Что меня ждет, если я сейчас скажу твердое «нет» и покину это странное место? Меня не ждет ничего, одно только забвение и бегство. Даже если НП не станет трогать меня, то я сам наложу на себя руки, потому что абсолютно потерял почву под ногами. Раньше мир казался мне понятным: выживать между случайными заработками и пресмыкаться перед теми, кто готов дать мне хорошую работу. Теперь же я ощутил, что больше не смогу так жить. Мне нужна какая-нибудь цель. Всегда была нужна. Чем цель этих троих хуже любой другой цели? Обретя цель, я обрету и почву под ногами и найду силы к дальнейшему существованию. А еще, Герцог прав. НП кинул меня, за это я должен кинуть его. Пока я слабо представляю себе, как смогу это сделать, но мой внутренний голос, тот, что отвечает за чувство собственного достоинства, просто кричит, что я обязан отомстить.
– Я в деле.
– Я знала! – Валери провела рукой по моему паху и отстранилась. – Знала, что наша встреча неслучайна.
– Молодец, – Герцог хлопнул меня по плечу. – Сейчас тебе этот умник все в башке настроит, и тебя целая армия не остановит. Это я тебе говорю, понял, да? Я слов на ветер не бросаю.
– Прими это, – Михаил поднялся с кресла и протянул мне несколько таблеток синего льда, – для этой процедуры нужно абсолютное спокойствие. И, само собой, я введу тебя в наркоз. Без наркоза я развлекаюсь только со всякими мудаками и ширпотребом, который мне скидывают местные «авторитеты» за сущую мелочь. А раз ты решил быть одним из нас, то я устрою все по высшему разряду. Уснешь, проснешься и все готово. Ничего заметить даже не успеешь.
Интересно, существует ли слово для описания таких людей, как я? Тех, кто постоянно рискует своей задницей и лезет в самые странные авантюры, лишь бы найти свое место в жизни? Мне вот ничего в голову не приходит. Может, после того, как в нее запихнуть какой-то там чип, я вдруг прозрею и научусь находить подходящие слова? Все мое нутро буквально вопит, чтобы я сматывал удочки и валил отсюда куда подальше, но я так больше не могу, правда. Куда бы я ни убежал, в какую бы дыру ни забился, от себя не спрячешься. От своей личности и ее потребностей никуда не убежишь. Что лучше: быть счастливым здесь и сейчас, рискуя не дожить и до двадцати пяти, или ходить с мрачной физиономией до самой старости, так и не познав, что такое настоящее счастье? Как по мне, первый вариант более предпочтителен. Я выиграю в любом случае. А сценариев развития событий я вижу несколько. В первом, я просто двину кони во время операции. Можно ли назвать это победой? Вполне. Отсутствие мыслей и желаний, полная свобода и пустота, больше не нужно будет придумывать себе оправданий и шакалить на улицах в поисках халявного лутума. Мое ЭГО, требующее все больше и больше, наконец-то успокоится. Второй вариант более привлекательный, операция пройдет успешно, я получу новые способности, цель и женщину. Пожалуй, этого исхода событий мне хотелось бы больше всего. А вот скажи, Рихтер, разве твой резкий прилив храбрости не связан с тем, что на тебя запала красотка и в случае, если ты покажешь ей, что ты настоящий мужик, тебе светит перепихон? Черт, все же не может быть настолько просто? То есть, яйца принимают решения за меня? Быть мужиком паршиво. Ты вечно либо что-то кому-то должен, либо, если вдруг обретаешь свободу, снова идешь на поводу у собственных яиц, как те крысы из сказки, которые под звуки дудочки сами себя прикончили.
Вскоре я уже снова лежал на столе, только в этот раз привязывать меня не стали, да мне это уже и не нужно было, в меня влили столько всякой дряни, что я буквально ощущал себя невесомым облачком, неспособным к какому-либо осмысленному движению или сопротивлению. Пожалуй, я с удовольствием прожил бы так всю свою жизнь. Быть облачком круто. Я думал о чем-то перед тем, как принять таблетки, но все мысли покинули мою легкую голову. Был еще какой-то третий вариант, но… я забыл. Последнее осмысленное воспоминание перед полной отключкой – Валери. Она наклонилась и чмокнула меня в губы. Даже сквозь дрему я почувствовал, как приятное тепло разливается по всему телу. Ради этой девушки я сейчас стану подопытным кроликом. Гребаные яйца.
В странной дымке я видел лица своих родителей, улыбку младшей сестры. Сколько лет прошло с тех пор, как мы в последний раз виделись? Пять-шесть? Я был самоуверенным подростком и сбежал из дома при первой же возможности. Дурак. Узы, связывающие любимых людей, намного дороже любых амбиций и признания. Бежать… бежать всю жизнь, как гончая в поисках утки. Это стало моим девизом. Только гончая знает, что делает, и понимает, для чего бежит: за свою работу она получит ласку и угощение. А что получу я? Даже не так, что получил я, уподобившись гончей? Ничего. Может, сама судьба сейчас посылает мне этот шанс, шанс взять все в свои руки и начать жить, как мужчина. Победить свой страх.
Я воспарил над собственным телом и увидел, как Михаил прилаживает небольшую пилу к моему черепу. С такого ракурса это выглядит занимательно, как экскурсия в больницу. Пила заработала, и на пол брызнула свежая кровь, Михаил полюбовался на сделанный надрез и вставил в него механизм, похожий на очень маленький дисковод. После он прочно зафиксировал его и приступил к наложению швов. А мой разум снова затянула пелена.
Я вспомнил как, будучи еще совсем ребенком, пытался найти контакт со сверстниками, но все, что я получал от них – насмешки. За что? Почему другим было так легко стать частью социума, а мне приходилось невыносимо страдать и переносить полную социальную изоляцию? У меня никогда не было друзей. Только младшая сестра. Когда мама забеременела, я возненавидел ее и будущего ребенка. Тогда мне было всего шесть. Я испытывал жгучую ненависть и ревность. Мне хотелось пнуть мать в живот… сделать все, чтобы это ужасное существо исчезло из ее тела. Существо, которое заберет у меня последние крупицы любви. А после… после родилась Лера. Валерия. Именно поэтому я, наверное, тогда и взял Валери с собой в поездку; потому что она напомнила мне о младшей сестре.
Сначала, ребенок все еще продолжал вызывать во мне отвращение, но… оно начало смешиваться с какой-то необычной нежностью. Когда мама надолго уходила, а отец был на работе, я нянчился с Лерой и… начинал проникаться к ней любовью. Я помню ее первые шаги, первые слова. Сестра заменила мне весь мир. Стала моим первым и единственным другом. Я не испытывал столько тепла и любви даже к собственным родителям. Наверное, я сбежал отчасти из-за того, что не хотел вовлекать Леру в свои дела. Я мечтал о карьере ученого, программировании, но уже в шестнадцать лет начал приторговывать льдом. Легкий лутум. Я стал зависим от этой легкости. Понял, что не смогу жить иначе. Нет, в моих неудачах виноват только я сам. Министр, родители, неблагополучная обстановка – все это одна большая отмазка. Я сам закопал себя стремлением к легкой наживе. Но сейчас я могу все изменить. Я стану частью организации. Поднимусь на самый верх и положу весь мир к ногам своих близких. За все свои проступки я отплачу им сторицей. И тогда они поймут, что я изменился, что я другой человек. Что я заслуживаю их любви и уважения. Так и будет. Я обязан сделать все, чтобы так и было. Ничего в этой жизни не происходит просто так. Хотя… просто так с тобой может случиться только какая-нибудь гадость, для позитивных изменений нужно хорошенько потрудиться.
Я полностью отключился, а когда пришел в себя, оказалось, что кто-то закинул меня на плечо и тащит вверх по лестнице, при этом еще что-то и рассказывая, с таким увлечением, словно я могу его слышать:
– Я, знаешь ли, побывал в чистилище, Рихтер. Прикинь, да? Однажды, мне выстрелом снесло полморды, и я надолго отключился. Что там обычно балаболят про ощущения перед смертью? Облачка там, свет и прочая хрень. Точно, да? А вот у меня все было иначе. Я оказался в бесконечно зацикленном пространстве, в котором из стороны в сторону бродили мертвецы, кто-то уже полностью разложился, а у кого-то процесс гниения только-только начинался. И вот эти вот страшилища бродили туда-сюда и повторяли одни и те же слова, понял, да? Они искали свои грехи, но безуспешно. Это трудно передать словами, но тогда я ясно осознал, что такое чистилище, и понял, что единственный выход из него – принять и покаяться за содеянное. Но никто не подскажет тебе, в чем ты был неправ, ты сам должен отыскать все грехи внутри своей души, разложить их по полочкам и покаяться. Истинно покаяться. И только тогда тебя пропустят на следующий уровень. Но знаешь в чем проблема? Люди попадают туда с точно такими же мозгами, как при жизни. Понял, да? Вот был он, убежденный нацист или маньяк серийный, он туда попадет со всеми своими взглядами и убеждениями. И теперь прикинь, каково это, сменить свои взгляды, при этом находясь в бесконечной дымке, мыслительный процесс там словно замедляется, одна мысль может тянуться днями. И бродят эти души там веками, превращаясь в скелеты и застревая в чистилище навсегда, потому что с каждой секундой думать становится все сложнее и сложнее. Я уж тоже думал, что там застряну, но потом услышал голос, свой голос, только измененный, не затронутый скверной жизни, понял, да? Он сказал мне: «Прими и отпусти». И я очнулся с забинтованной мордой в полевом госпитале. Такие дела. И ты тоже очнулся, я смотрю?
– Да, – еле выговорил я.
– Молодцом, быстро отошел, – Герцог поставил меня на ноги и хлопнул по плечу, – сам идти можешь? Тут совсем недалеко, твоя комната дальше по коридору.
– Моя комната?
– Твоя. И не только твоя. Секрет, короче. Сам все увидишь. Я могу тебя донести, конечно, но тогда тебе придется выслушать еще одну мою историю. А она длинная. Понял, да?
– Дойду сам.
– Молодец. Третья дверь слева. Если что-то понадобится, возьми эти часы, они подключены к нашей сети, просто набери меня, – Герцог передал мне небольшие, в виде браслета часы. – А теперь мне пора валить, есть одно дельце, а тебе бы отлежаться пару часов. Не смотри так удивленно. Теперь на тебе все будет, как на собаке заживать. Пару часов и будешь, как новый. Давай, не забывай про часы.
Я пожал здоровую руку Герцога, и мы разошлись в разные стороны. Теперь бы еще понять, где я нахожусь. Почему я не спросил? Как всегда, все через задницу. У меня иначе и не бывает. Я пошел по коридору, пытаясь вспомнить, где лево и как считать до трех. Сложная задачка после наркоза, я скажу. А еще, я пытался уловить изменения в своем организме. Что-то определенно изменилось, но я не мог уловить, что именно. Сознание словно стало намного более четким. Несмотря на остаточные явления наркоза, мне казалось, что я в любой момент могу сгруппироваться и сделать что-то… что? Нужно найти этому ощущению подходящее слово, а с этим у меня всегда дела шли не особо гладко. Откуда уличному проныре и мелкому дилеру знать обо всех прелестях и богатстве родного языка? А ведь раньше я считал себя умным, черт, самым умным. Теперь я понимаю, насколько сильно заблуждался на свой счет. Я доковылял до двери, которая подходила под описание. Третья слева? Так Герцог сказал? Вроде. А где ручка? Дверь представляет собой монолитное образование без единой выпуклости и впуклости. А есть ли вообще слово «впуклость»? Может вогнутость? Мне бы сюда толковый словарь. Хотя вряд ли он поможет мне с дверью.
Я уже планировал применить к своей обидчице грубую силу, даже кулак сжал, но стоило мне замахнуться, как дверь отъехала в сторону, а на пороге меня встретило удивленное лицо Валери. С определенного ракурса… нет, пожалуй, с любого ракурса сейчас все выглядело так, словно я пытаюсь напасть на нее. Лучше бы Герцог донес меня прямо до порога и объяснил, как все тут устроено. Одна его история – небольшая плата за то, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации.
– Решил сразу начать с чего пожестче? – Валери ухмыльнулась и взяла меня за руку, которую я до сих пор держал сжатой в кулак. – Побои оставим на потом, сейчас даже я тебя отделаю без труда.
Внутри комната оказалась довольно просторной, примерно сто квадратов. Без стен и разделений, в одном помещении кухня, спальня и кабинет, только санузел отделен непрозрачным стеклом. Моя мама называла такие квартиры «большими гостиными», и, пожалуй, она была права.
– Я так понимаю, своей комнаты у меня не будет? – я принял помощь Валери, которая взяла меня под руку и повела за барную стойку.
– А тебе она так нужна? – Валери помогла мне сесть на стул, а потом сама села рядом. – Выпить хочешь?
– А мне можно? Я слышал, что после операций спиртное противопоказано.
– Кого это волнует? Или ты из тех, кто печется за свое здоровье? – Валери поставила передо мной стакан, полный виски.
– Если бы я относился к таким типам, то сейчас бы уже находился за тысячу километров от Ин-де-Руина, – я немного отпил из своего стакана.
– Ты прав. Как ощущения?
– Пока ничего не понимаю. Что должно было измениться?
– Все. Абсолютно. Скоро почувствуешь. Хотя… зачем тянуть? – Валери достала из-под барной стойки пистолет. – Пойдем! – она оживилась и с улыбкой вскочила на ноги, не забыв прихватить свой стакан.
– Куда?
– Никуда! – Валери прикончила залпом свой виски и швырнула пустой стакан в раковину, я услышал хруст бьющегося стекла. – Будем стрелять прямо здесь! Видишь вон те часы на стене? Я в них не попаду, а ты, ты теперь сможешь сделать это даже не напрягаясь.
Валери вытянула руку, несколько пуль пробили стену, оставив выбоины в паре десятков сантиметров от часов.
– А это нормально, что мы палим прямо тут?
– Забей, бери пушку. Музыку в студию, – Валери хлопнула в ладошки, и комнату наполнили звуки приятного синти-попа. – Давай, я в тебя верю.
Я сделал один большой глоток виски и взял оружие в руки. Попытался сосредоточиться на ощущениях. Что изменилось? Межу мной и часами довольно приличное расстояние, но я не чувствую его. Оно словно размылось, стоит мне направить пистолет, как я сразу пониманию, куда полетит пуля. Я нажал на курок и первым же выстрелом пробил дырку прямо в центре часов. Стекло полетело на пол, а стрелки обиженно уставились вниз. Вот, значит, как это? Ощущать свое превосходство. А руки-то все равно дрожат. Что-то меняется, а что-то остается с нами на всю жизнь.
Валери кружилась вокруг меня и хлопала в ладоши, от чего музыка то затихала, то начинала играть снова.
– У меня уже голова идет кругом, – я положил пистолет на столик.
– И у меня, – Валери прижалась ко мне всем телом и буквально впилась в мои губы, я пытался сопротивляться для виду, но быстро сбавил темп и сам полностью растворился в поцелуе. Раньше у меня такого никогда не было. Я всегда сам проявлял инициативу и пытался завоевать сердце девушек, а теперь вот… наслаждаюсь? Впервые в своей жизни просто наслаждаюсь.
Я отстранился первым и посмотрел на Валери серьезно:
– Что это значит?
– А сам, как думаешь?
– С мыслительным процессом у меня пока паршиво.
– Любовь, Рихтер. Любовь. Мне кажется, что я влюбилась в тебя.
– Так просто, за пару встреч?
– А разве для этого нужны годы?
– Резонно. Ты мне тоже по душе. Но я не могу продолжить наши любовные игры, пока не закончу одно дельце. Сейчас я чувствую себя последним куском дерьма.
– Я в деле.
– Я знала! – Валери провела рукой по моему паху и отстранилась. – Знала, что наша встреча неслучайна.
– Молодец, – Герцог хлопнул меня по плечу. – Сейчас тебе этот умник все в башке настроит, и тебя целая армия не остановит. Это я тебе говорю, понял, да? Я слов на ветер не бросаю.
– Прими это, – Михаил поднялся с кресла и протянул мне несколько таблеток синего льда, – для этой процедуры нужно абсолютное спокойствие. И, само собой, я введу тебя в наркоз. Без наркоза я развлекаюсь только со всякими мудаками и ширпотребом, который мне скидывают местные «авторитеты» за сущую мелочь. А раз ты решил быть одним из нас, то я устрою все по высшему разряду. Уснешь, проснешься и все готово. Ничего заметить даже не успеешь.
Интересно, существует ли слово для описания таких людей, как я? Тех, кто постоянно рискует своей задницей и лезет в самые странные авантюры, лишь бы найти свое место в жизни? Мне вот ничего в голову не приходит. Может, после того, как в нее запихнуть какой-то там чип, я вдруг прозрею и научусь находить подходящие слова? Все мое нутро буквально вопит, чтобы я сматывал удочки и валил отсюда куда подальше, но я так больше не могу, правда. Куда бы я ни убежал, в какую бы дыру ни забился, от себя не спрячешься. От своей личности и ее потребностей никуда не убежишь. Что лучше: быть счастливым здесь и сейчас, рискуя не дожить и до двадцати пяти, или ходить с мрачной физиономией до самой старости, так и не познав, что такое настоящее счастье? Как по мне, первый вариант более предпочтителен. Я выиграю в любом случае. А сценариев развития событий я вижу несколько. В первом, я просто двину кони во время операции. Можно ли назвать это победой? Вполне. Отсутствие мыслей и желаний, полная свобода и пустота, больше не нужно будет придумывать себе оправданий и шакалить на улицах в поисках халявного лутума. Мое ЭГО, требующее все больше и больше, наконец-то успокоится. Второй вариант более привлекательный, операция пройдет успешно, я получу новые способности, цель и женщину. Пожалуй, этого исхода событий мне хотелось бы больше всего. А вот скажи, Рихтер, разве твой резкий прилив храбрости не связан с тем, что на тебя запала красотка и в случае, если ты покажешь ей, что ты настоящий мужик, тебе светит перепихон? Черт, все же не может быть настолько просто? То есть, яйца принимают решения за меня? Быть мужиком паршиво. Ты вечно либо что-то кому-то должен, либо, если вдруг обретаешь свободу, снова идешь на поводу у собственных яиц, как те крысы из сказки, которые под звуки дудочки сами себя прикончили.
Вскоре я уже снова лежал на столе, только в этот раз привязывать меня не стали, да мне это уже и не нужно было, в меня влили столько всякой дряни, что я буквально ощущал себя невесомым облачком, неспособным к какому-либо осмысленному движению или сопротивлению. Пожалуй, я с удовольствием прожил бы так всю свою жизнь. Быть облачком круто. Я думал о чем-то перед тем, как принять таблетки, но все мысли покинули мою легкую голову. Был еще какой-то третий вариант, но… я забыл. Последнее осмысленное воспоминание перед полной отключкой – Валери. Она наклонилась и чмокнула меня в губы. Даже сквозь дрему я почувствовал, как приятное тепло разливается по всему телу. Ради этой девушки я сейчас стану подопытным кроликом. Гребаные яйца.
В странной дымке я видел лица своих родителей, улыбку младшей сестры. Сколько лет прошло с тех пор, как мы в последний раз виделись? Пять-шесть? Я был самоуверенным подростком и сбежал из дома при первой же возможности. Дурак. Узы, связывающие любимых людей, намного дороже любых амбиций и признания. Бежать… бежать всю жизнь, как гончая в поисках утки. Это стало моим девизом. Только гончая знает, что делает, и понимает, для чего бежит: за свою работу она получит ласку и угощение. А что получу я? Даже не так, что получил я, уподобившись гончей? Ничего. Может, сама судьба сейчас посылает мне этот шанс, шанс взять все в свои руки и начать жить, как мужчина. Победить свой страх.
Я воспарил над собственным телом и увидел, как Михаил прилаживает небольшую пилу к моему черепу. С такого ракурса это выглядит занимательно, как экскурсия в больницу. Пила заработала, и на пол брызнула свежая кровь, Михаил полюбовался на сделанный надрез и вставил в него механизм, похожий на очень маленький дисковод. После он прочно зафиксировал его и приступил к наложению швов. А мой разум снова затянула пелена.
Я вспомнил как, будучи еще совсем ребенком, пытался найти контакт со сверстниками, но все, что я получал от них – насмешки. За что? Почему другим было так легко стать частью социума, а мне приходилось невыносимо страдать и переносить полную социальную изоляцию? У меня никогда не было друзей. Только младшая сестра. Когда мама забеременела, я возненавидел ее и будущего ребенка. Тогда мне было всего шесть. Я испытывал жгучую ненависть и ревность. Мне хотелось пнуть мать в живот… сделать все, чтобы это ужасное существо исчезло из ее тела. Существо, которое заберет у меня последние крупицы любви. А после… после родилась Лера. Валерия. Именно поэтому я, наверное, тогда и взял Валери с собой в поездку; потому что она напомнила мне о младшей сестре.
Сначала, ребенок все еще продолжал вызывать во мне отвращение, но… оно начало смешиваться с какой-то необычной нежностью. Когда мама надолго уходила, а отец был на работе, я нянчился с Лерой и… начинал проникаться к ней любовью. Я помню ее первые шаги, первые слова. Сестра заменила мне весь мир. Стала моим первым и единственным другом. Я не испытывал столько тепла и любви даже к собственным родителям. Наверное, я сбежал отчасти из-за того, что не хотел вовлекать Леру в свои дела. Я мечтал о карьере ученого, программировании, но уже в шестнадцать лет начал приторговывать льдом. Легкий лутум. Я стал зависим от этой легкости. Понял, что не смогу жить иначе. Нет, в моих неудачах виноват только я сам. Министр, родители, неблагополучная обстановка – все это одна большая отмазка. Я сам закопал себя стремлением к легкой наживе. Но сейчас я могу все изменить. Я стану частью организации. Поднимусь на самый верх и положу весь мир к ногам своих близких. За все свои проступки я отплачу им сторицей. И тогда они поймут, что я изменился, что я другой человек. Что я заслуживаю их любви и уважения. Так и будет. Я обязан сделать все, чтобы так и было. Ничего в этой жизни не происходит просто так. Хотя… просто так с тобой может случиться только какая-нибудь гадость, для позитивных изменений нужно хорошенько потрудиться.
Я полностью отключился, а когда пришел в себя, оказалось, что кто-то закинул меня на плечо и тащит вверх по лестнице, при этом еще что-то и рассказывая, с таким увлечением, словно я могу его слышать:
– Я, знаешь ли, побывал в чистилище, Рихтер. Прикинь, да? Однажды, мне выстрелом снесло полморды, и я надолго отключился. Что там обычно балаболят про ощущения перед смертью? Облачка там, свет и прочая хрень. Точно, да? А вот у меня все было иначе. Я оказался в бесконечно зацикленном пространстве, в котором из стороны в сторону бродили мертвецы, кто-то уже полностью разложился, а у кого-то процесс гниения только-только начинался. И вот эти вот страшилища бродили туда-сюда и повторяли одни и те же слова, понял, да? Они искали свои грехи, но безуспешно. Это трудно передать словами, но тогда я ясно осознал, что такое чистилище, и понял, что единственный выход из него – принять и покаяться за содеянное. Но никто не подскажет тебе, в чем ты был неправ, ты сам должен отыскать все грехи внутри своей души, разложить их по полочкам и покаяться. Истинно покаяться. И только тогда тебя пропустят на следующий уровень. Но знаешь в чем проблема? Люди попадают туда с точно такими же мозгами, как при жизни. Понял, да? Вот был он, убежденный нацист или маньяк серийный, он туда попадет со всеми своими взглядами и убеждениями. И теперь прикинь, каково это, сменить свои взгляды, при этом находясь в бесконечной дымке, мыслительный процесс там словно замедляется, одна мысль может тянуться днями. И бродят эти души там веками, превращаясь в скелеты и застревая в чистилище навсегда, потому что с каждой секундой думать становится все сложнее и сложнее. Я уж тоже думал, что там застряну, но потом услышал голос, свой голос, только измененный, не затронутый скверной жизни, понял, да? Он сказал мне: «Прими и отпусти». И я очнулся с забинтованной мордой в полевом госпитале. Такие дела. И ты тоже очнулся, я смотрю?
– Да, – еле выговорил я.
– Молодцом, быстро отошел, – Герцог поставил меня на ноги и хлопнул по плечу, – сам идти можешь? Тут совсем недалеко, твоя комната дальше по коридору.
– Моя комната?
– Твоя. И не только твоя. Секрет, короче. Сам все увидишь. Я могу тебя донести, конечно, но тогда тебе придется выслушать еще одну мою историю. А она длинная. Понял, да?
– Дойду сам.
– Молодец. Третья дверь слева. Если что-то понадобится, возьми эти часы, они подключены к нашей сети, просто набери меня, – Герцог передал мне небольшие, в виде браслета часы. – А теперь мне пора валить, есть одно дельце, а тебе бы отлежаться пару часов. Не смотри так удивленно. Теперь на тебе все будет, как на собаке заживать. Пару часов и будешь, как новый. Давай, не забывай про часы.
Я пожал здоровую руку Герцога, и мы разошлись в разные стороны. Теперь бы еще понять, где я нахожусь. Почему я не спросил? Как всегда, все через задницу. У меня иначе и не бывает. Я пошел по коридору, пытаясь вспомнить, где лево и как считать до трех. Сложная задачка после наркоза, я скажу. А еще, я пытался уловить изменения в своем организме. Что-то определенно изменилось, но я не мог уловить, что именно. Сознание словно стало намного более четким. Несмотря на остаточные явления наркоза, мне казалось, что я в любой момент могу сгруппироваться и сделать что-то… что? Нужно найти этому ощущению подходящее слово, а с этим у меня всегда дела шли не особо гладко. Откуда уличному проныре и мелкому дилеру знать обо всех прелестях и богатстве родного языка? А ведь раньше я считал себя умным, черт, самым умным. Теперь я понимаю, насколько сильно заблуждался на свой счет. Я доковылял до двери, которая подходила под описание. Третья слева? Так Герцог сказал? Вроде. А где ручка? Дверь представляет собой монолитное образование без единой выпуклости и впуклости. А есть ли вообще слово «впуклость»? Может вогнутость? Мне бы сюда толковый словарь. Хотя вряд ли он поможет мне с дверью.
Я уже планировал применить к своей обидчице грубую силу, даже кулак сжал, но стоило мне замахнуться, как дверь отъехала в сторону, а на пороге меня встретило удивленное лицо Валери. С определенного ракурса… нет, пожалуй, с любого ракурса сейчас все выглядело так, словно я пытаюсь напасть на нее. Лучше бы Герцог донес меня прямо до порога и объяснил, как все тут устроено. Одна его история – небольшая плата за то, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации.
– Решил сразу начать с чего пожестче? – Валери ухмыльнулась и взяла меня за руку, которую я до сих пор держал сжатой в кулак. – Побои оставим на потом, сейчас даже я тебя отделаю без труда.
Внутри комната оказалась довольно просторной, примерно сто квадратов. Без стен и разделений, в одном помещении кухня, спальня и кабинет, только санузел отделен непрозрачным стеклом. Моя мама называла такие квартиры «большими гостиными», и, пожалуй, она была права.
– Я так понимаю, своей комнаты у меня не будет? – я принял помощь Валери, которая взяла меня под руку и повела за барную стойку.
– А тебе она так нужна? – Валери помогла мне сесть на стул, а потом сама села рядом. – Выпить хочешь?
– А мне можно? Я слышал, что после операций спиртное противопоказано.
– Кого это волнует? Или ты из тех, кто печется за свое здоровье? – Валери поставила передо мной стакан, полный виски.
– Если бы я относился к таким типам, то сейчас бы уже находился за тысячу километров от Ин-де-Руина, – я немного отпил из своего стакана.
– Ты прав. Как ощущения?
– Пока ничего не понимаю. Что должно было измениться?
– Все. Абсолютно. Скоро почувствуешь. Хотя… зачем тянуть? – Валери достала из-под барной стойки пистолет. – Пойдем! – она оживилась и с улыбкой вскочила на ноги, не забыв прихватить свой стакан.
– Куда?
– Никуда! – Валери прикончила залпом свой виски и швырнула пустой стакан в раковину, я услышал хруст бьющегося стекла. – Будем стрелять прямо здесь! Видишь вон те часы на стене? Я в них не попаду, а ты, ты теперь сможешь сделать это даже не напрягаясь.
Валери вытянула руку, несколько пуль пробили стену, оставив выбоины в паре десятков сантиметров от часов.
– А это нормально, что мы палим прямо тут?
– Забей, бери пушку. Музыку в студию, – Валери хлопнула в ладошки, и комнату наполнили звуки приятного синти-попа. – Давай, я в тебя верю.
Я сделал один большой глоток виски и взял оружие в руки. Попытался сосредоточиться на ощущениях. Что изменилось? Межу мной и часами довольно приличное расстояние, но я не чувствую его. Оно словно размылось, стоит мне направить пистолет, как я сразу пониманию, куда полетит пуля. Я нажал на курок и первым же выстрелом пробил дырку прямо в центре часов. Стекло полетело на пол, а стрелки обиженно уставились вниз. Вот, значит, как это? Ощущать свое превосходство. А руки-то все равно дрожат. Что-то меняется, а что-то остается с нами на всю жизнь.
Валери кружилась вокруг меня и хлопала в ладоши, от чего музыка то затихала, то начинала играть снова.
– У меня уже голова идет кругом, – я положил пистолет на столик.
– И у меня, – Валери прижалась ко мне всем телом и буквально впилась в мои губы, я пытался сопротивляться для виду, но быстро сбавил темп и сам полностью растворился в поцелуе. Раньше у меня такого никогда не было. Я всегда сам проявлял инициативу и пытался завоевать сердце девушек, а теперь вот… наслаждаюсь? Впервые в своей жизни просто наслаждаюсь.
Я отстранился первым и посмотрел на Валери серьезно:
– Что это значит?
– А сам, как думаешь?
– С мыслительным процессом у меня пока паршиво.
– Любовь, Рихтер. Любовь. Мне кажется, что я влюбилась в тебя.
– Так просто, за пару встреч?
– А разве для этого нужны годы?
– Резонно. Ты мне тоже по душе. Но я не могу продолжить наши любовные игры, пока не закончу одно дельце. Сейчас я чувствую себя последним куском дерьма.
