— И вы пили эту… ратафию?
— Ну да, само собой! – ответила кормилица, беспокойно переводя взгляд с Мадлен на непроницаемого Бонтана. – Я и сегодня утром глоточек выпила.
Она вскочила, подбежала к шкафу и достала из него бутылку с ликером. Мадлен откупорила бутылку и осторожно принюхалась, а затем молча передала ее врачу.
— Мышьяк. Мне следовало догадаться, - ахнул Фагон, позабыв о ревности к самозваной целительнице. – Старый известный трюк!
Мадлен кивнула:
— Да, трюк не нов. Достаточно дать немного яда кормилице – совсем чуть-чуть, чтобы ей не стало плохо, яд попадет в молоко, и младенец…
Кормилица побледнела и пошатнулась, а затем тяжело опустилась на табурет и в ужасе взглянула на плачущего новорожденного.
— И что теперь делать? – посмотрела на Фагона Мадлен.
— Ничего, дитя, - печально вздохнул тот. – Мы не знаем, какую дозу получил ребенок. Но на всякий случай стоит попробовать кровопускание, чтобы избавиться от дурной крови.
— О нет, только не мучайте его, умоляю! – в глазах девушки заблестели слезы.
Бонтан, меривший шагами комнату, остановился и с силой ударил кулаком по столу.
— Чертова ведьма! На этот раз маркизе придется держать ответ! Я иду предупредить короля, а вы, мадемуазель, найдите мне обоих Маркусси.
— Да вы с ума сошли, Бонтан! – мадам де Монтеспан с нервным смешком передернула плечами. – Вы, кажется, забыли, с кем разговариваете!
— Где Табарен?
— Какой еще Табарен?
Она повернулась к королю, упорно хранившему молчание:
— Бог мой, Людовик, велите этому человеку оставить меня в покое, это становится смешно, в конце концов!
— Мы слышали, о чем вы говорили в гардеробной, - отозвался вместо короля шевалье де Маркусси.
— Нет, это я застала вас и вашу полюбовницу за кражей! – огрызнулась Атенаис.
— С вами была мадемуазель дез Ойе…
— О, на нее ссылаться бесполезно, мадемуазель вернулась к себе в Париж.
— А еще вы угрожали королеве! – вступила в бой Шарлотта.
— Сир, да откройте же, наконец, глаза! – вскричала маркиза. – Эта девица спит и видит, как бы соблазнить вас, и это ни для кого не секрет. А ее братец мечтает отомстить за опалу, в которую попал его дед. Вся эта глупая история придумана ими вместе с этой знахаркой от начала до конца. И кстати, не странно ли, что простая травница так бегло щебечет на испанском? О, я не удивлюсь, если отравительницей окажется именно она.
От подобной наглости Шарлотта онемела, а Гастон, вспыхнув, собрался было ответить на нанесенное им троим оскорбление, но Мадлен остановила его жестом.
Король, взиравший на эту сцену с обманчивым спокойствием, не мешал маркизе упражняться в злословии, которое она довела до уровня искусства. Из всех присутствующих он лучше других знал, что Атенаис могла всего лишь парой слов обернуть в свою пользу самую невыгодную ситуацию.
— Вы говорите о новоиспеченной графине де Альтафуэнте, мадам, - произнес он, наконец, ровным тоном.
—«Графине»? – прекрасная Атенаис презрительно скривилась. – О да, вот именно, графине, которая, без всякого сомнения, действует по наущению испанского двора. Вот в чем все дело! А королева поддерживает ее, чтобы угодить своему брату, королю Испании. Сир, это же очевидно!
— Это низко и подло, мадам, - прервал ее Маркусси. – Мадлен самая честная и порядочная девушка на свете!
— Ба, сколько чувства! – усмехнулась маркиза . – Сознайтесь, молодой петух, вы ведь увлечены этой самозванной графиней, не так ли? И ради нее готовы поклясться в чем угодно.
Честный Бонтан, покраснев от гнева, гадал, когда же король, наконец, заткнет рот этой гадюке. А маркиза, почувствовав, что Людовик не на ее стороне, внезапно сменила тактику. Лицо ее вдруг приняло страдальческое выражение, а в голосе послышались слезы:
— Простите великодушно, Ваше Величество, но я вынуждена вас покинуть. Мой крошка, мой Луи-Сезар, ваш сын, сир – ему сегодня хуже. Бедняжке так плохо, что я не могу отойти от него ни на минуту. Его страдания надрывают мне душу, сир – я не могу не думать о нашей маленькой Луизе-Марии, скончавшейся… ровно… год… тому назад…
Голос ее горестно оборвался, и мадам де Монтеспан принялась промокать глаза платком в надежде, что король растрогается при виде ее слез.
— Я непременно навещу его сегодня, мадам, - все так же бесстрастно пообещал король. – Но моему внуку, наследнику трона, тоже нездоровится. Молитесь, чтобы он выжил, мадам. Да, я не смогу обвинить вас публично, если с ним что-нибудь случится, но это не помешает мне заточить вас в монастырь до конца ваших дней. Там у вас будет достаточно времени, чтобы поразмышлять о тщете мирской суеты и помолиться за спасение вашей души, которая явно нуждается в молитвах.
Маркиза замерла, не веря своим ушам, а затем, не сказав ни слова, присела в глубоком реверансе и вышла из кабинета.
Все с тем же непоколебимым спокойствием Людовик принялся медленно натягивать перчатки:
— Бонтан, я отправляюсь в зверинец, где приготовлено угощение для двора. Предупредите меня, если нашему внуку станет хуже.
Слуга распахнул дверь, и на глазах у нашей троицы король медленно и величественно покинул свои покои в окружении четырех неизменных гвардейцев, дожидавшихся его в приемной.
— Эта женщина – сущая змея, - выдохнул Бонтан, вытирая потный лоб, и поспешил за Людовиком.
— Если маркиза посмеет клеветать на Мадлен, - начал Маркусси, - я ее…
— Гастон, прошу тебя, не надо, - тихо, но твердо возразила девушка. – Она только и ждет, чтобы мы сделали какую-нибудь глупость, чтобы опорочить нас в глазах Его Величества или натравить друг на друга.
Он замер, осознав, что Мадлен обратилась к нему на «ты», но тут же опустил глаза, уставившись на носки туфель, словно избегал ее взгляда.
Мадлен ничего не понимала. Гастон с самого утра старался держаться от нее подальше – только слепой не заметил бы, что он ее сторонится. Не дождавшись ответа, она прошептала чуть слышно:
— Я думала, что ты обрадуешься тому… когда… что между нами больше нет преград.
— Ты позабыла про те, что отделяют графинь с сотней тысяч годового дохода от гвардейцев без единого су? – с горечью ответил он.
Мадлен изумленно ахнула и попыталась взять его за руку, не веря, что после всего, что они пережили, он намерен отказаться от нее из-за каких-то денег. Но нет, Гастон сердито вырвал у нее руку и снова опустил глаза. «Неужели это все?» - подумала Мадлен, чувствуя, как начинает щипать глаза.
— Ну что ж, месье Гастон, - она сделала паузу, чтобы совладать с дрожью в голосе. – Раз мое общество вам более не угодно, я вас оставлю. Пора навестить моих больных, - добавила она, поворачиваясь к Шарлотте.
— Мадлен, ты не понимаешь…, - Гастон закусил губу, не глядя на нее.
Почувствовав, что она остановилась, он, наконец, поднял глаза:
— Ты идешь к больным? Но зачем? Ты же теперь богата.
— О да, я богата. Я так богата, что могу позволить себе преграды из чистого золота, если захочу, - фыркнула Мадлен и бросилась прочь, не оглядываясь.
— А ты – глупец. «Бедный» глупец, - донеслось до Маркусси из приемной.
Маленький принц, наконец, заснул в колыбели, и Мадлен бесшумно поднялась, чтобы выглянуть в окно. В парке вторую ночь подряд не прекращались гулянья – сегодня король устроил грандиозный бал под открытым небом.
За окном было светло, как днем – боскеты сияли мириадами разноцветных фонариков, вплетенных в ветви и гирлянды цветов. Повсюду стояли бочки с вином, а в беседках из зелени высились горы закусок.
На празднества по случаю рождения принца съехались все дворяне из поместий в пределах двадцати лье вокруг столицы. Вслед за ними в парк потянулся и простой люд, восторженно аплодирующий роскошным нарядам гостей и невиданной иллюминации. После бала и фейерверка остатки угощения должны были раздать беднякам.
Вдали мерцал Большой канал, на водах которого покачивались искусственные кувшинки со спрятанными между лепестков свечами. Огоньки свечей трепетали на ветру, напоминая россыпь звезд вдоль Млечного пути. Над водой плыла негромкая музыка, которую играли скрытые за кустами музыканты, превращая вечер в волшебство.
Среди придворных, прогуливающихся по террасе под окнами, Мадлен заметила Шарлотту в обществе Хильди и Себастьяна де Шабри. Чуть погодя мимо нее гордо прошествовала Элизабет, за которой плелся Тома, нервно сжимая в руках шляпу. «Бедный Тома!» - вздохнула Мадлен, разделяя с ним горечь отвергнутой любви, от которой не помогут ни целебные отвары, ни мази…
За спиной скрипнула дверь. Она обернулась и прикусила губу при виде Гастона. Маркусси озабоченно хмурился, старательно не глядя в ее сторону.
— Ну как, ему лучше? – спросил он, подойдя к колыбели.
— Ну да, он немного успокоился. Красные пятна почти сошли, и мне удалось заставить его сделать несколько глотков молока с очищающим настоем из соски. К счастью, малыш, судя по всему, унаследовал от отца крепкое здоровье. Если он переживет эту ночь, он спасен.
— Дюфор только что видел Бенвенути и Табарена. Они исчезли в покоях маркизы, - после нескольких секунд тягостного молчания произнес Гастон.
— А что Бонтан? Он собирается что-нибудь предпринять?
— Все его люди, кроме Дюфора, следят за праздником, - ответил Маркусси. – Вот я и подумал, почему бы нам с Понфавье и де Шабри не схватить этих мерзавцев. Замок пуст, и надо воспользоваться этим, чтобы все прошло незаметно, как хотелось Его Величеству.
— Так чего же мы ждем? – хватая шаль, воскликнула Мадлен.
На лестничной площадке второго этажа не было ни души: всех гвардейцев и слуг отправили в парк следить за тем, чтобы королевский праздник не омрачили никакие досадные происшествия. Спрятавшись в полумраке за балюстрадой парадной лестницы, друзья следили за дверью в приемную мадам де Монтеспан.
— Мы уже целый час дожидаемся! А вы вообще уверены, что они там? – недовольно проворчала Элизабет.
Тома демонстративно вздохнул и повернулся к фрейлине:
— Сердце мое, не шумите, прошу вас. А еще лучше, возвращайтесь к Шарлотте с Хильдой. Дамам тут не место.
— Ах, ну конечно! Как только начинается что-то интересное, нам тут не место. Кстати, Мадлен тоже здесь, но ее вы отчего-то не спешите отсылать.
— Да помолчите же, бога ради!
— О, с вами я уж точно больше не заговорю.
— Ну вот, я снова виноват! О, женщины! – процедил сквозь зубы Понфавье.
Элизабет надулась. Затаившийся в тени за ее спиной Бонтан вздохнул и многозначительно переглянулся с Дюфором.
Тихий скрип… Дверь в покои маркизы отворилась, и в коридоре показалась Клод дез Ойе с подсвечником в руке, за которой следовала мадам де Монтеспан:
— Вы должны все это прекратить. Немедля, - властным тоном говорила она. – Мне не следовало поддаваться на ваши уговоры. О, если бы я знала, чем все это кончится!
— Слишком поздно, мадам, - послышался из-за ее спины голос Бенвенути, легко узнаваемый по характерному итальянскому акценту. – Вы ведь прекрасно знаете, что Табарен уже сделал все, что требовалось.
Вслед за Бенвенути в дверь просочился рыжий, а за ним появился бледный и напуганный Лурмель, явно не понимающий, что происходит.
— Все будет хорошо, мадам, - попыталась успокоить маркизу Клод дез Ойе. – Надо лишь немного подождать, и вы увидите, что все, что мы сделали, было к лучшему.
Маркиза фыркнула и, пожав великолепными плечами, исчезла в своих покоях, а Клод, досадливо поморщившись, велела Бенвенути:
— Возвращайтесь в Париж и постарайтесь, наконец, избавиться от мамаши Леру. С этой мстительной твари вполне станется донести на нас в полицию за тот разгром, что вы учинили у нее дома, а этого допустить нельзя.
— Мне отправляться с ними? – испуганно пискнул Лурмель, видя, что она вот-вот уйдет.
— Нет, сколько можно повторять? Ваше дело – следить за Маркусси. И за сестрой, и за братом.
С этими словами Клод захлопнула за собой дверь, и трое мужчин, наконец, направились к лестнице.
— Стоять! Именем короля! – прогремел Дюфор, выхватывая шпагу и вставая у них на пути.
Рядом со швейцарцем тут же выросли Гастон, Себастьян и Тома со шпагами в руках, но Табарен, после секундного замешательства, выхватил из-за пояса два пистолета. Прогремел выстрел, и Дюфор рухнул на пол с простреленным плечом.
Элизабет завизжала от ужаса, а Мадлен бросилась к упавшему швейцарцу.
— Все к стене! – велел Табарен, отшвырнув разряженный пистолет. – У меня всего одна пуля, но я не промахнусь.
— Ба, да это же мадемуазель Друэ! – осклабился Бенвенути. – Что-то мы с вами стали часто встречаться, это не к добру! А вот и ваш приятель, - отвесил он шутовской поклон Гастону. – Надо же, как мы вас недооценили, сударь – вы просто таки в сорочке родились.
Повинуясь приказу рыжего, все начали осторожно отступать к стене, и лишь Элизабет так и застыла на месте, не в силах шевельнуться.
— А ты чего дожидаешься, кривляка? – рявкнул на нее Табарен. – Давай, уноси свою задницу отсюда!
— Кривляка! – возмутился Тома. – Уноси свою за…
Задохнувшись от возмущения, Понфавье вспыхнул, как порох.
— Каналья! Я не потерплю, чтобы какая-то мразь оскорбляла мадемуазель де Куси. Я требую… я требую сатисфакции, мерзавец!
Табарен не успел опомниться, как Тома накинулся на него со шпагой. Бонтан, все это время прятавшийся в тени, воспользовался моментом, чтобы отвлечь наемников. Схватив огромную фарфоровую вазу, украшавшую нишу в коридоре, он швырнул ее в Табарена, который, пошатнувшись, выронил второй пистолет, покатившийся по паркету. Мадлен тут же метнулась вперед и носком туфельки отправила пистолет под комод, на котором только что стояла ваза.
— Ну что ж, теперь мы с вами на равных, - Бенвенути взмахнул шпагой, со свистом разрезавшей воздух. – Лурмель, вы с нами?
Позеленев от страха, придворный завертел головой, не зная, какую из сторон выбрать.
— Сдавайтесь! Все равно вам не уйти, - подал голос Бонтан.
Табарен смерил его насмешливым взглядом :
— Не смеши меня, толстяк. С пустыми руками ты нам ничего не сделаешь, а с этими юнцами мы расправимся в два счета. Кажется, кто-то собирался пустить мне кровь? – подмигнул он Тома. – Ну, чего ты ждешь, малец? Давай, нападай, порадуй свою страхолюдину напоследок.
Это стало последней каплей: зашипев от бешенства, Тома накинулся на рыжего, и Элизабет снова завизжала громче прежнего. Не обращая внимания на ее вопли, Бенвенути атаковал Гастона, а Себастьян – Лурмеля.
— Моя Элизабет – страхолюдина? – ревел Тома, размахивая шпагой. – Ну держись, каналья, я научу тебя манерам!
Гастону пришлось несладко – человек в черном фехтовал мастерски, тогда как за плечами у Маркусси был лишь незначительный опыт нескольких учебных поединков «до первой крови». Под яростным натиском Бенвенути он отступал все дальше и дальше, отчаянно защищаясь.
— Сдаюсь! – послышался крик де Лурмеля, у которого Себастьян с легкостью выбил шпагу.
Рядом вскрикнул Тома, падая на колени и прижимая к груди залитую кровью руку. Элизабет, перестав визжать, кинулась к Табарену словно яростная фурия и, без сомнения, выцарапала бы ему глаза, если бы Мадлен не успела схватить ее за руку.
— Хватит, упокойся! – затрясла она вырывающуюся валькирию. – И даже не думай соваться под шпаги. Лучше помоги мне отодвинуть этот комод. Надо добраться до пистолета, пока они не поубивали друг друга.
— Ну да, само собой! – ответила кормилица, беспокойно переводя взгляд с Мадлен на непроницаемого Бонтана. – Я и сегодня утром глоточек выпила.
Она вскочила, подбежала к шкафу и достала из него бутылку с ликером. Мадлен откупорила бутылку и осторожно принюхалась, а затем молча передала ее врачу.
— Мышьяк. Мне следовало догадаться, - ахнул Фагон, позабыв о ревности к самозваной целительнице. – Старый известный трюк!
Мадлен кивнула:
— Да, трюк не нов. Достаточно дать немного яда кормилице – совсем чуть-чуть, чтобы ей не стало плохо, яд попадет в молоко, и младенец…
Кормилица побледнела и пошатнулась, а затем тяжело опустилась на табурет и в ужасе взглянула на плачущего новорожденного.
— И что теперь делать? – посмотрела на Фагона Мадлен.
— Ничего, дитя, - печально вздохнул тот. – Мы не знаем, какую дозу получил ребенок. Но на всякий случай стоит попробовать кровопускание, чтобы избавиться от дурной крови.
— О нет, только не мучайте его, умоляю! – в глазах девушки заблестели слезы.
Бонтан, меривший шагами комнату, остановился и с силой ударил кулаком по столу.
— Чертова ведьма! На этот раз маркизе придется держать ответ! Я иду предупредить короля, а вы, мадемуазель, найдите мне обоих Маркусси.
Прода от 18.11.2019, 00:05
***
— Да вы с ума сошли, Бонтан! – мадам де Монтеспан с нервным смешком передернула плечами. – Вы, кажется, забыли, с кем разговариваете!
— Где Табарен?
— Какой еще Табарен?
Она повернулась к королю, упорно хранившему молчание:
— Бог мой, Людовик, велите этому человеку оставить меня в покое, это становится смешно, в конце концов!
— Мы слышали, о чем вы говорили в гардеробной, - отозвался вместо короля шевалье де Маркусси.
— Нет, это я застала вас и вашу полюбовницу за кражей! – огрызнулась Атенаис.
— С вами была мадемуазель дез Ойе…
— О, на нее ссылаться бесполезно, мадемуазель вернулась к себе в Париж.
— А еще вы угрожали королеве! – вступила в бой Шарлотта.
— Сир, да откройте же, наконец, глаза! – вскричала маркиза. – Эта девица спит и видит, как бы соблазнить вас, и это ни для кого не секрет. А ее братец мечтает отомстить за опалу, в которую попал его дед. Вся эта глупая история придумана ими вместе с этой знахаркой от начала до конца. И кстати, не странно ли, что простая травница так бегло щебечет на испанском? О, я не удивлюсь, если отравительницей окажется именно она.
От подобной наглости Шарлотта онемела, а Гастон, вспыхнув, собрался было ответить на нанесенное им троим оскорбление, но Мадлен остановила его жестом.
Король, взиравший на эту сцену с обманчивым спокойствием, не мешал маркизе упражняться в злословии, которое она довела до уровня искусства. Из всех присутствующих он лучше других знал, что Атенаис могла всего лишь парой слов обернуть в свою пользу самую невыгодную ситуацию.
— Вы говорите о новоиспеченной графине де Альтафуэнте, мадам, - произнес он, наконец, ровным тоном.
—«Графине»? – прекрасная Атенаис презрительно скривилась. – О да, вот именно, графине, которая, без всякого сомнения, действует по наущению испанского двора. Вот в чем все дело! А королева поддерживает ее, чтобы угодить своему брату, королю Испании. Сир, это же очевидно!
— Это низко и подло, мадам, - прервал ее Маркусси. – Мадлен самая честная и порядочная девушка на свете!
— Ба, сколько чувства! – усмехнулась маркиза . – Сознайтесь, молодой петух, вы ведь увлечены этой самозванной графиней, не так ли? И ради нее готовы поклясться в чем угодно.
Честный Бонтан, покраснев от гнева, гадал, когда же король, наконец, заткнет рот этой гадюке. А маркиза, почувствовав, что Людовик не на ее стороне, внезапно сменила тактику. Лицо ее вдруг приняло страдальческое выражение, а в голосе послышались слезы:
— Простите великодушно, Ваше Величество, но я вынуждена вас покинуть. Мой крошка, мой Луи-Сезар, ваш сын, сир – ему сегодня хуже. Бедняжке так плохо, что я не могу отойти от него ни на минуту. Его страдания надрывают мне душу, сир – я не могу не думать о нашей маленькой Луизе-Марии, скончавшейся… ровно… год… тому назад…
Голос ее горестно оборвался, и мадам де Монтеспан принялась промокать глаза платком в надежде, что король растрогается при виде ее слез.
— Я непременно навещу его сегодня, мадам, - все так же бесстрастно пообещал король. – Но моему внуку, наследнику трона, тоже нездоровится. Молитесь, чтобы он выжил, мадам. Да, я не смогу обвинить вас публично, если с ним что-нибудь случится, но это не помешает мне заточить вас в монастырь до конца ваших дней. Там у вас будет достаточно времени, чтобы поразмышлять о тщете мирской суеты и помолиться за спасение вашей души, которая явно нуждается в молитвах.
Маркиза замерла, не веря своим ушам, а затем, не сказав ни слова, присела в глубоком реверансе и вышла из кабинета.
Все с тем же непоколебимым спокойствием Людовик принялся медленно натягивать перчатки:
— Бонтан, я отправляюсь в зверинец, где приготовлено угощение для двора. Предупредите меня, если нашему внуку станет хуже.
Слуга распахнул дверь, и на глазах у нашей троицы король медленно и величественно покинул свои покои в окружении четырех неизменных гвардейцев, дожидавшихся его в приемной.
— Эта женщина – сущая змея, - выдохнул Бонтан, вытирая потный лоб, и поспешил за Людовиком.
— Если маркиза посмеет клеветать на Мадлен, - начал Маркусси, - я ее…
— Гастон, прошу тебя, не надо, - тихо, но твердо возразила девушка. – Она только и ждет, чтобы мы сделали какую-нибудь глупость, чтобы опорочить нас в глазах Его Величества или натравить друг на друга.
Он замер, осознав, что Мадлен обратилась к нему на «ты», но тут же опустил глаза, уставившись на носки туфель, словно избегал ее взгляда.
Мадлен ничего не понимала. Гастон с самого утра старался держаться от нее подальше – только слепой не заметил бы, что он ее сторонится. Не дождавшись ответа, она прошептала чуть слышно:
— Я думала, что ты обрадуешься тому… когда… что между нами больше нет преград.
— Ты позабыла про те, что отделяют графинь с сотней тысяч годового дохода от гвардейцев без единого су? – с горечью ответил он.
Мадлен изумленно ахнула и попыталась взять его за руку, не веря, что после всего, что они пережили, он намерен отказаться от нее из-за каких-то денег. Но нет, Гастон сердито вырвал у нее руку и снова опустил глаза. «Неужели это все?» - подумала Мадлен, чувствуя, как начинает щипать глаза.
— Ну что ж, месье Гастон, - она сделала паузу, чтобы совладать с дрожью в голосе. – Раз мое общество вам более не угодно, я вас оставлю. Пора навестить моих больных, - добавила она, поворачиваясь к Шарлотте.
— Мадлен, ты не понимаешь…, - Гастон закусил губу, не глядя на нее.
Почувствовав, что она остановилась, он, наконец, поднял глаза:
— Ты идешь к больным? Но зачем? Ты же теперь богата.
— О да, я богата. Я так богата, что могу позволить себе преграды из чистого золота, если захочу, - фыркнула Мадлен и бросилась прочь, не оглядываясь.
— А ты – глупец. «Бедный» глупец, - донеслось до Маркусси из приемной.
Прода от 19.11.2019, 23:57
***
Маленький принц, наконец, заснул в колыбели, и Мадлен бесшумно поднялась, чтобы выглянуть в окно. В парке вторую ночь подряд не прекращались гулянья – сегодня король устроил грандиозный бал под открытым небом.
За окном было светло, как днем – боскеты сияли мириадами разноцветных фонариков, вплетенных в ветви и гирлянды цветов. Повсюду стояли бочки с вином, а в беседках из зелени высились горы закусок.
На празднества по случаю рождения принца съехались все дворяне из поместий в пределах двадцати лье вокруг столицы. Вслед за ними в парк потянулся и простой люд, восторженно аплодирующий роскошным нарядам гостей и невиданной иллюминации. После бала и фейерверка остатки угощения должны были раздать беднякам.
Вдали мерцал Большой канал, на водах которого покачивались искусственные кувшинки со спрятанными между лепестков свечами. Огоньки свечей трепетали на ветру, напоминая россыпь звезд вдоль Млечного пути. Над водой плыла негромкая музыка, которую играли скрытые за кустами музыканты, превращая вечер в волшебство.
Среди придворных, прогуливающихся по террасе под окнами, Мадлен заметила Шарлотту в обществе Хильди и Себастьяна де Шабри. Чуть погодя мимо нее гордо прошествовала Элизабет, за которой плелся Тома, нервно сжимая в руках шляпу. «Бедный Тома!» - вздохнула Мадлен, разделяя с ним горечь отвергнутой любви, от которой не помогут ни целебные отвары, ни мази…
За спиной скрипнула дверь. Она обернулась и прикусила губу при виде Гастона. Маркусси озабоченно хмурился, старательно не глядя в ее сторону.
— Ну как, ему лучше? – спросил он, подойдя к колыбели.
— Ну да, он немного успокоился. Красные пятна почти сошли, и мне удалось заставить его сделать несколько глотков молока с очищающим настоем из соски. К счастью, малыш, судя по всему, унаследовал от отца крепкое здоровье. Если он переживет эту ночь, он спасен.
— Дюфор только что видел Бенвенути и Табарена. Они исчезли в покоях маркизы, - после нескольких секунд тягостного молчания произнес Гастон.
— А что Бонтан? Он собирается что-нибудь предпринять?
— Все его люди, кроме Дюфора, следят за праздником, - ответил Маркусси. – Вот я и подумал, почему бы нам с Понфавье и де Шабри не схватить этих мерзавцев. Замок пуст, и надо воспользоваться этим, чтобы все прошло незаметно, как хотелось Его Величеству.
— Так чего же мы ждем? – хватая шаль, воскликнула Мадлен.
Прода от 22.11.2019, 01:27
***
На лестничной площадке второго этажа не было ни души: всех гвардейцев и слуг отправили в парк следить за тем, чтобы королевский праздник не омрачили никакие досадные происшествия. Спрятавшись в полумраке за балюстрадой парадной лестницы, друзья следили за дверью в приемную мадам де Монтеспан.
— Мы уже целый час дожидаемся! А вы вообще уверены, что они там? – недовольно проворчала Элизабет.
Тома демонстративно вздохнул и повернулся к фрейлине:
— Сердце мое, не шумите, прошу вас. А еще лучше, возвращайтесь к Шарлотте с Хильдой. Дамам тут не место.
— Ах, ну конечно! Как только начинается что-то интересное, нам тут не место. Кстати, Мадлен тоже здесь, но ее вы отчего-то не спешите отсылать.
— Да помолчите же, бога ради!
— О, с вами я уж точно больше не заговорю.
— Ну вот, я снова виноват! О, женщины! – процедил сквозь зубы Понфавье.
Элизабет надулась. Затаившийся в тени за ее спиной Бонтан вздохнул и многозначительно переглянулся с Дюфором.
Тихий скрип… Дверь в покои маркизы отворилась, и в коридоре показалась Клод дез Ойе с подсвечником в руке, за которой следовала мадам де Монтеспан:
— Вы должны все это прекратить. Немедля, - властным тоном говорила она. – Мне не следовало поддаваться на ваши уговоры. О, если бы я знала, чем все это кончится!
— Слишком поздно, мадам, - послышался из-за ее спины голос Бенвенути, легко узнаваемый по характерному итальянскому акценту. – Вы ведь прекрасно знаете, что Табарен уже сделал все, что требовалось.
Вслед за Бенвенути в дверь просочился рыжий, а за ним появился бледный и напуганный Лурмель, явно не понимающий, что происходит.
— Все будет хорошо, мадам, - попыталась успокоить маркизу Клод дез Ойе. – Надо лишь немного подождать, и вы увидите, что все, что мы сделали, было к лучшему.
Маркиза фыркнула и, пожав великолепными плечами, исчезла в своих покоях, а Клод, досадливо поморщившись, велела Бенвенути:
— Возвращайтесь в Париж и постарайтесь, наконец, избавиться от мамаши Леру. С этой мстительной твари вполне станется донести на нас в полицию за тот разгром, что вы учинили у нее дома, а этого допустить нельзя.
— Мне отправляться с ними? – испуганно пискнул Лурмель, видя, что она вот-вот уйдет.
— Нет, сколько можно повторять? Ваше дело – следить за Маркусси. И за сестрой, и за братом.
С этими словами Клод захлопнула за собой дверь, и трое мужчин, наконец, направились к лестнице.
— Стоять! Именем короля! – прогремел Дюфор, выхватывая шпагу и вставая у них на пути.
Рядом со швейцарцем тут же выросли Гастон, Себастьян и Тома со шпагами в руках, но Табарен, после секундного замешательства, выхватил из-за пояса два пистолета. Прогремел выстрел, и Дюфор рухнул на пол с простреленным плечом.
Элизабет завизжала от ужаса, а Мадлен бросилась к упавшему швейцарцу.
— Все к стене! – велел Табарен, отшвырнув разряженный пистолет. – У меня всего одна пуля, но я не промахнусь.
— Ба, да это же мадемуазель Друэ! – осклабился Бенвенути. – Что-то мы с вами стали часто встречаться, это не к добру! А вот и ваш приятель, - отвесил он шутовской поклон Гастону. – Надо же, как мы вас недооценили, сударь – вы просто таки в сорочке родились.
Повинуясь приказу рыжего, все начали осторожно отступать к стене, и лишь Элизабет так и застыла на месте, не в силах шевельнуться.
— А ты чего дожидаешься, кривляка? – рявкнул на нее Табарен. – Давай, уноси свою задницу отсюда!
— Кривляка! – возмутился Тома. – Уноси свою за…
Задохнувшись от возмущения, Понфавье вспыхнул, как порох.
— Каналья! Я не потерплю, чтобы какая-то мразь оскорбляла мадемуазель де Куси. Я требую… я требую сатисфакции, мерзавец!
Табарен не успел опомниться, как Тома накинулся на него со шпагой. Бонтан, все это время прятавшийся в тени, воспользовался моментом, чтобы отвлечь наемников. Схватив огромную фарфоровую вазу, украшавшую нишу в коридоре, он швырнул ее в Табарена, который, пошатнувшись, выронил второй пистолет, покатившийся по паркету. Мадлен тут же метнулась вперед и носком туфельки отправила пистолет под комод, на котором только что стояла ваза.
— Ну что ж, теперь мы с вами на равных, - Бенвенути взмахнул шпагой, со свистом разрезавшей воздух. – Лурмель, вы с нами?
Позеленев от страха, придворный завертел головой, не зная, какую из сторон выбрать.
— Сдавайтесь! Все равно вам не уйти, - подал голос Бонтан.
Табарен смерил его насмешливым взглядом :
— Не смеши меня, толстяк. С пустыми руками ты нам ничего не сделаешь, а с этими юнцами мы расправимся в два счета. Кажется, кто-то собирался пустить мне кровь? – подмигнул он Тома. – Ну, чего ты ждешь, малец? Давай, нападай, порадуй свою страхолюдину напоследок.
Это стало последней каплей: зашипев от бешенства, Тома накинулся на рыжего, и Элизабет снова завизжала громче прежнего. Не обращая внимания на ее вопли, Бенвенути атаковал Гастона, а Себастьян – Лурмеля.
— Моя Элизабет – страхолюдина? – ревел Тома, размахивая шпагой. – Ну держись, каналья, я научу тебя манерам!
Гастону пришлось несладко – человек в черном фехтовал мастерски, тогда как за плечами у Маркусси был лишь незначительный опыт нескольких учебных поединков «до первой крови». Под яростным натиском Бенвенути он отступал все дальше и дальше, отчаянно защищаясь.
— Сдаюсь! – послышался крик де Лурмеля, у которого Себастьян с легкостью выбил шпагу.
Рядом вскрикнул Тома, падая на колени и прижимая к груди залитую кровью руку. Элизабет, перестав визжать, кинулась к Табарену словно яростная фурия и, без сомнения, выцарапала бы ему глаза, если бы Мадлен не успела схватить ее за руку.
— Хватит, упокойся! – затрясла она вырывающуюся валькирию. – И даже не думай соваться под шпаги. Лучше помоги мне отодвинуть этот комод. Надо добраться до пистолета, пока они не поубивали друг друга.
