Надо мной склонилось красивое личико девушки, с которой мы познакомились пару дней назад, и новость о смерти, которой вчера всколыхнула весь город. Валери! Дочка Дитриха.
– Этого я знаю, – она улыбнулась и провела рукой по моим волосам. – Отвяжите его.
– Как жаль, – Михаил тоже склонился надо мной. – А я уже настроился. Но желание Вашего Высочества – закон.
– Давай только без этой чуши, – Валери влепила Михаилу затрещину. До этого казавшийся мне неприкосновенной статуей, он ссутулился и рассмеялся.
– У всех свои тараканы. Кто-то не любит искусство. Кто-то разряжает обойму револьвера в собственного отца, а кому-то крайне нравится соблюдать некоторые манеры и приличия. Тут никто никого не осуждает.
– Вот вечно меня никто не понимает, – голова Герцога тоже показалась надо мной, он не врал, его лицо действительно выглядит угрожающе: ожоги и шрамы покрывают почти всю поверхность шеи и головы. – Я теоретик, понимаете, да? Я анализирую и рассуждаю. Придумываю крутые теории. В этом списке нет определенной ненависти к чему-либо. Понимаете, да? Я читал пьесы Мольера. Они четкие. «Школа жен» особенно. Просто, читая, я не отрицаю тот факт, что кто-то гадит мне в сознание. Вот и все.
– Может, все-таки хотя бы чипируем его? – Михаил отошел от затрещины и посмотрел сначала на Валери, а после на меня. – У меня есть тут одна штука. Из самых последних разработок. Должна прижиться за считаные часы…
– Отвяжи его уже, – Валери влепила Михаилу следующую затрещину. – Не испытывай мое терпение.
– Ладно-ладно.
Через несколько минут я уже сидел в мягком кресле и потягивал бурбон. Чуйка меня не подвела. Напротив меня за столом расположился Михаил, Валери сидела рядом со мной, а Герцог ходил от одной стены к другой и что-то бормотал себе под нос. Удивительной наружности человек. Ростом больше двух метров и весом точно за сто пятьдесят кило, весь покрыт шрамами, ожогами и руническими татуировками. Больше всего он похож на какого-то суперсолдата, коим, впрочем, и является. Герцог прошел все боевые конфликты, которые вспыхивали в мире за последние двадцать лет, и конкретно так тронулся умом.
– Проведешь для Рихтера вводную лекцию? – Валери обратилась к Михаилу, он отвлекся от экрана компьютера и задумчиво посмотрел на меня.
– Лекцию, значит? Вполне могу. Хотя все зависит от него. Он получил хороший шанс: свалить отсюда и забыть все, что произошло; или остаться и помочь нам. Редко, когда у человека бывает столь определенный выбор. Знание или забвение…
– Верность или предательство, – подхватил Герцог.
– Жизнь или смерть, – подытожила Валери. – Я вижу в нем человека, который готов сделать правильный выбор. Нужно только немножко его подтолкнуть.
– Или на хер столкнуть сразу под смысловой поезд, – Герцог плюхнулся на большой диван и занял его почти целиком, – понимаете, да? Чем жестче первый удар, тем проще будет переносить следующие. Вот ты, Рихтер, когда-нибудь думал, как все на самом деле устроено в мире? То есть, не вот вся эта поверхностная требуха, которую скармливают домохозяйкам и работягам, у которых и времени-то нет, чтобы какую-то личную жизненную позицию найти; не то, чтобы свое мировоззрение выработать; обычно они просто заимствуют его из новостей и у старших родственников. Круговорот тупости, понял, да? Ну, так задумывался?
– Не cказал бы. У меня самого времени толком не было на то, чтобы подумать.
– Вот. В этом ваша проблема. Людей со средним уровнем интеллекта, я имею в виду, – после этих слов, Герцог, как ни в чем не бывало, протянул мне сигарету, я впервые увидел его руку и смог сравнить ее со своей: моя ладонь оказалась меньше раза в два, а мышцы рук и вовсе в три, если не больше. – Я не говорю, что вы – какие-то неправильные. Без негатива, парень. Просто вы – большинство, не обремененное интеллектом большинство… Вам лишь бы жопу, где поудобнее пристроить, и жизнь удалась. А, на самом деле, все устроено намного сложнее. Каждый виток прогресса – революция и война. Всегда. Я прошел через все последние войны, сражался за правду и новую жизнь. Я, в общем-то, и не против, чтобы вы, малышня, на жопе ровно сидели, но все-таки хотелось бы от вас какой-то большей осмысленности, понимаешь, да? Перестаньте хавать смысловой мусор и займитесь своими мозгами. Тогда и у революционеров, вроде меня, дела намного лучше пойдут.
– Не обращай на него внимания, – Валери подвинула свое кресло поближе к моему, – он всегда трещит без умолку. У него ПТСР. Мозги совсем набекрень съехали. Если не балаболит, так буянить начинает, как-то при мне парнишку одного чуть ли не на две части разорвал только за то, что тот ему место в очереди не уступил. Лучше уж пусть болтает, чем убивает. Михаил, – Валери требовательно повернулась к моему потенциальному мучителю, – расскажи Рихтеру о том, чем мы занимаемся. Мне он по душе. Хочу, чтобы он остался с нами.
Я перевел дыхание, за всеми этими разговорами я совсем забыл о собственной никчемности. Может, мне нужно приобщиться к чему-то? В секту вступить? Чем эти люди хуже любых других? Я бы вполне мог остаться с ними. Стать революционером и героически погибнуть. Ведь это мне, по сути, и нужно, я уже давно не вижу себя в роли человека. Я словно забыл, как ее играть. Или никогда не знал? Первые детские воспоминания связаны с тем, что я всегда пытался найти слова и не мог. Я мог стоять на детской площадке, в окружении веселящихся детей, но не знал, как сказать им, что я тоже ребенок и тоже жажду веселья. А они сторонились меня, как будто я какой-то прокаженный. Люди суть животные, так же чувствуют больных особей и сторонятся их. Всю юность я обвинял в своих неудачах отца алкоголика и мать, которая не отпускала меня от себя ни на секунду, тем самым компенсируя собственную несчастную и никчемно прожитую жизнь. В ее случае ребенок – это этакая разновидность наркотика, позволяющего забыться. Я желал им смерти. Теперь мне за это стыдно. Пожалуй, я был слишком зол на себя и мир. И эта злоба с годами только крепла. Я ведь не поступил на учебу не из-за мифического министра, которого в глаза никогда не видел. Причина кроется во мне самом. Я не поступил, потому что боялся других людей и ответственности. Но, несмотря на это, в своих мечтаниях я всегда воображал себя Наполеоном и Александром Македонским. Я был воином и победителем. Воином, которого боялся и уважал весь мир. Поэтому-то я и связался с перевозкой льда; меня вполне бы устроило быть Наполеоном криминально мира. Почему-то мне всегда казалось, что в криминале-то у меня все точно пойдет как по маслу. Раз уж в других областях жизни удача не улыбнулась, то тут точно должна. И каков итог? Курьер. Несколько лет работы на самой жалкой и презираемой среди других членов организации должности. Я неплохо зарабатывал, но на работу с каждым месяцем оставалось все меньше и меньше сил. Я тонул в собственной никчемности и неопределенности. И тут подвернулась эта история с НП. Я чуть в штаны от счастья не наложил. Шанс! То, чего я так долго ждал! И чем это для меня обернулось? Я заработал немного лутума, не спорю, но вместе с этим снова получил статус «лишнего человека», достойного только продажи в какое-то сомнительное рабство. Я уверен, что НП даже особо долго не думал о цене. Он избавился от меня, как от обертки, оставшейся после употребления пищи. Ненужной и лишней. И что мы имеем в итоге? А то, что я приму любое предложение Валери. Пусть предложение это и гарантирует мне глупую и мучительную смерть. Пошла эта жизнь к черту. Нужно научиться брать ответственность. Можно начать эту прекрасную практику с признания первого факта: во всех своих проблемах виноват я сам. Вот я это и сделал. Стало ли мне легче? Определенно. Но вместе с тем, в самой душе, где-то в ее самом потаенном отделе, где располагаются все наши «розовые мечты и фантазии», что-то сломалось. Сломалось навсегда.
– Ну по СН-чипы я тебе рассказал, – пока я был погружен в свои мысли, Михаил, оказывается, тоже толкал какую-то речь, – теперь расскажу о том чипе, что хочу предложить лично тебе. Тут нужна еще одна небольшая предыстория, чтобы ты правильно меня понял. Чипы – не панацея. Это побочный продукт исследований отца. На самом деле, задумка была намного глубже. Однажды, он пережил ужасную потерю. Он лишился единственного ребенка. Тогда отец задумался о том, как несправедливо устроен наш мир, и решил дать человечеству новый шанс. Шанс на настоящий рай. Осязаемый рай, такой, о котором бы все знали и точно понимали, что они там окажутся. Коллективное бессмертие. В бесконечном пространстве информационного поля. Тела, которыми заполнена лаборатория, уже находятся в коллективном раю. Отцу, как и любому человеку, было свойственно честолюбие. В поисках бессмертия для себя и своих близких, он открыл бессмертие для всех, но не успел закончить свои исследования. Это сделал за него я. Последний пазл этой головоломки должен был сложиться еще пять лет назад, но преемник отца, на которого было возложено столько надежд, оказался слабым и бесхребетным существом. Поэтому сегодня мы имеем то, что имеем. Наша цель – даровать всем людям настоящий рай, которого они заслуживают. Но для этого нужно пройти тернистый путь. В этом нам помогают побочные исследования и разработки отца. Наш министр уничтожил все СН-чипы и лаборатории, до которых сумел добраться, отец доверил ему эти знания, а он буквально растоптал его доверие, – Михаил перевел дыхание, он выглядел очень взвинченным и почти злым. – Чип, который я хочу тебе предложить, создан лично мной. Это улучшенная версия разработки отца. Это устройство позволит тебе освоить новые навыки за считаные секунды, а также дарует поистине неиссякаемый запас физического здоровья и выносливости. Так, ты сможешь внести свой вклад в нашу борьбу. Установка – процесс не очень болезненный. То видео, что зациклено на мониторе над операционным столом, оно о предательстве, о моих чувствах по отношению к тому, кто брезгует своей миссией, о человеке, который должен был стать мессией, а стал куском жалкого дерьма.
– Какие грязные словечки ты знаешь, Михаил, – Валери хохотнула и закурила очередную сигарету. – Видел бы тебя сейчас твой отец. Ужас. Но да ладно, поглумиться над тобой я всегда успею. А вот побеседовать с человеком, который кинул меня на балконе самого дорого отеля в мире, честь крайне редкая. Знаешь, а ведь именно тебе я должна сказать спасибо, Рихтер. Тогда, в ту ночь, когда ты бросил меня, я кое-что осознала. Осознала, что всю жизнь гонялась за ложными идеалами. Лутум, кайф, роскошь. Все это пустое место, – Валери сплюнула и горделиво задрала свою красивую голову. – Бороться нужно за что-то великое. Отец был прав… у нас с Михаилом похожая драма, мы оба были лишены отцовской любви. Поэтому я поехала к своему отцу, раскаялась и в момент, когда старик хотел обнять меня, выпустила в него всю обойму револьвера. Почему? Потому что он заслужил. Но мне нужно было с ним поговорить. Понять, правда ли я изменилась. Вот так. А теперь скажи мне, ты в деле? Ты ведь тоже чувствуешь эту тупую грызущую пустоту внутри? Как и мы все тут. Если будем работать вместе, то сможем от нее избавиться. Подарить существованию человечества смысл.
– Вливайся в наши ряды, Рихтер. Я вижу, что для тебя еще не все потеряно, – Герцог взял бутылку воды, в его руках она выглядела буквально игрушечной, – мы планируем делать великие дела. Как правильно заметила Валери, мы дадим человечеству настоящий смысл существования. Понял, да? Создадим настоящий рай и станем в нем богами. Ты ж не дурак, думаю, догадываешься, что, в настоящий момент, существование человека обрывается тогда, когда останавливается его сердце и ничего дальше. Кромешная тьма, пустота и небытие. Понял, да? Так и зачем вся эта тряска, движение? Зачем ложная вера, если можно создать настоящую? Ты никогда не хотел стать богом, Рихтер?
Я вспомнил все свои детские мечты. Проскальзывало ли в них желание стать высшим существом? Хотел ли я вершить судьбы людей и целых миров? Совру, если скажу, что нет. Но разве не все задумывались о подобном? Или я и вправду какой-то особенный? Жизнь зачастую была несправедлива ко мне, горящий амбициями, я вынужден был занимать самую низшую ступень в социальной иерархии. Но мечтал ли я о божественности? Еще неделю назад я хотел заработать на починку машины. Хотел стать кем-то вроде Червя, с его сетью подпольной торговли. Пусть и не самым крупным игроком, но значимым. Я всегда хотел что-то значить, но мне это никогда не удавалось. Я оставался на задворках мира, где счастье имеет свою цену, вполне определенную: несколько сотен миллионов лутума. Я хотел бы иметь столько на своих счетах. Хотел бы, чтобы ко мне обращались на «вы», а вокруг меня ходили слухи; слухи о том, что я серьезный человек и со мной можно иметь дела. Но божество? Нет, пожалуй, именно об этом я никогда не задумывался.
– В начале разговора, вы сказали, что я могу отказаться. Просто взять и уйти. Это правда?
– Абсолютная, – Михаил отъехал на кресле от стола и посмотрел на меня, – ты можешь выйти отсюда без проблем, но проживешь ли ты хотя бы еще один день? НП серьезно вознамерился тебя убрать. Он всегда так делает с новичками, отправляет их на задания, пока они не умрут сами, или убирает их, если те оказываются слишком везучими. Когда он узнает, что я тебя отпустил, то отправит за тобой пару своих парней. Все очень просто.
– Да и вообще, – в разговор встрял Герцог, – у тебя яйца есть? Чувак продал тебя с потрохами. И ты просто так ему все это спустишь? И сможешь дальше нормально с этим жить? Пресмыкаться? Мерзость. Тебе нужно завалить эту гниду, тогда ты поймешь, о чем я толкую. Поймешь, чем настоящий человек отличается от подделки.
– Не ломайся, малыш, – Валери положила мне руку на колено, – зачем упускать такой шанс? Будь с нами, помоги нам создать новый мир, а мы, в свою очередь, всегда будем с тобой.
– Послушай бабу, она дело говорит, – Герцог уставился на меня своими черными немигающими глазами, – поставь чип, у меня такой уже стоит, как видишь, я жив, здоров и просто изумительно себя чувствую. Раньше все эти технологии были привилегией элиты, а теперь мы можем даровать их всему миру.
– Баба? – Валери насупилась. – А не пойти бы тебе на хер?
– Баба с яйцами, – Герцог ухмыльнулся. – Это круто. Это комплимент, понимаешь, да?
– К черту тебя и твои комплементы, – Валери потянулась за новой сигаретой. – Ну, что скажешь, Рихтер?
Рука Валери заскользила выше по моему колену и уперлась в пах, мы сидели так, что другим это было совершенно незаметно. Я посмотрел в ее глаза и увидел в них немой вопрос: «Ты хочешь того же, что и я?». Я положил свою руку на ее в знак согласия. Мысли об этой девушке еще с первой нашей встречи не давали мне покоя. Я пытался отмахнуться от них, скрывшись за стеной сарказма и высокомерия, но теперь понял, что больше не смогу этого выносить. Мне захотелось утонуть в ее зеленых глазах. Чертовски избитое поэтическое выражение, но, кроме него, в мою голову сейчас не приходило совершенно ничего. Будь я другим… ведь я могу стать другим? Согласиться на предложение этих людей, открыть для себя новую главу в жизни.
