— Если бы я понимал сам...
— Гальдон, — произнес Элиан, обращаясь к телохранителю. Его голос звучал тихо, но уверенно, — ты понимаешь, что титул «Рука Императора» означает, что я полномочный представитель императора? Что, скажем так, юридически, я и есть он. Что тень, брошенная на меня, — брошена так же на него? Что я подчиняюсь лишь Арриану? Это не просто слова, это — судьба.
Телохранитель, облаченный в тяжелые доспехи, которые казались выточенными из самой земли, лишь слегка приподнял бровь. В его взгляде читалась преданность, но также и легкое недоумение.
Он обернулся к матери.
— Достань у меня из внутреннего кармана пальто заготовки для артефактов, пожалуйста.
Она понятливо кивнула.
— Кажется, понимаю, куда ты клонишь.
Две заготовки для артефактов зависли перед Элианом. Работать в подпрыгивающей карете — то еще удовольствие, но что поделать... Артефакты стандартные, таких в каждой магической лавке пруд пруди. Каплевидные, не слишком крупные бирюзовые бусины.
Сияние, исходящее от них, заполнило пространство вокруг, и в воздухе возникла таинственная магия. Элиан произнес заклинание, и в мгновение ока его лицо, с его чертами, отразилось на лице Гальдона. Плащ доделает остальное... Создавать протезы без зеркала — такая морока... А что с лицом? Как ложится иллюзия на него самого?
— Левая бровь выше правой, — сказала мать.
Он благодарно кивнул.
Она помогла ему натянуть на протезы перчатки телесного цвета. Элиан со всем тщанием придал им вид живых настоящих рук. Правда, прикасаться ни к кому ему не стоит. Протезы даже сквозь перчатки неприятно твердые и холодные.
— Смотри, — произнес Элиан, поднимая, указывая на отражение.
У служанки все же нашлось небольшое зеркальце.
Гальдон замер, его глаза расширились от удивления — он не мог отвести взгляда от изменившегося лица. Но, несмотря на все чудеса, он оставался верен своему предназначению. Элиан знал, что иллюзия была лишь временной.
Затем он достал второй амулет, который должен был стать символом его хитроумного плана. Этот амулет имитировал Гальдона: его силуэт, его манеру движения, даже легкий шрам на щеке. Элиан передал его телохранителю, и тот с недоумением принял его.
— Я оставлю это тебе, — сказал Элиан. — Если кто-то начнёт искать меня, пусть думают, что я всё ещё здесь, что ты защищаешь своего господина и госпожу... Ты будешь моим дубликатом, пока я не вернусь. Вы пересечете границу и всё расскажете Арриану. Я должен найти убийц Лиры и спасти Мгела.
Гальдон кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но в его взгляде Элиан заметил искорку понимания. В этом мгновении они стали не просто телохранителем и его господином, но партнёрами в великой игре, где ставки были высоки.
Мать порывисто обняла его.
— Мальчик мой... Я понимаю, что ты должен это сделать, и что я не имею никакого права тебя останавливать. Я буду молиться за тебя.
Она достала из багажа свою шкатулку с драгоценностями.
— Вот. Тебе наверняка пригодятся средства...
Элиан сидел в уютной, но душной карете, обшитой бархатом изумрудного цвета. За окном пронзали тишину звуки природы — щебетание птиц, легкий шорох деревьев, словно шепчущих свои тайны. Но в сердце раздавались лишь глухие удары — скорое прощание с матерью, гнев и желание справедливости гнали его назад.
Карета остановилась на постоялом дворе, и Элиан почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Он медленно вышел из кареты, и холодный вечерний воздух наполнил его легкие, будто предостерегая о том, что ждет впереди.
На фоне заката его мать, с глазами, полными слёз, стояла на краю дороги. Её руки тряслись, когда она протянула их к нему, словно стараясь удержать его в этом мире.
— Элиан, — произнесла она, её голос дрожал, как струна, — не забывай, кто ты есть.
Он кивнул, сжимая протезами узел, в котором были собраны лишь самые необходимые вещи: пара рубашек, немного еды, материны драгоценности и небольшая сумма денег, одолженная у Гальдона и зеркальце, одолжение у служанки. Элиан знал, что должен уйти, но его ноги словно приросли к земле. Он шагнул вперёд, и в этот миг, когда их глаза встретились, он увидел в её взгляде всю глубину любви, горести и надежды.
— Я вернусь, — тихо пообещал он.
Сквозь слёзы она усмехнулась, и это придавало ему сил. Элиан развернулся и направился к купеческому обозу, собирающемуся в путь.
Подходя к группе людей, он быстро придумал себе имя: Эстебан. Обычный воин и маг средней руки с Юга. В его голове возникла биография — о том, как, отслужив десять лет в армии, был ранен, попробовал себя в купеческом деле, торговал тканями, но прогорел, потом служил в охране караванов. Как побывал в разных уголках мира, мечтая о лучшей жизни. Каждый штрих становился всё ярче, пока он не начал ощущать себя в новой роли настоящим.
Давним ранением он собирался объяснить свою лёгкую неловкость. А чтобы отвлечь внимание от рук, не забывал немного прихрамывать на левую ногу.
Он присоединился к купцам, ощутив, как волнение переполняет его, заплатил за место в обозе. Словно щупальца новой жизни, этот момент обвили его, вытягивая из привычного мира и погружая в неизвестность. Колёса повозок заскрипели, и обоз тронулся в путь, унося за собой последние остатки прежней жизни.
По мере того как они двигались к столице, пейзаж вокруг становился всё более величественным. Далеко впереди вырисовывались очертания столицы Сарахарана — его высокие башни, сверкающие как драгоценные камни.
Благослови боги деревянную посуду!
Элиан с наслаждением поглощал бобовую похлёбку деревянной ложкой с толстым удобным черенком, который было легко обхватить неуклюжими пальцами протезов. В таверне было темно, и он снял иллюзию, чтобы чуть-чуть расслабиться.
Так долго с протезами, не развеивая их он ещё не ходил.
Элиан скрипнул зубами, напрягая мышцы шеи, чтобы удержать тяжелый медный кувшин над кружкой. Протезы дрожали от этого усилия. Магическая нить, связывающая его волю с протезами, напряглась до предела, вызывая легкую пульсацию в висках. Наполнить чашку — казалось бы, простейшее дело — превратилось в изнурительную тренировку.
Он поставил кувшин на грубо сколоченный деревянный стол, тихо вздохнув. Руки — если их так можно было назвать — с глухим стуком опустились на стол. Элиан чувствовал их вес, их холодную металлическую тяжесть. Плохо. Надо бы отдохнуть, но времени нет.
Таверна "Серебряный дракон" была местом, где жизнь бурлила, как игристое вино в бочках. Деревянные балки потолка, обвешанные пыльными фонарями, создавали полумрак, в котором танцевали тени. Шумные разговоры, смех и крики перекрывали звуки скрипучих стульев и стук кружек о столы.
Запахи, смешиваясь, создавали уникальный коктейль: аромат жареного мяса, пряных трав и свежего хлеба, только что вынутого из печи, переплетался с более резкими нотами пота и алкоголя. В воздухе витал легкий налёт дыма от камина, где трещали дрова, добавляя к атмосфере уют и тепло, несмотря на холод за окнами.
Элиан, притаившись в тени, наблюдал за местными жителями, которые, казалось, не замечали его присутствия. Он знал, что в этом шумном месте можно услышать много интересного. Группы мужчин и женщин, сидя за столами, обсуждали последние сплетни, их голоса поднимались и опускались, как волны на бурном море.
— Ты слышал? Царевича Мгела сегодня будут судить, — произнес один из мужчин, его лицо было красным от выпитого пива. — Говорят, он изнасиловал Мзейну Атиари!
— Да, и его друг, принц Элиан, тоже замешан! — добавил другой, его голос звучал с явным презрением. — Все аккорийцы — извращенцы, у них нет ничего святого!
Элиан сжался в тени, его сердце забилось быстрее. Он понимал, что эти разговоры не просто сплетни — это часть плана, направленного против него и его народа. Он прислушивался, стараясь уловить каждое слово, каждую интонацию, чтобы понять, кто стоит за этой кампанией ненависти.
— Союз с аккорийцами только навлечет беду на Сардахаран! — продолжал один из собеседников, его голос был полон ярости. — Мы должны быть осторожны, иначе они погубят нас всех!
Элиан почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он знал, что эти слова могут иметь серьезные последствия. Внезапно в таверне раздался громкий крик глашатая, который проходил мимо, выкрикивая о начале суда над царевичем Мгелом. Этот звук, как удар молота, заставил всех замереть, и разговоры стихли, оставив только гулкий шум сердца Элиана.
Элиан, закутавшись в грубый плащ, пробирался сквозь толпу на площади. Воздух гудел от низкого рокота голосов, сплетавшихся в тревожный, зловещий хор. Перед зданием суда, мрачным и неприветливым, как и вся эта ситуация, кипела жизнь. Элиан старался не привлекать внимания, растворяясь в серой массе горожан, но уши его ловили каждое слово.
— …всегда был злым, этот Мгел, — шептала пожилая женщина, продающая яблоки, — ни одной юбки не пропускал, опять же.
Элиан стиснул зубы. Он помнил рассказы Эгасы о Мгеле, каким он был ребенком — озорным, да, но жестоким? Нет. Это были детские шалости, искаженные теперь до чудовищных размеров.
— А как он с тем бродягой поступил? — продолжал грубый голос кузнеца, — избил до полусмерти за украденное яблоко. Всегда был безжалостен…
Элиан услышал новый поворот событий. Он никогда не слышал о таком случае. Кто-то явно работал над созданием образа безжалостного монстра.
— Царь Астарг... бедный наш государь, — протянула молодая девушка, — говорят, слабое сердце у него, а тут ещё такие испытания…
Её голос был полон искреннего сочувствия.
Элиан заметил, как ловко сплетались ложь и правда. Факты, вырванные из контекста, переиначенные, намеренно искаженные. Детские шалости превращались в зверские преступления, случайные конфликты — в целенаправленную жестокость. Образ Мгела, вырисовывавшийся из этих шепотков и криков, был чудовищным, лишенным всякой человечности. Но Элиан знал правду. Он знал Мгела и понимал, что за этой тщательно спланированной кампанией стоит нечто гораздо большее, чем простое желание очернить царевича.
— Слава богам, что Астарг справедлив, — сказал мужчина в поношенной одежде, — но долго ли он ещё продержится с таким-то сердцем…
Сердце Элиана сжалось. Он понял, что кампания направлена не только против Мгела. За ней стояла цель — подрыв власти Астарга, устранение династии. И Мгел с его сильным характером и амбициями был лишь удобной пешкой в этой смертельно опасной игре. Элиан почувствовал, как ледяной страх сковывает его. Он должен был действовать быстро. Время работало против них.
В зале суда царила гнетущая атмосфера, словно сам воздух был пропитан страхом и ожиданием. Деревянные стены, обитые темной тканью, казались ещё более мрачными под тусклым светом факелов, которые трепетали, как сердца присутствующих. Каждый звук — скрип стульев, шепот зрителей, даже дыхание — казалось, резонировало в этом пространстве, создавая ощущение, что все здесь были связаны невидимой нитью напряжения.
Элиан, скрывшись в тени колонны, наблюдал за происходящим с замиранием сердца. Он чувствовал, как его собственные мысли запутываются в клубке тревоги. На скамье подсудимых сидел царевич Мгел, его лицо было бледным, как восковая фигура, а глаза, полные отчаяния, искали поддержки в толпе. Элиан заметил, как его старший брат, царь, стоял рядом, весь сгорбленный, с темными кругами под глазами, словно болезнь забрала у него последние силы. Он пытался говорить, его голос дрожал, когда он обращался к судьям, умоляя их о милосердии. Но слова, казалось, не доходили до их холодных сердец.
Младший царевич Мисан, не скрывал своих слез. Его лицо было искажено горем, и он, сжимая кулаки, выкрикивал в защиту брата, но его голос терялся в гуле недовольства.
— Он не виноват! Это Мзейна всё подстроила! — кричал он, но судьи лишь обменивались недоуменными взглядами, не веря его словам. Каждый раз, когда он пытался говорить, его охватывала новая волна слез, и Элиан чувствовал, как его собственное сердце разрывается от боли за младшего царевича.
Судьи, сидящие на возвышении, выглядели непоколебимо. Их лица были каменными, а взгляды — холодными, как сталь. Элиан заметил, как один из них, с длинной бородой и жесткими чертами лица, наклонился к другому и прошептал что-то, что вызвало у того усмешку. Это было оскорбительно, и Элиан с трудом сдерживал гнев, понимая, что судьба Мгела висит на волоске.
Когда судьи, наконец, начали выносить приговор, в зале воцарилась тишина, которая была так же гнетуща, как и всё, что предшествовало этому моменту. Элиан почувствовал, как его сердце замирает, когда они произнесли слова о смертной казни. В этот момент он увидел, как царь, стоящий в тени, с трудом поднялся на ноги. Его лицо было серым, а руки дрожали, как у старика, и Элиан понял, что даже он, могущественный правитель, не в силах справиться с этой трагедией.
— Нет! — закричал Мисан, его голос разорвал тишину, но никто не обратил на него внимания.
Царь, сидевший, опустив голову, выглядел серым и трясущимся. Его лицо было искажено ужасом, и он, с трудом поднимая голос, потребовал:
— Замените смертную казнь на наказание от богов в подземном лабиринте!
Его слова прозвучали как последний крик отчаяния, и в зале вновь воцарилась тишина. Люди переглянулись, не веря своим ушам. Царь, который всегда был символом силы, теперь выглядел как тень самого себя, и его трясущиеся руки выдали его внутреннюю борьбу.
Его лицо, когда-то гордое и величественное, сейчас выглядело серым и иссушённым, как осенний лист. Руки его тряслись, когда он попытался поднять их, требуя тишины. Взгляд царя метался по лицам присутствующих, и в нём читалось что-то ужасающее — не просто ярость, а паника.
— Я повелеваю! — его голос, хоть и звучал с высоким достоинством, трескался от напряжения. — Смертная казнь будет заменена на наказание от самих богов в подземном лабиринте!
Словно в ответ на его крик, зал наполнился гулом возмущения. Один из советников с дрожью в голосе не выдержал:
— Но что скажет народ? А что же Аккорийский принц? Почему он избежал наказания?
Вопрос разнесся по залу, как гремящий гром, и царь на мгновение потерял дар речи. В его глазах отразился ужас, когда он осознал, что не может ответить. Он забился, как зверь в ловушке, и, задыхаясь, попытался произнести хотя бы слово.
— Я... я... — его голос предательски ослабел, и он, казалось, сейчас упадёт в обморок, если не найдёт опоры. Рука его дрогнула, и он едва не свалился с трона, но в последний момент удержался, схватившись за холодный металл подлокотника.
Советники замерли, их взоры переполняли недоумение и тревога. В этот миг, когда весь зал затаил дыхание, царь, наконец, собрался с силами и прошептал:
— Они... Они не могут остаться без наказания...
Но его слова утонули в шёпоте и спорах, раздающихся вокруг. Вопросы, как ядовитые стрелы, вонзались в него, и он понимал — это не просто его слабость. Это был знак того, что его власть, как и он сам, трещит по швам.
Он смотрел на толпу, должно быть, не видя её. Что-то шептал. Молился? Проклинал?
Элиан присмотрелся к его губам:
"Элиан", - прочёл он. "Если ты таков, как о тебе говорят, то ты, конечно, здесь. Помоги им... Моим братьям".
— Гальдон, — произнес Элиан, обращаясь к телохранителю. Его голос звучал тихо, но уверенно, — ты понимаешь, что титул «Рука Императора» означает, что я полномочный представитель императора? Что, скажем так, юридически, я и есть он. Что тень, брошенная на меня, — брошена так же на него? Что я подчиняюсь лишь Арриану? Это не просто слова, это — судьба.
Телохранитель, облаченный в тяжелые доспехи, которые казались выточенными из самой земли, лишь слегка приподнял бровь. В его взгляде читалась преданность, но также и легкое недоумение.
Он обернулся к матери.
— Достань у меня из внутреннего кармана пальто заготовки для артефактов, пожалуйста.
Она понятливо кивнула.
— Кажется, понимаю, куда ты клонишь.
Две заготовки для артефактов зависли перед Элианом. Работать в подпрыгивающей карете — то еще удовольствие, но что поделать... Артефакты стандартные, таких в каждой магической лавке пруд пруди. Каплевидные, не слишком крупные бирюзовые бусины.
Сияние, исходящее от них, заполнило пространство вокруг, и в воздухе возникла таинственная магия. Элиан произнес заклинание, и в мгновение ока его лицо, с его чертами, отразилось на лице Гальдона. Плащ доделает остальное... Создавать протезы без зеркала — такая морока... А что с лицом? Как ложится иллюзия на него самого?
— Левая бровь выше правой, — сказала мать.
Он благодарно кивнул.
Она помогла ему натянуть на протезы перчатки телесного цвета. Элиан со всем тщанием придал им вид живых настоящих рук. Правда, прикасаться ни к кому ему не стоит. Протезы даже сквозь перчатки неприятно твердые и холодные.
— Смотри, — произнес Элиан, поднимая, указывая на отражение.
У служанки все же нашлось небольшое зеркальце.
Гальдон замер, его глаза расширились от удивления — он не мог отвести взгляда от изменившегося лица. Но, несмотря на все чудеса, он оставался верен своему предназначению. Элиан знал, что иллюзия была лишь временной.
Затем он достал второй амулет, который должен был стать символом его хитроумного плана. Этот амулет имитировал Гальдона: его силуэт, его манеру движения, даже легкий шрам на щеке. Элиан передал его телохранителю, и тот с недоумением принял его.
— Я оставлю это тебе, — сказал Элиан. — Если кто-то начнёт искать меня, пусть думают, что я всё ещё здесь, что ты защищаешь своего господина и госпожу... Ты будешь моим дубликатом, пока я не вернусь. Вы пересечете границу и всё расскажете Арриану. Я должен найти убийц Лиры и спасти Мгела.
Гальдон кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но в его взгляде Элиан заметил искорку понимания. В этом мгновении они стали не просто телохранителем и его господином, но партнёрами в великой игре, где ставки были высоки.
Мать порывисто обняла его.
— Мальчик мой... Я понимаю, что ты должен это сделать, и что я не имею никакого права тебя останавливать. Я буду молиться за тебя.
Она достала из багажа свою шкатулку с драгоценностями.
— Вот. Тебе наверняка пригодятся средства...
Элиан сидел в уютной, но душной карете, обшитой бархатом изумрудного цвета. За окном пронзали тишину звуки природы — щебетание птиц, легкий шорох деревьев, словно шепчущих свои тайны. Но в сердце раздавались лишь глухие удары — скорое прощание с матерью, гнев и желание справедливости гнали его назад.
Карета остановилась на постоялом дворе, и Элиан почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Он медленно вышел из кареты, и холодный вечерний воздух наполнил его легкие, будто предостерегая о том, что ждет впереди.
На фоне заката его мать, с глазами, полными слёз, стояла на краю дороги. Её руки тряслись, когда она протянула их к нему, словно стараясь удержать его в этом мире.
— Элиан, — произнесла она, её голос дрожал, как струна, — не забывай, кто ты есть.
Он кивнул, сжимая протезами узел, в котором были собраны лишь самые необходимые вещи: пара рубашек, немного еды, материны драгоценности и небольшая сумма денег, одолженная у Гальдона и зеркальце, одолжение у служанки. Элиан знал, что должен уйти, но его ноги словно приросли к земле. Он шагнул вперёд, и в этот миг, когда их глаза встретились, он увидел в её взгляде всю глубину любви, горести и надежды.
— Я вернусь, — тихо пообещал он.
Сквозь слёзы она усмехнулась, и это придавало ему сил. Элиан развернулся и направился к купеческому обозу, собирающемуся в путь.
Подходя к группе людей, он быстро придумал себе имя: Эстебан. Обычный воин и маг средней руки с Юга. В его голове возникла биография — о том, как, отслужив десять лет в армии, был ранен, попробовал себя в купеческом деле, торговал тканями, но прогорел, потом служил в охране караванов. Как побывал в разных уголках мира, мечтая о лучшей жизни. Каждый штрих становился всё ярче, пока он не начал ощущать себя в новой роли настоящим.
Давним ранением он собирался объяснить свою лёгкую неловкость. А чтобы отвлечь внимание от рук, не забывал немного прихрамывать на левую ногу.
Он присоединился к купцам, ощутив, как волнение переполняет его, заплатил за место в обозе. Словно щупальца новой жизни, этот момент обвили его, вытягивая из привычного мира и погружая в неизвестность. Колёса повозок заскрипели, и обоз тронулся в путь, унося за собой последние остатки прежней жизни.
По мере того как они двигались к столице, пейзаж вокруг становился всё более величественным. Далеко впереди вырисовывались очертания столицы Сарахарана — его высокие башни, сверкающие как драгоценные камни.
Глава 24. Суд
Благослови боги деревянную посуду!
Элиан с наслаждением поглощал бобовую похлёбку деревянной ложкой с толстым удобным черенком, который было легко обхватить неуклюжими пальцами протезов. В таверне было темно, и он снял иллюзию, чтобы чуть-чуть расслабиться.
Так долго с протезами, не развеивая их он ещё не ходил.
Элиан скрипнул зубами, напрягая мышцы шеи, чтобы удержать тяжелый медный кувшин над кружкой. Протезы дрожали от этого усилия. Магическая нить, связывающая его волю с протезами, напряглась до предела, вызывая легкую пульсацию в висках. Наполнить чашку — казалось бы, простейшее дело — превратилось в изнурительную тренировку.
Он поставил кувшин на грубо сколоченный деревянный стол, тихо вздохнув. Руки — если их так можно было назвать — с глухим стуком опустились на стол. Элиан чувствовал их вес, их холодную металлическую тяжесть. Плохо. Надо бы отдохнуть, но времени нет.
Таверна "Серебряный дракон" была местом, где жизнь бурлила, как игристое вино в бочках. Деревянные балки потолка, обвешанные пыльными фонарями, создавали полумрак, в котором танцевали тени. Шумные разговоры, смех и крики перекрывали звуки скрипучих стульев и стук кружек о столы.
Запахи, смешиваясь, создавали уникальный коктейль: аромат жареного мяса, пряных трав и свежего хлеба, только что вынутого из печи, переплетался с более резкими нотами пота и алкоголя. В воздухе витал легкий налёт дыма от камина, где трещали дрова, добавляя к атмосфере уют и тепло, несмотря на холод за окнами.
Элиан, притаившись в тени, наблюдал за местными жителями, которые, казалось, не замечали его присутствия. Он знал, что в этом шумном месте можно услышать много интересного. Группы мужчин и женщин, сидя за столами, обсуждали последние сплетни, их голоса поднимались и опускались, как волны на бурном море.
— Ты слышал? Царевича Мгела сегодня будут судить, — произнес один из мужчин, его лицо было красным от выпитого пива. — Говорят, он изнасиловал Мзейну Атиари!
— Да, и его друг, принц Элиан, тоже замешан! — добавил другой, его голос звучал с явным презрением. — Все аккорийцы — извращенцы, у них нет ничего святого!
Элиан сжался в тени, его сердце забилось быстрее. Он понимал, что эти разговоры не просто сплетни — это часть плана, направленного против него и его народа. Он прислушивался, стараясь уловить каждое слово, каждую интонацию, чтобы понять, кто стоит за этой кампанией ненависти.
— Союз с аккорийцами только навлечет беду на Сардахаран! — продолжал один из собеседников, его голос был полон ярости. — Мы должны быть осторожны, иначе они погубят нас всех!
Элиан почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он знал, что эти слова могут иметь серьезные последствия. Внезапно в таверне раздался громкий крик глашатая, который проходил мимо, выкрикивая о начале суда над царевичем Мгелом. Этот звук, как удар молота, заставил всех замереть, и разговоры стихли, оставив только гулкий шум сердца Элиана.
Элиан, закутавшись в грубый плащ, пробирался сквозь толпу на площади. Воздух гудел от низкого рокота голосов, сплетавшихся в тревожный, зловещий хор. Перед зданием суда, мрачным и неприветливым, как и вся эта ситуация, кипела жизнь. Элиан старался не привлекать внимания, растворяясь в серой массе горожан, но уши его ловили каждое слово.
— …всегда был злым, этот Мгел, — шептала пожилая женщина, продающая яблоки, — ни одной юбки не пропускал, опять же.
Элиан стиснул зубы. Он помнил рассказы Эгасы о Мгеле, каким он был ребенком — озорным, да, но жестоким? Нет. Это были детские шалости, искаженные теперь до чудовищных размеров.
— А как он с тем бродягой поступил? — продолжал грубый голос кузнеца, — избил до полусмерти за украденное яблоко. Всегда был безжалостен…
Элиан услышал новый поворот событий. Он никогда не слышал о таком случае. Кто-то явно работал над созданием образа безжалостного монстра.
— Царь Астарг... бедный наш государь, — протянула молодая девушка, — говорят, слабое сердце у него, а тут ещё такие испытания…
Её голос был полон искреннего сочувствия.
Элиан заметил, как ловко сплетались ложь и правда. Факты, вырванные из контекста, переиначенные, намеренно искаженные. Детские шалости превращались в зверские преступления, случайные конфликты — в целенаправленную жестокость. Образ Мгела, вырисовывавшийся из этих шепотков и криков, был чудовищным, лишенным всякой человечности. Но Элиан знал правду. Он знал Мгела и понимал, что за этой тщательно спланированной кампанией стоит нечто гораздо большее, чем простое желание очернить царевича.
— Слава богам, что Астарг справедлив, — сказал мужчина в поношенной одежде, — но долго ли он ещё продержится с таким-то сердцем…
Сердце Элиана сжалось. Он понял, что кампания направлена не только против Мгела. За ней стояла цель — подрыв власти Астарга, устранение династии. И Мгел с его сильным характером и амбициями был лишь удобной пешкой в этой смертельно опасной игре. Элиан почувствовал, как ледяной страх сковывает его. Он должен был действовать быстро. Время работало против них.
В зале суда царила гнетущая атмосфера, словно сам воздух был пропитан страхом и ожиданием. Деревянные стены, обитые темной тканью, казались ещё более мрачными под тусклым светом факелов, которые трепетали, как сердца присутствующих. Каждый звук — скрип стульев, шепот зрителей, даже дыхание — казалось, резонировало в этом пространстве, создавая ощущение, что все здесь были связаны невидимой нитью напряжения.
Элиан, скрывшись в тени колонны, наблюдал за происходящим с замиранием сердца. Он чувствовал, как его собственные мысли запутываются в клубке тревоги. На скамье подсудимых сидел царевич Мгел, его лицо было бледным, как восковая фигура, а глаза, полные отчаяния, искали поддержки в толпе. Элиан заметил, как его старший брат, царь, стоял рядом, весь сгорбленный, с темными кругами под глазами, словно болезнь забрала у него последние силы. Он пытался говорить, его голос дрожал, когда он обращался к судьям, умоляя их о милосердии. Но слова, казалось, не доходили до их холодных сердец.
Младший царевич Мисан, не скрывал своих слез. Его лицо было искажено горем, и он, сжимая кулаки, выкрикивал в защиту брата, но его голос терялся в гуле недовольства.
— Он не виноват! Это Мзейна всё подстроила! — кричал он, но судьи лишь обменивались недоуменными взглядами, не веря его словам. Каждый раз, когда он пытался говорить, его охватывала новая волна слез, и Элиан чувствовал, как его собственное сердце разрывается от боли за младшего царевича.
Судьи, сидящие на возвышении, выглядели непоколебимо. Их лица были каменными, а взгляды — холодными, как сталь. Элиан заметил, как один из них, с длинной бородой и жесткими чертами лица, наклонился к другому и прошептал что-то, что вызвало у того усмешку. Это было оскорбительно, и Элиан с трудом сдерживал гнев, понимая, что судьба Мгела висит на волоске.
Когда судьи, наконец, начали выносить приговор, в зале воцарилась тишина, которая была так же гнетуща, как и всё, что предшествовало этому моменту. Элиан почувствовал, как его сердце замирает, когда они произнесли слова о смертной казни. В этот момент он увидел, как царь, стоящий в тени, с трудом поднялся на ноги. Его лицо было серым, а руки дрожали, как у старика, и Элиан понял, что даже он, могущественный правитель, не в силах справиться с этой трагедией.
— Нет! — закричал Мисан, его голос разорвал тишину, но никто не обратил на него внимания.
Царь, сидевший, опустив голову, выглядел серым и трясущимся. Его лицо было искажено ужасом, и он, с трудом поднимая голос, потребовал:
— Замените смертную казнь на наказание от богов в подземном лабиринте!
Его слова прозвучали как последний крик отчаяния, и в зале вновь воцарилась тишина. Люди переглянулись, не веря своим ушам. Царь, который всегда был символом силы, теперь выглядел как тень самого себя, и его трясущиеся руки выдали его внутреннюю борьбу.
Его лицо, когда-то гордое и величественное, сейчас выглядело серым и иссушённым, как осенний лист. Руки его тряслись, когда он попытался поднять их, требуя тишины. Взгляд царя метался по лицам присутствующих, и в нём читалось что-то ужасающее — не просто ярость, а паника.
— Я повелеваю! — его голос, хоть и звучал с высоким достоинством, трескался от напряжения. — Смертная казнь будет заменена на наказание от самих богов в подземном лабиринте!
Словно в ответ на его крик, зал наполнился гулом возмущения. Один из советников с дрожью в голосе не выдержал:
— Но что скажет народ? А что же Аккорийский принц? Почему он избежал наказания?
Вопрос разнесся по залу, как гремящий гром, и царь на мгновение потерял дар речи. В его глазах отразился ужас, когда он осознал, что не может ответить. Он забился, как зверь в ловушке, и, задыхаясь, попытался произнести хотя бы слово.
— Я... я... — его голос предательски ослабел, и он, казалось, сейчас упадёт в обморок, если не найдёт опоры. Рука его дрогнула, и он едва не свалился с трона, но в последний момент удержался, схватившись за холодный металл подлокотника.
Советники замерли, их взоры переполняли недоумение и тревога. В этот миг, когда весь зал затаил дыхание, царь, наконец, собрался с силами и прошептал:
— Они... Они не могут остаться без наказания...
Но его слова утонули в шёпоте и спорах, раздающихся вокруг. Вопросы, как ядовитые стрелы, вонзались в него, и он понимал — это не просто его слабость. Это был знак того, что его власть, как и он сам, трещит по швам.
Он смотрел на толпу, должно быть, не видя её. Что-то шептал. Молился? Проклинал?
Элиан присмотрелся к его губам:
"Элиан", - прочёл он. "Если ты таков, как о тебе говорят, то ты, конечно, здесь. Помоги им... Моим братьям".
