Я сам в уме не раз отмечал сходство Скарлетт и Эрика, что пошли в миссис Блэр и лицами, и каштановыми волосами, и поражался, как наружность Доминика не имела ничего общего не только с отцом, но и с матерью. Всё встало на свои места, когда я увидел рядом друг с другом Доминика и графа де Буасселье. Доминик как раз спешился с лошади, а прислуга разгружала экипажи гостя и его свиты. Стоило мне бегло посмотреть на лицо Доминика и затем перевести взгляд на графа, как мгновенно вспоминался подслушанный разговор, и стало ясно, кто чей на самом деле сын… Сходство между Домиником и графом было очевидно не только мне, но и всем присутствующим, включая, быть может, даже маленького негритёнка, что с открытым ртом глядел в окошко. Разными были только глаза: почти чёрные у графа и светлые у Доминика.
Скарлетт, думается мне, во время знакомства с графом покраснела вовсе не от смущения, Кристоф потупил взгляд не потому, что интересовался пятном на начищенных сапогах; Доминик кусал губу и растерянно стоял, держа лошадь за поводья, не потому, что вдруг изменил своему красноречию.
Себастьян де Буасселье пожал мою руку, и меня обдало холодом. Я будто здоровался с надгробием.
– Позвольте представить вам Артура Джозефа Дэнта, – представил меня мистер Бэзил. – Сына Джозефа Райана Дэнта.
Увидев его гладкое белое лицо вблизи, я понял, что он гораздо старше не только меня, но и миссис Блэр. Юношеские черты и почти полное отсутствие морщин странно контрастировали с пробивающейся сединой в золотых волосах и с глубокими складками у рта. Также я разглядел, что глаза у него не тёмно-карие, а густо-синие, как ночное небо, и словно такие же старые.
– Рад, весьма рад, мистер Дэнт.
То же самое граф повторил, пожав руки мистеру Дюплесси и Кристофу.
Когда мистер Дюплесси представил ему свою дочь, Вивиен так кокетливо состроила графу глазки, что я понял: помолвка с Кристианом Пенетье в её умишке ныне не считается решённым вопросом.
– Прошу, входите, – улыбнулась гостю миссис Блэр, указывая на парадную дверь.
– Благодарю, – он склонил голову и посмотрел на угрюмого мистера Бэзила.
Они первыми вошли в дом, и в тот самый момент, когда побелевший Доминик собрался благополучно улизнуть, миссис Блэр подозвала его к себе, сказав, что он ей сейчас понадобится. Доминик, выпрямившись, пошёл за матерью как подсудимый, совершивший непростительное преступление, но признающий свою вину и собирающийся гордо положить голову на плаху.
Во время ужина мистер Бэзил объявил, что у него появились срочные дела на плантации близ Сейлема, и что он вскоре ненадолго нас покинет. Воистину удивительное совпадение!..
Утром первого июля мы с Домиником спустились к озеру и сидели на нагретых солнцем камнях, вглядываясь в густой туман над водой. Мы молчали, никто не проронил ни слова. Я хотел избежать щекотливой темы отцовства, что отзывалась шёпотом из каждого угла Цикадас–холла, Доминик витал в своих мыслях, лёжа на валуне и жуя травинку, а я вспоминал о Скарлетт, не посвящённой в замысел утренней прогулки. Осознав, что сожалею, согласившись сопровождать Доминика, я попытался завязать хоть какой-то разговор, ибо тишина стала невыносимой.
– Так что не так с этим озером?
Доминик, целившийся камнем в ближайший камышовый куст, посмотрел на меня с недоумением, так и застыв с приподнятой рукой. Мешки под его глазами свидетельствовали то ли о бессонной ночи, то ли о выпитом виски, то ли о том и другом разом.
– А что с ним?
– Ты рассказывал, что его боятся местные. Говорил об утопленниках, ведьмах и, кажется, об индейцах. Матиас не хотел спускаться к озеру в тот день, когда…
Я осёкся, вспомнив, в каком невменяемом состоянии мы с Матиасом однажды обнаружили Доминика.
– А, точно, – хмыкнул Доминик, срывая очередную травинку. – Ну, негры верят, что оно проклято. Здесь утонуло несколько человек, а одна из наших домашних рабынь наложила на себя руки или была убита, кто её знает, и найдена на берегу. Но что поделать, если кто-то не умеет плавать или пьян в стельку, а кто-то и вовсе, быть может, сумасшедший? Люди по-всякому умирают. Не ходить теперь к озеру из-за глупых суеверий?
– Звучит жутко, но я с тобою соглашусь.
– Да, – лениво протянул Доминик, потягиваясь. – Поэтому к озеру редко кто спускается. Отличное место для уединения от дураков, коих у нас полон дом.
Я бросил пару камней в воду по его примеру, но они не преодолели и половины расстояния, какое преодолевали камни Доминика.
Наступил тот самый вид молчания, который настает, когда двум людям совершенно нечего друг другу сказать, потому что у них не так много общего, а другие темы исчерпаны. Наверное, прошло не меньше десяти минут, прежде чем у меня появился новый вопрос. Я спросил, что за женщину нашли здесь мёртвой.
– Мать Джо, – просто ответил Доминик, жуя травинку. – С тех пор он, вроде как, и перестал сюда ходить, хотя раньше не верил во всякое колдовство и вуду, о которых ему втолковывал наш привратник, его дед. Он немного того, – Доминик постучал пальцем по голове, – безумный. Не знаю, почему отец… – он умолк. – Почему не выберет нового привратника, ведь старине Джеку почти восемьдесят стукнуло.
– Я бы не смог жить рядом с местом, где погибла моя мать, – ответил я, думая о Джо и о своей матери, давным-давно скончавшейся в Саванне. Со времён её кончины я побывал там всего два раза.
– Но у Джо выбора нет, – развёл руками Доминик. – Он наш. Мы думали, что Джо покончит с собой, так он себя вёл, когда узнал, что его мать мертва, – Доминик кинул очередной камень в озеро, следя за его полётом. – Отец даже врача звал. Доктор сказал, что Джо повредился рассудком, что таким навсегда и останется. Но потом всё наладилось, только теперь кроме псов он ни о чём другом и слышать не желает.
Доминик спрыгнул на землю, омыл руки в воде и, сощурившись, посмотрел на солнце.
– Может, вернёмся? – предложил я.
Доминик пожал плечами, лениво оторвавшись от созерцания неба.
– Иди, если хочешь. Я еще останусь. И спасибо, что составил мне компанию, – сухо добавил он.
Когда я начал подниматься по тропинке вверх, он окликнул меня и так значительно и серьёзно посмотрел, что я чуть было не спустился обратно. Он открыл было рот, но ничего не произнёс. Затем, махнув рукой, крикнул:
– Скажи матери, то есть, миссис Блэр, если спросит, что я скоро вернусь.
Весь оставшийся день мы провели вместе со Скарлетт и мистером и мисс Дюплесси
. Вивиен поминутно спрашивала у слуг Себастьяна де Буасселье, спустится ли он к ним, но гость не выходил из своей комнаты, не появился и к обеду. Казалось бы, мистер Бэзил должен был радоваться, но тот ходил мрачнее тучи.
Под вечер я устал так, будто проработал весь день в поле, хотя не поднимал ничего тяжелее ложки. На столе в комнате я нашёл книгу, которую взял из библиотеки Блэров, когда впервые разговорил Скарлетт: «Предания старины: Восточная и Центральная Европа». Я полистал её перед сном, но ничего интересного не почерпнул.
Уезжая следующим утром, со всеми попрощавшись, мистер Бэзил подозвал меня и Доминика к себе и сказал:
– Моя просьба может показаться вам глупой, джентльмены, но, прошу, присматривайте за ним.
Не нужно было пояснять, кого он имел в виду».
Раздался стук в дверь, кто-то нетерпеливо подёргал ручку. Рик так и подпрыгнул, а Лиам кое-как запихнул дневник Артура в рюкзак, будто прятал улики, и чертыхнулся.
– Наверное, это курьер.
Рик подождал, пока Лиам достанет скрепку из замка и задвинет ящик стола, и только потом открыл дверь кабинета.
Перед ними стоял парень их лет в тёмно-синей форме. Он попросил расписаться о получении, и пока Рик расставлял подписи на четырёх листах, Лиам вместе с курьером перетащили три стопки новеньких книг на последний ряд.
– Куда же вам столько? – удивился курьер, оглядывая книжные шкафы и вытирая пот со лба.
Когда дверь за ним закрылась, Рик спросил, указав на рюкзак:
– Ну что, хочешь ещё?
– Не сейчас, у меня до сих пор сердце прыгает, – ответил Лиам. – Как будто я украл что-то или…
– Или прочёл чужой дневник? – усмехнулся Рик.
Его дыхание тоже ещё не пришло до конца в норму. К тому же, что ему было до этого Артура? Есть проблемы и посерьёзнее, а эти записочки всё равно не помогали отвлечься, да и осознание того, что он живёт у озера утопленников настроение не поднимало.
Освободив пачки книг от плена пластиковой упаковки, Рик бегло просмотрел обложки. В основном это были учебники истории разных авторов, но попадались и другие книги. Так, он нашёл «Шерлока Холмса», кое-что из современных авторов и научно-популярной литературы. Всё это для него было тёмным лесом. В отличие от Франчески, он не любил раритет, его привлекали глянцевые обложки новых книг, их запах... Рик, если уж и читал (что случалось не чаще раза или двух в год), то только бумажные книги и терпеть не мог электронные. С ними, конечно, удобно, но после прочтения какого-либо романа с электронной книги он чувствовал, что никогда больше не прочитает это произведение вновь.
Они с Лиамом больше не перекинулись ни словом, пока расставляли новые экземпляры по полкам. Тишину, нарушаемую только их мерными шагами по кабинету и шелестом страниц, нарушил резкий скрип открывшейся двери.
«Когда-нибудь он всё-таки должен был прийти», – подумал Рик, оборачиваясь, хотя искренне надеялся, что успеет уйти до появления преподавателя.
Мистер Стюарт выглядел задумчивым. Брови на бесцветном лице изогнулись, между ними пролегли глубокие морщины. Тем не менее, он слегка улыбнулся, увидев Лиама и Рика за работой.
– Благодарю за добровольную помощь, – поблагодарил он, поднимаясь к ним.
Когда мистер Стюарт оказался в двух шагах, Рику показалось, что в помещении похолодало как минимум на десять градусов.
– Всё прошло нормально? Не скучали?
– Нет, – сухо ответил Лиам. – Мы можем идти?
Он спросил это тогда, когда уже повесил сумку на плечо и остановился у выхода.
– Да, можете, – ответил мистер Стюарт, обращая всё своё внимание на новые книги. – Ещё раз спасибо.
***
Рик сам не понимал, как его сюда занесло, но сейчас он стоял перед старым особняком, глядя на свежевыкрашенный в белый цвет фасад как на космический корабль. Мимо проходили люди, совершенно не замечая Рика. Он давно думал посетить музей, но именно сегодня ноги будто против его воли свернули перед кварталом, где жил Рик, и понесли его через парк на другую сторону озера.
Восточного крыло, упоминаемое Артуром, отсутствовало, и со стороны дом напоминал по форме букву «Г». В брошюре говорилось, что при пожаре здание почти полностью выгорело, и уже потом некий иммигрант-немец выкупил его и восстановил, но восточное крыло достраивать не стал. Может, у него денег не хватило. Или времени. Или он собирался уже нанять рабочих и архитекторов для работы, но внезапно пропал...
Слишком много странностей для одного старого особняка…
Рик отбросил мрачные мысли и вошёл в музей, заплатив за билет в автомате.
Внутри как раз проходила экскурсия.
– Хотите присоединиться? – поинтересовалась у него престарелая женщина в очках с красной оправой.
Рик, увидев скопище мамочек и старушек за её спиной, покачал головой.
– Нет, я так... сам, – промямлил он, отвернувшись от экскурсовода, и прошёл мимо группы в первую попавшуюся комнату.
Судя по всему, он попал в зал, посвящённый середине девятнадцатого века, когда Цикадас-холл отстроили заново и когда, после исчезновения нового владельца, он переходило из рук в руки, пока не перешёл в собственность города.
Выставка состояла из фотографий афроамериканцев, конфедератов, рабочих, из предметов времён Гражданской войны, но изношенная пара сапог и курительная трубка какого-то давно умершего офицера Рика мало интересовали. Его внимание сразу привлёк портрет человека, висевший в самом центре экспозиции. Надпись под портретом гласила: «Сэр Август фон Кригер». Видимо, это и был тот немец-иммигрант, восстановивший сгоревший особняк. Портрет изображал мужчину лет тридцати, коренастого, с белыми волосами и усами, облачённого в строгий тёмный костюм безо всяких украшений. Под одеждой бугрились мускулы, любовно выписанные художником. В слегка прищуренном взгляде ярких зеленоватых глаз проглядывало некое озорство, что резко контрастировало с образом человека, сознательно и твёрдо стремившегося к намеченной цели, каким его изобразил художник. Складывалось впечатление, что этот человек крепко сложившихся убеждений и ценностей обвёл весь мир вокруг пальца и молча потешается над этим.
Ещё с минуту Рик побродил по залу, останавливаясь над некоторыми фотографиями, а затем свернул налево.
Эта комната была меньше предыдущей, но выглядела роскошней: обои в викторианском стиле, изящная мебель из розового дерева, даже ставни на окнах – и те выглядели по-королевски. На стульчике в углу сидела женщина лет сорока пяти, работница музея. Рику тут же захотелось выйти, но он решил немного потянуть время, чтобы не выглядеть глупо.
Он прошёлся вдоль стеклянных витрин, под которыми лежал всякий старый хлам. По наполовину развалившемся шкафу золотились вырезанные талантливой рукой витиеватые рисунки.
– Не заходите за черту, – предупредила Рика женщина.
Он тут же посмотрел себе под ноги: зашёл за белую черту всего на пару сантиметров!
– Извините, – сконфуженно пробормотал он, отступая.
Тут его взору предстала большая картина, что висела справа от шкафа так, что её нельзя было заметить при входе. Сердце Рика подпрыгнуло: и без подписи он сразу догадался, что это групповой портрет семьи Блэр.
Снизу полотно покрывала застывшая в столетиях копоть – след бушевавшего двести лет назад пожара. Можно было только догадываться, как в том далёком пепелище картина сумела уцелеть.
«Так вот, как они выглядели», – подумал Рик, выдыхая.
Надпись под портретом гласила: «Слева направо: Бэзил, Вайолет, Доминик, Эрик и Скарлетт Блэр».
Бэзил Джонс был человеком непривлекательным, каким и описал его Артур; Эрик и Скарлетт пошли в мать, невероятно красивую женщину. Только Доминик будто случайно попал на картину – настолько он выделялся.
Бэзила художник изобразил полноватым мужчиной среднего роста, с чёрными, как смоль, волосами, обрамляющими широкий и покатый лоб. У него были узкие плечи и длинные руки, одна из которых нежно опустилась на плечо жены, сидящей в центре картины. Одет он был в тёмно-зелёный сюртук, застёгнутый на все пуговицы. Вся его фигурка казалась маленькой, незначительной, невзначай затесавшейся на портрет с красивыми людьми. Тем не менее, благодаря ясному взгляду, словно искрящемуся мыслями, Бэзил Блэр располагал к себе, а не отталкивал.
На аккуратном лице его жены застыла усталая, но искренняя улыбка. Тонкая фигурка с узкой талией, платье тёмно-красного цвета, пара выбившихся из высокой причёски каштановых локонов создавали впечатление воздушной лёгкости и естественности. Она сидела небрежно, но удивительно элегантной была эта небрежность. Тонкие руки в белых перчатках непринуждённо лежали на коленях.
Братья стояли возле матери.
