Глава 1
Дом, где была квартира Воронцовых, выглядел скромно, но прилично. Узкий фасад между двух многоэтажных доходных домов, облупленная лепнина, парадная, пахнущая котами, и сама пятикомнатная квартира (две спальни, гостиная, кабинет, кухня, комната для прислуги) на втором этаже — с видом на канал, если сильно высунуться из окна.
Но главное не это, главное — фамилия. Старое дворянское имя, хоть и изрядно потрёпанное временем. Отец семейства вел свое родословие от тех самых Воронцовых, которых славно служили империи на дипломатической ниве. Он был потомком младшего сына младшего сына и, увы, не унаследовал ничего, кроме фамилии. Но этого было достаточно, чтобы Анна Павловна Воронцова продолжала надеяться: для их дочери всё ещё возможно. Даже бал дебютанток.
— Если мы не покажем тебя, Лизонька, на балу, считай, что ты и не жила, — заявила она одним прекрасным утром, выуживая из старинного комода когда-то белые, а ныне изрядно пожелтевшие перчатки. — Сиди прямо! – она кинула на дочь строгий взгляд. – Осанка — это половина впечатления.
Лиза сидела на табурете посреди зала, с заколотыми волосами и лицом обречённого на муки человека.
— Мам, ну зачем это всё… Стыдно… - мучительно краснея, отвечала она матери.
— Потому что ты у меня красивая, - решительно говорила Анна Павловна. – И ещё не поздно устроить тебе хорошую судьбу. И, между прочим, это приглашение на бал — не из воздуха взялось. Я три недели звонила тётке Эрнестине!
— Той, которая живёт в Крыму и верит, что все мужчины — шпионы?.. – хмыкнула Лиза.
— Не смейся! Её муж был камер-казначеем, между прочим. А там, где казначеи, там связи. Всё просто. Будет бал, будет платье, будет прическа. А дальше — глядишь, и счастье.
—С приглашением на бал понятно, а платье и прическа?
—Если отец даст денег, то тетка Эрнестина – всё остальное, - триумфально объявила Анна Павловна.
Из кухни донеслось:
— Где сахар?!
Отец, Пётр Васильевич, всё утро ходил по квартире с чашкой чая и журналом «Имперские новости», ругался на редакторов, правительство, соседей сверху и отсутствие в доме сахара.
— Ты слышала, — крикнул он, — в лаборатории под Казанью опять утечка эфира. Всё задымило! А они там что? Молчат!
— Опять эфир? — хмыкнула Анна Павловна. — Всё из-за этих техномагов. Раньше был порядок, а теперь каждый второй — изобретатель.
— Лучше бы ты о плате за отопление подумала, а не о техномагах, — совершенно нелогично ответил Пётр Васильевич. — Кому счётчики приписаны, тому и платить!
—При чём тут я? – возразила ему супруга.
—Меньше надо отопление жечь, вот при чем!
Лиза встала и подошла к окну. За стеклом кипел Петербург — не тот романтичный город прошлого, город грез, каким он рисовался ей в детстве, а живой, резкий, шумный Левиафан, как его в сердцах иной раз называл Петр Васильевич. По мостовой пронёсся аэромобиль: почти бесшумный, с каплевидным кузовом и ярким гербом Академии эфирной инженерии. За рулем аэромобиля сидел франтоватый молодой человек в кожаных крагах и кожаном же кепи. Лиза вздохнула – жизнь пролетает мимо!
Елизавета Петровна Воронцова была девицей восемнадцати лет. Наверное, самой обыкновенной, но… Все-таки, было в ней что-то особенное.
Она не была красавица, но обладала лицом скорее запоминающимся, чем ослепительным — из тех, на кого не сразу обращают внимание, но потом не могут забыть. Светлая, тонкая, с ясными глазами серо-зелёного оттенка — "цвета весенней воды", как однажды заметил сосед-художник. Он же сказал, что в её взгляде «больше вопросов, чем ответов».
Лиза не была ни особенно нарядной, ни особенно бойкой, ибо не стремилась быть в центре внимания. Она держалась сдержанно, но не с холодной важностью, а с какой-то внутренней уверенностью, как будто знала себе цену, но не считала нужным её объявлять. Чужие разговоры про балы, наряды и выгодные партии она слушала вежливо, с улыбкой — и почти всегда рассеянно. Гораздо чаще её можно было найти с книжкой, чем у зеркала.
Она читала не только романы (хотя и их — с удовольствием), но и статьи из "Научного вестника", и новостные листки, и отчёты о последнем эфирном полёте. Особенно её интересовало всё, что касалось человеческого сознания, памяти и природы души — с тех пор, как она прочитала в библиотеке отца выдержки из трудов одного еретически настроенного мага-философа, она не могла об этом забыть. Лиза накрепко запомнила одну фразу, что поразила ее: «Машина, которой дано чувствовать, больше не машина». А ведь современная наука только и твердила о новых машинах, что облегчат жизнь человека. Но какими они будут?
Отец говорил о том, что ей надо продолжать учиться. И она хотела, особенно ее привлекала новая наука – психология. В своих мыслях она смело шла дальше – психология машин, вот что ей было особенно интересно!
Комната Лизы была чем-то средним, между комнатой юной барышни и молодого интеллектуала. Подушечки с вышивкой, дань дворянским традициям, соседствовали с горой книг, кипами заметок, тетрадями с выписками. На стене разместилась литография с изображением эфирного корабля и вырезка из газеты: "Академия обсуждает возможность подключения магического канала к живому разуму". А рядом – большая картина «Сирень в вазе».
Лиза была не из тех, кто громко спорит, но при случае она могла задать такой вопрос, от которого всем присутствующим становилось неловко. Потому что они не знали, что на него ответить. Ее считали девушкой скромной, но скромна она была ровно до того момента, пока не начинала говорить о том, что ее волновало по-настоящему: эфирные корабли, психология, живой разум, магические каналы… И тогда ее голос становился тверже, а в глазах появлялся огонь.
Но сегодня Лиза изменила себе. Газетчик на углу орал:
— Экстра! Экстра! Слухи из дворца! Младший царевич ищет невесту на балу дебютанток!
Почему-то именно сегодня мысль о том, что где-то есть некий принц, который ищет себе невесту, необычайно ее взволновала. Мысль была глупой и какой-то даже неприличной, но Лиза вдруг подумала, что как было бы хорошо вот так войти в императорскую семью. Император был большим почитателем прогресса и наук и тогда она, Лиза, смогла бы не просто учиться, а развивать, продвигать, покровительствовать! А если еще и принц симпатичный, то…
Лиза затрясла головой от рёва очередного быстроходного экипажа. Это был не элегантный аэромобиль, летавший по дорогам на эфирных кристаллах, а паромобиль – шумный, тяжелый, популярный среди купцов и чиновников, потому что надежный и не слишком дорогой. Пока она думала, город жил быстро. Газеты, дилижансы, аэростаты над крышами, металлический звон колёс, чайные лавки, где подавали кофе с бехеревским сиропом, который недавно вошел в моду, и повсюду — молодые люди в кожаных кепи с блестящими глазами, девицы в котелках и облегающих платьях в пол, учёные в белых перчатках и биржевые агенты с нагрудными циферблатами, отсчитывающими курс ценных бумаг.
Император в последние годы сделал ставку на прогресс. Наука, техника, армия, эфирные корабли, новые университеты. Императрица — ещё смелее: лично курировала воздухоплавание, садилась в дирижабли, участвовала в испытаниях. Старший сын уже женат, а младший — именно тот, кого прочат в главные женихи бала дебютанток этого года. Говорили, он умен, строг и по-мальчишески хорош собой.
— Подумать только, младший царевич… - мечтательно произнесла Анна Павловна.
— Мам, — сказала Лиза вдруг, — а если я ему понравлюсь?
— Вот! — оживилась Анна Павловна. — Вот об этом и думай! Всё начинается с намерения! Сначала ты понравишься. Потом выйдешь замуж. А потом — заживёшь, ну, почти как царица!...
Такой поворот в голове у Лизы не укладывался. Воронцовы не были бедны. Они были почти бедны — а это было хуже. Ты не среди избранных, но и не среди падших. Ты – где-то посередине. А это всегда очень тяжело. Одним ты уже не соответствуешь, а другие тебя не принимают. Но стоило ли сегодня думать об этом? Впереди, как ни крути, бал, приглашение, платье, а всё остальное подождёт.
Пока Лиза размышляла, Анна Павловна прошла на кухню, где за небольшим столом сидел Петр Васильевич с газетой, и взмолилась:
— Пётр! Нам нужны деньги! Бал требует нового платья, требует парикмахера, требует экипажа.
— Пустые траты, - сказал отер. – Лучше бы Лиза взялась за ум и поступила в университет. Ей необходимо выучиться, получить профессию, начать работать. Что такое бал? Эфир! Мир меняется, ты понимаешь?
— Эфир? Сейчас на эфире корабли летают, так что эфир – это нечто очень и очень материальное, как и наши соображения о бале. Университет? — Анна Павловна всплеснула руками. — Ты хочешь, чтобы наша дочь, дворянка, потомок канцлера Воронцова, сражалась за место под солнцем со всякими разночинцами? Чтобы ее окружали люди без манер, с пальцами, перепачканными химикатами и чернилами? Мы — дворяне, Пётр! Мы из касты тех, кто блюдёт традиции! Традиции важнее всяких профессий!
— Традиции? — Пётр Васильевич скривился. — Традиции давно устарели. Посмотри на знакомых — их дочери либо учатся, либо работают. И, знаешь, ничего с ними не случилось. И я готов помочь Лизе сегодня же, если она сама хочет. И ей вовсе не обязательно идти на химический факультет, есть масса других профессий. А бал — это бал. Веселье для светских бездельников, да и только.
— Но бал — это честь! Это возможность выгодно выйти замуж! — голос Анны Павловны набирал обороты. — Не хочешь понимать — не понимай, но ты обязан пойти навстречу своей дочери!
— О, боже! — воскликнул глава семейства. — Да делайте вы, что отите! Но я не хочу, чтобы моя дочь жила мечтами о принце, забывая о реальности! Но если Лиза хочет, пусть будет принц, бал и платье! Пожалуйста! Но после пеняйте на себя!
Анна Павловна вдруг замолчала, а потом со слезой в голосе произнесла:
— Ты просто не любишь нас...
С этими словами она упала на стул, закрыв лицо руками.
Пётр вскочил:
—Я не люблю глупости! А деньги – вот!
Петр Васильевич вскочил, побежал в спальню, вынес оттуда кошелек и выложил на стол несколько купюр.
-—Надеюсь, этого хватит? – трагически возопил он.
Анна Павловна вскочила с кресла, схватила деньги и прижала их к груди.
—О, как ты великодушен, Петр Васильевич!
Отец поднял мученический взор и увидел, что Лиза стоит в дверях и созерцает всю эту некрасивую сцену.
—Лизок, садись, - устало сказал он.
Анна Васильевна выбежала из кухни, выкрикивая на ходу:
— Мы сейчас же едем к модистке и в лавки. Лиза, собирайся!
Лиза и отец остались вдвоем. Петр Васильевич вздохнул и сказал:
— Знаешь, я бы тоже хотел жить по старинке, с парадами и балами, но жалованья моего на это не хватает, увы. Если у тебя получится выйти замуж… не обязательно за принца, просто за хорошего человека, я не буду против. Мы с твоей матерью хоть и не стары, но уже и не так молоды. Нам бы не помешала поддержка умного и состоятельного зятя… Но я должен тебе сказать, что если ты никого на балу не приглядишь… или если никто не приглядит тебя…
—Я вернусь домой и буду учиться. И пойду работать. Зять, это хорошо, но дочь – тоже неплохо, - с улыбкой сказала Лиза.
— Золотые слова, музыка для ушей, - ответил Петр Васильевич дочери. – Ну, беги… мать ждёт…
Лиза поцеловала отца в щёку и пошла собираться.
Сборы, на удивление, были быстрыми и вот Лиза с Анной Павловной уже вышли на улицу. Быстрым шагом прошли по Гороховой, вышли к каналу, повернули направо и вот они уже на Невском. А на Невском стояла обыкновенная утренняя суета. Из булочной на углу неслись запахи корицы и ржаного хлеба, газетчик на перекрёстке раскатисто выкрикивал:
—Э-экстра! Бал дебютанток состоится при личном присутствии императрицы! И наследника! Читайте в "Голосе столицы"! Наследник Империи лично посетит бал дебютанток! Говорят, он ищет невесту среди простых дворян!
Ему вторил второй газетчик:
— Биржа падает! Дирижаблестроители в панике! Эфир заменяет уголь!
Третий выкрикивал:
— На окраине города — исчезновение! Говорят, техномаги ставят опыты на людях! Полиция молчит!
И финалом к этим новостям прозвучало:
—Сенсация! Академия скрывает живую машину! Очевидец говорит — она смотрела на него!
Это кричал рыжий парнишка, висящий на подножке конки и с огромной сумкой с газетами через плечо.
По брусчатке стучали копыта — пролётки одна за другой проносились мимо пешеходов, рядом неслись аэромобили, и извозчики ругались с шофёрами так, что приличные дамы отворачивались. Свежие газеты расхватывались, как свежие пирожки. Всё было, как обычно.
И вдруг будто бы все замерли, остановились и подняли головы, уставившись в небо. Анна Павловна с Лизой сделали то же самое.
Сначала послышался едва уловимый гул, вроде того, что мог бы издавать огромный пчелиный рой, а потом на фоне утреннего неба появился эфирный корабль. Серебристый корпус блестел в лучах солнца, слегка покачиваясь, как будто он плыл по невидимому течению. По краям выступали лёгкие изогнутые руны — одни светились белым, другие медленно переливались синеватым, словно глубинное пламя струилось по ним изнутри. Вдоль обшивки шли полосы Имперского герба.
Дети на мостовой принялись кричать и размахивать руками, взрослые вооружились моноклями, а кое-кто стал размахивать шляпами, котелками и кепи, приветствуя эфирный корабль. Женщина у газетной лавки прошептала:
— Это же "Аврора Второго класса", императорский разведчик. Не видела его с прошлого парада.
Плавно, почти беззвучно, корабль пересёк траекторию Казанского собора, задел эфирным следом одну из голубиных стай и продолжил движение на юго-запад — к району академических кварталов.
— Летит на испытания, — деловито заметил прохожий с портфелем. — У них там сегодня эфирный полигон за Стрельной.
И снова всё вернулось в привычный ритм: продавец семечек принялся зазывать покупателей, парочка гимназистов перебежала дорогу, аэромобиль едва не сбил почтальона. Но у всех — хоть на миг — остался тот тонкий налёт ощущения, будто они прикоснулись к чему-то чудесному, большому и важному. Даже если всего на пару минут, но тем не менее…
Глава 2
Мастерская мадам Ламановой располагалась на втором этаже старого дома с колоннами, у самой Мойки. Вывеска была скромная — "Дамское платье. Н. Ламанова. Поставщик Двора", — а в самом салоне всё говорило о вкусе, деньгах и нехватке времени.
Сразу от входа пахло лавандой и крахмалом. Анна Павловна и Лиза, в сопровождении встретившей их горничной, прошли по коридору, миновали гостиную и достигли внутренних комнат. Две портнихи колдовали над манекеном, одетым в шёлк, держащийся на булавках, юркая помощница бегала с лентами и нитками туда-сюда, а в углу на пуфе скучала девица в сорочке и корсете с выражением обречённости на лице. Видимо, тот шёлк на манекене предназначался ей.
Анна Павловна Воронцова вошла уверенно, будто навещала старую подругу — хотя вид у неё был настороженный. Лиза поспешила за ней, сжимая в руках перчатки и мысленно уговаривая мать: только бы не начала гонорИть…
