И скажите мне, как это информация о моем наследстве так быстро добежала до неведомого коллекционера? Знали о самоучителе и балалайке только Эсфирь и Андрей, у обоих были фотографии, так что выбор оказался невелик.
Почему я почти уверена, что информация протекла именно от Эсфири? По двум причинам.
Во-первых, Андрей невообразимо далёк от коллекционирования. Походы, палатки, альпинизм, сплавы по горным рекам, мотогонки – вот где можно хватануть адреналина, туда его и тянет. А раскладывать по альбомам марки или кисточкой смахивать пыль с мейсенских статуэток он не станет. Значит, в этих кругах у него знакомства могут быть только совсем уж случайные.
Во-вторых, бывшая свекровь Эсфири работает секретарём у какого-то крупного бизнесмена, и вот он-то как раз из числа собирателей. Кажется, букинист. Впрочем, это не так важно, существеннее другое – со свекровью моя дорогая подруга сохранила прекрасные отношения, так что вполне могла рассказать о том, что видела своими глазами.
С другой стороны, может быть, и стоит сказать спасибо за переданные сведения, по крайней мере, теперь понятно, что это странное наследство чего-то стоит. Ну и хорошо. Полежит в банковской ячейке, всяко уж до конца года она оплачена, а дальше видно будет.
Когда чай был допит, Розалия спросила:
- Ты как, очень устала?
- Да нет, нисколько. От чего было уставать, сидела в поезде, потом в автобусе… А что?
- Пойдём, погуляем. Погода хорошая, золотая осень во всей красе. Покажу тебе, что у нас где, заодно с соседями познакомлю.
И мы пошли гулять.
Городок и в самом деле был весь в золотом и красном. В городском парке даже росли какие-то особые клёны, чуть ли не японские, с особенно яркой листвой. Палисадники цвели флоксами и георгинами, яблони в изнеможении склоняли ветви под грузом плодов. Почти у каждой калитки стояло ведро, наполненное яблоками.
- А у нашего дома сад есть, я не заметила?
- Конечно, есть! Какой смысл жить в частном доме, если без сада?
- И яблони?
- Три - антоновка, коричное и мельба. И что с яблоками делать, ума не приложу! – Розалия искоса глянула на меня и рассмеялась. – Нет, пока это не катастрофа. Мы с соседями вскладчину купили сушилку для фруктов, так что мельбу я уже насушила. Для антоновки время не пришло, сейчас надо коричными заниматься. Варенье буду варить.
- Можно ещё чатни сделать, - вспомнила я.
- Это что такое?
Тут уже настала моя очередь смеяться.
- Такая индийская приправа. Бабушка фыркала, называла её «солёное варенье», а мы с мамой любим. Яблоки, имбирь, острый перец, сахар…
Розалия заинтересовалась, выслушала рецепт и задумчиво кивнула.
- Надо будет попробовать и соседям показать. Яблочный год, что ж тут поделаешь, у всех завал, варенье и компоты уже девать некуда. А в прошлом году хоть бы одно яблочко для смеху висело!
Как и в прошлый мой приезд, идти по улицам рядом с Розалией Львовной было затруднительно. Правда, теперь прогулка осложнялась ещё и тем, что примерно трети встреченных горожан она меня представляла. Ещё трети просто кивала, остальные оставались за бортом этого праздника жизни.
Так меня познакомили с четырьмя соседками, продавщицами из мясной и рыбной лавки, водителем молочного фургона, начальником пожарной части, участковым и, наконец, концертмейстером музыкальной школы. Остальных я просто не запомнила…
Встретились нам и монахини, которым Розалия просто сухо кивнула. Когда они отошли от нас довольно далеко, я поинтересовалась:
- Тётушка, а что это вы с ними так суровы?
- А! – она махнула рукой. – Это ж не наши, опять гости приехали.
- И в прошлый раз вы говорили, что та женщина… как же её… А, сестра Агафья! Что её в здешний монастырь прислали.
- Ну да… Оказывается, наша матушка Евпраксия придумала тут школу вышивальщиц открыть. Вот и приезжает то одна, то другая, она преподавательниц подбирает.
- А что, так можно? – удивилась я.
В ответ Розалия лишь пожала плечами, явно не желая продолжать этот разговор.
Осень, золотая и не очень.
Работа в музыкальной школе города Бежицы почти не отличалась от той, что была в Москве. С одной стороны.
Дети – они везде дети, и им было скучно петь до-ре-ми хоть на один голос, хоть на три. Но я-то знала, куда мы идём: мои ученики из прошлых классов научились читать ноты, как книги – то есть, слышать музыку, ничего не играя на инструменте. А раз направление ясно, значит, надо идти.
И я придумывала игры и конкурсы, что угодно, чтобы нотная грамота стала такой же естественной и понятной, как чтение книг. Или компьютерные игры.
Со другой стороны, эти дети отличались от московских. Им изначально в жизни досталось меньше преимуществ, и, значит, ещё несколько лет – и придётся решать, оставаться ли в отчем доме, работать в Бежицах, или отправляться покорять Тверь, а то и Москву.
Но одно могу сказать определённо: все мои ребята были талантливы. От голоса Наташи Куценко сердце сжималось в комок, скрипка в руках Славы Драгомира пела… И, кстати, были и балалаечники! Впервые в жизни я услышала, как группа народных инструментов исполняет классику, и не пожалела ни разу.
Так что с работой – тьфу-тьфу – складывалось неплохо.
Неплохо вышло и с жильём. Мне в самом деле выдали ключи от второй половины дома, в котором принимала меня Розалия Львовна, это называлось «служебной квартирой». Размером это жильё было куда меньше нашей московской квартиры, всего-то комната, кухня и терраса, ну, а зачем мне больше? Даже если мама приедет посмотреть, как я устроилась, мы с ней вполне разместимся в комнате вдвоём…
Но пока материнский визит не намечался, о нём даже разговора не было. Отложена была – до января! - и поездка на отдых, под тем соусом, что вот-вот начнутся дожди и распутица, никакого удовольствия от прогулок по парку не будет.
Определённо мама завела роман.
И слава богу, сколько ж быть в одиночестве? Лишь бы только её не обманули и не обидели. Ничего, выжду пару недель, а потом нагряну в Москву в стиле кавалерийской атаки, быстрой и беспощадной, проверю, кто и что. Яблочного варенья привезу, ага…
Итак, я работала четыре дня в неделю, вторник был выделен на самоподготовку, занималась заготовкой яблок вместе с Розалией (а куда было деваться?) и потихоньку привыкала к неспешной жизни провинциального маленького городка. Иногда по утрам до начала уроков я успевала зайти на кладбище. В это время там работали две или три монахини, обихаживали захоронения вокруг собора. Я же побродила по территории некрополя, действительно немалой, и убедилась: большинство захоронений в таком состоянии, что надпись на плите можно только угадать. Если повезёт. А это означало, что могилу прадеда мне просто так не найти. Ну что же, в следующий раз я пришла, взяв с собой резиновые перчатки, жёсткую щётку, скребок, ведёрко для воды и чистящий порошок. Понаблюдала за работой монахинь, выбрала несколько заросших плит из числа тех, которыми сёстры не занимались, и взялась за дело.
За пару недель эта работа стала привычной, руки действовали сами, а в голове тем временем прокручивались сюжеты следующих уроков, конкурс рисунков или оркестр цветов. Агата Кристи утверждала, что убийства придумывает за мытьём посуды, так вот, я убеждена, что очистка гранитных или мраморных могильных плит от лишайника и вековых наслоений грязи в этом смысле ничем бы не уступала. Даже жаль, что криминальное мышление мне не присуще…
В последнее воскресенье сентября я проработал на кладбище до полудня.
Разогнулась, повела затёкшими плечами, вылила из ведёрка грязную воду и аккуратно сложила в него все свои инструменты. Попрощалась с тремя монахинями, занимавшихся сегодня надгробием местного святого, Афанасия Короткова – в Бежицах считалось, что он помогает женщинам, чьи дети сбились с пути – и пошла к воротам, привычным жестом положив монетку в пластиковый стаканчик нищему, расположившемуся на ступеньках храма.
- Таточка, – произнёс вдруг тихий хриплый голос.
Я повернулась, вгляделась в худое лицо с пегой бородкой и ахнула:
- Дядя Миша?
Боже мой, да откуда же он взялся здесь, в Бежицах?
Сколько я себя помню, дядя Миша, Михаил Николаевич Каменцев, был нашим соседом по лестничной площадке. Когда-то, в середине пятидесятых годов двадцатого века, когда построили наш дом, в соседние квартиры на пятом этаже въехали две семьи – моя бабушка с новоиспечённым мужем и столь же молодая пара, Николай и Лида Каменцевы, у которой через несколько лет родился сын. Когда ему исполнилось десять, именно Александра Михайловна заметила, что у мальчика хороший слух и убедила родителей отдать его в музыкальную школу. Музыкой Миша увлёкся страстно, но точно так же был увлечён и техникой, чертежами; механизмы его завораживали и хотелось немедленно узнать, как же это работает.
В конце концов Михаил Николаевич стал не пианистом, а настройщиком роялей.
Наш музыкальный мир большой, но очень тесный, все всех знают. Несколько раз и я слышала, что он считается одним из лучших в Москве специалистов по особо ценных инструментам, и настраивать рояли, например, в музее Скрябина, приглашают именно его.
Выглядел сосед хреново. Импозантный моложавый джентльмен, всегда носивший галстук-бабочку или необычайной красоты шейный платок, превратился в усохшего старичка с неопрятной бородой и в старой куртке.
- Дядя Миша, что вы здесь делаете?
- Я теперь тут живу, Таточка… - он усмехнулся, и я с ужасом заметила, что у него нет одного из передних зубов. – А ты как тут, на экскурсию приехала?
Думала я недолго.
- Я тут работаю в музыкальной школе. Так, дядя Миша, пойдёмте-ка со мной. У меня обед готов, поедим и поразговариваем, ладно?
Старик беспомощно оглянулся на раскрытую дверь церкви, откуда как раз выходил священник – молодой, гладкий, с окладистой бородой. Тот почувствовал, что на него смотрят, повернулся, и окатил нищего таким зарядом презрения и брезгливости, что дядя Миша даже отшатнулся.
Ах ты…
Тоже мне, столп нравственности! Да тебе положено помогать страждущим, а не смотреть на них, словно на тараканов!
Мне всё же хватило разумности промолчать, и духовное лицо прошествовало мимо нас в сторону кирпичного трёхэтажного дома, стоявшего у ограды.
Здесь, в Бежицах, всё рядом, и сегодня меня это радовало, как никогда. Уже через четверть часа дядя Миша сидел на моей кухне, мы с ним ели винегрет, а на плите разогревались суп и котлеты, начинал свистеть чайник, и яблочное варенье ожидало своего часа, светясь золотистыми дольками.
Я заварила чай, разлила его по чашкам, положила варенье в большую розетку и придвинула к гостю. Он грустно вздохнул.
- Вот и Александра Михайловна меня всегда сладким кормила. Говорила, чтобы мозги лучше работали.
Честно говоря, я с трудом представляла себе мою суровую бабушку варящей варенье, но кто ж знает, что там было пятьдесят лет назад?
- Так что произошло, дядя Миша? Расскажете?
- Расскажу, секрета тут нет, - он снова вздохнул. – Обманули меня.
Слушая рассказ старого знакомого, я внутренне кипела от негодования. Ох, что бы я сделала с этими мерзавцами, если бы была у меня возможность! Оказывается, дядя Миша стал терять самое главное для настройщика: слух! Тут я мысленно отбросила идею рекомендовать его на работу в школу…
Ну, а раз работать ему становилось всё труднее, он решил выйти на пенсию. Большая квартира в центре Москвы вроде бы тоже оказывалась ни к чему, поэтому дядя Миша составил план: продать квартиру на улице Фадеева, на вырученные деньги купить однокомнатную плюс хорошую дачу, с газом и удобствами. Вот только обратился, получается, не к тем посредникам…
Дача превратилась в разваливающуюся деревянную хибару в Бежицах, городское жильё – в крохотную квартирку в пятиэтажке в Выхино, а накопления со счёта и вовсе растаяли. Как это всё вышло, Михаил Николаевич не понимал, только руками разводил.
Посмотрев на часы, я покачала головой: время поджимало, сегодня у меня первый урок в два часа дня начинается. Дядя Миша заметил этот беглый взгляд и стал подниматься из-за стола:
- Пойду я, Таточка, спасибо тебе.
- Куда это вы собрались? – спросила я сварливо.
- Как – куда? У меня дом есть, я ж не на улице живу. Просто там… неуютно. Да и до пенсии осталась неделя, так что пришлось вот… к храму идти.
- Давайте так, дядя Миша. Я отработаю свои пять уроков сегодня, буду дома примерно в половине восьмого. Мы с вами поужинаем и поговорим, ладно?
- Ну-у… - он замялся. – Хорошо, я вернусь к восьми. Ты ужинай, не жди меня, пожалуйста.
И он проворно, с удивившей меня скоростью выскочил за дверь. Я ж вздохнула, быстро помыла посуду и пошла переодеваться в учительское; детям-то всё равно, буду я в джинсах или в строгом костюме, хоть китайский халат надевай, а вот руководству школы хочется, чтобы учителя выглядели традиционно. Ну и ладно, спасибо, форму не ввели…
На подходе к школе меня окликнули:
- Тата, тебя в выходные ждать?
- Не знаю пока! – я повернулась и почти уткнулась носом в мужскую грудь, обтянутую пижонской курткой из тонкой кожи. – Привет, Стас!
- Здравствуй, солнце моё! - улыбка у Станислава Бекетова была совершенно неотразимая, он это отлично знал и пользовался без зазрения совести. – А что так? У тебя только стало получаться…
- Надо в Москву съездить, проверить кое-что.
- Расскажешь?
Задавая этот вопрос, он наклонился к моему уху и мурлыкнул уж совсем интимно, так что у меня по спине пробежали мурашки. Я отодвинулась.
- Не нарушай моё личное пространство, Бекетов! А рассказать… Может, и расскажу. Ты завтра сможешь ко мне заглянуть, у меня окно с часу до двух будет?
- Загляну. Заодно и пообедаем?
- Чаю попьём, - сурово ответила я. – И пирожки приносишь ты!
- Договорились!
Через мгновение за моей спиной взревел мощный мотор, и шальной кометой пронёсся сверкающий хромом и чёрным лаком монстр. Станислав Бекетов, капитан полиции в городском отделе розыска, был фанатом марки «Харлей Дэвидсон» и вот уже третью неделю учил меня ездить на мотоцикле.
Скажу честно, даже подходить к «Харлею» мне было очень страшно…
Кому-то может показаться странным появление среди моих близких знакомых такой неоднозначной фигуры – как же, полицейский, сыщик… Но познакомились мы самым естественным путём: старший брат Стаса, Виктор, преподавал в бежицкой музыкальной школе по классу балалайки и домры. В первый же день моей работы он задал мне вопрос по недавно разработанной новой методике, я ответила. Виктор заспорил.
Потратив целый вечер на проверку информации, я пришла к выводу, что он был прав, в чём честно и призналась на следующий день. Отсюда уже оставалось полшага до приятельских отношений.
Не дружбы, нет: в самый ближний круг я всегда неохотно впускала кого бы то ни было, и до съедения пресловутого пуда соли нам оставалось ещё много дней. И о полученных в наследство от бабушки предметах, тихонько лежащих в банковской ячейке, я Виктору пока не рассказала.
Куда спешить?
Через неделю после того, как я начала работать в школе, Виктор отмечал день рождения, и пригласил меня на пикник. Не только меня, ещё нескольких коллег более или менее нашего возраста; со старшим поколением он чинно разделил в учительской яблочный пирог и чай. А мы в выходной отправились в ближайший лесок, расположились на полянке, разожгли костёр в аккуратно откопанной ямке… Вот тут-то и подкатил закованный в кожу ковбой на «Харлее».
Почему я почти уверена, что информация протекла именно от Эсфири? По двум причинам.
Во-первых, Андрей невообразимо далёк от коллекционирования. Походы, палатки, альпинизм, сплавы по горным рекам, мотогонки – вот где можно хватануть адреналина, туда его и тянет. А раскладывать по альбомам марки или кисточкой смахивать пыль с мейсенских статуэток он не станет. Значит, в этих кругах у него знакомства могут быть только совсем уж случайные.
Во-вторых, бывшая свекровь Эсфири работает секретарём у какого-то крупного бизнесмена, и вот он-то как раз из числа собирателей. Кажется, букинист. Впрочем, это не так важно, существеннее другое – со свекровью моя дорогая подруга сохранила прекрасные отношения, так что вполне могла рассказать о том, что видела своими глазами.
С другой стороны, может быть, и стоит сказать спасибо за переданные сведения, по крайней мере, теперь понятно, что это странное наследство чего-то стоит. Ну и хорошо. Полежит в банковской ячейке, всяко уж до конца года она оплачена, а дальше видно будет.
Когда чай был допит, Розалия спросила:
- Ты как, очень устала?
- Да нет, нисколько. От чего было уставать, сидела в поезде, потом в автобусе… А что?
- Пойдём, погуляем. Погода хорошая, золотая осень во всей красе. Покажу тебе, что у нас где, заодно с соседями познакомлю.
И мы пошли гулять.
Городок и в самом деле был весь в золотом и красном. В городском парке даже росли какие-то особые клёны, чуть ли не японские, с особенно яркой листвой. Палисадники цвели флоксами и георгинами, яблони в изнеможении склоняли ветви под грузом плодов. Почти у каждой калитки стояло ведро, наполненное яблоками.
- А у нашего дома сад есть, я не заметила?
- Конечно, есть! Какой смысл жить в частном доме, если без сада?
- И яблони?
- Три - антоновка, коричное и мельба. И что с яблоками делать, ума не приложу! – Розалия искоса глянула на меня и рассмеялась. – Нет, пока это не катастрофа. Мы с соседями вскладчину купили сушилку для фруктов, так что мельбу я уже насушила. Для антоновки время не пришло, сейчас надо коричными заниматься. Варенье буду варить.
- Можно ещё чатни сделать, - вспомнила я.
- Это что такое?
Тут уже настала моя очередь смеяться.
- Такая индийская приправа. Бабушка фыркала, называла её «солёное варенье», а мы с мамой любим. Яблоки, имбирь, острый перец, сахар…
Розалия заинтересовалась, выслушала рецепт и задумчиво кивнула.
- Надо будет попробовать и соседям показать. Яблочный год, что ж тут поделаешь, у всех завал, варенье и компоты уже девать некуда. А в прошлом году хоть бы одно яблочко для смеху висело!
Как и в прошлый мой приезд, идти по улицам рядом с Розалией Львовной было затруднительно. Правда, теперь прогулка осложнялась ещё и тем, что примерно трети встреченных горожан она меня представляла. Ещё трети просто кивала, остальные оставались за бортом этого праздника жизни.
Так меня познакомили с четырьмя соседками, продавщицами из мясной и рыбной лавки, водителем молочного фургона, начальником пожарной части, участковым и, наконец, концертмейстером музыкальной школы. Остальных я просто не запомнила…
Встретились нам и монахини, которым Розалия просто сухо кивнула. Когда они отошли от нас довольно далеко, я поинтересовалась:
- Тётушка, а что это вы с ними так суровы?
- А! – она махнула рукой. – Это ж не наши, опять гости приехали.
- И в прошлый раз вы говорили, что та женщина… как же её… А, сестра Агафья! Что её в здешний монастырь прислали.
- Ну да… Оказывается, наша матушка Евпраксия придумала тут школу вышивальщиц открыть. Вот и приезжает то одна, то другая, она преподавательниц подбирает.
- А что, так можно? – удивилась я.
В ответ Розалия лишь пожала плечами, явно не желая продолжать этот разговор.
ЧАСТЬ 3.
Осень, золотая и не очень.
Работа в музыкальной школе города Бежицы почти не отличалась от той, что была в Москве. С одной стороны.
Дети – они везде дети, и им было скучно петь до-ре-ми хоть на один голос, хоть на три. Но я-то знала, куда мы идём: мои ученики из прошлых классов научились читать ноты, как книги – то есть, слышать музыку, ничего не играя на инструменте. А раз направление ясно, значит, надо идти.
И я придумывала игры и конкурсы, что угодно, чтобы нотная грамота стала такой же естественной и понятной, как чтение книг. Или компьютерные игры.
Со другой стороны, эти дети отличались от московских. Им изначально в жизни досталось меньше преимуществ, и, значит, ещё несколько лет – и придётся решать, оставаться ли в отчем доме, работать в Бежицах, или отправляться покорять Тверь, а то и Москву.
Но одно могу сказать определённо: все мои ребята были талантливы. От голоса Наташи Куценко сердце сжималось в комок, скрипка в руках Славы Драгомира пела… И, кстати, были и балалаечники! Впервые в жизни я услышала, как группа народных инструментов исполняет классику, и не пожалела ни разу.
Так что с работой – тьфу-тьфу – складывалось неплохо.
Неплохо вышло и с жильём. Мне в самом деле выдали ключи от второй половины дома, в котором принимала меня Розалия Львовна, это называлось «служебной квартирой». Размером это жильё было куда меньше нашей московской квартиры, всего-то комната, кухня и терраса, ну, а зачем мне больше? Даже если мама приедет посмотреть, как я устроилась, мы с ней вполне разместимся в комнате вдвоём…
Но пока материнский визит не намечался, о нём даже разговора не было. Отложена была – до января! - и поездка на отдых, под тем соусом, что вот-вот начнутся дожди и распутица, никакого удовольствия от прогулок по парку не будет.
Определённо мама завела роман.
И слава богу, сколько ж быть в одиночестве? Лишь бы только её не обманули и не обидели. Ничего, выжду пару недель, а потом нагряну в Москву в стиле кавалерийской атаки, быстрой и беспощадной, проверю, кто и что. Яблочного варенья привезу, ага…
Итак, я работала четыре дня в неделю, вторник был выделен на самоподготовку, занималась заготовкой яблок вместе с Розалией (а куда было деваться?) и потихоньку привыкала к неспешной жизни провинциального маленького городка. Иногда по утрам до начала уроков я успевала зайти на кладбище. В это время там работали две или три монахини, обихаживали захоронения вокруг собора. Я же побродила по территории некрополя, действительно немалой, и убедилась: большинство захоронений в таком состоянии, что надпись на плите можно только угадать. Если повезёт. А это означало, что могилу прадеда мне просто так не найти. Ну что же, в следующий раз я пришла, взяв с собой резиновые перчатки, жёсткую щётку, скребок, ведёрко для воды и чистящий порошок. Понаблюдала за работой монахинь, выбрала несколько заросших плит из числа тех, которыми сёстры не занимались, и взялась за дело.
За пару недель эта работа стала привычной, руки действовали сами, а в голове тем временем прокручивались сюжеты следующих уроков, конкурс рисунков или оркестр цветов. Агата Кристи утверждала, что убийства придумывает за мытьём посуды, так вот, я убеждена, что очистка гранитных или мраморных могильных плит от лишайника и вековых наслоений грязи в этом смысле ничем бы не уступала. Даже жаль, что криминальное мышление мне не присуще…
В последнее воскресенье сентября я проработал на кладбище до полудня.
Разогнулась, повела затёкшими плечами, вылила из ведёрка грязную воду и аккуратно сложила в него все свои инструменты. Попрощалась с тремя монахинями, занимавшихся сегодня надгробием местного святого, Афанасия Короткова – в Бежицах считалось, что он помогает женщинам, чьи дети сбились с пути – и пошла к воротам, привычным жестом положив монетку в пластиковый стаканчик нищему, расположившемуся на ступеньках храма.
- Таточка, – произнёс вдруг тихий хриплый голос.
Я повернулась, вгляделась в худое лицо с пегой бородкой и ахнула:
- Дядя Миша?
Боже мой, да откуда же он взялся здесь, в Бежицах?
Сколько я себя помню, дядя Миша, Михаил Николаевич Каменцев, был нашим соседом по лестничной площадке. Когда-то, в середине пятидесятых годов двадцатого века, когда построили наш дом, в соседние квартиры на пятом этаже въехали две семьи – моя бабушка с новоиспечённым мужем и столь же молодая пара, Николай и Лида Каменцевы, у которой через несколько лет родился сын. Когда ему исполнилось десять, именно Александра Михайловна заметила, что у мальчика хороший слух и убедила родителей отдать его в музыкальную школу. Музыкой Миша увлёкся страстно, но точно так же был увлечён и техникой, чертежами; механизмы его завораживали и хотелось немедленно узнать, как же это работает.
В конце концов Михаил Николаевич стал не пианистом, а настройщиком роялей.
Наш музыкальный мир большой, но очень тесный, все всех знают. Несколько раз и я слышала, что он считается одним из лучших в Москве специалистов по особо ценных инструментам, и настраивать рояли, например, в музее Скрябина, приглашают именно его.
Выглядел сосед хреново. Импозантный моложавый джентльмен, всегда носивший галстук-бабочку или необычайной красоты шейный платок, превратился в усохшего старичка с неопрятной бородой и в старой куртке.
- Дядя Миша, что вы здесь делаете?
- Я теперь тут живу, Таточка… - он усмехнулся, и я с ужасом заметила, что у него нет одного из передних зубов. – А ты как тут, на экскурсию приехала?
Думала я недолго.
- Я тут работаю в музыкальной школе. Так, дядя Миша, пойдёмте-ка со мной. У меня обед готов, поедим и поразговариваем, ладно?
Старик беспомощно оглянулся на раскрытую дверь церкви, откуда как раз выходил священник – молодой, гладкий, с окладистой бородой. Тот почувствовал, что на него смотрят, повернулся, и окатил нищего таким зарядом презрения и брезгливости, что дядя Миша даже отшатнулся.
Ах ты…
Тоже мне, столп нравственности! Да тебе положено помогать страждущим, а не смотреть на них, словно на тараканов!
Мне всё же хватило разумности промолчать, и духовное лицо прошествовало мимо нас в сторону кирпичного трёхэтажного дома, стоявшего у ограды.
Здесь, в Бежицах, всё рядом, и сегодня меня это радовало, как никогда. Уже через четверть часа дядя Миша сидел на моей кухне, мы с ним ели винегрет, а на плите разогревались суп и котлеты, начинал свистеть чайник, и яблочное варенье ожидало своего часа, светясь золотистыми дольками.
Я заварила чай, разлила его по чашкам, положила варенье в большую розетку и придвинула к гостю. Он грустно вздохнул.
- Вот и Александра Михайловна меня всегда сладким кормила. Говорила, чтобы мозги лучше работали.
Честно говоря, я с трудом представляла себе мою суровую бабушку варящей варенье, но кто ж знает, что там было пятьдесят лет назад?
- Так что произошло, дядя Миша? Расскажете?
- Расскажу, секрета тут нет, - он снова вздохнул. – Обманули меня.
Слушая рассказ старого знакомого, я внутренне кипела от негодования. Ох, что бы я сделала с этими мерзавцами, если бы была у меня возможность! Оказывается, дядя Миша стал терять самое главное для настройщика: слух! Тут я мысленно отбросила идею рекомендовать его на работу в школу…
Ну, а раз работать ему становилось всё труднее, он решил выйти на пенсию. Большая квартира в центре Москвы вроде бы тоже оказывалась ни к чему, поэтому дядя Миша составил план: продать квартиру на улице Фадеева, на вырученные деньги купить однокомнатную плюс хорошую дачу, с газом и удобствами. Вот только обратился, получается, не к тем посредникам…
Дача превратилась в разваливающуюся деревянную хибару в Бежицах, городское жильё – в крохотную квартирку в пятиэтажке в Выхино, а накопления со счёта и вовсе растаяли. Как это всё вышло, Михаил Николаевич не понимал, только руками разводил.
Посмотрев на часы, я покачала головой: время поджимало, сегодня у меня первый урок в два часа дня начинается. Дядя Миша заметил этот беглый взгляд и стал подниматься из-за стола:
- Пойду я, Таточка, спасибо тебе.
- Куда это вы собрались? – спросила я сварливо.
- Как – куда? У меня дом есть, я ж не на улице живу. Просто там… неуютно. Да и до пенсии осталась неделя, так что пришлось вот… к храму идти.
- Давайте так, дядя Миша. Я отработаю свои пять уроков сегодня, буду дома примерно в половине восьмого. Мы с вами поужинаем и поговорим, ладно?
- Ну-у… - он замялся. – Хорошо, я вернусь к восьми. Ты ужинай, не жди меня, пожалуйста.
И он проворно, с удивившей меня скоростью выскочил за дверь. Я ж вздохнула, быстро помыла посуду и пошла переодеваться в учительское; детям-то всё равно, буду я в джинсах или в строгом костюме, хоть китайский халат надевай, а вот руководству школы хочется, чтобы учителя выглядели традиционно. Ну и ладно, спасибо, форму не ввели…
На подходе к школе меня окликнули:
- Тата, тебя в выходные ждать?
- Не знаю пока! – я повернулась и почти уткнулась носом в мужскую грудь, обтянутую пижонской курткой из тонкой кожи. – Привет, Стас!
- Здравствуй, солнце моё! - улыбка у Станислава Бекетова была совершенно неотразимая, он это отлично знал и пользовался без зазрения совести. – А что так? У тебя только стало получаться…
- Надо в Москву съездить, проверить кое-что.
- Расскажешь?
Задавая этот вопрос, он наклонился к моему уху и мурлыкнул уж совсем интимно, так что у меня по спине пробежали мурашки. Я отодвинулась.
- Не нарушай моё личное пространство, Бекетов! А рассказать… Может, и расскажу. Ты завтра сможешь ко мне заглянуть, у меня окно с часу до двух будет?
- Загляну. Заодно и пообедаем?
- Чаю попьём, - сурово ответила я. – И пирожки приносишь ты!
- Договорились!
Через мгновение за моей спиной взревел мощный мотор, и шальной кометой пронёсся сверкающий хромом и чёрным лаком монстр. Станислав Бекетов, капитан полиции в городском отделе розыска, был фанатом марки «Харлей Дэвидсон» и вот уже третью неделю учил меня ездить на мотоцикле.
Скажу честно, даже подходить к «Харлею» мне было очень страшно…
Кому-то может показаться странным появление среди моих близких знакомых такой неоднозначной фигуры – как же, полицейский, сыщик… Но познакомились мы самым естественным путём: старший брат Стаса, Виктор, преподавал в бежицкой музыкальной школе по классу балалайки и домры. В первый же день моей работы он задал мне вопрос по недавно разработанной новой методике, я ответила. Виктор заспорил.
Потратив целый вечер на проверку информации, я пришла к выводу, что он был прав, в чём честно и призналась на следующий день. Отсюда уже оставалось полшага до приятельских отношений.
Не дружбы, нет: в самый ближний круг я всегда неохотно впускала кого бы то ни было, и до съедения пресловутого пуда соли нам оставалось ещё много дней. И о полученных в наследство от бабушки предметах, тихонько лежащих в банковской ячейке, я Виктору пока не рассказала.
Куда спешить?
Через неделю после того, как я начала работать в школе, Виктор отмечал день рождения, и пригласил меня на пикник. Не только меня, ещё нескольких коллег более или менее нашего возраста; со старшим поколением он чинно разделил в учительской яблочный пирог и чай. А мы в выходной отправились в ближайший лесок, расположились на полянке, разожгли костёр в аккуратно откопанной ямке… Вот тут-то и подкатил закованный в кожу ковбой на «Харлее».
