– Это тебе, – пробормотал Рик, помялся, бегло чмокнул сестру в макушку и направился к выходу.
– Спасибо… – донесся до него растерянный голос Франчески.
Свежий воздух немного остудил пыл Рика, но возвращаться он и не подумал.
***
Следующая неделя пролетела быстро. Он познакомился со всеми однокурсниками и почти всех запомнил по именам. В основном он сидел с Гилбертом, с которым они неплохо ладили, а порой с Беатрис. Никогда нельзя было угадать, явится ли она на занятия в готическом прикиде поклонницы гранжа и хард-рока или в пастельном образе куклы Барби. Они много времени проводили вместе на перерывах; как выяснилось, Триша отлично рисовала и обожала чертить, заявив, что мечтает заниматься архитектурой. В пятницу на истории Рик сидел между Гилбертом и рыжим Эйданом Макдауэллом, и его впечатление о последнем несколько сгладилось, но по какой-то причине, сидевшей глубоко в самой сущности Рика, заводить приятельские отношения с ним ему не хотелось. Однажды Рику пришла в голову мысль, что в свободное время Эйдан подрабатывает сутенёром, наркодилером, киллером или кем-то вроде этого. Всё это, конечно, было полной чушью, но почему-то Рик держался с Эйданом настороже.
За неделю Рик успел забыть ту неловкость между ним и Франческой с Тони в кафе. Сестру он видел только поздно вечером, когда та варила себе кофе и сразу заваливалась спать. Иногда они сталкивались у двери ванной, когда Рик торопил её по утрам. Он понимал, что во многом из-за того, что не работает сам, Франческа и Тони практически не вылезают с работ, но эгоистичное чувство одиночества не покидало его. Однако стоило ему списаться с Тришей или Гилбертом, как всё становилось в порядке. С Тришей они успели даже пару раз прогуляться у озера, но дальше дело пока не продвинулось.
В понедельник, сонный, но с хорошим настроением Рик завалился в кафетерий колледжа после лекции, купил обед и подсел за дальний столик у окна к Трише и её брату, Лиаму, теребившему пачку сигарет в руках. За брата и сестру их принял бы разве что сумасшедший, так они были не похожи друг на друга. Рядом сидели Эржебет и её очкастый поклонник Киллиан Айхенвальд. Едва они обменялись приветствиями, как на соседний стул плюхнулся Гилберт и пожал Рику и Лиаму руки (но не Киллиану).
– Вы встречаетесь с Тришей?
Это было первое, что сказал ему вполголоса Гилберт, когда остальные начали обсуждать шедший в кинотеатрах очередной фильм о супергероях.
– Нет, – удивился Рик.
Гилберт коварно усмехнулся.
– Слушай, Гил, – вдруг обратилась к нему Эржебет, в глазах её светился некий хитрый интерес. – У тебя ведь татуировка на руке?
Гилберт, радуясь персональному вниманию, с ухмылкой стянул с себя толстовку и, оставшись в одной тёмно-синей майке, продемонстрировал всем забитый рукав и жилистые мышцы. Татуировка изображала змея, пожиравшего себя самого. Триша ахнула:
– Я тоже так хочу!
– Да уж, так и представляю тебя в розовом платьице и с черепами на руках. – Гилберт рассматривал татуировку так, будто сам впервые её видел.
– Больно было? – спросила Эржебет, не спуская с Гилберта глаз.
– Да нет. Зато потом пришлось провести две недели в больнице. Мама была в шоке и лишила меня карманных денег на весь следующий год. Мне тогда только шестнадцать стукнуло, – плохо скрывая гордость, ответил он.
– В больнице? Но почему? – недоумевала Эржебет.
– Гемофилия.
– Серьёзно? – Эржебет невольно приложила ладонь ко рту.
– Что это? – спросила Триша.
– Её называют «болезнь королей», – пояснил Лиам. – Несвертываемость крови.
– О боже, – с неподдельным ужасом воскликнула она. – Бедняга! То есть, я имела в виду, что сочувствую. Правда.
Гилберт равнодушно пожал плечами и отпил газировки. Его кожа казалась прозрачной в проникающих в кафетерий лучах солнца.
– Всё нормально. Я привык.
– Это хоть лечится?
– Не совсем, но профилактика помогает. При мне всегда коагулянт, так что я в норме.
– Альбинос с гемофилией, – хмыкнул Лиам, помешивая кофе.
– С рождения люблю обращать на себя внимание, – улыбнулся Гилберт.
В этот момент к ним подошла Марион Лэнг, та самая девушка, что так рьяно отвечала на лекциях истории. Все на секунду умолкли. Эржебет вежливо пригласила её подсесть к ним, что Марион и сделала, поставив поднос с сэндвичами и колой на стол. Ей был двадцать один год, но выглядела она едва ли на шестнадцать. Смуглая, невысокая, кареглазая, с курчавыми волосами и удивительно тонкими чертами лица, она могла бы вызывать симпатию, если бы не страдала синдромом отличницы. Она однажды хвасталась, что родилась на Кубе и что вместе с семьёй уплыла оттуда чуть ли не на самодельном плоту. Верилось в это с трудом.
Не сразу все вернулись к прерванной дискуссии, но как только она разгорелась с новой силой, Марион вдруг вставила:
– А я тут сходила в музей, о котором говорил мистер Стюарт…
Рик густо покраснел, ему захотелось приложить ладонь ко лбу. Ну почему ему всегда так стыдно, когда какую-нибудь ерунду делает другой человек?!
– Эм… Вот как? – из вежливости спросила Триша, стуча трубочкой по пластиковому стаканчику с кофе.
– Кто такой мистер Стюарт? – спросил Лиам, вскинув тёмные брови.
– Наш препод, – пояснила Триша.
– Ну да… так вот… – продолжала Марион, вяло отрывая кусочки от листа салата. – В 1817 году там случился жуткий пожар, почти полностью сгорело восточное крыло особняка, много людей погибло…
– Ммм… – неопределённо протянула Эржебет и переглянулась с Тришей и Киллианом.
– Потом его реконструировали через тринадцать лет, но сразу после реконструкции новый владелец особняка таинственно исчез…
– Правда? Это ты о том доме, что над озером стоит? – натянуто улыбнулась Триша. – Жуть какая.
– Вам неинтересно, да? – пролепетала Марион.
Гилберт ухмыльнулся, наслаждаясь представлением. Все принялись заверять Марион, что им очень интересно. Все, кроме Рика. Рик застыл, глядя на свой бургер. И впитывал каждое сказанное слово.
– Особняк стоял в руинах более тринадцати лет, и, похоже, никто не спешил его приобретать. Записи о причинах столь долгого простоя не сохранились, а это странно, ведь за домом зарастала сорняками не тронутая огнём табачная плантация. – Марион не отрывала взгляда от тарелки, словно сама понимала, что никому её рассказ не нужен, но остановиться не могла. – Но в 1830 году эту землю выкупил некий Август Кригер, отстроил особняк заново и переехал в него. Но уже в 1833 году Август Кригер пропадает по неизвестным причинам. Его тело так и не нашли. Говорят, он исчез, выйдя на веранду выкурить сигару.
– Жуть, – повторила Триша, кивая.
Тут прозвенел звонок. Компания поднялась убрать подносы с едой и поспешила к выходу из кафетерия.
– Зачем она нам это рассказала? – услышал Рик вопрос Эржебет.
– Видимо, больше знаниями блеснуть не перед кем, а отличница рвётся наружу, – ответил Киллиан, поправляя очки.
– Странная она, – заключила Эржебет.
На занятиях у Рика не было времени ни на что, кроме учёбы, поэтому, как только он оказался дома, сразу же открыл дневник Артура Дэнта и принялся за чтение, твёрдо решив в ближайшее время посетить тот самый музей, в котором была Марион. Он уже перестал удивляться тому, что его захватил ничем не примечательный – не считая древности – с первого взгляда дневник, но теперь, узнав о трагедии, случившейся в том же году, в каком Артур навестил семью Блэр, интерес Рика возрос десятикратно.
28 июня 1817 года
«Никак не мог сесть за журнал всю неделю. Охота, гости, старые и новые знакомые, деловые вопросы занимали всё моё время, но произошло несколько событий, о которых я обязательно должен оставить запись.
Первыми после меня прибыли Дюплесси – выходцы из старинного французского рода. Вот уже три поколения благосостояние их дома зависело от табака, помидоров и арахиса, под урожаи которых отец семейства, Эжен Дюплесси, то и дело брал кредиты. Его дочь, Вивиен Дюплесси, ровесница мисс Скарлетт, была помолвлена с Кристианом Пенетье, богатым наследником нескольких металлургических заводов на западе Виргинии, в горах Блу-Ридж. После смерти отца он почти всё время пребывал там, сдавая в аренду недвижимость в Норфолке и Ричмонде, и слыл то ли чудаком, то ли аболиционистом, ибо отпустил на волю почти половину рабов со своих плантаций. Его прибытия ждали на этой неделе. Миссис Блэр за завтраком упомянула ещё о каких-то гостях, о которых я вообще ничего не знал, но, поймав пристальный взгляд мистера Бэзила, быстро сменила тему.
Эжен Дюплесси, Доминик, Кристоф, мистер Бэзил и я охотились на белохвостого оленя, когда я, наконец, решил заговорить о своих планах.
В полдень мы с мистером Бэзилом остановились переждать жару в домишке негров, тогда как остальные, включая Матиаса и Джо с псами, всё ещё пребывали по ту сторону болот. Изредка мы слышали их выстрелы, пронзающие полуденную тишину и сплетающиеся с песнями трудящихся в поле рабов.
– Мистер Бэзил, – начал я, – до меня дошли слухи, что вы продаёте плантацию и Цикадас-холл. Не хотелось бы нагло вторгаться в ваши дела, но не могу не спросить, правда ли это?
– Что ж, Артур, – усмехнулся он, – я не делал из этого большую тайну, но и не афишировал направо и налево, хотя стоило бы… – он смотрел в мою сторону, но взгляд его будто проходил сквозь меня. – Я давно хотел перебраться туда, где дышится свободней.
– На Юг? Или вы о Севере?
– Джорджия, Луизиана… Быть может, я выберу противоположное направление и устроюсь в Нью-Йорке. У меня есть пути отступления. И средства, чтобы эти пути были для меня открыты. Осталось лишь преобразовать мою недвижимость в деньги. Ты же знаешь, мне всегда были чужды эти места.
Но почему? Что конкретно его не устраивало в Виргинии, я не знал. Лично я не мог представить себе жизнь южнее, среди подавляющего большинства католиков, или на Севере, где так много свободных цветных. Даже в Виргинии после Войны за независимость количество свободных чернокожих существенно возросло, а о том, как с ними обстоят дела в том же Нью-Йорке, я даже думать не хотел. Родина всегда представлялась мне золотой серединой.
– Ты ведь хочешь приобрести её, друг мой? – вдруг спросил мистер Бэзил.
– Что? – я был так потрясён его вопросом, что не сразу нашёлся с ответом. – Вы о земле? Да, но… Я не хочу, чтобы вы, мистер Бэзил, думали, будто я навестил вас только ради этого. Более того, я не верил слухам, ходившим по Норфолку, пока не оказался у вас и…
– Пока Доминик тебе не разболтал? – мистер Бэзил хохотнул. – Извини, что перебил. Так это он тебе рассказал о моих намерениях?
– Да.
Я не видел смысла скрывать правду.
– Что ж, предупрежу тебя сразу: я не стану расставаться с плантацией за невысокую цену.
С час мы проговорили о цене. Я предлагал устроить всё быстро и с минимальными затратами для самого мистера Бэзила благодаря своей доле в юридической конторе в Ричмонде. Мне даже показалось, что мистер Бэзил готов согласиться на это, как будто действительно торопился как можно скорее уехать, но всё-таки моих средств оказалось недостаточно. Даже возьми я ссуду, сказал он, это едва покроет расходы, а нужно будет ещё как-то дожить до урожая. Я сам говорил это себе не раз, но из уст мистера Бэзила всё звучало куда серьёзнее.
Их лачуги негров я вышил разбитым человеком. Мистер Бэзил в пух и прах разбивал мои доводы, и я был поражён его категоричностью. В особняк я вернулся мрачнее тучи. Кристоф после ужина всё пытался втянуть меня в диалог с хорошенькой Вивиен Дюплесси, но при первой удобной возможности я покинул их, дабы собраться с мыслями. Я долго бродил по дому с высокими окнами, пока не забрёл в восточное крыло, где только первый этаж был частично занят прислугой. Я поднялся на второй, подёргал ручки запертых дверей, прошёлся туда-обратно по чистому дощатому полу. В итоге я вышел на галерею, вид с которой открывался на сад и озеро.
Я родился и вырос в доме, спроектированном отцом в испано-французском стиле; особняк Блэров практически не отличался от моего – разве что размерами и богатством убранства. Мистер Бэзил построил его таким для жены, однако здесь было слишком много места, оба крыла в отсутствие гостей почти полностью пустовали.
Полумесяц заливал светом белоснежные стены, подъездную дорогу. Внизу, сквозь кроны буков, виднелась серебристая водная гладь. Свежий ветер приносил запах сирени, стрекотали цикады, влажные пятна виднелись на мощеных дорожках сада, на бутонах роз. Я думал о том, что, даже возьми я ссуду, мистер Бэзил никогда не согласится на мою цену. Большую я дать не смогу, а вскоре кто-нибудь из соседей – те же Дюплесси, что держали плантации неподалёку – предложит ему кругленькую сумму. Чудесные, плодородные земли, прекрасная почва! Они так близки и одновременно так далеки от меня…
И тут, во время мысленного самобичевания, я услышал шум и приглушённые голоса. Мне показалось это любопытным, ведь, насколько я знал, ближайшие комнаты были заперты.
– Я вырастил тебя, несмотря ни на что, ты живёшь не хуже какого-нибудь лорда, у тебя есть всё, что пожелаешь…
Я узнал голос мистера Бэзила, доносившийся из коридора. Сколько едва сдерживаемой ненависти было в нём!
– Продолжайте, продолжайте, отец! – то был Доминик. – «Несмотря ни на что»! Несмотря на то, что я не ваш сын?! Несмотря на то, что ваша потаскуха-жена нагуляла меня на стороне…
Смачный звук пощёчины прервал его. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но выйти я мог, лишь минуя мистера Бэзила и Доминика, а лучше уж было спрыгнуть с галереи на землю, чем попасться им на глаза!
– Твоя мать никогда не изменяла мне, и чтобы я больше не слышал подобное из твоих неблагодарных уст. Ты мой сын, как бы мы оба не желали обратного. И ты будешь вести себя соответственно своему положению, пока ты под моей крышей.
– Иначе – что? – голос Доминика был насквозь пропитан злобным цинизмом. – Перестанете откупаться от моих врагов деньгами, папа? Отправите меня в изгнание? – он рассмеялся без тени веселья.
Мистер Бэзил долго молчал. Слышно было, как в гостиной кто-то играет на клавесине. Я уж было решил, что остался один, как вдруг мистер Бэзил холодно ответил:
– Все твои враги мертвы. Почему бы тебе не отправиться вслед за ними?
По моей коже пробежали мурашки.
– Я вас ненавижу. Отец.
Последнее слово он буквально выплюнул.
– Я не прошу от тебя любви. Просто сыграй роль приличного молодого человека.
Нет, этот разговор не предназначался для чужих ушей... А я стал его невольным слушателем. По всей видимости, пороки Доминика и впрямь неискоренимы, иначе... что это было? Явно не отповедь, а некая сделка, временное перемирие в многолетней вражде, ужасающее моё воображение. Я не мог представить иные отношения с отцом, кроме тех доверительных и тёплых, какие связывали меня с покойным родичем.
Но то была не единственная приватная сцена за прошедшие дни, коей я стал свидетелем.
Двадцать четвёртого июня я неожиданно остался один на один с мисс Блэр. Я зашёл в библиотеку, чтобы выбрать себе что-нибудь для лёгкого чтения, и не заметил, как Скарлетт устроилась в углу у окна с книгой. Когда её присутствие было обнаружено, она густо покраснела и тихо поздоровалась со мной.
