Или те, кого в городе мертвыми находили, без дырок в шее были? Маора напрягла память, пытаясь выудить в недрах ее какие-либо подробности, и поморщилась. Вспомнить, что там да как, не получалось. Раньше, у ней не было никакого интереса прислушиваться к сплетням и байкам городским. Ну, подумаешь, убивали, и что? Не ее же. А те, кто сам на душегуба нарвался, так и поделом. А теперь вот получалось, что надо было слушать. И запоминать. Не пришлось бы сейчас память напрягать. С другой стороны, а что Маора может сделать? Да уже ничего. Только сидеть в камере этой и ждать.
Лязг замка заставил ее вздрогнуть и подскочить с лавки.
В камеру, пригибаясь, чтобы не задеть головой низкую притолоку вошел Дарвиш. Окинул ее внимательным взглядом, усмехнулся, и дверь за собой закрыл.
Маора сглотнула и попятилась – очень уж нехорошо заблестели глаза у стражника. Только отступать далеко было некуда. Шаг-два, и вот она уже прижалась спиной к холодной и влажной стене. А Дарвиш приближался. Неторопливо, точно красуясь. Усмехался еще, противно так, предвкушающее.
Маора зажмурилась и еще плотнее прижалась к стене. Даже дыхание затаила от страха. Наслышана была, что тюремщики с заключенными делают. Ох, наслышана. Жила неподалеку от маменькиного дома одна лера. Аминкою ее звали все. Собою-то была нехороша. Высокая, маслатая, и лицо у ней рябое было, некрасивое. Она по молодости связалась с шайкой, что грабежами промышляла. К аристократам они-то не совались, в основном по купцам да ростовщикам промышляли. Не только дома обносили, а если случалось в домах тех кого из хозяев или слуг застать, то и вовсе зверствовали.
Сама Маора в те времена еще совсем мелкой была, а вот маменька ее много слышала о том, как развлекалась банда Селвига. И сама свидетельницей была, когда они влезли в дом, соседний с тем, в котором она работала. Там тогда жена купца дома осталась, с дочкой. Так бандиты с ними до утра развлекались. Дочка, та совсем юной была, едва ли пятнадцать годочков исполнилось к тому моменту. Она до рассвета не дожила. А вот купчиха крепкою оказалась, то ли притворилась, что сознание потеряла, то ли еще как вырвалась, но кинулась в чем была из дому да по соседям побежала. На помощь звала.
Тогда-то банду Селвига и порешили. В том квартале, где они жили, не то, что в родном, Маоровом, каждый за своим забором сидит и носу по позднему времени высунуть боится, там все степенные, важные, знают друг друга, в гости ходят, приемы устраивают. Вот и вызвал кто-то из соседей, к кому эта купчиха кинулась, стражников. А те банду и повязали. Мага с собой взяли, а против мага ни у кого шансов нет.
Аминку тогда тоже схватили вместе со всеми, хоть она в разбое участия не принимала, а просто рядом околачивалась. Помогала добро грузить. Определили ее в городскую тюрьму, к шлюхам и карманницам. Долго-то она там не пробыла, через пару дней уже суд и на каторгу, на десять лет. Городские-то власти на расправу скорые. Им резона ворье разное и душегубцев долго в тюрьме держать нету.
Ну а по дороге к рудникам, все и случилось. Аминка рассказывать любила. Особенно, когда хватит лишнюю чарку вина, так и давай всем и каждому жаловаться на то, какая жизнь у нее тяжелая, да как над ней охранники и конвоиры измывались. По кругу пускали. На столе раскладывали, как шалаву последнюю. Били крепко. Нос вот ей сломали, и ребра не единожды. Да и на рудниках не легче было. Там и вообще защиты никакой. Или стражники, или каторжане - выбор невелик и никто спрашивать не будет.
Так что Маора ничего хорошего не ожидала.
Да и помнила еще, как Дарвиш пытался ее в углу зажать да за грудь хватался, целоваться лез. Она тогда ему оплеуху знатную отвесила, и оттолкнула от себя, пригрозив, что если не прекратит свои поползновения, то она сама к капитану Раузу пойдет и нажалуется.
Дарвиш тогда еще расхохотался громко, но Маору отпустил. Только напоследок по заду шлепнул. А теперь вон оно как вышло все. Если бы Маора тогда фыркать не стала и приголубила стражника, кто знает, может, и сейчас повезло бы больше, и не надо было бояться за свою жизнь.
- Гордая, - Дарвиш быстро как-то рядом оказался. И запах пота, вина и кожи окутал Маору. В носу засвербело, а слезы сами по щекам потекли. Ручьями. Жалко себя было. Так жалко, что не только плакать – выть хотелось. – И где теперь твоя гордость?
Стражник провел шершавым пальцем по щеке. Хмыкнул что-то себе под нос и руку ниже опустил, шею погладил, затем и вовсе ладонь положил на грудь. Сжал.
- Ну что, гордая? – хмыкнул издевательски. – Договариваться будем?
Маора только вздохнула, слезы утерла. На стражника старалась не смотреть. И так знала, чем расплачиваться придется.
Дарвиш хмыкнул, придвинулся поближе. За подбородок ухватил, запрокидывая ее голову.
- Ну? Я не слышу ответа, сладкая?
- Я… - голос предательски срывался, - я согласна… на все согласна…
- На все? – он ухмыльнулся. – Это хорошо, что на все. Замечательно просто. Тогда чего ждешь? Или мне озвучить, на что ты только что согласилась.
Маора головой качнула и потянулась к шнуровке на платье. Слезы продолжали стекать по ее лицу, капали с подбородка. Мерзко было. Да выхода она не видела. Никакого.
Коль сама, по своей воле не согласится, Дарвиш все одно свое возьмет, а вот выживет ли Маора после этого и как долго жить будет – это уже другой вопрос.
Платье она с плеч стянула, переступила через него и ногой подальше откинула, чтобы не мешалось. Затем черед пришел нижней рубашке, белью. В камере и так-то не жарко было – каминов, как в герцогской спальне тут не предусмотрено – а без одежды и вовсе холодно стало, и кожа покрылась мелкими пупырышками.
Дарвиш смотрел на служанку. Усмехался. За каждым движением ее следил с возрастающим предвкушением, и глаза его темные, блестели все ярче.
Оставшись совсем без одежды, Маора обхватила себя руками за плечи, и не только для того, чтобы согреться, сколько спрятаться хотела, укрыться от похотливого взгляда стражника.
Дарвиш маневр понял.
- Поворачивайся, - резко скомандовал. – И на колени.
Маора сглотнула и все в точности сделала, как ей приказано было. Спиной к стражнику повернулась, опустилась на колени, локти на пол каменный холодный положила. Зажмурилась и губу закусила. Она ждала боли. Побоев или еще каких издевательств. Вспоминала, о чем Аминка рассказывала, да и лица горничных, что ласк Дарвиша удостоились, тоже перед глазами всплывали. Ни одна довольна не осталась. Плакали втихаря, по углам потом прятались, только бы снова внимание его не привлечь.
Но все оказалось не так уж и плохо. На ласки Дарвиш не расщедрился, но бить не стал. Да, больно было и вообще, приятного мало, но… хоть жива осталась, да невредима. А все остальное можно и пережить. Не велика беда, как матушка говаривала.
Когда все закончилось, и стражник поднялся, принялся поправлять одежду, Маора только застонала тихонько. Подниматься не торопилась, лежала на холодном полу и слезы глотала.
- Отпустить я тебя не могу, - произнес Дарвиш, когда с одеждой своей справился. – Но если будешь послушной да ласковой, то… кто знает, может и выберешься когда отсюда.
И ушел. Звякнули замки на двери камеры и послышались удаляющиеся шаги. Долго лежать на холодном полу Маора не стала. Поднялась на ноги, со стонами и кряхтением, оглядела себя - синяков-то почти и не было – и принялась одеваться. Белье натянула, рубашку, чулки вот… потом с платьем справилась и улеглась на жесткую лавку, колени к животу прижав. Жалела себя, кляла… да всех… и Дарвиша, и герцогиню, и лера Лейрина. Последний, в понимании Маоры, виноват в произошедшем больше всех был. Это ж он, гад такой, денег посулил за информацию. Он Маору с пути истинного сбил. И вот где она теперь оказалась?
Ну ничего. Маора слезы утерла, ноги платьем укрыла, и сама себе пообещала, что выберется. Надо будет, не только Дарвиша приласкает, а весь гарнизон, но выберется отсюда и тогда…
Планы мести придумывались плохо, но Маора надежды не теряла. Главное сейчас – в казематах этих не пропасть, а там… там она все вспомнит, всем припомнит: и герцогине, и леру Лерину, и Дарвишу. И еще про капитана Рауза не забыть бы… этот у Маоры на особом счету теперь.
Снова звякнули замки, и дверь со скрипом распахнулась. Маора на лавке своей приподнялась, чтобы посмотреть, кто на этот раз явился, и скривилась, увидев на пороге Дарвиша.
- На вот, - в нее полетело что-то большое и пушистое, - а то околеешь тут еще. И ешь, - на стол стражник поставил поднос с миской, от которой пар поднимался. Затем оглядел Маору, усмехнулся чему-то и вышел, дверь за собой заперев.
Горничная приподнялась, развернула сверток, что стражник ей бросил и усмехнулась. Одеяло. Не новое, но теплое. И еда. Ну что же, пока потерпеть можно. А потом можно будет тому же Дарвишу намекнуть, что не мешало бы и воды горячей, чтобы помыться и одежки какой потеплее. Главное и, правда, поласковее с ним быть, а не так как в первый раз – бревно бревном. И не показывать, что противно.
Шинар задернула занавеску на окне экипажа и повернулась к мужу. Окинула его пристальным взглядом, подмечая и нездоровый румянец на бледных щеках, и тяжелое дыхание, и испарину на высоком лбу. Нахмурилась, светло-карие глаза ее потемнели.
С момента последнего приступа прошло четыре дня. Всего четыре! А Антуан снова плохо выглядел. А ведь раньше нескольких капель ее крови хватало на месяцы.
Шинар вздохнула слишком громко, чем привлекла внимание супруга.
- Дорогая? – герцог открыл глаза. Обвел замутненным взглядом салон экипажа и сосредоточился на супруге. – Что случилось?
- Как вы себя чувствуете? – молодая женщина испытывала негодование на себя за несдержанность. Антуану нужно больше отдыхать, а она его тревожит. – Может быть, нам стоит вернуться на тот постоялый двор? Сейчас слишком жарко и путешествие не приносит удовольствия.
- Все в порядке, - герцог попытался улыбнуться и закашлялся. – Все намного лучше, чем могло бы быть. Не тревожьтесь, я достаточно силен, чтобы прожить еще немного времени.
- Я беспокоюсь, - Шинар наклонилась вперед и прикоснулась тонкими, затянутыми в перчатку пальчиками к ладони мужа. – Прошло всего четыре дня, а…
- Шинар, - строго прервал ее герцог. – Мы уже говорили с вами об этом. Не вините себя, это ни к чему не приведет. И потом… уж вы-то точно ни в чем не виноваты. Даже наоборот, не повстречайся мы пять лет назад, меня бы уже и в живых не было. Вы – моя спасительница.
Герцогиня лишь грустно улыбнулась в ответ и пересела поближе к супругу. Устроила голову у него на плече.
- Это вы спасли меня, Антуан. Если бы не вы… - она не договорила, взгляд ее затуманился, а мыслями, блистательная герцогиня Бельдериз перенеслась на много лет назад, в свое прошлое.
Антуан не стал ей мешать. Не отвлекал и разговоров не заводил, лишь только обнял супругу за плечи, привлекая к себе. Он знал, что иногда на нее находит, и Шинар погружается в воспоминания о том, что было когда-то. Жалеет ли она? Мечтает ли все изменить? Быть может, возносит молитвы Сиятельной Шинае, чтобы забыть о пережитых ужасах?
А Шинар уже не видела мужа, не слышала его дыхания. Она была далеко. Уплывала сознанием на несколько лет назад, в свою юность, в тот день, когда впервые пробудилась ее кровь.
Теперь-то, герцогиня Бельдериз смирилась. Перестала проклинать мать и свою собственную сущность, почти научилась скрывать правду и жить. И даже радовалась тому, что выглядит как человек. Матушка рассказывала как-то, что их предки и на людей-то походили мало, имели змеиные хвосты и жили в пещерах.
Шинар всегда передергивалась от этих слов и возносила молитву Сиятельной, что ей не придется всю свою жизнь прятаться от солнечного света и людских взглядов в холодных сырых подземельях. Да и иметь такое украшение как змеиный хвост вот как-то не прельщало герцогиню. Нет уж, по ее мнению, даже хорошо, что магия стала покидать их мир и многие ее законы изменились.
Шинар любила солнце. И тепло. И тело свое она тоже любила и восхищалась им. Сейчас-то она красива. И желанна. Восхитительна. А то, что для жизни ей необходимо убивать… а кто не без греха, если уж так разобраться.
Но она не всегда так думала.
Впервые Шинар убила в четырнадцать. До этого момента она даже не подозревала, что способна на нечто подобное. Ее матушка, блистательная леора Мария Денизо, надеялась, что дочь не унаследовала проклятую кровь и пошла в отца. Хоть и не скрывала от единственного ребенка правду о проклятом наследии. Но говорила мало, неохотно, не желая раньше времени выдавать все тайны. Все же, надеялась, что дочь минет неприглядная участь.
- Ты должна верить, - шептала леора Мария, обнимая дочь и целуя ее в лоб. – Верить и молиться. Ни за что на свете я не желаю тебе такой же судьбы, какой удостоилась сама.
- Но, мама, не говорите так. Вы такая красавица, все мужчины оглядываются вам вслед. Любой из сиятельных леоров нашего городка был бы счастлив назвать вас своей супругой. Почему вы противитесь? Неужели никто из этих мужчин не пришелся вам по сердцу? - Шинар не понимала тогда почему ее матушка – первая красавица небольшого приграничного городка Сьера - так цепляется за свою независимость. Почему она не ищет простого женского счастья в объятиях какого-нибудь мужчины? Почему леора Мария так и не вышла замуж, и продолжает цепляться за свое вдовство, которое длится уже ни много ни мало – двенадцать лет?
- Ты еще очень молода, дорогая, - леора Мария покачала головой и поднялась с постели дочери, поправила одеяло. – И много чего не понимаешь. Если случится так, и в тебе проснется кровь нашего рода, тогда ты меня поймешь. И, быть может, проклянешь, - последнюю фразу она добавила уже шепотом, но Шинар все одно расслышала и нахмурилась.
- Но вы ведь все равно встречаетесь с мужчинами! – Она выкрикнула эти слова в сердцах. Ведь точно знала, что у матушки есть любовник, да не один. Леора Мария всегда была осторожна в таких вещах, и в городке, где все друг у друга на виду, имела репутацию благонравной и честной вдовы. Про ее интрижки если кто и знал, то держал язык за зубами. Но Шинар… все равно не понимала. Не принимала такого поведения.
Осуждала ли она мать? Возможно. Но еще больше она и правда не понимала, почему такая редкостная красавица не стремится связать себя узами законного брака. Ведь матушка и в самом деле могла выбрать любого холостяка в Сьере. Но почему-то не спешила этого делать.
- Это не твое дело! – отрезала леора Мария. – Не тебе судить меня или упрекать в чем-либо. И молись, Шинар, молись, чтобы твоя кровь никогда не пробудилась, ибо если так случится, ты тоже будешь навечно проклята одиночеством!
Это были последние слова, которые Шинар услышала от своей матери. Той же ночью, на их дом напали. Разбойники, что промышляли на дорогах, прижатые местными властями, решили показать зубы и ворвались в город. Дом леоры Марии Денизо попался им на пути.
Из всех, кто в ту ночь был внутри, выжила лишь Шинар. Мать ее убили сразу, она даже не успела подняться с постели – мерзавцы закололи ее во сне. Служанку и гувернантку тоже лишили жизни. Обе были стары и непривлекательны. Старый Раймез, который жил в их доме и выполнял обязанности и дворецкого, и лакея, и кучера – да чем только он ни занимался – попытался было воспротивиться, и даже успел схватиться за свою саблю.
Лязг замка заставил ее вздрогнуть и подскочить с лавки.
В камеру, пригибаясь, чтобы не задеть головой низкую притолоку вошел Дарвиш. Окинул ее внимательным взглядом, усмехнулся, и дверь за собой закрыл.
Маора сглотнула и попятилась – очень уж нехорошо заблестели глаза у стражника. Только отступать далеко было некуда. Шаг-два, и вот она уже прижалась спиной к холодной и влажной стене. А Дарвиш приближался. Неторопливо, точно красуясь. Усмехался еще, противно так, предвкушающее.
Маора зажмурилась и еще плотнее прижалась к стене. Даже дыхание затаила от страха. Наслышана была, что тюремщики с заключенными делают. Ох, наслышана. Жила неподалеку от маменькиного дома одна лера. Аминкою ее звали все. Собою-то была нехороша. Высокая, маслатая, и лицо у ней рябое было, некрасивое. Она по молодости связалась с шайкой, что грабежами промышляла. К аристократам они-то не совались, в основном по купцам да ростовщикам промышляли. Не только дома обносили, а если случалось в домах тех кого из хозяев или слуг застать, то и вовсе зверствовали.
Сама Маора в те времена еще совсем мелкой была, а вот маменька ее много слышала о том, как развлекалась банда Селвига. И сама свидетельницей была, когда они влезли в дом, соседний с тем, в котором она работала. Там тогда жена купца дома осталась, с дочкой. Так бандиты с ними до утра развлекались. Дочка, та совсем юной была, едва ли пятнадцать годочков исполнилось к тому моменту. Она до рассвета не дожила. А вот купчиха крепкою оказалась, то ли притворилась, что сознание потеряла, то ли еще как вырвалась, но кинулась в чем была из дому да по соседям побежала. На помощь звала.
Тогда-то банду Селвига и порешили. В том квартале, где они жили, не то, что в родном, Маоровом, каждый за своим забором сидит и носу по позднему времени высунуть боится, там все степенные, важные, знают друг друга, в гости ходят, приемы устраивают. Вот и вызвал кто-то из соседей, к кому эта купчиха кинулась, стражников. А те банду и повязали. Мага с собой взяли, а против мага ни у кого шансов нет.
Аминку тогда тоже схватили вместе со всеми, хоть она в разбое участия не принимала, а просто рядом околачивалась. Помогала добро грузить. Определили ее в городскую тюрьму, к шлюхам и карманницам. Долго-то она там не пробыла, через пару дней уже суд и на каторгу, на десять лет. Городские-то власти на расправу скорые. Им резона ворье разное и душегубцев долго в тюрьме держать нету.
Ну а по дороге к рудникам, все и случилось. Аминка рассказывать любила. Особенно, когда хватит лишнюю чарку вина, так и давай всем и каждому жаловаться на то, какая жизнь у нее тяжелая, да как над ней охранники и конвоиры измывались. По кругу пускали. На столе раскладывали, как шалаву последнюю. Били крепко. Нос вот ей сломали, и ребра не единожды. Да и на рудниках не легче было. Там и вообще защиты никакой. Или стражники, или каторжане - выбор невелик и никто спрашивать не будет.
Так что Маора ничего хорошего не ожидала.
Да и помнила еще, как Дарвиш пытался ее в углу зажать да за грудь хватался, целоваться лез. Она тогда ему оплеуху знатную отвесила, и оттолкнула от себя, пригрозив, что если не прекратит свои поползновения, то она сама к капитану Раузу пойдет и нажалуется.
Дарвиш тогда еще расхохотался громко, но Маору отпустил. Только напоследок по заду шлепнул. А теперь вон оно как вышло все. Если бы Маора тогда фыркать не стала и приголубила стражника, кто знает, может, и сейчас повезло бы больше, и не надо было бояться за свою жизнь.
- Гордая, - Дарвиш быстро как-то рядом оказался. И запах пота, вина и кожи окутал Маору. В носу засвербело, а слезы сами по щекам потекли. Ручьями. Жалко себя было. Так жалко, что не только плакать – выть хотелось. – И где теперь твоя гордость?
Стражник провел шершавым пальцем по щеке. Хмыкнул что-то себе под нос и руку ниже опустил, шею погладил, затем и вовсе ладонь положил на грудь. Сжал.
- Ну что, гордая? – хмыкнул издевательски. – Договариваться будем?
Маора только вздохнула, слезы утерла. На стражника старалась не смотреть. И так знала, чем расплачиваться придется.
Дарвиш хмыкнул, придвинулся поближе. За подбородок ухватил, запрокидывая ее голову.
- Ну? Я не слышу ответа, сладкая?
- Я… - голос предательски срывался, - я согласна… на все согласна…
- На все? – он ухмыльнулся. – Это хорошо, что на все. Замечательно просто. Тогда чего ждешь? Или мне озвучить, на что ты только что согласилась.
Маора головой качнула и потянулась к шнуровке на платье. Слезы продолжали стекать по ее лицу, капали с подбородка. Мерзко было. Да выхода она не видела. Никакого.
Коль сама, по своей воле не согласится, Дарвиш все одно свое возьмет, а вот выживет ли Маора после этого и как долго жить будет – это уже другой вопрос.
Платье она с плеч стянула, переступила через него и ногой подальше откинула, чтобы не мешалось. Затем черед пришел нижней рубашке, белью. В камере и так-то не жарко было – каминов, как в герцогской спальне тут не предусмотрено – а без одежды и вовсе холодно стало, и кожа покрылась мелкими пупырышками.
Дарвиш смотрел на служанку. Усмехался. За каждым движением ее следил с возрастающим предвкушением, и глаза его темные, блестели все ярче.
Оставшись совсем без одежды, Маора обхватила себя руками за плечи, и не только для того, чтобы согреться, сколько спрятаться хотела, укрыться от похотливого взгляда стражника.
Дарвиш маневр понял.
- Поворачивайся, - резко скомандовал. – И на колени.
Маора сглотнула и все в точности сделала, как ей приказано было. Спиной к стражнику повернулась, опустилась на колени, локти на пол каменный холодный положила. Зажмурилась и губу закусила. Она ждала боли. Побоев или еще каких издевательств. Вспоминала, о чем Аминка рассказывала, да и лица горничных, что ласк Дарвиша удостоились, тоже перед глазами всплывали. Ни одна довольна не осталась. Плакали втихаря, по углам потом прятались, только бы снова внимание его не привлечь.
Но все оказалось не так уж и плохо. На ласки Дарвиш не расщедрился, но бить не стал. Да, больно было и вообще, приятного мало, но… хоть жива осталась, да невредима. А все остальное можно и пережить. Не велика беда, как матушка говаривала.
Когда все закончилось, и стражник поднялся, принялся поправлять одежду, Маора только застонала тихонько. Подниматься не торопилась, лежала на холодном полу и слезы глотала.
- Отпустить я тебя не могу, - произнес Дарвиш, когда с одеждой своей справился. – Но если будешь послушной да ласковой, то… кто знает, может и выберешься когда отсюда.
И ушел. Звякнули замки на двери камеры и послышались удаляющиеся шаги. Долго лежать на холодном полу Маора не стала. Поднялась на ноги, со стонами и кряхтением, оглядела себя - синяков-то почти и не было – и принялась одеваться. Белье натянула, рубашку, чулки вот… потом с платьем справилась и улеглась на жесткую лавку, колени к животу прижав. Жалела себя, кляла… да всех… и Дарвиша, и герцогиню, и лера Лейрина. Последний, в понимании Маоры, виноват в произошедшем больше всех был. Это ж он, гад такой, денег посулил за информацию. Он Маору с пути истинного сбил. И вот где она теперь оказалась?
Ну ничего. Маора слезы утерла, ноги платьем укрыла, и сама себе пообещала, что выберется. Надо будет, не только Дарвиша приласкает, а весь гарнизон, но выберется отсюда и тогда…
Планы мести придумывались плохо, но Маора надежды не теряла. Главное сейчас – в казематах этих не пропасть, а там… там она все вспомнит, всем припомнит: и герцогине, и леру Лерину, и Дарвишу. И еще про капитана Рауза не забыть бы… этот у Маоры на особом счету теперь.
Снова звякнули замки, и дверь со скрипом распахнулась. Маора на лавке своей приподнялась, чтобы посмотреть, кто на этот раз явился, и скривилась, увидев на пороге Дарвиша.
- На вот, - в нее полетело что-то большое и пушистое, - а то околеешь тут еще. И ешь, - на стол стражник поставил поднос с миской, от которой пар поднимался. Затем оглядел Маору, усмехнулся чему-то и вышел, дверь за собой заперев.
Горничная приподнялась, развернула сверток, что стражник ей бросил и усмехнулась. Одеяло. Не новое, но теплое. И еда. Ну что же, пока потерпеть можно. А потом можно будет тому же Дарвишу намекнуть, что не мешало бы и воды горячей, чтобы помыться и одежки какой потеплее. Главное и, правда, поласковее с ним быть, а не так как в первый раз – бревно бревном. И не показывать, что противно.
Прода от 04.12.2020, 18:38
ГЛАВА 6
Шинар задернула занавеску на окне экипажа и повернулась к мужу. Окинула его пристальным взглядом, подмечая и нездоровый румянец на бледных щеках, и тяжелое дыхание, и испарину на высоком лбу. Нахмурилась, светло-карие глаза ее потемнели.
С момента последнего приступа прошло четыре дня. Всего четыре! А Антуан снова плохо выглядел. А ведь раньше нескольких капель ее крови хватало на месяцы.
Шинар вздохнула слишком громко, чем привлекла внимание супруга.
- Дорогая? – герцог открыл глаза. Обвел замутненным взглядом салон экипажа и сосредоточился на супруге. – Что случилось?
- Как вы себя чувствуете? – молодая женщина испытывала негодование на себя за несдержанность. Антуану нужно больше отдыхать, а она его тревожит. – Может быть, нам стоит вернуться на тот постоялый двор? Сейчас слишком жарко и путешествие не приносит удовольствия.
- Все в порядке, - герцог попытался улыбнуться и закашлялся. – Все намного лучше, чем могло бы быть. Не тревожьтесь, я достаточно силен, чтобы прожить еще немного времени.
- Я беспокоюсь, - Шинар наклонилась вперед и прикоснулась тонкими, затянутыми в перчатку пальчиками к ладони мужа. – Прошло всего четыре дня, а…
- Шинар, - строго прервал ее герцог. – Мы уже говорили с вами об этом. Не вините себя, это ни к чему не приведет. И потом… уж вы-то точно ни в чем не виноваты. Даже наоборот, не повстречайся мы пять лет назад, меня бы уже и в живых не было. Вы – моя спасительница.
Герцогиня лишь грустно улыбнулась в ответ и пересела поближе к супругу. Устроила голову у него на плече.
- Это вы спасли меня, Антуан. Если бы не вы… - она не договорила, взгляд ее затуманился, а мыслями, блистательная герцогиня Бельдериз перенеслась на много лет назад, в свое прошлое.
Антуан не стал ей мешать. Не отвлекал и разговоров не заводил, лишь только обнял супругу за плечи, привлекая к себе. Он знал, что иногда на нее находит, и Шинар погружается в воспоминания о том, что было когда-то. Жалеет ли она? Мечтает ли все изменить? Быть может, возносит молитвы Сиятельной Шинае, чтобы забыть о пережитых ужасах?
А Шинар уже не видела мужа, не слышала его дыхания. Она была далеко. Уплывала сознанием на несколько лет назад, в свою юность, в тот день, когда впервые пробудилась ее кровь.
Теперь-то, герцогиня Бельдериз смирилась. Перестала проклинать мать и свою собственную сущность, почти научилась скрывать правду и жить. И даже радовалась тому, что выглядит как человек. Матушка рассказывала как-то, что их предки и на людей-то походили мало, имели змеиные хвосты и жили в пещерах.
Шинар всегда передергивалась от этих слов и возносила молитву Сиятельной, что ей не придется всю свою жизнь прятаться от солнечного света и людских взглядов в холодных сырых подземельях. Да и иметь такое украшение как змеиный хвост вот как-то не прельщало герцогиню. Нет уж, по ее мнению, даже хорошо, что магия стала покидать их мир и многие ее законы изменились.
Шинар любила солнце. И тепло. И тело свое она тоже любила и восхищалась им. Сейчас-то она красива. И желанна. Восхитительна. А то, что для жизни ей необходимо убивать… а кто не без греха, если уж так разобраться.
Но она не всегда так думала.
Впервые Шинар убила в четырнадцать. До этого момента она даже не подозревала, что способна на нечто подобное. Ее матушка, блистательная леора Мария Денизо, надеялась, что дочь не унаследовала проклятую кровь и пошла в отца. Хоть и не скрывала от единственного ребенка правду о проклятом наследии. Но говорила мало, неохотно, не желая раньше времени выдавать все тайны. Все же, надеялась, что дочь минет неприглядная участь.
- Ты должна верить, - шептала леора Мария, обнимая дочь и целуя ее в лоб. – Верить и молиться. Ни за что на свете я не желаю тебе такой же судьбы, какой удостоилась сама.
- Но, мама, не говорите так. Вы такая красавица, все мужчины оглядываются вам вслед. Любой из сиятельных леоров нашего городка был бы счастлив назвать вас своей супругой. Почему вы противитесь? Неужели никто из этих мужчин не пришелся вам по сердцу? - Шинар не понимала тогда почему ее матушка – первая красавица небольшого приграничного городка Сьера - так цепляется за свою независимость. Почему она не ищет простого женского счастья в объятиях какого-нибудь мужчины? Почему леора Мария так и не вышла замуж, и продолжает цепляться за свое вдовство, которое длится уже ни много ни мало – двенадцать лет?
- Ты еще очень молода, дорогая, - леора Мария покачала головой и поднялась с постели дочери, поправила одеяло. – И много чего не понимаешь. Если случится так, и в тебе проснется кровь нашего рода, тогда ты меня поймешь. И, быть может, проклянешь, - последнюю фразу она добавила уже шепотом, но Шинар все одно расслышала и нахмурилась.
- Но вы ведь все равно встречаетесь с мужчинами! – Она выкрикнула эти слова в сердцах. Ведь точно знала, что у матушки есть любовник, да не один. Леора Мария всегда была осторожна в таких вещах, и в городке, где все друг у друга на виду, имела репутацию благонравной и честной вдовы. Про ее интрижки если кто и знал, то держал язык за зубами. Но Шинар… все равно не понимала. Не принимала такого поведения.
Осуждала ли она мать? Возможно. Но еще больше она и правда не понимала, почему такая редкостная красавица не стремится связать себя узами законного брака. Ведь матушка и в самом деле могла выбрать любого холостяка в Сьере. Но почему-то не спешила этого делать.
- Это не твое дело! – отрезала леора Мария. – Не тебе судить меня или упрекать в чем-либо. И молись, Шинар, молись, чтобы твоя кровь никогда не пробудилась, ибо если так случится, ты тоже будешь навечно проклята одиночеством!
Это были последние слова, которые Шинар услышала от своей матери. Той же ночью, на их дом напали. Разбойники, что промышляли на дорогах, прижатые местными властями, решили показать зубы и ворвались в город. Дом леоры Марии Денизо попался им на пути.
Из всех, кто в ту ночь был внутри, выжила лишь Шинар. Мать ее убили сразу, она даже не успела подняться с постели – мерзавцы закололи ее во сне. Служанку и гувернантку тоже лишили жизни. Обе были стары и непривлекательны. Старый Раймез, который жил в их доме и выполнял обязанности и дворецкого, и лакея, и кучера – да чем только он ни занимался – попытался было воспротивиться, и даже успел схватиться за свою саблю.
