Мадлен расхохоталась. В последнее время Леру, обожавшая крикливые цвета, рюшечки, бантики и кружавчики, сидела в своей лавочке в черном платье и скромном белом чепце.
— Если бы ее арестовали, – продолжала Шарлотта, – у нее наверняка нашлось бы, что рассказать полиции. Особенно под пыткой.
Мадлен согласно кивнула и тут же остановилась, потянув носом, у армянской лавки господина Петросяна, торговавшего кофе и шоколадом – символами роскоши и хорошего вкуса, за которыми гонялись все утонченные богачи и богачки. Подруги не пробовали ни того, ни другого – напитки мечты обходились по двенадцати солей* за чашечку. Увы, позволить себе угощение стоимостью в дневной заработок парижского мастерового девушки не могли, но наслаждаться экзотическим ароматом можно было бесплатно.
— Эта мода долго не продержится, – вздохнула Мадлен с кислой гримаской. – Уж больно дорого и то, и другое.
Она потянула подругу, очарованную манящим ароматом столь разорительного деликатеса, за руку, и попыталась отвлечь ее от мечты о невозможном:
— Чуть не забыла рассказать тебе самое важное: жаб и гадюк теперь можно будет продавать только по рецепту врача. Катрин это наверняка одобрит.
— Ну вот, а я так надеялась, что, став взрослой дамой, смогу купить себе, наконец, симпатичную жабу, - наигранно огорчилась Шарлотта. – Слушай, а давай прогуляемся по берегу до Нового моста? Учитель танцев ждет меня только к одиннадцати, а на мосту всегда можно увидеть что-нибудь интересное.
— Мадемуазель де Маркусси, прогулка по набережной внушает мне ужас, - Мадлен закатила глаза и трагически заломила руки. – Сама не знаю, почему, но даже не просите меня, нет, нет и нет!
— Что, неужели неприятное воспоминание?
— Не имею ни малейшего представления, - томно протянула Мадлен, подражая парижским модницам. – Жестокая Мемория покинула меня, оставив вместо памяти огромнейший пробел.
Шарлотта зафыркала, давясь от смеха. Разговоры о прошлом давно перестали огорчать Мадлен. Она привыкла даже к странным кошмарам, в которых за ней гонялись люди в черном. Вот и сейчас она, отбросив страдальческий вид, скрестила руки на груди и сурово сдвинула брови.
— Ты что же, собираешься якшаться со всяким сбродом на Новом мосту, падшая женщина?
— Ну да. Это же так весело! Там будут бродячие акробаты, дрессированные обезьянки, да мало ли кто еще! И потом, в такую погоду грех не погулять, - парировала Шарлотта.
— Думаешь, я не знаю, что все это только предлог? На самом деле, тебе хочется поглазеть на парней.
— Поглазеть на кого? – не слишком убедительно возмутилась Шарлотта, вспыхнув, как маков цвет. – Ну нет, дорогая моя, я ни на кого не глазею. Это на меня заглядываются.
Она кокетливо захлопала ресницами, застыв посреди улицы в соблазнительной позе, подсмотренной в модном журнале и чуть не став жертвой лудильщика, не разглядевшего дивное видение за гроздью сковород и кастрюль, свисающих с его коромысла.
— И потом, кто бы говорил! – потирая ушибленный кастрюлей локоть, Шарлотта насмешливо прищурилась. – Что ж странного, если я предпочитаю молодых красавцев мерзким старикашкам, которых тебе приходится лечить? «О, мадемуазель Мадлен, - она точь в точь изобразила дрожащий старческий голос их соседа. – Приложите вашу ручку к моей груди. Чувствуете, как мне плохо? Ну же, попробуйте еще раз, вот здесь. Не стесняйтесь!»
Мадлен с трудом сдержала смех? Все было как наяву: и похотливый вид папаши Гийома, и его слащавый тон. В тот день рука Мадлен, в конечном счете, оказалась на его щеке – с размаху. Само собой, эта пощечина чудесным образом вмиг исцелила старого козла. С тех пор юная целительница стала тщательно отбирать пациентов: при первом же нескромном жесте она просто уходила и присылала вместо себя мадам Друэ, не позволявшую клиентам никаких вольностей.
— Сдается мне, что у кого-то приступ весеннего безумия! – тем не менее, покачала она головой, делая вид, что не одобряет легкомыслие Шарлотты.
— Что ж, против такого диагноза я ничего не имею! Ну что, ты идешь или нет?
— Если Катрин узнает, она меня прибьет.
— Если ты ей расскажешь, я прибью тебя раньше!
* Денежные единицы: 1 соль = 12 денье. 1 ливр = 20 солей, 1 серебряный экю = 3 ливра, 1 золотой луидор = 10 ливров. Ремесленники зарабатывали в год 150–200 ливров, прислуга – от 50 (женщины) до 100 (мужчины) ливров. Со временем «соль» превратилось в «су».
Апрель 1682 года
Шевалье де Маркусси весь вечер просидел перед камином с мрачным видом. Несколько раз он открывал рот, собираясь заговорить, но так и не произнес ни слова. Шарлотта, пристроившаяся с книгой рядом с дедом, делала вид, что читает, но никак не могла сосредоточиться. Интуиция шептала ей, что что-то неладно.
— Сегодня утром ко мне заходила твоя тетка, мадам де Понфавье, – произнес, наконец, дед. – Ты ведь знаешь, что по вторникам у нее бывает салон, где собираются влиятельные гости.
Он тяжело вздохнул и, помолчав, заговорил снова.
— Тебе уже пятнадцать. Пора выходить в свет. Она представит тебя своим знакомым, как только тебе сошьют подходящее платье. От этого зависит твое будущее…
— Мое будущее? – с подозрением переспросила Шарлотта.
Шевалье опустил глаза, нервно потер иссохшие руки, покрытые старческими пятнами, и, не глядя на внучку, пояснил:
— Дитя мое, вот уже тридцать лет, как я попал в немилость. Ты ведь знаешь, государи… они злопамятны. Кроме твоей тетки представить тебя высшему свету просто некому.
— Но дедушка, я счастлива и без высшего света!
Шевалье смущенно кашлянул:
— По-хорошему, в твоих руках не твое, а наше будущее. Быть может, ты поможешь брату найти хорошее место, чтобы он мог нас содержать. Тогда Катрин и Матьюрен, наконец, получат возможность уйти на покой. К тому же, твоя тетка обещала подыскать тебе подходящего мужа, который…
Шарлотта ахнула, уронила книгу и упала на колени перед дедом:
— Нет, только не это! – всхлипнула она, уткнувшись в его колени. – Я не хочу! Не хочу!
Он молча вздохнул и сморгнул слезы.
Позже, в комнате девушек, Мадлен, отложив гребень, села рядом с Шарлоттой, свернувшейся клубочком на их общей кровати.
— Знаешь, дедушка Маркусси желает тебе счастья…
— Счастья? – огрызнулась Шарлотта, не поворачиваясь. – Не вижу ничего счастливого в том, чтобы выйти замуж за первого встречного!
— Но ведь он не станет тебя принуждать, и ты сама это прекрасно знаешь. Однако в твоем возрасте большая часть благородных девиц уже помолвлена. Так принято, душа моя.
Мадлен встала, чтобы задуть свечу – свечи следовало экономить. В темноте она на ощупь забралась в кровать и устроилась рядом с подругой, по привычке покусывая свой медальон.
— Я буду работать, как ты, – заявила Шарлотта, вытирая глаза рукавом ночной сорочки. – Стану гувернанткой или компаньонкой, вот!
— Глупости, - отозвалась Мадлен. – Благородные дамы не работают. Если об этом узнают, ты никогда не найдешь себе мужа.
— Не хочу, чтобы меня продали за стол и кров!
— Да ну! Нет, Катрин не зря все время повторяет: чем знатнее, тем чуднее. Скажи, ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что в Париже полно людей, умирающих с голода? Людей, которым приходится трудиться по восемнадцать часов в день, чтобы прокормить семью?
Шарлотта горестно шмыгнула носом, но ее подруга продолжала без всякого сочувствия:
— А в это время мадемуазель изволит хныкать из-за того, что дедушка предлагает ей выйти в свет, чтобы найти мужа?
Мадлен задернула полог кровати и забралась под одеяло.
— В конце концов, - сообщила она темноте, - не исключено, что твоя тетушка найдет для тебя молодого… красивого… богатого… умного…
Шарлотта, уже завернувшаяся в одеяло, невольно подхватила игру:
— Честного… верного…
— Отважного…
— О да, отважного, - Шарлотта, наконец, улыбнулась. – А я отправлю его на дуэль, чтобы он отважно погиб ради меня!
— Дурочка! – фыркнула Мадлен. – Вы, дворяне…
— Угу, знаю, - повеселев, Шарлотта завозилась, устраиваясь на подушке. Будущее уже не казалось ей таким уж беспросветным.
Май 1682 года
Новое голубое платье Шарлотты было совсем простым, с очень скромным вырезом и лесенкой из бантов, сбегающей вниз по корсажу. Рукава были подхвачены широкими кружевными манжетами, а верхняя юбка, собранная фалдами, открывала нижнюю юбку на тон светлее.
Шарлотта уложила волосы в пучок, оставив лишь несколько мелких локонов, окруживших ее мрачное лицо золотым ореолом. Бросив последний взгляд в зеркало, она вышла из комнаты и медленно спустилась по лестнице с таким видом, будто собиралась на собственную казнь.
— Ах, до чего же у меня красивая внучка! – озорно присвистнул шевалье де Маркусси, ждавший ее на первом этаже, но тут же нахмурился. – Да улыбнись же, ты ведь не на эшафот отправляешься. Нечего строить из себя великомученицу.
— Хорошо, дедушка, - не поднимая глаз, отозвалась несчастная жертва с унылым лицом.
— Карета уже здесь и ждет.
Шарлотта, догадавшись, что дед взволнован не меньше нее, сумела выдавить из себя тень улыбки и уже у порога нежно чмокнула его в затылок.
За всю недолгую дорогу до острова Нотр-Дам обе девушки не произнесли ни слова. Но если Шарлотта умирала от беспокойства, то Мадлен ничуть не жалела о том, что ей пришлось на полдня оставить своих больных, чтобы составить компанию подруге.
Наконец, карета въехала во двор особняка Понфавье и остановилась у парадного крыльца. Мадам де Понфавье уже ждала их в дверях. Юная целительница, никогда не бывавшая в гостях у родственников Шарлотты, во все глаза разглядывала великолепное здание. Огромные окна, украшенные резными капителями, наверняка, наполняли солнцем комнаты с высокими потолками. Какой контраст по сравнению со старым покосившимся домиком, в котором жили Маркусси! Его единственным украшением были потемневшие от времени деревянные балки каркаса, а маленькие окошки с мутными стеклышками в свинцовой оплетке едва пропускали дневной свет.
— Ничего себе! Красиво, как в Лувре, – восхищенно ахнула она. И тут же добавила с неистребимой практичностью: – Но представляю, чего стоит протопить этакую громадину.
— Не волнуйся, у моего дядюшки денег хватает, - процедила Шарлотта сквозь зубы, вылезая из кареты.
Взгляд мадам де Понфавье оценивающе скользнул по племяннице. Хороша, ничего не скажешь. Жаль, конечно, что платье на ней такое простенькое и буржуазное.
Особых иллюзий насчет Шарлотты у тетушки не было: ввести ее в высший свет, без приданого и с учетом сомнительного прошлого ее деда… Воистину, это будет подвиг, достойный Геракла.
Шарлотта присела в реверансе и поцеловала тетку в надушенную щеку.
— Ты сегодня очаровательна, дитя мое, - воскликнула мадам де Понфавье с наигранным энтузиазмом, ничуть не убедившим девушку, и жестом подозвала лакея.
— Проводите эту мадемуазель на кухню и угостите ее чем-нибудь, - указала она на Мадлен.
— Тетушка, милая, пожалуйста, позвольте моей подруге остаться со мной, - взмолилась Шарлотта.
— Глупости, это совершенно невозможно! – мадам де Понфавье взглянула на племянницу так, будто та сошла с ума. – Малышке будет куда лучше на кухне, среди таких же, как она. К тому же, как, по-твоему, я должна буду ее представить? «А это горничная моей племянницы, без которой она не может обойтись»?
— Но Мадлен не горничная.
— Давай не будем играть словами, дитя мое. Следуй за мной.
Шарлотта нехотя прошла за теткой в огромный вестибюль и покосилась на дверь гостиной в обрамлении двух лакеев в богатых ливреях.
— Гостей сегодня будет совсем немного, не больше дюжины, - предупредила мадам де Понфавье. – Я очень рассчитываю на то, что ты умеешь себя держать в приличном обществе. Не заговаривай, пока к тебе не обратятся, соглашайся со всем, что тебе скажут, и все будет прекрасно.
Закончив краткое наставление, тетушка приняла приличествующий случаю светский вид, развернула веер и расцвела чарующей улыбкой. Впрочем, глаза ее не улыбались, оставшись холодными и замечающими любую мелочь.
Все вокруг Шарлотты буквально кричало о роскоши: плафоны, расписанные ангелочками и гирляндами цветов, резные двери и карнизы, шпалеры и бесценный ковер на полу. Огромная гостиная выходила дверями на две стороны: в парадный двор и в сад. Посреди залы мадам де Понфавье разместила буфет, уставленный блюдами с закусками и сладостями. За ним, образуя круг, были расставлены кресла, стулья и табуреты для того, чтобы каждый мог с легкостью следить за беседой, заняв положенное ему по рангу место. Два кресла уже были заняты дамами, поглощенными оживленной беседой.
Шарлотта направилась было к ним, но тетя остановила ее взмахом веера и показала на дверь в сад.
— Подожди меня на улице, мне еще нужно сделать кое-какие распоряжения.
Девушка взяла со столика стакан с лимонадом и вышла на террасу маленького садика, в котором все аллеи, обрамленные стриженным самшитом, сходились к мраморному фонтану в центре. Глубоко вздохнув, она присела на скамью, с которой могла наблюдать за гостиной, не будучи заметной.
Тетя смотрела на ее платье с презрением. Ей явно было стыдно за племянницу. И это не говоря уже об унижении, которому пришлось подвергнуться Мадлен!
Шарлотта все еще пережевывала свою обиду, когда к скамейке с потерянным видом подошел старичок лет шестидесяти.
— Вы позволите? – спросил он, опускаясь рядом.
И, не дожидаясь ответа, расстелил на коленях огромный носовой платок, на который пристроил тарелочку с карамельными птифурами.
— Они так аппетитно выглядят, - сообщил старичок, словно извиняясь за свое чревоугодие.
Девушка кивнула с вежливой улыбкой. Старичок в потертом кафтане показался ей вполне симпатичным.
Окинув ее оценивающим взглядом, незнакомец прошамкал с набитым ртом:
— А вы, должно быть, бедная кузина?
Шарлотта чуть не поперхнулась своим лимонадом.
— Что до меня, то я – бедный поэт, - продолжил ее сосед, облизывая вымазанные кремом пальцы.
— На самом деле, я – бедная племянница, господин бедный поэт, – усмехнулась Шарлотта, которую начал забавлять этот странный диалог.
— И вас тут позабыли? – старичок сунул в рот следующий птифур.
— Увы, боюсь, что да.
— Заметьте, что нам куда лучше здесь, в саду, чем там, внутри, с этими старыми сплетницами. Если хотите совета, мадемуазель…?
— Шарлотта де Маркусси.
Незнакомец вежливо наклонил голову:
— Поразительно, но во всех салонах, в которых мне приходится бывать, хозяева лезут из кожи вон, чтобы продемонстрировать свою щедрость к бедным родственникам.
Шарлотта спрятала лицо в стакан, чтобы не отвечать.
— И что вы должны будете делать, милое дитя? Петь, играть на арфе или клавесине?
— О нет, ничего такого. Я здесь всего лишь для того, чтобы заводить знакомства.
— Серьезно? В таком случае, вам неслыханно повезло. Вон там, видите, болтает парочка весьма знатных особ, знакомство с которыми может быть весьма полезно. И что же они обсуждают? Разумеется, переезд королевского двора в Версаль! Вы ведь знаете, что шестого мая король объявил, что отныне правительство будет располагаться в Версале, хотя дворец до сих пор не достроен. Эти дамы не устают повторять, что ни за что не поедут в такую дыру, а на самом деле отчаянно мечтают получить приглашение. А вот сейчас к ним подошла моя благодетельница, мадам де Ла Саблиер. Она – сущий ангел, – последние слова он произнес без капли иронии. – Я же много лет живу в ее доме и только благодаря этому могу полностью посвятить себя перу.
— Если бы ее арестовали, – продолжала Шарлотта, – у нее наверняка нашлось бы, что рассказать полиции. Особенно под пыткой.
Мадлен согласно кивнула и тут же остановилась, потянув носом, у армянской лавки господина Петросяна, торговавшего кофе и шоколадом – символами роскоши и хорошего вкуса, за которыми гонялись все утонченные богачи и богачки. Подруги не пробовали ни того, ни другого – напитки мечты обходились по двенадцати солей* за чашечку. Увы, позволить себе угощение стоимостью в дневной заработок парижского мастерового девушки не могли, но наслаждаться экзотическим ароматом можно было бесплатно.
— Эта мода долго не продержится, – вздохнула Мадлен с кислой гримаской. – Уж больно дорого и то, и другое.
Она потянула подругу, очарованную манящим ароматом столь разорительного деликатеса, за руку, и попыталась отвлечь ее от мечты о невозможном:
— Чуть не забыла рассказать тебе самое важное: жаб и гадюк теперь можно будет продавать только по рецепту врача. Катрин это наверняка одобрит.
— Ну вот, а я так надеялась, что, став взрослой дамой, смогу купить себе, наконец, симпатичную жабу, - наигранно огорчилась Шарлотта. – Слушай, а давай прогуляемся по берегу до Нового моста? Учитель танцев ждет меня только к одиннадцати, а на мосту всегда можно увидеть что-нибудь интересное.
— Мадемуазель де Маркусси, прогулка по набережной внушает мне ужас, - Мадлен закатила глаза и трагически заломила руки. – Сама не знаю, почему, но даже не просите меня, нет, нет и нет!
— Что, неужели неприятное воспоминание?
— Не имею ни малейшего представления, - томно протянула Мадлен, подражая парижским модницам. – Жестокая Мемория покинула меня, оставив вместо памяти огромнейший пробел.
Шарлотта зафыркала, давясь от смеха. Разговоры о прошлом давно перестали огорчать Мадлен. Она привыкла даже к странным кошмарам, в которых за ней гонялись люди в черном. Вот и сейчас она, отбросив страдальческий вид, скрестила руки на груди и сурово сдвинула брови.
— Ты что же, собираешься якшаться со всяким сбродом на Новом мосту, падшая женщина?
— Ну да. Это же так весело! Там будут бродячие акробаты, дрессированные обезьянки, да мало ли кто еще! И потом, в такую погоду грех не погулять, - парировала Шарлотта.
— Думаешь, я не знаю, что все это только предлог? На самом деле, тебе хочется поглазеть на парней.
— Поглазеть на кого? – не слишком убедительно возмутилась Шарлотта, вспыхнув, как маков цвет. – Ну нет, дорогая моя, я ни на кого не глазею. Это на меня заглядываются.
Она кокетливо захлопала ресницами, застыв посреди улицы в соблазнительной позе, подсмотренной в модном журнале и чуть не став жертвой лудильщика, не разглядевшего дивное видение за гроздью сковород и кастрюль, свисающих с его коромысла.
— И потом, кто бы говорил! – потирая ушибленный кастрюлей локоть, Шарлотта насмешливо прищурилась. – Что ж странного, если я предпочитаю молодых красавцев мерзким старикашкам, которых тебе приходится лечить? «О, мадемуазель Мадлен, - она точь в точь изобразила дрожащий старческий голос их соседа. – Приложите вашу ручку к моей груди. Чувствуете, как мне плохо? Ну же, попробуйте еще раз, вот здесь. Не стесняйтесь!»
Мадлен с трудом сдержала смех? Все было как наяву: и похотливый вид папаши Гийома, и его слащавый тон. В тот день рука Мадлен, в конечном счете, оказалась на его щеке – с размаху. Само собой, эта пощечина чудесным образом вмиг исцелила старого козла. С тех пор юная целительница стала тщательно отбирать пациентов: при первом же нескромном жесте она просто уходила и присылала вместо себя мадам Друэ, не позволявшую клиентам никаких вольностей.
— Сдается мне, что у кого-то приступ весеннего безумия! – тем не менее, покачала она головой, делая вид, что не одобряет легкомыслие Шарлотты.
— Что ж, против такого диагноза я ничего не имею! Ну что, ты идешь или нет?
— Если Катрин узнает, она меня прибьет.
— Если ты ей расскажешь, я прибью тебя раньше!
* Денежные единицы: 1 соль = 12 денье. 1 ливр = 20 солей, 1 серебряный экю = 3 ливра, 1 золотой луидор = 10 ливров. Ремесленники зарабатывали в год 150–200 ливров, прислуга – от 50 (женщины) до 100 (мужчины) ливров. Со временем «соль» превратилось в «су».
Глава 6
Апрель 1682 года
Шевалье де Маркусси весь вечер просидел перед камином с мрачным видом. Несколько раз он открывал рот, собираясь заговорить, но так и не произнес ни слова. Шарлотта, пристроившаяся с книгой рядом с дедом, делала вид, что читает, но никак не могла сосредоточиться. Интуиция шептала ей, что что-то неладно.
— Сегодня утром ко мне заходила твоя тетка, мадам де Понфавье, – произнес, наконец, дед. – Ты ведь знаешь, что по вторникам у нее бывает салон, где собираются влиятельные гости.
Он тяжело вздохнул и, помолчав, заговорил снова.
— Тебе уже пятнадцать. Пора выходить в свет. Она представит тебя своим знакомым, как только тебе сошьют подходящее платье. От этого зависит твое будущее…
— Мое будущее? – с подозрением переспросила Шарлотта.
Шевалье опустил глаза, нервно потер иссохшие руки, покрытые старческими пятнами, и, не глядя на внучку, пояснил:
— Дитя мое, вот уже тридцать лет, как я попал в немилость. Ты ведь знаешь, государи… они злопамятны. Кроме твоей тетки представить тебя высшему свету просто некому.
— Но дедушка, я счастлива и без высшего света!
Шевалье смущенно кашлянул:
— По-хорошему, в твоих руках не твое, а наше будущее. Быть может, ты поможешь брату найти хорошее место, чтобы он мог нас содержать. Тогда Катрин и Матьюрен, наконец, получат возможность уйти на покой. К тому же, твоя тетка обещала подыскать тебе подходящего мужа, который…
Шарлотта ахнула, уронила книгу и упала на колени перед дедом:
— Нет, только не это! – всхлипнула она, уткнувшись в его колени. – Я не хочу! Не хочу!
Он молча вздохнул и сморгнул слезы.
Позже, в комнате девушек, Мадлен, отложив гребень, села рядом с Шарлоттой, свернувшейся клубочком на их общей кровати.
— Знаешь, дедушка Маркусси желает тебе счастья…
— Счастья? – огрызнулась Шарлотта, не поворачиваясь. – Не вижу ничего счастливого в том, чтобы выйти замуж за первого встречного!
— Но ведь он не станет тебя принуждать, и ты сама это прекрасно знаешь. Однако в твоем возрасте большая часть благородных девиц уже помолвлена. Так принято, душа моя.
Мадлен встала, чтобы задуть свечу – свечи следовало экономить. В темноте она на ощупь забралась в кровать и устроилась рядом с подругой, по привычке покусывая свой медальон.
— Я буду работать, как ты, – заявила Шарлотта, вытирая глаза рукавом ночной сорочки. – Стану гувернанткой или компаньонкой, вот!
— Глупости, - отозвалась Мадлен. – Благородные дамы не работают. Если об этом узнают, ты никогда не найдешь себе мужа.
— Не хочу, чтобы меня продали за стол и кров!
— Да ну! Нет, Катрин не зря все время повторяет: чем знатнее, тем чуднее. Скажи, ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что в Париже полно людей, умирающих с голода? Людей, которым приходится трудиться по восемнадцать часов в день, чтобы прокормить семью?
Шарлотта горестно шмыгнула носом, но ее подруга продолжала без всякого сочувствия:
— А в это время мадемуазель изволит хныкать из-за того, что дедушка предлагает ей выйти в свет, чтобы найти мужа?
Мадлен задернула полог кровати и забралась под одеяло.
— В конце концов, - сообщила она темноте, - не исключено, что твоя тетушка найдет для тебя молодого… красивого… богатого… умного…
Шарлотта, уже завернувшаяся в одеяло, невольно подхватила игру:
— Честного… верного…
— Отважного…
— О да, отважного, - Шарлотта, наконец, улыбнулась. – А я отправлю его на дуэль, чтобы он отважно погиб ради меня!
— Дурочка! – фыркнула Мадлен. – Вы, дворяне…
— Угу, знаю, - повеселев, Шарлотта завозилась, устраиваясь на подушке. Будущее уже не казалось ей таким уж беспросветным.
***
Май 1682 года
Новое голубое платье Шарлотты было совсем простым, с очень скромным вырезом и лесенкой из бантов, сбегающей вниз по корсажу. Рукава были подхвачены широкими кружевными манжетами, а верхняя юбка, собранная фалдами, открывала нижнюю юбку на тон светлее.
Шарлотта уложила волосы в пучок, оставив лишь несколько мелких локонов, окруживших ее мрачное лицо золотым ореолом. Бросив последний взгляд в зеркало, она вышла из комнаты и медленно спустилась по лестнице с таким видом, будто собиралась на собственную казнь.
— Ах, до чего же у меня красивая внучка! – озорно присвистнул шевалье де Маркусси, ждавший ее на первом этаже, но тут же нахмурился. – Да улыбнись же, ты ведь не на эшафот отправляешься. Нечего строить из себя великомученицу.
— Хорошо, дедушка, - не поднимая глаз, отозвалась несчастная жертва с унылым лицом.
— Карета уже здесь и ждет.
Шарлотта, догадавшись, что дед взволнован не меньше нее, сумела выдавить из себя тень улыбки и уже у порога нежно чмокнула его в затылок.
За всю недолгую дорогу до острова Нотр-Дам обе девушки не произнесли ни слова. Но если Шарлотта умирала от беспокойства, то Мадлен ничуть не жалела о том, что ей пришлось на полдня оставить своих больных, чтобы составить компанию подруге.
Наконец, карета въехала во двор особняка Понфавье и остановилась у парадного крыльца. Мадам де Понфавье уже ждала их в дверях. Юная целительница, никогда не бывавшая в гостях у родственников Шарлотты, во все глаза разглядывала великолепное здание. Огромные окна, украшенные резными капителями, наверняка, наполняли солнцем комнаты с высокими потолками. Какой контраст по сравнению со старым покосившимся домиком, в котором жили Маркусси! Его единственным украшением были потемневшие от времени деревянные балки каркаса, а маленькие окошки с мутными стеклышками в свинцовой оплетке едва пропускали дневной свет.
— Ничего себе! Красиво, как в Лувре, – восхищенно ахнула она. И тут же добавила с неистребимой практичностью: – Но представляю, чего стоит протопить этакую громадину.
— Не волнуйся, у моего дядюшки денег хватает, - процедила Шарлотта сквозь зубы, вылезая из кареты.
Взгляд мадам де Понфавье оценивающе скользнул по племяннице. Хороша, ничего не скажешь. Жаль, конечно, что платье на ней такое простенькое и буржуазное.
Особых иллюзий насчет Шарлотты у тетушки не было: ввести ее в высший свет, без приданого и с учетом сомнительного прошлого ее деда… Воистину, это будет подвиг, достойный Геракла.
Шарлотта присела в реверансе и поцеловала тетку в надушенную щеку.
— Ты сегодня очаровательна, дитя мое, - воскликнула мадам де Понфавье с наигранным энтузиазмом, ничуть не убедившим девушку, и жестом подозвала лакея.
— Проводите эту мадемуазель на кухню и угостите ее чем-нибудь, - указала она на Мадлен.
— Тетушка, милая, пожалуйста, позвольте моей подруге остаться со мной, - взмолилась Шарлотта.
— Глупости, это совершенно невозможно! – мадам де Понфавье взглянула на племянницу так, будто та сошла с ума. – Малышке будет куда лучше на кухне, среди таких же, как она. К тому же, как, по-твоему, я должна буду ее представить? «А это горничная моей племянницы, без которой она не может обойтись»?
— Но Мадлен не горничная.
— Давай не будем играть словами, дитя мое. Следуй за мной.
Шарлотта нехотя прошла за теткой в огромный вестибюль и покосилась на дверь гостиной в обрамлении двух лакеев в богатых ливреях.
— Гостей сегодня будет совсем немного, не больше дюжины, - предупредила мадам де Понфавье. – Я очень рассчитываю на то, что ты умеешь себя держать в приличном обществе. Не заговаривай, пока к тебе не обратятся, соглашайся со всем, что тебе скажут, и все будет прекрасно.
Закончив краткое наставление, тетушка приняла приличествующий случаю светский вид, развернула веер и расцвела чарующей улыбкой. Впрочем, глаза ее не улыбались, оставшись холодными и замечающими любую мелочь.
Все вокруг Шарлотты буквально кричало о роскоши: плафоны, расписанные ангелочками и гирляндами цветов, резные двери и карнизы, шпалеры и бесценный ковер на полу. Огромная гостиная выходила дверями на две стороны: в парадный двор и в сад. Посреди залы мадам де Понфавье разместила буфет, уставленный блюдами с закусками и сладостями. За ним, образуя круг, были расставлены кресла, стулья и табуреты для того, чтобы каждый мог с легкостью следить за беседой, заняв положенное ему по рангу место. Два кресла уже были заняты дамами, поглощенными оживленной беседой.
Шарлотта направилась было к ним, но тетя остановила ее взмахом веера и показала на дверь в сад.
— Подожди меня на улице, мне еще нужно сделать кое-какие распоряжения.
Девушка взяла со столика стакан с лимонадом и вышла на террасу маленького садика, в котором все аллеи, обрамленные стриженным самшитом, сходились к мраморному фонтану в центре. Глубоко вздохнув, она присела на скамью, с которой могла наблюдать за гостиной, не будучи заметной.
Тетя смотрела на ее платье с презрением. Ей явно было стыдно за племянницу. И это не говоря уже об унижении, которому пришлось подвергнуться Мадлен!
Шарлотта все еще пережевывала свою обиду, когда к скамейке с потерянным видом подошел старичок лет шестидесяти.
— Вы позволите? – спросил он, опускаясь рядом.
И, не дожидаясь ответа, расстелил на коленях огромный носовой платок, на который пристроил тарелочку с карамельными птифурами.
— Они так аппетитно выглядят, - сообщил старичок, словно извиняясь за свое чревоугодие.
Девушка кивнула с вежливой улыбкой. Старичок в потертом кафтане показался ей вполне симпатичным.
Окинув ее оценивающим взглядом, незнакомец прошамкал с набитым ртом:
— А вы, должно быть, бедная кузина?
Шарлотта чуть не поперхнулась своим лимонадом.
— Что до меня, то я – бедный поэт, - продолжил ее сосед, облизывая вымазанные кремом пальцы.
— На самом деле, я – бедная племянница, господин бедный поэт, – усмехнулась Шарлотта, которую начал забавлять этот странный диалог.
— И вас тут позабыли? – старичок сунул в рот следующий птифур.
— Увы, боюсь, что да.
— Заметьте, что нам куда лучше здесь, в саду, чем там, внутри, с этими старыми сплетницами. Если хотите совета, мадемуазель…?
— Шарлотта де Маркусси.
Незнакомец вежливо наклонил голову:
— Поразительно, но во всех салонах, в которых мне приходится бывать, хозяева лезут из кожи вон, чтобы продемонстрировать свою щедрость к бедным родственникам.
Шарлотта спрятала лицо в стакан, чтобы не отвечать.
— И что вы должны будете делать, милое дитя? Петь, играть на арфе или клавесине?
— О нет, ничего такого. Я здесь всего лишь для того, чтобы заводить знакомства.
— Серьезно? В таком случае, вам неслыханно повезло. Вон там, видите, болтает парочка весьма знатных особ, знакомство с которыми может быть весьма полезно. И что же они обсуждают? Разумеется, переезд королевского двора в Версаль! Вы ведь знаете, что шестого мая король объявил, что отныне правительство будет располагаться в Версале, хотя дворец до сих пор не достроен. Эти дамы не устают повторять, что ни за что не поедут в такую дыру, а на самом деле отчаянно мечтают получить приглашение. А вот сейчас к ним подошла моя благодетельница, мадам де Ла Саблиер. Она – сущий ангел, – последние слова он произнес без капли иронии. – Я же много лет живу в ее доме и только благодаря этому могу полностью посвятить себя перу.
