Вот уж кем она не сможет вертеть, как обычно, так это Бархатовым. Жесткий он человек, властный — такого мужа Марии Игоревне и надобно. Случайно ли его он определил в потенциальные мужья бывшей начальнице наихудшего из возможных кандидатов или преднамеренно — об этом Николаев предпочитал не думать. Чего только в себе не накопаешь, если поглубже глянуть. Лучше и не стоит начинать.
— Хочу вас предупредить, Мария Игоревна, чтобы держались подальше от моего младшего брата — на всякий случай, до конца все же не веря, что она всерьез рассматривает Алексея, как мужчину. — Мне бы не хотелось, чтобы ваше... ваше... Словом, обходите его стороной.
Вскинув голову, Маша с вызовом подняла подбородок и уперла руки в бока.
— Мое — что? Договаривайте! Дурное влияние? Распущенное поведение? Какой же вы все-таки зануда, Николаев. Здорово, что у нас тогда ничего не вышло., — Николаев отвел взгляд, но Маша передвинулась так, чтобы он ее, непременно видел. — Да! Мне нравятся мужчины! Разные мужчины. Веселые, а не такие чопорные перцы, как вы. На следующее же утро, если бы мы замутили, я бы вас бросила. И замуж я не собираюсь. Особенно за... как вы там сказали — за обеспеченного вдовца. Истерика! — Маша действительно засмеялась, хотя Николаев видел ее серьезные, несмотря внешне веселье, глаза. — К вашему сведению, я и в девятнадцатом веке не пропаду.
— Да что вы говорите?! — навис над Машей Николаев, в очередной раз не сумев в ее присутствии сдержать эмоций. Голос его звучал ровно, но глаза горели как никогда раньше. — Дайте угадаю. Наверное, вы думаете, что, как всегда, найдете какого-нибудь идиота, который будет выполнять все ваши прихоти, работать за вас, пока вы наслаждаетесь своими сомнительными радостями? Хочу вас предостеречь — вы быстро завоюете славу легкодоступной женщины и окажетесь на самом дне.
Маша помнила, что Николаев не велел ей кидаться в него книгами. Но ведь по морде себя бить он пока еще не запрещал? И она с удовольствием, от души, влепила ему пощечину. Однако будучи девушкой острожной, на всякий случай, отскочила на безопасное расстояние.
— По крайней мере, лично для вас, Николаев, я всегда останусь недоступной женщиной!
Хмуро потирая мгновенно покрасневшую щеку, Николаев не стал мстить, хотя впервые (да нет, что врать, далеко не впервые с этой женщиной!) у него зачесались руки. Неужели никто никогда не ставил ее на место?
— Отрадно слышать. Меня мало интересуют такие особы, как вы, — он выдохнул и своим обычным тоном продолжил. — Впрочем, Мария Игоревна, уже поздно. С утра к вам придет Настя и поможет принять надлежащий вид. Пока я не достану туалетов подходящего размера, вам придется обойтись платьями моей сестры, — уже у дверей он оглянулся. — И все же несмотря на то, что разговора у нас толкового не получилось, мне искренне жаль, что вы оказались в подобной ситуации. Доброй ночи!
Исподлобья он бросил на нее печальный взгляд и вышел.
«А мне искренне плевать на то, что вам жаль!», — буркнула Маша себе под нос, подошла к двери, убедилась, что та не заперта, разделась до трусов, потушила свечу и упала на кровать.
Как же напрягает эта тишина. Только ветер и шум снегопада нарушают ее кисельную тягучесть. Ни голосов, ни шума машин. Господи, Маша уже целую вечность не была в интернете. Впрочем... все глобальные новости ей известны на двести лет вперед. Хоть в тотализатор играй.
Значит, если сейчас у нас тысяча восемьсот двадцатый год... какой бред, это, это же... в голове не укладывается...
Маша нащупала под подушкой пачку сигарет, достала ее — осталось семь штук — а что, кстати, курили в девятнадцатом веке? Вот бы сейчас интернет и пригодился. Телефон мужественно держал зарядку, но недолго ему осталось. И тогда все — финита. Однако на всякий случай Маша его выключила и положила рядом с сигаретами. Она так и не закурила.
Итак, одна тысяча восемьсот двадцатый год — Наполеона, значит, уже победили. Это хорошо, а то ведь они недалеко от Москвы, судя по всему, обитают — еще не хватало к плен к французам попасть. Хотя, женщин, они, кажется, не трогали. Впрочем, кто его знает, как оно было на самом деле? Историю России в то время лишь начинали пистать. Мало ли какую дезинформацию они оставили потомкам.
То есть — Маше.
Только она теперь уже и не потомок, а самый настоящий современник. Тьфу... Совсем запуталась.
Но это ненадолго. Если мужчины их так называемой особенной семьи в обязательном порядке перед свадьбой отправляются в командировку на двести лет вперед, значит надо кого-то из них женить. Или подвести к женитьбе. Маша улыбнулась. Нет, она точно не пропадет. Тоже мне возрастную женщину нашел. Пшшш. Да Маша моложе Анны выглядит! Кажется.
А Николаев — дурак, если думает, что она выйдет замуж за того, кого он ей подобрал.. Нет такого мужчины, за которого она решилась бы.., такого, как... Маша вспомнила кое-что, помрачнела и повернулась на бок. Сейчас надо просто заставить себя уснуть.
Думала об этом она уже в полудреме.
Разбудил Машу негромкий, но настойчивый стук в дверь.
Последние дни, открывая глаза, Маша первым делом пыталась сообразить, где она, черт побери, находится. Сегодня впервые Маша проснулась с четким пониманием — она в особняке, который предположительно принадлежит ее бывшему подчиненному Андрею Николаеву, а на самом деле дворянину одна тысяча семьсот какого-то года рождения, чья семья занимается не то колдовством, не то спасением мира. И сидит сейчас бедная Маша, как дура, в девятнадцатом веке. Но это надо срочно исправить. На все про все у нее неделя. Пока ее в картину «Неравный брак» не запихнули.
Настя, которую накануне обещал прислать Николаев, оказалась крепко сбитой девицей, чьи щеки лоснились молодостью, а грудь стремилась порвать рубаху.
Поскольку Маша, крикнув «войдите», даже не подумала стыдливо спрятаться под одеяло, то взору служанки она предстала, как есть — в кружевном бельишке из прошлой жизни (вернее, из дорого магазина интимной одежды будущей жизни, до которой этой девице никак не дожить). «Ой, самой бы дожить...».
Волосы после местного мыла и ночной прогулки свалялись в непроходимые джунгли и зловеще торчали на голове. Настя в дверях оценила гостью, решила про себя, что особа, видать, не больно-то важная — вон, даже ткани на исподнее не хватило, — и церемонится не стала. В отличие от Дарьи, девушка она была крепкая, разумная, ничему не удивлялась и чувств, чуть что не так, не лишалась. Именно поэтому Николаев после неудавшегося ночного разговора отправил к Маше именно ее.
— Здрасьте, — грубовато буркнула Настя, кидая на кровать голубое домашнее платье молодой хозяйки. Хотя той оно и было велико, а на «эту» одевать было жалко. — В порядок велено к завтраку вас привести, — и то, что господа, к столу пришлую зовут тоже у Насти в голове не укладывалось. Чай не барыня, могла бы и на кухне похавать. Фу.
Мигом почувствовав настроение девицы, Маша приняла невозмутимо-надменный вид, не торопясь, встала и выжидающе скосилась на Настю: «Мол, чего ждешь — приводи в порядок».
Та буркнула что-то про себя, но Андрея Александровича, которого безоглядно любила, как могут любить только безответно и безнадежно, ослушаться не посмела. Налила в таз свежей теплой воды, обтерла губкой неприятную гостью спереди (даже руки сама не подняла, бесстыжая — вон, вся грудь наружу), обошла, чтобы вымыть спину и обомлела. Это что же такое, батюшки?! На ключице у незнакомки был нарисован одуванчик, семена его улетали к шее, превращаясь в птиц.
Настя замерла с губкой в руке, рассматривая рисунок. Отродясь она такого не видела. Но красиво. Не зря, что ведьма.
Из оцепенения Настю вывел раздраженный голос Маши.
— Чего застыла? Уснула что ли?
В свою очередь, Настя не удостоила гостью ответом. Вместо этого начала усердно тереть ей спину, старательно обходя губкой цветок, боясь ненароком красоту попортить.
Маша на девицу ругалась не со зла. Она давно усвоила: как себя в первый момент поставишь, так потом и будут относиться. Откроешь слабость, никто после твоей силы не заметит. Все будут помнить тот момент, когда оступилась. Помнить и чувствовать свое превосходство.
— Готово, — убирая таз, доложила Настя. Она не знала, как к хозяйской гостье обращаться, поэтому старательно выбирала обезличенные слова, от чего выглядела еще более грубой, чем была на самом деле.
Девушки решительно друг другу не понравились. Маша, хотя и не планировала заводить тут друзей, остро почувствовала свое одиночество. Как всегда, впрочем.
— Платье натяните — потом прической займусь, — сказала Настя, отворачиваясь.
Голубое платье село на Машу намного лучше, чем то, первое. Видать, худышка Анна, не всегда была такой безупречной. Эта мысль доставила Маше удовольствие.
— Делай свою прическу, — приказала Насте. — И побыстрее — я с голоду умираю.
«Свою прическу»! Вот нахалка. Настя помучилась, расчесывая жесткие Машины волосы (у Анны Александровны помягче будут), подняла их наверх и уложила так, чтобы скрыть все розовые пряди, которыми еще недавно Маша так гордилась (Андрей Александрович относительно волос особые указания дал).
— Готово, — повторилась Настя и сделала пару шагов назад, чтобы оценить свою работу. Вообще-то она ничего, надо признать. Не красавица (единственной красавицей Настя втайне считала себя), но жить можно. Только вот сзади птица из-под платья «вылетает». Нехорошо, но опять же красиво.
Тем временем, Маша подошла к зеркалу и с некоторым удивлением оценила себя. Девятнадцатый век ей определенно к лицу. Немного косметики не поверит, конечно. Позже, когда она подружится с Анной, разузнает местные секреты красоты.
Да-да, Маша решила, что для успешной реализации своего плана ей во чтобы то ни стало надо понравиться членам семьи Николаева. Она оценила, что с матушкой шансов у нее почти нет, а вот задаваку-сестру Маша легко очарует. Про Алексея и говорить нечего.
Не открывая взгляда от зеркала, Маша заметила, как Настя (выполняя очередное распоряжение Николаева) втихаря собирает, не мало не заботясь о сохранности, Маши старые вещи. Уж точно не стирать она их собирается. Маша хотела возмутиться — вообще-то это ее любимая футболка — но передумала. Ей в голову пришла другая мысль. Пока она там завтракать будет, Настя, чего доброго, в постель к ней полезет, найдет телефон и сигареты, а это сейчас единственное, что связывает ее с нормальным миром. И телефон, если что, дорогущий. Надо спрятать.
—Выйди — подожди меня за дверью, — не поворачиваясь, сказала она.
Настя, радуясь, что ей удалось бескровно выполнить приказ хозяина, хотя он предупреждал, что гостья может за свои вещи побороться (и даже кулаками — тоже, напугал!), пряча грязное Машино тряпье за спиной, поспешила покинуть комнату.
Оставшись одна, Маша огляделась — не слишком много тут мест, куда можно заныкать свои сокровища. Подумав, она запихнула сигареты за картину, а телефон спрятала в углубление между спинкой и сидением мягкого кресла. Не особо надежно, но, если никому не придет в голову устраивать обыск, то может прокатить.
Вниз обе девушки спускались, довольные собой и проявленной смекалкой.
Семейство Николаевых в полном составе чинно завтракало в гостиной. При виде Маши мужчины встали. Николаев выглядел свежем и отдохнувшим, хотя спал, очевидно, не больше Маши. В такие моменты трудно не поверить в его колдовскую сущность. Он довольно холодно кивнул Маше и отодвинул для нее стул. «Тактику сменил — от мистера «джентльмена» к мистеру «неприступность», — прикинула Маша, присаживаясь.
Зато Алексей излучал такой солнечный позитив и, казалось, единственный в этой комнате, был искренне рад ее видеть, что Маша невольно подумала, сколько удовольствия принесет ей миссия по его соблазнению. И вблизи он оказался еще более симпатичным, чем она предположила вначале. Да просто красавчик. Если еще бороду отрастит, так Маша, пожалуй, в будущем возьмет на себя труд стать его Вергилием по двадцать первому веку.
— Как вам спалось, Мария Игоревна? — вежливо прервала ее мысли Ольга Павловна. Невозмутимо, точно они вчера расстались добрыми друзьями, и никто ее в комнате насильно не держал. Маша хмыкнула про себя, но игру решила поддержать.
— Благодарю вас, Ольга Павловна, отменно.
Анна, сидевшая по левую руку от матери, не глядя на Машу, громко сказала:
— Я давно заметила, что у простых людей превосходный сон. Несмотря ни на что.
«Милая, это грубовато», — не слишком усердно пожурила Ольга Павловна дочь на французском.
«Анна, прошу тебя быть более сдержанной в суждениях», — коротко, но гораздо строже, чем мать, сказал Николаев. При этом он старательно избегал смотреть на Машу.
«Ах, я постараюсь», — Анна говорила по-французски лучше остальных родственников, — «Но она так глупа. Невозможно быть серьезной».
«Анна!» — предостерегающе поднял на нее глаза Николаев. И щеки его (или Маше почудилось) покрылись румянцем (о злости?).
Неловкость положения попытался спасти, не спускающий, в отличии от брата, с Маши глаз Алексей.
— Вы предпочитаете кофе или чай?
Маша ответила не сразу. Сказать им или нет? Пожалуй, лучше сказать. Хотя бы для того, чтобы получить удовольствие, глядя на их физиономии.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — самым приторным своим голосом сказала Маша, прямо и жестко глядя на Ольгу Павловну, чувствуя, что именно с ней предстоит открытое противостояние. — Однако будет неловко, если вы узнаете об этом потом. Я неплохо говорю по-французски, — она сделала паузу. — Да... и по-английски тоже. На всякий случай, — еще пауза. — Чуть не забыла - и немного по-испански, — затем она повернулась к Алексею и лучезарно ему улыбнулась, отметив краем глаза, как изумленно поползла вверх бровь Николаева (то-то же — знает он ее, как же). — Пожалуй, кофе, спасибо.
Ход был за хозяйкой дома. Отреагировать, извиниться, промолчать. Она выбрала четвертый вариант — сменила тему.
— Анна, какие у тебя планы на утро?
Сестра Николаева немного все же смутилась признанием Маши, поэтому говорила, уже не так уверенно.
— Мне надо пойти к Агафье — Дарья все еще неважно себя чувствует, — и она не удержалась от многозначительного злого взгляда на Машу.
— Хорошо, — одобрила мать.
Вот он — ее шанс.
—А можно с вами, Анна? — быстро, пока разговор еще куда-нибудь не ушел, спросила Маша. — Хочу перед Дашей извиниться и... загладить вину... что-то вроде этого.
Анна растерялась и привычно посмотрела на мать, ожидая помощи. Та едва заметно кивнула.
— Сделайте милость, — пожала плечами Анна к Машиной радости. Однако ее счастье стало полным, когда Алексей также изъявил желание пойти к неизвестной особе по имени Агафья.
— Мне не трудно — и делать все равно нечего, — заверил он Николаева, который встрепенулся и готов был возразить.
— Но, думаю, у девушек могут быть секреты, в которые они не захотят посвящать тебя, — попытался Николаев все же остановить брата.
Маша засмеялась.
—Андрей, я вас умоляю — какие у меня с Анной могут быть секреты? Мы почти не знакомы. Конечно, пусть идет.
Николаев крепче, чем необходимо, сжал вилку и бросил на Машу испепеляющий взгляд. А по окончании завтрака отловил Машу у двери и прошептал ей в ухо.
— Мария Игоревна, прошу вас не забывать о том, что я сказал — не трогайте Алексея.
— Хочу вас предупредить, Мария Игоревна, чтобы держались подальше от моего младшего брата — на всякий случай, до конца все же не веря, что она всерьез рассматривает Алексея, как мужчину. — Мне бы не хотелось, чтобы ваше... ваше... Словом, обходите его стороной.
Вскинув голову, Маша с вызовом подняла подбородок и уперла руки в бока.
— Мое — что? Договаривайте! Дурное влияние? Распущенное поведение? Какой же вы все-таки зануда, Николаев. Здорово, что у нас тогда ничего не вышло., — Николаев отвел взгляд, но Маша передвинулась так, чтобы он ее, непременно видел. — Да! Мне нравятся мужчины! Разные мужчины. Веселые, а не такие чопорные перцы, как вы. На следующее же утро, если бы мы замутили, я бы вас бросила. И замуж я не собираюсь. Особенно за... как вы там сказали — за обеспеченного вдовца. Истерика! — Маша действительно засмеялась, хотя Николаев видел ее серьезные, несмотря внешне веселье, глаза. — К вашему сведению, я и в девятнадцатом веке не пропаду.
— Да что вы говорите?! — навис над Машей Николаев, в очередной раз не сумев в ее присутствии сдержать эмоций. Голос его звучал ровно, но глаза горели как никогда раньше. — Дайте угадаю. Наверное, вы думаете, что, как всегда, найдете какого-нибудь идиота, который будет выполнять все ваши прихоти, работать за вас, пока вы наслаждаетесь своими сомнительными радостями? Хочу вас предостеречь — вы быстро завоюете славу легкодоступной женщины и окажетесь на самом дне.
Маша помнила, что Николаев не велел ей кидаться в него книгами. Но ведь по морде себя бить он пока еще не запрещал? И она с удовольствием, от души, влепила ему пощечину. Однако будучи девушкой острожной, на всякий случай, отскочила на безопасное расстояние.
— По крайней мере, лично для вас, Николаев, я всегда останусь недоступной женщиной!
Хмуро потирая мгновенно покрасневшую щеку, Николаев не стал мстить, хотя впервые (да нет, что врать, далеко не впервые с этой женщиной!) у него зачесались руки. Неужели никто никогда не ставил ее на место?
— Отрадно слышать. Меня мало интересуют такие особы, как вы, — он выдохнул и своим обычным тоном продолжил. — Впрочем, Мария Игоревна, уже поздно. С утра к вам придет Настя и поможет принять надлежащий вид. Пока я не достану туалетов подходящего размера, вам придется обойтись платьями моей сестры, — уже у дверей он оглянулся. — И все же несмотря на то, что разговора у нас толкового не получилось, мне искренне жаль, что вы оказались в подобной ситуации. Доброй ночи!
Исподлобья он бросил на нее печальный взгляд и вышел.
«А мне искренне плевать на то, что вам жаль!», — буркнула Маша себе под нос, подошла к двери, убедилась, что та не заперта, разделась до трусов, потушила свечу и упала на кровать.
Как же напрягает эта тишина. Только ветер и шум снегопада нарушают ее кисельную тягучесть. Ни голосов, ни шума машин. Господи, Маша уже целую вечность не была в интернете. Впрочем... все глобальные новости ей известны на двести лет вперед. Хоть в тотализатор играй.
Значит, если сейчас у нас тысяча восемьсот двадцатый год... какой бред, это, это же... в голове не укладывается...
Маша нащупала под подушкой пачку сигарет, достала ее — осталось семь штук — а что, кстати, курили в девятнадцатом веке? Вот бы сейчас интернет и пригодился. Телефон мужественно держал зарядку, но недолго ему осталось. И тогда все — финита. Однако на всякий случай Маша его выключила и положила рядом с сигаретами. Она так и не закурила.
Итак, одна тысяча восемьсот двадцатый год — Наполеона, значит, уже победили. Это хорошо, а то ведь они недалеко от Москвы, судя по всему, обитают — еще не хватало к плен к французам попасть. Хотя, женщин, они, кажется, не трогали. Впрочем, кто его знает, как оно было на самом деле? Историю России в то время лишь начинали пистать. Мало ли какую дезинформацию они оставили потомкам.
То есть — Маше.
Только она теперь уже и не потомок, а самый настоящий современник. Тьфу... Совсем запуталась.
Но это ненадолго. Если мужчины их так называемой особенной семьи в обязательном порядке перед свадьбой отправляются в командировку на двести лет вперед, значит надо кого-то из них женить. Или подвести к женитьбе. Маша улыбнулась. Нет, она точно не пропадет. Тоже мне возрастную женщину нашел. Пшшш. Да Маша моложе Анны выглядит! Кажется.
А Николаев — дурак, если думает, что она выйдет замуж за того, кого он ей подобрал.. Нет такого мужчины, за которого она решилась бы.., такого, как... Маша вспомнила кое-что, помрачнела и повернулась на бок. Сейчас надо просто заставить себя уснуть.
Думала об этом она уже в полудреме.
Глава двенадцатая
Разбудил Машу негромкий, но настойчивый стук в дверь.
Последние дни, открывая глаза, Маша первым делом пыталась сообразить, где она, черт побери, находится. Сегодня впервые Маша проснулась с четким пониманием — она в особняке, который предположительно принадлежит ее бывшему подчиненному Андрею Николаеву, а на самом деле дворянину одна тысяча семьсот какого-то года рождения, чья семья занимается не то колдовством, не то спасением мира. И сидит сейчас бедная Маша, как дура, в девятнадцатом веке. Но это надо срочно исправить. На все про все у нее неделя. Пока ее в картину «Неравный брак» не запихнули.
Настя, которую накануне обещал прислать Николаев, оказалась крепко сбитой девицей, чьи щеки лоснились молодостью, а грудь стремилась порвать рубаху.
Поскольку Маша, крикнув «войдите», даже не подумала стыдливо спрятаться под одеяло, то взору служанки она предстала, как есть — в кружевном бельишке из прошлой жизни (вернее, из дорого магазина интимной одежды будущей жизни, до которой этой девице никак не дожить). «Ой, самой бы дожить...».
Волосы после местного мыла и ночной прогулки свалялись в непроходимые джунгли и зловеще торчали на голове. Настя в дверях оценила гостью, решила про себя, что особа, видать, не больно-то важная — вон, даже ткани на исподнее не хватило, — и церемонится не стала. В отличие от Дарьи, девушка она была крепкая, разумная, ничему не удивлялась и чувств, чуть что не так, не лишалась. Именно поэтому Николаев после неудавшегося ночного разговора отправил к Маше именно ее.
— Здрасьте, — грубовато буркнула Настя, кидая на кровать голубое домашнее платье молодой хозяйки. Хотя той оно и было велико, а на «эту» одевать было жалко. — В порядок велено к завтраку вас привести, — и то, что господа, к столу пришлую зовут тоже у Насти в голове не укладывалось. Чай не барыня, могла бы и на кухне похавать. Фу.
Мигом почувствовав настроение девицы, Маша приняла невозмутимо-надменный вид, не торопясь, встала и выжидающе скосилась на Настю: «Мол, чего ждешь — приводи в порядок».
Та буркнула что-то про себя, но Андрея Александровича, которого безоглядно любила, как могут любить только безответно и безнадежно, ослушаться не посмела. Налила в таз свежей теплой воды, обтерла губкой неприятную гостью спереди (даже руки сама не подняла, бесстыжая — вон, вся грудь наружу), обошла, чтобы вымыть спину и обомлела. Это что же такое, батюшки?! На ключице у незнакомки был нарисован одуванчик, семена его улетали к шее, превращаясь в птиц.
Настя замерла с губкой в руке, рассматривая рисунок. Отродясь она такого не видела. Но красиво. Не зря, что ведьма.
Из оцепенения Настю вывел раздраженный голос Маши.
— Чего застыла? Уснула что ли?
В свою очередь, Настя не удостоила гостью ответом. Вместо этого начала усердно тереть ей спину, старательно обходя губкой цветок, боясь ненароком красоту попортить.
Маша на девицу ругалась не со зла. Она давно усвоила: как себя в первый момент поставишь, так потом и будут относиться. Откроешь слабость, никто после твоей силы не заметит. Все будут помнить тот момент, когда оступилась. Помнить и чувствовать свое превосходство.
— Готово, — убирая таз, доложила Настя. Она не знала, как к хозяйской гостье обращаться, поэтому старательно выбирала обезличенные слова, от чего выглядела еще более грубой, чем была на самом деле.
Девушки решительно друг другу не понравились. Маша, хотя и не планировала заводить тут друзей, остро почувствовала свое одиночество. Как всегда, впрочем.
— Платье натяните — потом прической займусь, — сказала Настя, отворачиваясь.
Голубое платье село на Машу намного лучше, чем то, первое. Видать, худышка Анна, не всегда была такой безупречной. Эта мысль доставила Маше удовольствие.
— Делай свою прическу, — приказала Насте. — И побыстрее — я с голоду умираю.
«Свою прическу»! Вот нахалка. Настя помучилась, расчесывая жесткие Машины волосы (у Анны Александровны помягче будут), подняла их наверх и уложила так, чтобы скрыть все розовые пряди, которыми еще недавно Маша так гордилась (Андрей Александрович относительно волос особые указания дал).
— Готово, — повторилась Настя и сделала пару шагов назад, чтобы оценить свою работу. Вообще-то она ничего, надо признать. Не красавица (единственной красавицей Настя втайне считала себя), но жить можно. Только вот сзади птица из-под платья «вылетает». Нехорошо, но опять же красиво.
Тем временем, Маша подошла к зеркалу и с некоторым удивлением оценила себя. Девятнадцатый век ей определенно к лицу. Немного косметики не поверит, конечно. Позже, когда она подружится с Анной, разузнает местные секреты красоты.
Да-да, Маша решила, что для успешной реализации своего плана ей во чтобы то ни стало надо понравиться членам семьи Николаева. Она оценила, что с матушкой шансов у нее почти нет, а вот задаваку-сестру Маша легко очарует. Про Алексея и говорить нечего.
Не открывая взгляда от зеркала, Маша заметила, как Настя (выполняя очередное распоряжение Николаева) втихаря собирает, не мало не заботясь о сохранности, Маши старые вещи. Уж точно не стирать она их собирается. Маша хотела возмутиться — вообще-то это ее любимая футболка — но передумала. Ей в голову пришла другая мысль. Пока она там завтракать будет, Настя, чего доброго, в постель к ней полезет, найдет телефон и сигареты, а это сейчас единственное, что связывает ее с нормальным миром. И телефон, если что, дорогущий. Надо спрятать.
—Выйди — подожди меня за дверью, — не поворачиваясь, сказала она.
Настя, радуясь, что ей удалось бескровно выполнить приказ хозяина, хотя он предупреждал, что гостья может за свои вещи побороться (и даже кулаками — тоже, напугал!), пряча грязное Машино тряпье за спиной, поспешила покинуть комнату.
Оставшись одна, Маша огляделась — не слишком много тут мест, куда можно заныкать свои сокровища. Подумав, она запихнула сигареты за картину, а телефон спрятала в углубление между спинкой и сидением мягкого кресла. Не особо надежно, но, если никому не придет в голову устраивать обыск, то может прокатить.
Вниз обе девушки спускались, довольные собой и проявленной смекалкой.
Семейство Николаевых в полном составе чинно завтракало в гостиной. При виде Маши мужчины встали. Николаев выглядел свежем и отдохнувшим, хотя спал, очевидно, не больше Маши. В такие моменты трудно не поверить в его колдовскую сущность. Он довольно холодно кивнул Маше и отодвинул для нее стул. «Тактику сменил — от мистера «джентльмена» к мистеру «неприступность», — прикинула Маша, присаживаясь.
Зато Алексей излучал такой солнечный позитив и, казалось, единственный в этой комнате, был искренне рад ее видеть, что Маша невольно подумала, сколько удовольствия принесет ей миссия по его соблазнению. И вблизи он оказался еще более симпатичным, чем она предположила вначале. Да просто красавчик. Если еще бороду отрастит, так Маша, пожалуй, в будущем возьмет на себя труд стать его Вергилием по двадцать первому веку.
— Как вам спалось, Мария Игоревна? — вежливо прервала ее мысли Ольга Павловна. Невозмутимо, точно они вчера расстались добрыми друзьями, и никто ее в комнате насильно не держал. Маша хмыкнула про себя, но игру решила поддержать.
— Благодарю вас, Ольга Павловна, отменно.
Анна, сидевшая по левую руку от матери, не глядя на Машу, громко сказала:
— Я давно заметила, что у простых людей превосходный сон. Несмотря ни на что.
«Милая, это грубовато», — не слишком усердно пожурила Ольга Павловна дочь на французском.
«Анна, прошу тебя быть более сдержанной в суждениях», — коротко, но гораздо строже, чем мать, сказал Николаев. При этом он старательно избегал смотреть на Машу.
«Ах, я постараюсь», — Анна говорила по-французски лучше остальных родственников, — «Но она так глупа. Невозможно быть серьезной».
«Анна!» — предостерегающе поднял на нее глаза Николаев. И щеки его (или Маше почудилось) покрылись румянцем (о злости?).
Неловкость положения попытался спасти, не спускающий, в отличии от брата, с Маши глаз Алексей.
— Вы предпочитаете кофе или чай?
Маша ответила не сразу. Сказать им или нет? Пожалуй, лучше сказать. Хотя бы для того, чтобы получить удовольствие, глядя на их физиономии.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — самым приторным своим голосом сказала Маша, прямо и жестко глядя на Ольгу Павловну, чувствуя, что именно с ней предстоит открытое противостояние. — Однако будет неловко, если вы узнаете об этом потом. Я неплохо говорю по-французски, — она сделала паузу. — Да... и по-английски тоже. На всякий случай, — еще пауза. — Чуть не забыла - и немного по-испански, — затем она повернулась к Алексею и лучезарно ему улыбнулась, отметив краем глаза, как изумленно поползла вверх бровь Николаева (то-то же — знает он ее, как же). — Пожалуй, кофе, спасибо.
Ход был за хозяйкой дома. Отреагировать, извиниться, промолчать. Она выбрала четвертый вариант — сменила тему.
— Анна, какие у тебя планы на утро?
Сестра Николаева немного все же смутилась признанием Маши, поэтому говорила, уже не так уверенно.
— Мне надо пойти к Агафье — Дарья все еще неважно себя чувствует, — и она не удержалась от многозначительного злого взгляда на Машу.
— Хорошо, — одобрила мать.
Вот он — ее шанс.
—А можно с вами, Анна? — быстро, пока разговор еще куда-нибудь не ушел, спросила Маша. — Хочу перед Дашей извиниться и... загладить вину... что-то вроде этого.
Анна растерялась и привычно посмотрела на мать, ожидая помощи. Та едва заметно кивнула.
— Сделайте милость, — пожала плечами Анна к Машиной радости. Однако ее счастье стало полным, когда Алексей также изъявил желание пойти к неизвестной особе по имени Агафья.
— Мне не трудно — и делать все равно нечего, — заверил он Николаева, который встрепенулся и готов был возразить.
— Но, думаю, у девушек могут быть секреты, в которые они не захотят посвящать тебя, — попытался Николаев все же остановить брата.
Маша засмеялась.
—Андрей, я вас умоляю — какие у меня с Анной могут быть секреты? Мы почти не знакомы. Конечно, пусть идет.
Николаев крепче, чем необходимо, сжал вилку и бросил на Машу испепеляющий взгляд. А по окончании завтрака отловил Машу у двери и прошептал ей в ухо.
— Мария Игоревна, прошу вас не забывать о том, что я сказал — не трогайте Алексея.
