Наскоро приведя себя в порядок, Маша перегнулась через Николаева, открыла бардачок и, недолго покопавшись в обычном женском хламе, достала небольшую связку ключей.
— Откроешь ворота?
Под ногами хрустел рыжий гравий. Чистая для городского жителя тишина прерывалась редкими вскриками птиц и шелестом листьев под натиском теплого октябрьского ветра. Не без удовольствия вдыхая пахнущий дымком загородный воздух, Егор дошел до ворот, вставил самый большой ключ в замок, поднажал и толкнул дверь. Ворота оказались тяжелые. Пока он открывал две створки, чтобы машина могла свободно заехать внутрь, даже вспотел. Давненько физической работой заниматься не приходилось. Позади взревел мотор.
Егор посторонился, с интересом осматривая двор. Посреди высокой травы росли яблони и груши. На земле валялись гнилые яблоки вперемежку с еще съедобными, поздними сортами. Возле высокого и даже на вид скрипучего крыльца, покрытого как и забор выгоревшей и потрескавшейся зеленой краской, росла очевидно еще в детстве сестер посаженная ель. Теперь она вымахала выше двухэтажного дома, раскидывая вокруг уютную мохнатую тень.
Послышались негромкие шаги. Маша, оставив Николаева в машине, подошла к Егору, с любопытством оглядела сад и дом.
— А ведь когда-то я думала, что это самое прекрасное место на свете. Вон там, — она махнула рукой в противоположную сторону участка, - росли две березы. На них отец в начале лета вешал гамак. Да... уж... это тебе не особняк Кравцовых.
Егор пожал плечами, как бы говоря, что это не его дело, хотя место ему определенно нравилось. Впрочем, он тут ненадолго.
— Что теперь? Я еще нужен? — спросил он Машу, выразительно посмотрев на часы.
— Естественно! Как я его, по-твоему, сама в дом втащу?
Хотелось ответить что-то резкое, но Егор сдержался. Еще максимум минут десять, и он укатит отсюда. Пусть сама со своим приключением разбирается.
— Ты забрал у него заявление? — вдруг вспомнив, спросила Маша.
Вместо ответа Егор вернулся к машине, взял с заднего сидения все, что нашел у Николаева во время дорожного обыска. Сложенное вчетверо заявление, мобильный телефон, портмоне, носовой платок с вышитыми вручную инициалами А.Н., гребень, сделанный под старину и... и, собственно, все.
— Вот жлоб! — негромко рассмеялась Маша, увидев платок. — Нет, ты когда-нибудь видел, чтобы взрослый мужик вышитые платочки с собой таскал? Да он просто чокнутый.
Не желая вступать в обсуждение личности Николаева, Егор хотел, было, передать Маше вещи похищенного, но та энергично замотала головой.
— Нет, нет, нет. Будет надежнее, если ты все это с собой увезешь. Когда вернешься за нами послезавтра, вернешь ему, - она задумалась. Насколько была способна. - Нет, мобильник мне оставь — вдруг его все же кто-то будет искать. Хочу быть в курсе.
Не говоря ни слова, Егор передал Маше мобильник, вернулся к машине и забросил вещи Николаева обратно.
— Куда его? — спросил он в нетерпении. На вечер у Егора были планы, отказываться от которых по Машиной прихоти не хотелось.
— Дай подумать, — Маша наморщила лоб. — Давай на первый этаж — там при кухне маленькая комната есть с кроватью. Чтобы тебе не далеко тащить было, — она мило улыбнулась, но эта улыбка вызвала у Егора отвращение, смешанное с презрением.
— Открывай дом. Я пошел за ним.
Видимо Маша почувствовала его настроение, потому что, не споря, легко поднялась по ступенькам, которые действительно поскрипывали, на крыльцо и открыла дверь.
Тяжелый сырой воздух с облегчением вырвался из заточения. Маша зажала нос пальцами и вошла.
Сколько она не была здесь — два года, пять? Прикинула в уме и пришла к выводу, что почти семь. На кухонном столе стояла неубранная во время последнего визита чашка. Рядом открытый графин, вода из которого давно испарилась. Резиновые сапоги разных размеров валяются при входе. Маша чуть не запнулась о них, когда устремилась проверить, есть ли замок в той комнате, куда она предложила временно послелить Николаева.
Крошечная комнатушка — чуть побольше кладовки. Кроме кровати только стопка детских книг и журналов в углу на полу, покрытая, как салфеткой, слоем серой пыли и трупиками ос. Малюсенькое окошко под потолком даже на половину не освещает комнату. В общем то, что надо.
Услышав позади шум, Маша обернулась. Егор, закинув одну руку Николаева себе на шею, втащил его в дом, неуклюже ударив спящее тело о косяк. Ноги Николаева безвольно волочились по грязному полу.
Маша проявилась заботу, стряхнув ладошкой грязь с покрывала, и с досадой посмотрела на почерневшую враз руку.
— Клади сюда его.
Сжав зубы, Егор сделал последний рывок и почти бросил Николаева на кровать. Все пространство вокруг окутал ядовитый туман взлетевшей вверх пыли.
— Слушай, он у тебя если от снотворного не окочуриться, точно здесь задохнется, — предупредил Егор, когда Маша, надежно заперев Николаева, вышла его проводить.
— Так ему и надо, — отмахнулась Маша. — Значит на связи? Послезавтра я тебя жду. Если произойдет что-то непредвиденное — позвоню. Эй, — окликнула она Егора, вспомнив что-то в последний момент. Возьми мою толстовку с капюшоном — чтобы у охраны меньше вопросов было.
Последних слов Егор, усевшись на Машино место за рулем, слушал в пол уха. Кофту взял автоматически.
Он прикидывал за сколько доберется до города, если будет ехать, по крайней мере, в два раза быстрее, чем тащилась Маша.
Уезжая, он ни разу не посмотрел в зеркало заднего вида.
Однако все сложилось совсем не так, как планировала Маша.
На другой день Егору с утра позвонил встревоженный шеф и сообщил, что на даче тещи случился пожар.
«Сгорело все на хрен. Там никого нет, но съезди, проверь на всякий случай, как и чего. Страховки на дом, конечно, нет. Эх!»
Егор собрался за три минуты. На дачу он помчался на своей машине. Машину Маши еще вчера оставил во дворе возле ее дома, и сейчас радовался своей предусмотрительности. Все-таки не зря он свой хлеб ест.
Знакомая дорога заняла у него гораздо меньше времени, чем накануне. Возле зеленого забора его встретила небольшая кучка людей во главе со вчерашним охранником. Егор прикинул, что видеть его, а, тем более, узнать, охранник не мог - заднее стекло было затонировано, а на выезде, сидя на водительском кресле, он был в Машиной толстовке. Как удачно ей эта мысль в голову пришла.
Прошло меньше суток, а дача изменилась до неузнаваемости. От деревянного дома остался черный труп с пустыми глазницами. Рядом вместо красавицы-ели торчала обугленная палка.
— Хозяйка вчера приезжала, — рассказал охранник Егору, узнав, что тот прибыл как доверенное лицо семьи. — Вроде с мужиком каким-то. Только очень быстро уехала. Может, включила что, да впопыхах выключить забыла? Пожар долго мы тушили. Но спасти-то, конечно, ничего не удалось.
— А внутри никого? Вы проверяли? — сдерживая волнение, спросил Егор.
— Все чисто. Ну как чисто. Грязно, конечно. Просто так говорить принято, что все чисто. Я в кино видел.
Вздохнув, Егор решил сам удостовериться, что внутри обгоревшей дачи нет тел Маши и Николаева. Оставив болтливого охранника на улице с дачниками, он с опаской вошел внутрь.
Второй этаж и крыша выгорели начисто. Кое-где сохранились обугленные балки, над которыми висело необыкновенно синее небо.
Осторожно ступая по хрупкому полу, Егор исследовал останки дома и пришел к выводу, что ни Маши, ни Николаева тут действиетльно нет. Он в очередной раз набрал Машу, но вежливый женский голос терпеливо сообщил опять, что набранный им номер недостуен. Что здесь вообще происходит? Или не так — что здесь произошло и куда они делись?
Ответа на этот вопрос Егор так и не нашел. Как, впрочем, и полиция, которая потом еще много лет под натиском Машиных родственников пыталась разыскать ее следы.
С Николаевым история вышла странная. Егор первым делом избавился ото всех его вещей, опасаясь, что, если их у него найдут, он станет первым подозреваемым в деле об его исчезновении. Однако выяснилось, что фактически Николаев никогда и не существовал. Исчезать было некому.
Его паспорт оказался поддельным. С квартиры, которую Николаев снимал восемь лет, он накануне похищения вывез все вещи. Друзей и знакомых у него не было. Совсем. Подозрения Егора, что на работу Николаев приходил ниоткуда были не такими уж фантастическими.
II
Проводив Егора, Маша не торопилась возвращаться в дом, где под замком спал Николаев. Она бесцельно бродила по участку, невольно вспоминая, казалось, навсегда стертые из памяти эпизоды своего детства. Нашла пеньки от тех самых берез, на которые отец крепил гамак для дочерей, не удержалась и попробовала не опасное на вид яблоко с земли — кислятина! И как им только раньше нравилось? Ведь чуть ли не дрались с сестрой за первые яблочки.
День, тем временем, угасал, благородно уступая место раннему осеннему вечеру. Маша, отдавшая толстовку Егору, начала зябнуть. Если не затопить печь, ночью они с Николаевым задубеют.
За домом, в конце участка, стояла старая поленница. Там же хранились отцовские инструменты, поэтому раньше она всегда запиралась на замок. Сейчас заржавелый замок валялся на земле. Дверь в поленницу была приоткрыта — очевидно кто-то из соседей (а, может, и пришлые) заглядывали сюда поживиться. И действительно, почти все отцовские сокровища, которые он так трепетно оберегал, исчезли. Да и дров заметно поубавилось. Но Маша не расстроилась. На сегодня им хватит.
Печь Маша топить умела. Спасибо папе. Выбрав несколько сухих поленьев, она отнесла их в дом. На кухне стемнело раньше, чем на улице. Маша щелкнула выключателем и обнаружила, что электричества нет. Сюрприз неприятный. Но где-то наверху должны быть свечи. Заодно поищет что-нибудь из старых маминых вещей для утепления.
Прежде чем подняться на второй этаж, Маша прислушалась. Из каморки, где лежал Николаев, по-прежнему ни звука. Сколько можно спать, с досадой подумала она. Задерживаться здесь дольше, чем на ночь, она не планировала. Хотя, если говорить совсем откровенно, четкого плана у Маши не было изначально. Одно она понимала — надо не допустить, чтобы Николаев умотал в Европу. Он пропустит собеседование, и ему ничего не останется, как вернутся к своей хорошей зарплате в галерее Кравцова.
Второй этаж состоял из одной-единственной комнаты, обшитой деревянными панелями. Кроме кровати, шкафа и старого письменного стола тут не было ничего. Когда-то здесь жила мама.
Маша нашла в столе пару свечей, порылась в шкафу — ничего пристойного, кроме длинного приталенного вельветового плаща, тысячу лет как вышедшего из моды, она не обнаружила. Взяла плащ и спустилась вниз.
За то короткое время, что она провела наверху, на кухне окончательно стемнело. За окном, кутаясь в бордовую шаль, как одинокая цыганка, пряталось за забор солнце.
Маша зажгла свечи, уложила поленья в печь, предварительно открыв створку, чтобы не угореть, и пошла на улицу, собрать мелкий хворост для розжига.
Вернувшись, она остолбенела на пороге.
Спиной к ней стоял Николаев. Глядя в замутненное временем зеркало он неторопливо приводил себя в порядок.
Такого поворота Маша не ожидала. Первая мысл — трусливо сбежать. Она попятилась, но ветки валежника зацепились за косяки дверного проема, и Маша шумно застряла. Достаточно шумно, чтобы Николаев поймал ее отражение в зеркале. Он неторопливо, не слишком удивленно обернулся и едва заметно склонил голову в знак приветствия.
— Здравствуйте, Мария Игоревна. Снова.
Маша открыла рот, закрыла, и, наконец, выдавила из себя:
— Привет. А что вы.... что вы тут делаете?
Николаев усмехнулся, медленно обвел слабо освещенную свечами кухню взглядом, в котором даже в полутьме Маша не увидела интереса, а, скорее, демонстративное презрение, посмотрел на хворост, который Маша все еще крепко держала и руках, и без видимых признаков беспокойства сказал.
— Вы имеете ввиду, как я оказался в этом доме? Очевидно — вашем? — интонация у него была вопросительная и одновременно утвердительная, поэтому Маша, с неудовольствием чувствуя все нарастающий страх, не ответила, прилагая немалые усилия, чтобы не опустить глаза под его взглядом. — Думаю, виной всему ваш чай. К слову сказать, отвратительный. Или, — невозмутимо продолжил он, — вас большее волнует, почему я здесь, а не в той пыльной конуре, где вы меня любезно оставили?
Страх нарастал. В этот момент Маша поняла, что совершенно не знает стоящего перед ней человека. Кто такой этот Николаев? Одно ясно — врать ему бесполезно. Надо играть в открытую.
— Да, — громко, чтобы выглядеть более решительной и смелой, сказала Маша. — Что вы делаете на кухне? Я же вас заперла.
— Значит, недостаточно хорошо заперли, — лениво отозвался Николаев. — Печь собираетесь топить? На вашем месте я бы этого не делал.
Маша вспыхнула.
— Вы еще мне будете указывать, что делать, — фыркнула она и отважно двинулась к печке. Чтобы растопить ее Маше надо было повернуться к Николаеву спиной. И она решила рискнуть.
— Очень не советую, — все так же спокойно повторил Николаев. Маша не ответила, деловито ломая ветки, распихивая их между поленьев и всем видом показывая, что совершенно не боится. — Впрочем, это не мое дело, — Маша почувствовала движение за спиной, напряглась, но не обернулась. — Подскажите лучше который час. Мой телефон, если не ошибаюсь, теперь у вас. Как и остальные вещи.
Это непробиваемое спокойствие пугало больше, чем крики и угрозы,. Николаев не спрашивал, почему она притащила его сюда. Что собирается делать. Казалось, его это совсем не волнует. Но разве такое может быть?
Щелкая зажигалкой, Маша прикинула, что если она достанет свой мобильный, то он наверняка отнимет его. Физически Николаев сильнее. Поэтому Маша как можно небрежнее пожала плечами.
— Судя по тому, что солнце уже село — больше шести точно, — огонь быстро охватил сухой валежник, и вскоре на кухне стало гораздо светлее. — А что? На электричку опаздываете? — Маше даже удалось усмехнуться. — Тогда облом. Нету тут никаких электричек.
Когда Николаев заговорил, голос его прозвучал серьезно как никогда.
— Мария Игоревна, вы должны немедленно уйти.
— Чего?
Развернувшись, Маша не веря своим ушам, уставилась на Николаева. Он серьезно предлагает ей свалить из собственного дома? Нет, конечно, его чудесное освобождение, несколько изменило Машин настрой, но не настолько, чтобы мириться с откровенной наглостью.
— Вы пыли передышали? — уперев руки в бока, пошла на Николаева Маша. — Никто никуда отсюда не выйдет, пока вы не передумаете уходить из компании, — раскрыла она перед ним карты, но тут же поняла, что он ее не слушает. Сделав шаг вперед, он молча схватил Машу за локоть и потащил к двери. Когда Маша сообразила, что проходит, он почти доволок ее до выхода. Она попробовала вырваться, но оказалось, что весь из себя интеллигентный Николаев имеет железную хватку, и на том месте, куда вцепилась его рука, наверняка останется синяк.
В последний момент Маша ухватилась за перила лестницы, ведущей на второй этаж. И только так ей удалось остановить Николаева. Занятая борьбой, она не заметила, как на кухне поднялся невесть откуда взявшийся ветер. Сначала он пробежал по полу как веник, наскоро убирающий мусор, потом встрепал тюлевые занавески на окне, набрал силу, отогнул край клеенчатой скатерти и, наконец, минуя Машу, добрался до Николаева.
— Откроешь ворота?
Под ногами хрустел рыжий гравий. Чистая для городского жителя тишина прерывалась редкими вскриками птиц и шелестом листьев под натиском теплого октябрьского ветра. Не без удовольствия вдыхая пахнущий дымком загородный воздух, Егор дошел до ворот, вставил самый большой ключ в замок, поднажал и толкнул дверь. Ворота оказались тяжелые. Пока он открывал две створки, чтобы машина могла свободно заехать внутрь, даже вспотел. Давненько физической работой заниматься не приходилось. Позади взревел мотор.
Егор посторонился, с интересом осматривая двор. Посреди высокой травы росли яблони и груши. На земле валялись гнилые яблоки вперемежку с еще съедобными, поздними сортами. Возле высокого и даже на вид скрипучего крыльца, покрытого как и забор выгоревшей и потрескавшейся зеленой краской, росла очевидно еще в детстве сестер посаженная ель. Теперь она вымахала выше двухэтажного дома, раскидывая вокруг уютную мохнатую тень.
Послышались негромкие шаги. Маша, оставив Николаева в машине, подошла к Егору, с любопытством оглядела сад и дом.
— А ведь когда-то я думала, что это самое прекрасное место на свете. Вон там, — она махнула рукой в противоположную сторону участка, - росли две березы. На них отец в начале лета вешал гамак. Да... уж... это тебе не особняк Кравцовых.
Егор пожал плечами, как бы говоря, что это не его дело, хотя место ему определенно нравилось. Впрочем, он тут ненадолго.
— Что теперь? Я еще нужен? — спросил он Машу, выразительно посмотрев на часы.
— Естественно! Как я его, по-твоему, сама в дом втащу?
Хотелось ответить что-то резкое, но Егор сдержался. Еще максимум минут десять, и он укатит отсюда. Пусть сама со своим приключением разбирается.
— Ты забрал у него заявление? — вдруг вспомнив, спросила Маша.
Вместо ответа Егор вернулся к машине, взял с заднего сидения все, что нашел у Николаева во время дорожного обыска. Сложенное вчетверо заявление, мобильный телефон, портмоне, носовой платок с вышитыми вручную инициалами А.Н., гребень, сделанный под старину и... и, собственно, все.
— Вот жлоб! — негромко рассмеялась Маша, увидев платок. — Нет, ты когда-нибудь видел, чтобы взрослый мужик вышитые платочки с собой таскал? Да он просто чокнутый.
Не желая вступать в обсуждение личности Николаева, Егор хотел, было, передать Маше вещи похищенного, но та энергично замотала головой.
— Нет, нет, нет. Будет надежнее, если ты все это с собой увезешь. Когда вернешься за нами послезавтра, вернешь ему, - она задумалась. Насколько была способна. - Нет, мобильник мне оставь — вдруг его все же кто-то будет искать. Хочу быть в курсе.
Не говоря ни слова, Егор передал Маше мобильник, вернулся к машине и забросил вещи Николаева обратно.
— Куда его? — спросил он в нетерпении. На вечер у Егора были планы, отказываться от которых по Машиной прихоти не хотелось.
— Дай подумать, — Маша наморщила лоб. — Давай на первый этаж — там при кухне маленькая комната есть с кроватью. Чтобы тебе не далеко тащить было, — она мило улыбнулась, но эта улыбка вызвала у Егора отвращение, смешанное с презрением.
— Открывай дом. Я пошел за ним.
Видимо Маша почувствовала его настроение, потому что, не споря, легко поднялась по ступенькам, которые действительно поскрипывали, на крыльцо и открыла дверь.
Тяжелый сырой воздух с облегчением вырвался из заточения. Маша зажала нос пальцами и вошла.
Сколько она не была здесь — два года, пять? Прикинула в уме и пришла к выводу, что почти семь. На кухонном столе стояла неубранная во время последнего визита чашка. Рядом открытый графин, вода из которого давно испарилась. Резиновые сапоги разных размеров валяются при входе. Маша чуть не запнулась о них, когда устремилась проверить, есть ли замок в той комнате, куда она предложила временно послелить Николаева.
Крошечная комнатушка — чуть побольше кладовки. Кроме кровати только стопка детских книг и журналов в углу на полу, покрытая, как салфеткой, слоем серой пыли и трупиками ос. Малюсенькое окошко под потолком даже на половину не освещает комнату. В общем то, что надо.
Услышав позади шум, Маша обернулась. Егор, закинув одну руку Николаева себе на шею, втащил его в дом, неуклюже ударив спящее тело о косяк. Ноги Николаева безвольно волочились по грязному полу.
Маша проявилась заботу, стряхнув ладошкой грязь с покрывала, и с досадой посмотрела на почерневшую враз руку.
— Клади сюда его.
Сжав зубы, Егор сделал последний рывок и почти бросил Николаева на кровать. Все пространство вокруг окутал ядовитый туман взлетевшей вверх пыли.
— Слушай, он у тебя если от снотворного не окочуриться, точно здесь задохнется, — предупредил Егор, когда Маша, надежно заперев Николаева, вышла его проводить.
— Так ему и надо, — отмахнулась Маша. — Значит на связи? Послезавтра я тебя жду. Если произойдет что-то непредвиденное — позвоню. Эй, — окликнула она Егора, вспомнив что-то в последний момент. Возьми мою толстовку с капюшоном — чтобы у охраны меньше вопросов было.
Последних слов Егор, усевшись на Машино место за рулем, слушал в пол уха. Кофту взял автоматически.
Он прикидывал за сколько доберется до города, если будет ехать, по крайней мере, в два раза быстрее, чем тащилась Маша.
Уезжая, он ни разу не посмотрел в зеркало заднего вида.
Однако все сложилось совсем не так, как планировала Маша.
На другой день Егору с утра позвонил встревоженный шеф и сообщил, что на даче тещи случился пожар.
«Сгорело все на хрен. Там никого нет, но съезди, проверь на всякий случай, как и чего. Страховки на дом, конечно, нет. Эх!»
Егор собрался за три минуты. На дачу он помчался на своей машине. Машину Маши еще вчера оставил во дворе возле ее дома, и сейчас радовался своей предусмотрительности. Все-таки не зря он свой хлеб ест.
Знакомая дорога заняла у него гораздо меньше времени, чем накануне. Возле зеленого забора его встретила небольшая кучка людей во главе со вчерашним охранником. Егор прикинул, что видеть его, а, тем более, узнать, охранник не мог - заднее стекло было затонировано, а на выезде, сидя на водительском кресле, он был в Машиной толстовке. Как удачно ей эта мысль в голову пришла.
Прошло меньше суток, а дача изменилась до неузнаваемости. От деревянного дома остался черный труп с пустыми глазницами. Рядом вместо красавицы-ели торчала обугленная палка.
— Хозяйка вчера приезжала, — рассказал охранник Егору, узнав, что тот прибыл как доверенное лицо семьи. — Вроде с мужиком каким-то. Только очень быстро уехала. Может, включила что, да впопыхах выключить забыла? Пожар долго мы тушили. Но спасти-то, конечно, ничего не удалось.
— А внутри никого? Вы проверяли? — сдерживая волнение, спросил Егор.
— Все чисто. Ну как чисто. Грязно, конечно. Просто так говорить принято, что все чисто. Я в кино видел.
Вздохнув, Егор решил сам удостовериться, что внутри обгоревшей дачи нет тел Маши и Николаева. Оставив болтливого охранника на улице с дачниками, он с опаской вошел внутрь.
Второй этаж и крыша выгорели начисто. Кое-где сохранились обугленные балки, над которыми висело необыкновенно синее небо.
Осторожно ступая по хрупкому полу, Егор исследовал останки дома и пришел к выводу, что ни Маши, ни Николаева тут действиетльно нет. Он в очередной раз набрал Машу, но вежливый женский голос терпеливо сообщил опять, что набранный им номер недостуен. Что здесь вообще происходит? Или не так — что здесь произошло и куда они делись?
Ответа на этот вопрос Егор так и не нашел. Как, впрочем, и полиция, которая потом еще много лет под натиском Машиных родственников пыталась разыскать ее следы.
С Николаевым история вышла странная. Егор первым делом избавился ото всех его вещей, опасаясь, что, если их у него найдут, он станет первым подозреваемым в деле об его исчезновении. Однако выяснилось, что фактически Николаев никогда и не существовал. Исчезать было некому.
Его паспорт оказался поддельным. С квартиры, которую Николаев снимал восемь лет, он накануне похищения вывез все вещи. Друзей и знакомых у него не было. Совсем. Подозрения Егора, что на работу Николаев приходил ниоткуда были не такими уж фантастическими.
II
Проводив Егора, Маша не торопилась возвращаться в дом, где под замком спал Николаев. Она бесцельно бродила по участку, невольно вспоминая, казалось, навсегда стертые из памяти эпизоды своего детства. Нашла пеньки от тех самых берез, на которые отец крепил гамак для дочерей, не удержалась и попробовала не опасное на вид яблоко с земли — кислятина! И как им только раньше нравилось? Ведь чуть ли не дрались с сестрой за первые яблочки.
День, тем временем, угасал, благородно уступая место раннему осеннему вечеру. Маша, отдавшая толстовку Егору, начала зябнуть. Если не затопить печь, ночью они с Николаевым задубеют.
За домом, в конце участка, стояла старая поленница. Там же хранились отцовские инструменты, поэтому раньше она всегда запиралась на замок. Сейчас заржавелый замок валялся на земле. Дверь в поленницу была приоткрыта — очевидно кто-то из соседей (а, может, и пришлые) заглядывали сюда поживиться. И действительно, почти все отцовские сокровища, которые он так трепетно оберегал, исчезли. Да и дров заметно поубавилось. Но Маша не расстроилась. На сегодня им хватит.
Печь Маша топить умела. Спасибо папе. Выбрав несколько сухих поленьев, она отнесла их в дом. На кухне стемнело раньше, чем на улице. Маша щелкнула выключателем и обнаружила, что электричества нет. Сюрприз неприятный. Но где-то наверху должны быть свечи. Заодно поищет что-нибудь из старых маминых вещей для утепления.
Прежде чем подняться на второй этаж, Маша прислушалась. Из каморки, где лежал Николаев, по-прежнему ни звука. Сколько можно спать, с досадой подумала она. Задерживаться здесь дольше, чем на ночь, она не планировала. Хотя, если говорить совсем откровенно, четкого плана у Маши не было изначально. Одно она понимала — надо не допустить, чтобы Николаев умотал в Европу. Он пропустит собеседование, и ему ничего не останется, как вернутся к своей хорошей зарплате в галерее Кравцова.
Второй этаж состоял из одной-единственной комнаты, обшитой деревянными панелями. Кроме кровати, шкафа и старого письменного стола тут не было ничего. Когда-то здесь жила мама.
Маша нашла в столе пару свечей, порылась в шкафу — ничего пристойного, кроме длинного приталенного вельветового плаща, тысячу лет как вышедшего из моды, она не обнаружила. Взяла плащ и спустилась вниз.
За то короткое время, что она провела наверху, на кухне окончательно стемнело. За окном, кутаясь в бордовую шаль, как одинокая цыганка, пряталось за забор солнце.
Маша зажгла свечи, уложила поленья в печь, предварительно открыв створку, чтобы не угореть, и пошла на улицу, собрать мелкий хворост для розжига.
Вернувшись, она остолбенела на пороге.
Спиной к ней стоял Николаев. Глядя в замутненное временем зеркало он неторопливо приводил себя в порядок.
Такого поворота Маша не ожидала. Первая мысл — трусливо сбежать. Она попятилась, но ветки валежника зацепились за косяки дверного проема, и Маша шумно застряла. Достаточно шумно, чтобы Николаев поймал ее отражение в зеркале. Он неторопливо, не слишком удивленно обернулся и едва заметно склонил голову в знак приветствия.
— Здравствуйте, Мария Игоревна. Снова.
Маша открыла рот, закрыла, и, наконец, выдавила из себя:
— Привет. А что вы.... что вы тут делаете?
Николаев усмехнулся, медленно обвел слабо освещенную свечами кухню взглядом, в котором даже в полутьме Маша не увидела интереса, а, скорее, демонстративное презрение, посмотрел на хворост, который Маша все еще крепко держала и руках, и без видимых признаков беспокойства сказал.
— Вы имеете ввиду, как я оказался в этом доме? Очевидно — вашем? — интонация у него была вопросительная и одновременно утвердительная, поэтому Маша, с неудовольствием чувствуя все нарастающий страх, не ответила, прилагая немалые усилия, чтобы не опустить глаза под его взглядом. — Думаю, виной всему ваш чай. К слову сказать, отвратительный. Или, — невозмутимо продолжил он, — вас большее волнует, почему я здесь, а не в той пыльной конуре, где вы меня любезно оставили?
Страх нарастал. В этот момент Маша поняла, что совершенно не знает стоящего перед ней человека. Кто такой этот Николаев? Одно ясно — врать ему бесполезно. Надо играть в открытую.
— Да, — громко, чтобы выглядеть более решительной и смелой, сказала Маша. — Что вы делаете на кухне? Я же вас заперла.
— Значит, недостаточно хорошо заперли, — лениво отозвался Николаев. — Печь собираетесь топить? На вашем месте я бы этого не делал.
Маша вспыхнула.
— Вы еще мне будете указывать, что делать, — фыркнула она и отважно двинулась к печке. Чтобы растопить ее Маше надо было повернуться к Николаеву спиной. И она решила рискнуть.
— Очень не советую, — все так же спокойно повторил Николаев. Маша не ответила, деловито ломая ветки, распихивая их между поленьев и всем видом показывая, что совершенно не боится. — Впрочем, это не мое дело, — Маша почувствовала движение за спиной, напряглась, но не обернулась. — Подскажите лучше который час. Мой телефон, если не ошибаюсь, теперь у вас. Как и остальные вещи.
Это непробиваемое спокойствие пугало больше, чем крики и угрозы,. Николаев не спрашивал, почему она притащила его сюда. Что собирается делать. Казалось, его это совсем не волнует. Но разве такое может быть?
Щелкая зажигалкой, Маша прикинула, что если она достанет свой мобильный, то он наверняка отнимет его. Физически Николаев сильнее. Поэтому Маша как можно небрежнее пожала плечами.
— Судя по тому, что солнце уже село — больше шести точно, — огонь быстро охватил сухой валежник, и вскоре на кухне стало гораздо светлее. — А что? На электричку опаздываете? — Маше даже удалось усмехнуться. — Тогда облом. Нету тут никаких электричек.
Когда Николаев заговорил, голос его прозвучал серьезно как никогда.
— Мария Игоревна, вы должны немедленно уйти.
— Чего?
Развернувшись, Маша не веря своим ушам, уставилась на Николаева. Он серьезно предлагает ей свалить из собственного дома? Нет, конечно, его чудесное освобождение, несколько изменило Машин настрой, но не настолько, чтобы мириться с откровенной наглостью.
— Вы пыли передышали? — уперев руки в бока, пошла на Николаева Маша. — Никто никуда отсюда не выйдет, пока вы не передумаете уходить из компании, — раскрыла она перед ним карты, но тут же поняла, что он ее не слушает. Сделав шаг вперед, он молча схватил Машу за локоть и потащил к двери. Когда Маша сообразила, что проходит, он почти доволок ее до выхода. Она попробовала вырваться, но оказалось, что весь из себя интеллигентный Николаев имеет железную хватку, и на том месте, куда вцепилась его рука, наверняка останется синяк.
В последний момент Маша ухватилась за перила лестницы, ведущей на второй этаж. И только так ей удалось остановить Николаева. Занятая борьбой, она не заметила, как на кухне поднялся невесть откуда взявшийся ветер. Сначала он пробежал по полу как веник, наскоро убирающий мусор, потом встрепал тюлевые занавески на окне, набрал силу, отогнул край клеенчатой скатерти и, наконец, минуя Машу, добрался до Николаева.
