-Сия означенная особа привела в ересь и безумие брата нашего Николая Флореаса, оружейника города Сан-Бенедетто, путём наведения на него зловредных чар. Мы нашли брата нашего Николая в полном безумии и нежелании раскаяться, одичалого и в рубище, с когтями длинными, как у зверя. Брат наш Николай жил в лощине и питался кореньями и не желал покидать своей пустыни. Злая ведьма именем Чефа привязала его чародейством к богомерзкому святилищу поганых язычников, обломки коего хранятся на наших землях с незапамятных времен. Найденный тот Николай Флореас уверял, что летал по небу в свите богини Дианы и был обласкан ею, как муж. И будто бы подвластны были ему стихии, и видел мир он во всём его великолепии. И богиня Диана исполняла каждое его желание. И слуги ее были его слугами. А на камнях, подле коих он жил днем, ибо летал он только ночью, было сказано языком древних: "Здесь покоится богиня Диана, живая между мёртвыми, мёртвая между живыми". И всему тому виной ведьма Чефа, кою незадолго до своего безумия нашел в лесу и привел в дом сей Николай Флореас, намереваясь взять в жёны. Приор нашей обители босоногих капуцинов внял милосердию и желаю бороться с дьяволом, и приютил безумца и поселил его в келье. Целыми днями сей Николай был покоен, но по ночам своры бесов прилетали к обители, шумели, свистели, кричали и пытались забрать с собой сего Николая – силен обольстивший его бес! Сей Николай покаялся в грехах своих и был объявлен колдуном, совращённым ведьмой. И посему нынче на площади будет сожжена ведьма Чефа и также сожжен сей колдун Николай Флореас во искупление свершенного ими обоими греха языческого обольщения!
При последних словах вдруг воцарилась изумленная тишина, а потом толпа ожила:
-Обоих сожгут!
-Обоих!
На лицах людей читалось жадное предвкушение.
-Нельзя ли как-то их спасти? – спросила я у Матео, понимая, что это вряд ли возможно.
-Спасти – нет. Но облегчить их участь, а заодно и напугать здешний люд так, чтобы не очень-то им было повадно наслаждаться чужими смертями – это я смогу, пожалуй, - ответил мне Матео.
Большего и желать было нельзя.
Матео и Амато переглянулись, Матео что-то шепнул и вдруг тот самый Николай Флореас – молодой мужчина в рясе с безумными глазами – завалился набок, хватаясь за горло. Агония его была мгновенной. Только что он был жив – и вот его уже нет. Следом за этим раздался женский крик и также мгновенно, как сноп, повалилась Чефа, стоявшая на помосте. Палач в испуге отскочил от неё, потом склонился к ней и объявил затихшей толпе:
-Ведьма мертва!
Монах, читавший обвинение, взбежал на помост, склонился к Николаю Флореасу и так же сказал:
-Он мёртв! Дьявол, коварный враг всякого доброго начинания, не допустил своей жертвы до спасительного костра и задушил колдуна и его ведьму!
Я невольно кинула взгляд на привлекших моё внимание бродячих артистов: на лицах всех их без исключения читалось изумление. И я приметила, что самая молоденькая из них, кажется, молилась, сложив ладони перед собой.
-А как же костёр? – крикнул вдруг кто-то из толпы.
Приор, что сидел рядом с синьором, поднялся на ноги. Он несколько времени пошептался с синьором, который важно кивнул, завершая их разговор, а потом объявил:
-Возложите тела колдуна и ведьмы на костер пред очами благочестивых граждан города Сан-Бенедетто.
Это было исполнено. И вот тела уже были привязаны к столбам на помосте, а палач разжёг огонь.
-Ну и вонь теперь поднимется, - пробормотал наш кардинал, вызвав усмешку у Амато.
Я же невольно прикрыла нос рукой, то же сделала и Сирина.
-Нам тут нечего больше делать, - объявил Матео. – Где этот постоялый двор?
В этот момент костер принялся разгораться. Матео раздраженно посмотрел на него и под его взглядом огонь вспыхнул до небес. Привязанные к столбам тела мигом осыпались пеплом, под испуганные вопли горожан. День был тихим и солнечным, ни малейшего дуновения. Тем страшнее было всем, кто собрался на ту казнь, когда мощный вихрь налетел на площадь, заставляя людей падать на землю, и даже повалил приора и синьора с их мест. Тот же ветер разметал костер и умчался в горы, развеяв пепел от сожжённых тел и не оставив от костра даже воспоминания.
-Дьявол унёс погибшие души! – кто-то завопил в толпе, вызывая крики и ужас окружающих.
-Дьявол! Дьявол! – подхватило многократное человеческое эхо.
Люди стали падать на колени, осенять себя крестным знамением, монахи забормотали свои молитвы.
А Матео пробормотал себе под нос:
-Ну вот, покойтесь с миром Чифа и Николай Флореас.
-Аминь, - заключил наш кардинал, осенив себя крестным знамением.
Матео пустил коня вперед и перед ним все вольно или невольно расступались. Мы последовали за ним и уже через десять минут въезжали на постоялый двор.
Надо сказать, увиденное произвело на меня дурное впечатление. Я закрылась в нанятой для нас Матео комнате, и не хотела выходить. Мне неприятно было смотреть на горожан, которые так радостно жаждали зрелища чьей-то смерти. Сирина сидела со мной и вполне разделяла мои мысли. Но вскоре беспокойство побудило меня подняться и спуститься вместе с Сириной в общий зал.
Я сразу же приметила Матео, Амато и Эрнандо, занимавших стол в темном углу переполненного зала. Стоило мне только появиться у подножия лестницы, как взгляд Матео нашел меня. Он поднялся, стремительно подошел ко мне и подал мне руку. Тут же взгляды всех присутствовавших мужчин, которые до того не стесняясь разглядывали меня, были опущены долу. Никто не желал себе неприятностей.
Я опустилась рядом с мужчинами на скамью и усадила Сирину подле себя.
-Мне нельзя, госпожа, - начала было она, но я оборвала её.
-Ничего, пока мы в дороге, в этом нет ничего страшного!
Сирине было неловко, но она не посмела спорить. А я прибавила:
-Я бы не хотела, чтобы тебя здесь кто-нибудь обидел. Поэтому лучше тебе будет быть подле нас.
Это ей было понятно, и она немного повеселела.
-Что скажете? – продолжил Амато прерванный мною разговор. – Любопытное было сегодня зрелище. Вас, Эрнандо, оно должно было порадовать, - с насмешкой прибавил он.
-Ничуть! – яростно возразил кардинал, покраснев. – Мы – люди просвещенного века, а практикуем столь варварские казни. Кроме того, и мне, и вам хорошо известно, что такое ведьмаки и каково их служение…
-Это да, - сказал Матео. – Но людское сознание темно и негибко. Мне жаль тех несчастных, которые ни в чём не виноваты, но расплачиваются при том за чужие деяния. И всему виной – тёмный страх. Вот подлинный бич человека.
Я не желала вмешиваться в их разговор, а только осторожно оглядывалась по сторонам. И вдруг мой взор упал на бродячих артистов. Это определенно были они! Они сидели на самом неудобном месте и с жадностью ели принесенную им похлебку. В тот момент, когда я увидела их, к ним подошел хозяин и бросил:
-Хватит жрать! Ступайте работать! Не заставляйте меня пожалеть о своей доброте!
После этих слов трое из них поспешно поднялись из-за стола, двое них достали инструменты – арфу и флейту, а третья – это была так самая молодая девушка, что молилась на площади, принялась петь.
Мелодии и аккомпанементу вторил барабан, в который мерно ударял самый старый из актеров, что остался сидеть за столом, а девушка пела весьма приятным голосом очень грустную песню о любви. Мы с Сириной невольно заслушались, и я заметила, что у моей служанки на глазах даже появились слёзы. Да и мне было не весело. Но не от того, что я когда-либо страдала от неразделенного чувства, а от воспоминаний о своей недавней супружеской жизни.
Когда девушка закончила петь, никто не поблагодарил ее. Даже напротив, кто-то из гостей двора крикнул:
-Хватит выть! Лучше подойди ко мне, и я покажу тебе, что такое настоящий мужчина, а не какой-то там хлюпик из твоей песни!
Эта реплика была встречена буйным восторгом и хохотом. Девушка покраснела, стушевалась и отошла к своим товарищам. Лицо хозяина постоялого двора не сулило артистам ничего хорошего, и тут тот самый из комедиантов, что красовался на площади перед дамами, вышел вперёд:
-Что же! Коли так, то позвольте, почтеннейшая публика порадовать вас шуткой и бурным весельем! Клянусь своей честью, такого вы не видали и не слыхали!
-Лучше скажи, что клянёшься своим бесчестьем! Какая у шута может быть честь? –крикнул кто-то ему в ответ.
-Как будет угодно почтеннейшей публике! – с ухмылкой поклонился комедиант. – Фьяметта, бубен!
Рыжеволосая подскочила к нему и начала бить в бубен, задавая ритм, а красавчик вскричал:
-Слово Орацио! Вам не будет скучно!
Тут ещё один из актёров – что постарше – достал лютню и стал подыгрывать рыжеволосой, а красавчик запел:
С чувством жгучего стыда
я, чей грех безмерен,
покаяние свое
огласить намерен.
Был я молод, был я глуп,
был я легковерен,
в наслаждениях мирских
часто неумерен.
Я унылую тоску
ненавидел сроду,
но зато предпочитал
радость и свободу
и Венере был готов
жизнь отдать в угоду,
потому что для меня
девки — слаще меду!
Песня эта вызвала смех, топот, из зала неслись певцу подбадривающие крики. Кто-то вскочил на ноги и спьяну начал плясать. Мелодия песни превратилась в буйную пляску и вот уже плясал и голосил каждый второй, кто был в тот вечер на постоялом дворе. Актеры продолжали играть: бить в бубен, терзать струны лютни. Красавчик достал откуда-то виолу и, уперев ее себе в колено, принялся издавать столь громкие и резкие звуки, что мне захотелось зажать уши. Однако публике это весьма понравилось. Старик-актер дул во флейту, и вся эта какофония сплеталась в какой-то безумный бесконечный танец.
Мы со спутниками переглянулись и поднялись из-за стола. И тут началась потасовка, которой и следовало ожидать. Кто-то из дюжих мужчин сунулся к актрисам и схватил ту самую юную девушку, которая пела грустную песню. Она и ее пожилая спутница закричали, актеры-мужчины побросали инструменты и кинулись им на помощь. Закрутилась неимоверная кутерьма. Я было испугалась, но потом приметила, что девушку не отбили, а, напротив, тот самый дюжий мужик тащит ее на лестницу. Я схватила Матео за руку:
-Помоги ей!
Тот, не долго раздумывая, кивнул Эрнандо и Амато, указывая на меня глазами, и те стали по обе стороны от меня и Сирины, а сам прошёл вперёд, да так легко, будто бы и не было никакой драки, крепким ударом отправил похитителя на пол, а девушку ухватил одной рукой и вынес из гущи драки, поставив её передо мной.
Та стояла, ни жива, ни мертва. Разглядев Матео, она сделала попытку упасть на колени с криком:
-Господин, пощадите меня!
Но Матео удержал её, а мы с Сириной с двух сторон взяли ее за руки, и я сказала:
-Ну, успокойтесь же! Вам больше ничего не грозит!
-Вам лучше быть не здесь, а наверху, - заметил Матео. – Я провожу вас, а после позову кого-нибудь из товарищей этой девицы.
Поскольку страх девушки был слишком явным, Матео счёл нужным прибавить:
-Девица, ты сейчас находишься под покровительством дома д’Эсте. Я – Матео д’Эсте, а это моя жена Оливи и мои спутники.
Жена! Матео назвал меня своей женой! Я вздрогнула и посмотрела на него. Он ответил мне непроницаемым взглядом.
-Я клянусь, что тебе не будет причинено никакого вреда, - добавил он.
В воздухе повеяло грозой от клятвы Матео, и девушка осмелилась поднять голову.
-Как твоё имя? – спросил Матео.
-Виттория, господин, - произнесла шёпотом та.
-Ступай с моей женой.
Виттория не посмела ослушаться, и мы поднялись наверх. Матео довел нас до комнаты, закрыл за нами дверь и оставил нас троих.
Я опустилась кресло, Сирина встала за мной, а Виттории я предложила сесть рядом на небольшой стул.
-Я заметила тебя сегодня ещё на ратушной площади, Виттория, - сказала я. – Тебя и твоих товарищей.
-Ох, ужасное было зрелище… - ответила она тихо.
-Но зачем же вы пошли на него смотреть?
-Орацио хотел, чтобы нас все увидели. Ведь мы бродячие комедианты и нам нужно, чтобы про нас знали. Вот сегодня здесь нас накормили, хотя… - девушка оборвала сама себя и грустно опустила голову.
-Да, я понимаю тебя, - сказала я. – И давно ты странствуешь с труппой?
-Сколько себя помню.
-А кто твои родители?
-Моя мать тоже была комедианткой, а кто был мой отец – того я не ведаю, - ответила девушка.
-Госпожа, - вмешалась в наш разговор Сирина, - кажется, внизу стало тихо.
И впрямь, снизу больше не доносились крики и шум драки. А через несколько мгновений дверь комнаты распахнулась и на пороге появился Матео в сопровождении актеров: красавчика, который пел песню, его более взрослого собрата и рыжеволосой молодой женщины, что играла на бубне.
-Посмотри, кого я привёл тебе, - усмехнулся Матео.
-О, госпожа, - выступил вперед более старший комедиант.
Он поклонился мне со всевозможным изяществом и продолжил говорить.
-Позвольте мне выразить благодарность за спасение нашей юной невинной Виттории! Увы, профессия наша такова, что мы вынуждены подвергаться разного рода произволу. И если мы за годы жизни уже привыкли к этому, что наша юная спутница, увы, нет. А, между тем, она наиболее часто становится жертвой различных посягательств!
При этих словах Виттория покраснела и слезы навернулись ей на глаза, а меня пронзила уверенность, что Виттории не раз уже приходилось становиться игрушкой чужих и грубых страстей.
-Надеюсь, вы служите ей должной защитой? – спросила я.
-О, да! Но не всегда наших сил достаточно! Мы простые комедианты. У нас есть своя честь, но кому до неё есть дело? Впрочем, такова жизнь, - философски прибавил мой собеседник. – И чему быть, того не миновать. А кое-чему лучше уж свершиться, чем не свершиться…
-Вы говорите загадками, - перебила я его. – Я не понимаю вас. Как вас зовут?
-О, госпожа! Простите мне мою неловкость! Я так отвык от приличного общества, - этот комедиант был воистину не в меру красноречив. – Меня зовут Тарталья.
-Тарталья? Да разве есть такое имя? – удивилась я.
-Теперь уже есть, - важно кивнул он головой. – Видите ли, это псевдоним! Все мы носим сценические псевдонимы и, я полагаю, ко-кто из нас уже и не вспомнит имени, данного ему при крещении! Вот, скажем, Тарталья по роли есть судья. И в наших комедиях я всегда исполняю роль судьи. А кроме того – я глава нашей труппы, - окончив свою речь, он опять поклонился.
-А я Орацио, - без смущения выступил вперед красавчик. – Идеальный возлюбленный, - прибавил он, пристально глядя на меня и, кажется, пытаясь кокетничать.
Меня это насмешило так, что я еле удержалась от того, чтобы не сделать этого явным: мне не хотелось обижать этого, в целом, красивого, но не очень умного юношу, как мне показалось.
-Фьяметта! – выступила вперед дама. – На сцене – служанка, а в жизни – героиня, - с этими словами рыжеволосая кинула пылкий взгляд на Матео.
-Ну, а Виттория наша идеальная юная влюбленная. Право, следовало бы звать ее Изабеллой, но мы остановились на Виттории. Имя красивое и, к тому же, было дано при крещении нашей девочке, - сказал Тарталья. – А теперь позвольте нам откланяться и забрать наше сокровище, - он протянул руки к Виттории.
Девушка же вдруг сморщилась и заплакала.
-Кажется, она не хочет с вами идти, - заметила я.
-Ну, это же необходимо! Куда она денется без нас, а мы без нее?
Мне было жаль эту девушку, но в то же время я понимала, что ничего не могу сделать – не в моей власти изменить ее жизнь. В этот самый миг Виттория бросилась на колени и воскликнула:
При последних словах вдруг воцарилась изумленная тишина, а потом толпа ожила:
-Обоих сожгут!
-Обоих!
На лицах людей читалось жадное предвкушение.
-Нельзя ли как-то их спасти? – спросила я у Матео, понимая, что это вряд ли возможно.
-Спасти – нет. Но облегчить их участь, а заодно и напугать здешний люд так, чтобы не очень-то им было повадно наслаждаться чужими смертями – это я смогу, пожалуй, - ответил мне Матео.
Большего и желать было нельзя.
Матео и Амато переглянулись, Матео что-то шепнул и вдруг тот самый Николай Флореас – молодой мужчина в рясе с безумными глазами – завалился набок, хватаясь за горло. Агония его была мгновенной. Только что он был жив – и вот его уже нет. Следом за этим раздался женский крик и также мгновенно, как сноп, повалилась Чефа, стоявшая на помосте. Палач в испуге отскочил от неё, потом склонился к ней и объявил затихшей толпе:
-Ведьма мертва!
Монах, читавший обвинение, взбежал на помост, склонился к Николаю Флореасу и так же сказал:
-Он мёртв! Дьявол, коварный враг всякого доброго начинания, не допустил своей жертвы до спасительного костра и задушил колдуна и его ведьму!
Я невольно кинула взгляд на привлекших моё внимание бродячих артистов: на лицах всех их без исключения читалось изумление. И я приметила, что самая молоденькая из них, кажется, молилась, сложив ладони перед собой.
-А как же костёр? – крикнул вдруг кто-то из толпы.
Приор, что сидел рядом с синьором, поднялся на ноги. Он несколько времени пошептался с синьором, который важно кивнул, завершая их разговор, а потом объявил:
-Возложите тела колдуна и ведьмы на костер пред очами благочестивых граждан города Сан-Бенедетто.
Это было исполнено. И вот тела уже были привязаны к столбам на помосте, а палач разжёг огонь.
-Ну и вонь теперь поднимется, - пробормотал наш кардинал, вызвав усмешку у Амато.
Я же невольно прикрыла нос рукой, то же сделала и Сирина.
-Нам тут нечего больше делать, - объявил Матео. – Где этот постоялый двор?
В этот момент костер принялся разгораться. Матео раздраженно посмотрел на него и под его взглядом огонь вспыхнул до небес. Привязанные к столбам тела мигом осыпались пеплом, под испуганные вопли горожан. День был тихим и солнечным, ни малейшего дуновения. Тем страшнее было всем, кто собрался на ту казнь, когда мощный вихрь налетел на площадь, заставляя людей падать на землю, и даже повалил приора и синьора с их мест. Тот же ветер разметал костер и умчался в горы, развеяв пепел от сожжённых тел и не оставив от костра даже воспоминания.
-Дьявол унёс погибшие души! – кто-то завопил в толпе, вызывая крики и ужас окружающих.
-Дьявол! Дьявол! – подхватило многократное человеческое эхо.
Люди стали падать на колени, осенять себя крестным знамением, монахи забормотали свои молитвы.
А Матео пробормотал себе под нос:
-Ну вот, покойтесь с миром Чифа и Николай Флореас.
-Аминь, - заключил наш кардинал, осенив себя крестным знамением.
Матео пустил коня вперед и перед ним все вольно или невольно расступались. Мы последовали за ним и уже через десять минут въезжали на постоялый двор.
Надо сказать, увиденное произвело на меня дурное впечатление. Я закрылась в нанятой для нас Матео комнате, и не хотела выходить. Мне неприятно было смотреть на горожан, которые так радостно жаждали зрелища чьей-то смерти. Сирина сидела со мной и вполне разделяла мои мысли. Но вскоре беспокойство побудило меня подняться и спуститься вместе с Сириной в общий зал.
Я сразу же приметила Матео, Амато и Эрнандо, занимавших стол в темном углу переполненного зала. Стоило мне только появиться у подножия лестницы, как взгляд Матео нашел меня. Он поднялся, стремительно подошел ко мне и подал мне руку. Тут же взгляды всех присутствовавших мужчин, которые до того не стесняясь разглядывали меня, были опущены долу. Никто не желал себе неприятностей.
Я опустилась рядом с мужчинами на скамью и усадила Сирину подле себя.
-Мне нельзя, госпожа, - начала было она, но я оборвала её.
-Ничего, пока мы в дороге, в этом нет ничего страшного!
Сирине было неловко, но она не посмела спорить. А я прибавила:
-Я бы не хотела, чтобы тебя здесь кто-нибудь обидел. Поэтому лучше тебе будет быть подле нас.
Это ей было понятно, и она немного повеселела.
-Что скажете? – продолжил Амато прерванный мною разговор. – Любопытное было сегодня зрелище. Вас, Эрнандо, оно должно было порадовать, - с насмешкой прибавил он.
-Ничуть! – яростно возразил кардинал, покраснев. – Мы – люди просвещенного века, а практикуем столь варварские казни. Кроме того, и мне, и вам хорошо известно, что такое ведьмаки и каково их служение…
-Это да, - сказал Матео. – Но людское сознание темно и негибко. Мне жаль тех несчастных, которые ни в чём не виноваты, но расплачиваются при том за чужие деяния. И всему виной – тёмный страх. Вот подлинный бич человека.
Я не желала вмешиваться в их разговор, а только осторожно оглядывалась по сторонам. И вдруг мой взор упал на бродячих артистов. Это определенно были они! Они сидели на самом неудобном месте и с жадностью ели принесенную им похлебку. В тот момент, когда я увидела их, к ним подошел хозяин и бросил:
-Хватит жрать! Ступайте работать! Не заставляйте меня пожалеть о своей доброте!
После этих слов трое из них поспешно поднялись из-за стола, двое них достали инструменты – арфу и флейту, а третья – это была так самая молодая девушка, что молилась на площади, принялась петь.
Мелодии и аккомпанементу вторил барабан, в который мерно ударял самый старый из актеров, что остался сидеть за столом, а девушка пела весьма приятным голосом очень грустную песню о любви. Мы с Сириной невольно заслушались, и я заметила, что у моей служанки на глазах даже появились слёзы. Да и мне было не весело. Но не от того, что я когда-либо страдала от неразделенного чувства, а от воспоминаний о своей недавней супружеской жизни.
Когда девушка закончила петь, никто не поблагодарил ее. Даже напротив, кто-то из гостей двора крикнул:
-Хватит выть! Лучше подойди ко мне, и я покажу тебе, что такое настоящий мужчина, а не какой-то там хлюпик из твоей песни!
Эта реплика была встречена буйным восторгом и хохотом. Девушка покраснела, стушевалась и отошла к своим товарищам. Лицо хозяина постоялого двора не сулило артистам ничего хорошего, и тут тот самый из комедиантов, что красовался на площади перед дамами, вышел вперёд:
-Что же! Коли так, то позвольте, почтеннейшая публика порадовать вас шуткой и бурным весельем! Клянусь своей честью, такого вы не видали и не слыхали!
-Лучше скажи, что клянёшься своим бесчестьем! Какая у шута может быть честь? –крикнул кто-то ему в ответ.
-Как будет угодно почтеннейшей публике! – с ухмылкой поклонился комедиант. – Фьяметта, бубен!
Рыжеволосая подскочила к нему и начала бить в бубен, задавая ритм, а красавчик вскричал:
-Слово Орацио! Вам не будет скучно!
Тут ещё один из актёров – что постарше – достал лютню и стал подыгрывать рыжеволосой, а красавчик запел:
С чувством жгучего стыда
я, чей грех безмерен,
покаяние свое
огласить намерен.
Был я молод, был я глуп,
был я легковерен,
в наслаждениях мирских
часто неумерен.
Я унылую тоску
ненавидел сроду,
но зато предпочитал
радость и свободу
и Венере был готов
жизнь отдать в угоду,
потому что для меня
девки — слаще меду!
Песня эта вызвала смех, топот, из зала неслись певцу подбадривающие крики. Кто-то вскочил на ноги и спьяну начал плясать. Мелодия песни превратилась в буйную пляску и вот уже плясал и голосил каждый второй, кто был в тот вечер на постоялом дворе. Актеры продолжали играть: бить в бубен, терзать струны лютни. Красавчик достал откуда-то виолу и, уперев ее себе в колено, принялся издавать столь громкие и резкие звуки, что мне захотелось зажать уши. Однако публике это весьма понравилось. Старик-актер дул во флейту, и вся эта какофония сплеталась в какой-то безумный бесконечный танец.
Мы со спутниками переглянулись и поднялись из-за стола. И тут началась потасовка, которой и следовало ожидать. Кто-то из дюжих мужчин сунулся к актрисам и схватил ту самую юную девушку, которая пела грустную песню. Она и ее пожилая спутница закричали, актеры-мужчины побросали инструменты и кинулись им на помощь. Закрутилась неимоверная кутерьма. Я было испугалась, но потом приметила, что девушку не отбили, а, напротив, тот самый дюжий мужик тащит ее на лестницу. Я схватила Матео за руку:
-Помоги ей!
Тот, не долго раздумывая, кивнул Эрнандо и Амато, указывая на меня глазами, и те стали по обе стороны от меня и Сирины, а сам прошёл вперёд, да так легко, будто бы и не было никакой драки, крепким ударом отправил похитителя на пол, а девушку ухватил одной рукой и вынес из гущи драки, поставив её передо мной.
Та стояла, ни жива, ни мертва. Разглядев Матео, она сделала попытку упасть на колени с криком:
-Господин, пощадите меня!
Но Матео удержал её, а мы с Сириной с двух сторон взяли ее за руки, и я сказала:
-Ну, успокойтесь же! Вам больше ничего не грозит!
-Вам лучше быть не здесь, а наверху, - заметил Матео. – Я провожу вас, а после позову кого-нибудь из товарищей этой девицы.
Поскольку страх девушки был слишком явным, Матео счёл нужным прибавить:
-Девица, ты сейчас находишься под покровительством дома д’Эсте. Я – Матео д’Эсте, а это моя жена Оливи и мои спутники.
Жена! Матео назвал меня своей женой! Я вздрогнула и посмотрела на него. Он ответил мне непроницаемым взглядом.
-Я клянусь, что тебе не будет причинено никакого вреда, - добавил он.
В воздухе повеяло грозой от клятвы Матео, и девушка осмелилась поднять голову.
-Как твоё имя? – спросил Матео.
-Виттория, господин, - произнесла шёпотом та.
-Ступай с моей женой.
Виттория не посмела ослушаться, и мы поднялись наверх. Матео довел нас до комнаты, закрыл за нами дверь и оставил нас троих.
Я опустилась кресло, Сирина встала за мной, а Виттории я предложила сесть рядом на небольшой стул.
-Я заметила тебя сегодня ещё на ратушной площади, Виттория, - сказала я. – Тебя и твоих товарищей.
-Ох, ужасное было зрелище… - ответила она тихо.
-Но зачем же вы пошли на него смотреть?
-Орацио хотел, чтобы нас все увидели. Ведь мы бродячие комедианты и нам нужно, чтобы про нас знали. Вот сегодня здесь нас накормили, хотя… - девушка оборвала сама себя и грустно опустила голову.
-Да, я понимаю тебя, - сказала я. – И давно ты странствуешь с труппой?
-Сколько себя помню.
-А кто твои родители?
-Моя мать тоже была комедианткой, а кто был мой отец – того я не ведаю, - ответила девушка.
-Госпожа, - вмешалась в наш разговор Сирина, - кажется, внизу стало тихо.
И впрямь, снизу больше не доносились крики и шум драки. А через несколько мгновений дверь комнаты распахнулась и на пороге появился Матео в сопровождении актеров: красавчика, который пел песню, его более взрослого собрата и рыжеволосой молодой женщины, что играла на бубне.
-Посмотри, кого я привёл тебе, - усмехнулся Матео.
-О, госпожа, - выступил вперед более старший комедиант.
Он поклонился мне со всевозможным изяществом и продолжил говорить.
-Позвольте мне выразить благодарность за спасение нашей юной невинной Виттории! Увы, профессия наша такова, что мы вынуждены подвергаться разного рода произволу. И если мы за годы жизни уже привыкли к этому, что наша юная спутница, увы, нет. А, между тем, она наиболее часто становится жертвой различных посягательств!
При этих словах Виттория покраснела и слезы навернулись ей на глаза, а меня пронзила уверенность, что Виттории не раз уже приходилось становиться игрушкой чужих и грубых страстей.
-Надеюсь, вы служите ей должной защитой? – спросила я.
-О, да! Но не всегда наших сил достаточно! Мы простые комедианты. У нас есть своя честь, но кому до неё есть дело? Впрочем, такова жизнь, - философски прибавил мой собеседник. – И чему быть, того не миновать. А кое-чему лучше уж свершиться, чем не свершиться…
-Вы говорите загадками, - перебила я его. – Я не понимаю вас. Как вас зовут?
-О, госпожа! Простите мне мою неловкость! Я так отвык от приличного общества, - этот комедиант был воистину не в меру красноречив. – Меня зовут Тарталья.
-Тарталья? Да разве есть такое имя? – удивилась я.
-Теперь уже есть, - важно кивнул он головой. – Видите ли, это псевдоним! Все мы носим сценические псевдонимы и, я полагаю, ко-кто из нас уже и не вспомнит имени, данного ему при крещении! Вот, скажем, Тарталья по роли есть судья. И в наших комедиях я всегда исполняю роль судьи. А кроме того – я глава нашей труппы, - окончив свою речь, он опять поклонился.
-А я Орацио, - без смущения выступил вперед красавчик. – Идеальный возлюбленный, - прибавил он, пристально глядя на меня и, кажется, пытаясь кокетничать.
Меня это насмешило так, что я еле удержалась от того, чтобы не сделать этого явным: мне не хотелось обижать этого, в целом, красивого, но не очень умного юношу, как мне показалось.
-Фьяметта! – выступила вперед дама. – На сцене – служанка, а в жизни – героиня, - с этими словами рыжеволосая кинула пылкий взгляд на Матео.
-Ну, а Виттория наша идеальная юная влюбленная. Право, следовало бы звать ее Изабеллой, но мы остановились на Виттории. Имя красивое и, к тому же, было дано при крещении нашей девочке, - сказал Тарталья. – А теперь позвольте нам откланяться и забрать наше сокровище, - он протянул руки к Виттории.
Девушка же вдруг сморщилась и заплакала.
-Кажется, она не хочет с вами идти, - заметила я.
-Ну, это же необходимо! Куда она денется без нас, а мы без нее?
Мне было жаль эту девушку, но в то же время я понимала, что ничего не могу сделать – не в моей власти изменить ее жизнь. В этот самый миг Виттория бросилась на колени и воскликнула:
