока человек не примет его и не начнет заглядывать в свою душу, узнавая, что грусть заключает в себе самые тонкие грани прекрасного, а чувство одиночества тем интереснее, тем одухотвореннее, чем личность глубже в него погружается, ведь оно, в сущности, и определяет индивидуальность этой личности. В нем человек сосредоточенне познает себя и окружающий мир. В нем становится все интереснее и комфортнее. В нем обнаруживается все, что необходимо для умиротворения.
Однако все это заканчивается и теряет покой ровно в тот момент, когда человек встречает подобное одиночество в другом и не проникается им. А встретив, не проникнуться и не сможет, ведь еще задолго до встречи – как бы предчувствуя его существование – уже был с ним близок. Тогда захочется погрузиться в это одиночество, разделив его со своим! Тогда своего одиночества будет уже недостаточно! И найти всецелого наслаждения, а также гармонии в нем будет уже нельзя, потому что человек постигнет, что есть нечто большее, и не сможет без этого более ощущать свое состояние полноценным! И если воссоединение двух одиночеств окажется невозможным или недоступным по каким-либо причинам, то одиночество одного человека обречено стать для него мучительным.
Посвящается А. С.
СЛУЧАЙ
Случай...
Явление загадочное и в то же время весьма конкретное,
однако определить его природу и даже саму вероятность довольно затруднительно, если не сказать – недостижимо.
Можно сомневаться в его свойствах, носящих определяющий характер, можно их отрицать или полагаться, испытывая вторую по сомнительности свойств прозрачную материю – надежду,
но будем реалистами и признаем – случай имеет место быть.
А также давайте не будем тратить драгоценное время на споры и согласимся с тем обстоятельством, что иногда он может быть определяющим.
И дело даже не в том, что он может повлиять на происходящее и кардинальным образом сказаться на нашем будущем, пугает тот факт, что он может стать показателем наших характеристик, генетического кода, ментальности и принадлежности вообще.
Вот так, помимо вашей вины и причастности, он проявится в виде физического недостатка, болезни, которые отравят вам всю жизнь,
или обидчивости, или глупости, или высокомерия, или всех их сразу – что не такая уж и редкость,
а также их последствий, которые не будут выглядеть столь случайными и которые, конечно же, вас тоже не порадуют, а в особенности – имеющих с вами дело, зачастую по воле того же случая.
И тогда вы можете стать свидетелем, а того и гляди – участником, казалось бы, простого, но вместе с тем обнаруживающего переплетения множества случаев, уже сформировавших течение диалога и как бы предопределяющих его последующую конструкцию:
– Уже сели в поезд?
– Как раз тронулись только что.
– Желаю вам спокойной и быстрой поездки.
– Спасибо большое! Правда, спокойной и быстрой она вряд ли будет, так как приеду в Нижний я только в 14:09, и со мной в плацкарте едут две пожилые женщины, которые ругаются друг с другом. Но я рада, что вовремя приехала на вокзал, так как вчера чуть не опоздала на оба рейса. Вообще непунктуальность мне свойственна, надо над этим работать.
– Но вы устали и, вероятно, быстро уснете.
– Вряд ли, у меня сбит режим и плюс много впечатлений, эмоциональное перевозбуждение. Поездка очень хорошая выдалась! Я даже почти довольна своими выступлениями (что бывает крайне редко).
– Я об этом совсем ничего не знаю – расскажите.
– Позже расскажу, я тут с бабулей познакомилась и разговорилась.
– Это с одной из тех, что ругалась? Как же вы любите знакомства!
– Да, как это ни забавно. У нее явные нарушения памяти: она раз пять могла одну и ту же историю, реплику повторить. А потом забыть и повторить снова.
– Надеюсь, она не забыла, что недавно ругалась, а то опять начнет.
– Кто знает, может, она начнет именно потому, что забыла.
– А в чем смысл беседы с такими людьми?
– Не всегда и не во всем нужно искать смысл, – это первое, а второе – мне нравятся странные люди: у нее интересный жизненный опыт, интересный взгляд на жизнь, который сильно отличается от моего. Мне хочется понять, почему люди думаю именно так. В ней есть какое-то юродство. Такие люди как типаж тоже интересны. Мусоргский, – ну а точнее сказать – Пушкин, – гениально создал юродивого, потому что как архетип он очень интересен. Странная бабуля, но добрая и самобытная. Люблю таких людей.
