Да я и сам не могу оторвать от ее глаз. В них страх, удивление и что-то еще. Я не успеваю разглядеть, как она срывается и исчезает в комнате. Музыка больше не звучит. В квартире наконец наступила так любимая мной тишина. Но она все еще танцует в моей голове.
Мы снова избегаем друг друга.
Я возвращаюсь поздно, чтобы точно с ней не встречаться, и ухожу рано.
И я не знаю, может быть, она вообще уже съехала из моей квартиры.
Утром открываю холодильник. Появилось свежее молоко. Нет, она еще живет здесь.
А я прячусь от нее, как трусливый пацан. Именно так я себя и чувствую. Потому что мои пальцы продолжают помнить ее тело. Я сжимаю их в кулаки и снова разжимаю в надежде забыть, сбросить с себя наваждение. Но оно возвращается. Как и ее запах.
Сегодня я поймал себя на том, чтобы пытаюсь снова отыскать его в квартире. И не только. Я даже принюхивался к духам Регины, когда она склонилась надо мной, чтобы показать в документах место для подписи. Нет, все не то.
И я разозлился сам на себя.
Она моя племянница. Она совсем девчонка. Какого хрена я думаю о ней, как о…
Не уверен, что хочу ее. Но даже сама мысль об этом заставляет меня взрываться, беситься и ненавидеть самого себя.
Я снова возвращаюсь в бассейн. И бегаю как сумасшедший, желая выбить занозу из своей головы. Настанет день, когда я побегу до Луны, потому что другие расстояния мне не помогают.
Она должна уехать!
Это единственный выход.
Я приезжаю домой ближе к десяти. Хочется принять душ и упасть в кровать. Устал, вымотан, выжат от постоянной борьбы с самим с собой и новых заказов. В гостиной горит свет.
Черт!
Прохожу. Девчонка сидит в кресле лицом к дверям. Не собираюсь останавливаться, но ее голос вынуждает:
- Я согласна уехать в интернат.
Медленно поворачиваюсь к ней. Смотрит ровно, но по тому, как вздымается ее грудь, понимаю, как не просто далось занозе это решение.
- Хорошо, - выдыхаю в ответ, чувствую поистине облегчение.
- Я уже собрала вещи.
Оперативно.
Она как будто чего-то от меня ждет.
- Завтра я отвезу тебя.
- Я могу взять такси. Не утруждай себя.
Такое ощущение, что это не я избавляюсь от нее, а она – от меня.
- Я отвезу тебя.
Дергает плечом и поднимается. Провожаю ее взглядом, отмечая в ней какие-то неуловимые изменения. И не могу понять, что не так. Но усталость берет свое. Я не хочу ни о чем думать. Я просто хочу спать.
Утром мы молча садимся в машину, но перед этим девчонка заходит на пост охраны, чтобы оставить там свой цветок. После – дорога в полной тишине. Включаю радио, чего никогда не делал, потому что эта тишина раздражает и, кажется, что она совсем не молчит, а орет. Я не хочу ее слышать.
В интернате знакомлюсь с директором, которая сладкими речами нахваливает мне свое заведение. Какой в этом смысл, если деньги уже заплачены? Но я продолжаю слушать, хотя хочется послать ее на хер. Девчонка рядом не произносит ни звука и ни разу не взглянула на меня с того самого момента, как мы вышли из квартиры.
Ей пора идти. Ее ждет комендант, чтобы проводить до комнаты.
- Тебе здесь будет лучше, - зачем-то произношу я, словно оправдываюсь, но я ненавижу оправдываться и потому опять раздражаюсь.
- Мы оба знаем, почему я здесь, - впервые за все утро она поднимает на меня глаза. В них горечь обиды.
Заноза не дает мне больше произнести ни слова. Она уходит по коридору, а я продолжаю стоять, глядя ей вслед пока ее шаги не стихают на лестнице. Мне хреново. Так хреново, что не хочется ехать на работу.
Сажусь в машину, но не завожу ее. Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.
Мне было столько же, сколько и ей, когда я уехал из дома, даже не сказав матери, куда. Я был один посреди огромного города. Мне некуда было идти. У меня не было знакомых. Меня никто не ждал.
Шумно втягиваю в себя воздух, возвращаясь в реальность.
Этот интернат не так уж и плох по сравнению с тем, что пришлось пережить мне. Поэтому решаю не жалеть девчонку. Уверен, она справится. Ночевать на вокзале ей уж точно не придется.
Я возвращаюсь вечером в квартиру и ни хрена не чувствую ни радости, ни удовлетворения, что занозы там нет. Тихо и темно. В холодильнике еще ее продукты. Надо выкинуть, но я закрываю дверцу, оставляя их внутри.
После душа бесцельно переключаю каналы, ни на чем не останавливаясь. Внутри меня неспокойно. Я не могу сидеть на месте, поэтому встаю и иду на кухню, чтобы сварить кофе. В шкафу ее бокал. Желтый. Смотрю на него. Кофе так и не сварен.
Да блядь, Климов! Что не так? Ты хотел от нее избавиться. Ты от нее избавился. В чем проблема? В конце концов ты не на улицу ее выгнал. Ты отправил ее в частный интернат, обучение в котором стоит до хрена бабок. Чего ты паришься?
Вместо своей спальни, я прохожу к комнате девчонки. Останавливаюсь на пороге. Здесь идеально чисто, как я и люблю: на покрывале ни складки, ничего лишнего, пусто. Делаю шаг вперед и ловлю себя на том, что втягиваю носом воздух. Я пытаюсь отыскать ее запах, но его здесь нет. Здесь пусто.
К черту!
Захлопываю дверь, желая закрыть ее на ключ, но не делаю этого, и ухожу к себе.
Я плохо сплю, от чего раздражение не покидает меня ни на секунду. Прошло уже две недели, как девчонка уехала в интернат. От нее никаких вестей, но я уверен, что все в порядке, иначе бы мне сообщили.
С ней. Все. В порядке!
Я пытаюсь себя убедить. Да и с чего бы с ней было не в порядке? Она не на улице живет. И не голодает. Ей не приходится перебиваться случайными заработками, чтобы заработать себе на третьесортный беляш и стакан черного пойла вместо кофе. Мой желудок скручивает от отвращения.
Да к черту ее, твою мать!!!
Чтобы не думать о ней, я ухожу в работу, набирая заказов больше, чем могу вывезти. Антон уже косо смотрит на меня, но мне плевать. В конце концов это моя компания. Так что имею полное право. Домой возвращаюсь поздно и снова сажусь за комп, пока в глазах не начинают плясать темные пятна, а строки на экране размываться. И тогда я падаю в постель, чтобы тут же отключиться. Но отдыха не происходит. Утром я встаю с ощущением, что не ложился совсем.
Во всем виновата гребанная девчонка! Что она такого со мной сделала, что перевернула мой мир вверх-тормашками и отобрала покой? Со злостью швыряю турку в раковину, после чего выгребаю из холодильника ее продукты. В моей квартире ничего не должно о ней напоминать!
Вызываю клининговую компанию.
Можно убрать человека из своего дома и жизни. Но никакие уборщики и чистящие средства не смогут вытравить его из головы.
Я устал. Меня не спасает работа. Меня не спасают регулярные походы в закрытый клуб. Я чувствую себя зверем, загнанным в тупик.
Она не звонит и не пишет.
Как будто меня для нее не существует.
На днях я заказывал кофе с доставкой. И на том же сайте в рекламном разделе увидел конфеты. Я не ем сладкое. Но заказал и их. Положил коробку на стол и смотрел на нее, как будто не знал, что делать с ней.
Я вспоминал, как она ела конфеты. Одну за другой, без остановки. Могла за раз съесть пять или семь конфет. Мне была непонятна эта ее страсть. А сейчас захотелось понять.
Я решительно сорвал с коробки прозрачную упаковку и смял ее так, как будто это она была виновата во всем. Потом откинул крышку из тонкого картона. Внутри лежали ровные квадратики из шоколада. Кухня наполнилась сладким ароматом. Я не съел ни одной конфеты. Я нюхал их. Как какой-то наркоман.
На следующее утро я забрал у охранника ее цветок и поставил его на подоконник на кухне.
Я перестал пытаться объяснить себе, почему все это делаю. Я перестал бороться с собой.
Каждый день я поливал цветок и старался не открывать окно, чтоб он не замерз. Каждый день я открывал коробку конфет, но не съедал ни одной. А сегодня я оставил во дворе корм для бездомных кошек.
Но я ни разу так и не смог заставить себя позвонить ей или написать, чтобы узнать, как ее дела.
- Скоро Новый год, - начал как-то невпопад Успенский. – Где собираешься его провести?
Новый год уже много лет не был для меня волшебным праздником. Я перестал верить в Деда Мороза в первый Новый год без отца. И ничего не ждал от этой ночи, которая мало чем отличалась от трехсот шестидесяти четырех других ночей.
- Еще не думал, - дергаю плечом.
- А Алиса? Ты заберешь ее на праздники из интерната?
Это имя повернулось внутри меня какой-то уродливой конструкцией с выпирающими краями.
- Ты так о ней печешься, - ухмыляюсь. – Может, удочеришь?
- Я просто был на ее месте. Поэтому могу понять, что она будет чувствовать в эту ночь, Марк. Все разъедутся по домам. А она останется там одна?
Он смотрит на меня и ждет ответа.
- Ты хоть раз ездил к ней?
- Не вижу смысла, - отмахиваюсь.
Успенский больше ничего не говорит – только смотрит. Осуждает.
- Я не могу понять, что она тебе такого сделала, что ты так ее ненавидишь, - произносит он негромко. – Она потеряла родителей. У нее нет никого, кроме тебя. Хотя и тебя, по сути, нет. Она одна. И ей даже не на кого положиться. И не к кому прийти в случае проблем. Даже просто поговорить.
- Ты утрируешь, Боря. У нее там есть друзья.
- Ты в этом уверен? Ты ни разу не позвонил ей и не спросил, нужно ли ей что-то. Ты настоящий сукин сын, Климов. Алисе и без того приходится в жизни не сладко. А ты дополнительно превращаешь ее жизнь в ад. Это так сложно поинтересоваться делами племянницы? От тебя, что, кусок отвалится? Или корона упадет?
Он заводится, повышая голос.
- Меня регулярно информируют об ее оценках. Они лучше, чем в школе, где она училась до этого. Я регулярно оплачиваю счета из интерната, хотя уже оплатил год обучения. Этого мало? Я этим превращаю ее жизнь в ад?
Меня задевают его обвинения, поэтому я не могу их проигнорировать. Я защищаюсь. Не люблю этого.
- Климов, деньги не решают всех проблем. Они не выслушают и не поддержат.
- Считаешь, было бы лучше, если бы я сдал ее в государственный детский дом? – с трудом сдерживаю раздражение.
Он молчит.
- В конце концов если бы с ней что-то случилось, мне бы сообщили, - ставлю точку в нашем разговоре и отворачиваюсь к компьютеру.
Успенский еще с минуту смотрит на меня, а потом молча уходит. На кой хрен он о ней заговорил? Со злостью швыряю ручку на стол и она, покатившись по документам, падает на пол.
Да и хер с ней!
Я собирался с духом три дня, чтобы позвонить ей. Как мальчишка. Набирал ее номер, но так и не решался нажать вызов.
Да, блядь, я взрослый мужик. А она всего лишь какая-то девчонка, которая должна быть мне благодарна за то, что я не выкинул ее на улицу.
Гудки. Длинные. Долго. Уже почти сбрасываю, когда в трубке раздается ее голос.
- Да, - удивлена.
- Здравствуй, - с силой сжимаю руль.
- Здравствуй… те, - последний слог она выдавливает из себя. Меня задевает это обращение.
- Скоро Новый год.
Молчит.
- Может, хочешь куда-нибудь съездить на каникулы? Европа, Азия или здесь в России?
Тишина. Бросаю взгляд на экран, думая, что прервалась связь. Нет, все в порядке.
- Нет, я останусь здесь, - отвечает наконец.
- Я оплачу твою поездку.
- Не стоит.
Ее голос тихий. В нем нет былой наглости и дерзости.
- Почему? – вырывается у меня.
Отвечает не сразу.
- Достаточно того, что Вы оплачиваете мое обучение.
Вы… Как ногтями по стеклу.
В ее ответе нет благодарности. Я уверен, была бы у нее возможность, она бы оплачивала его сама и не прикоснулась бы к моим деньгам. Меня это бесит.
- Мои деньги дурно пахнут? – ухмыляюсь зло. – Раньше ты ими не брезговала.
- Я верну Вам все до копейки, - произносит спокойно.
- И где же ты столько возьмешь? – не могу сдержать раздражения и не пытаюсь.
- Заработаю.
- Собой? – вылетает у меня, прежде чем я успеваю захлопнуть рот.
Она молчит. И я уже не жду ответа, когда слышу:
- Если потребуется.
Спокойный голос. Но это на первый взгляд. Позже я прокручивал ее ответ в своей голове сотни раз и понял, что не было в нем ни хрена никакого спокойствия. В нем была боль, кровоточащая рана, в которую я целенаправленно бил, желая причинить ей страдания.
Да, Климов, ты охереть какая сволочь! Тебя прям можно в Книгу рекордов Гиннесса заносить, как самую редкостную сволочь.
Больше мы не общались. Мне неоднократно приходили из интерната приглашения на различные школьные праздники, спектакли, представления, но их игнорировал. Все разговоры о девчонке пресекал на корню. Больше не покупал конфеты. И едва не позволил цветку на окне засохнуть. Ей назло. Маленькой дряни, которая заставила меня чувствовать свою вину! Меня, Марка Климова, всю жизнь плевавшего на всех. Но когда его листья поникли и их края подернулись коричневым, я сжалился и плеснул в горшок воды со словами:
- Захочешь жить – выживешь!
И он выжил. Испорченные листья я обрезал. Цветок потерял свой привлекательный вид и своим уродством ежедневно напоминал мне о моей сволочной натуре. А я как мазохист смотрел на него.
Моя жизнь начала возвращаться в привычное русло. Контракты, командировки, иногда секс в закрытом клубе. Я снова жил по своим правилам, принципам и распорядку. Ровно до того момента, как открыл почту в начале июня. Снова письмо из интерната. Для отчета об успеваемости рано.
Открываю. Приглашение на выпускной.
Выпускной.
Уже заношу руки над клавиатурой, чтобы написать отказ, но пишу совсем другое. Я соглашаюсь прийти на выпускной. На хера? Не знаю. Девчонка явно будет не в восторге и мне это мероприятие уж точно не принесет никакого удовольствия. Но письмо уходит. И я тупо смотрю на отчет о доставке.
Все еще можно исправить, сослаться на занятость, форс-мажор, метеорит или инопланетян, но я не делаю этого.
У меня не было выпускного. Я никогда об этом не жалел и не видел в нем смысла. Но этот почему-то пропустить не мог.
В тот день я ушел с работы в обед, никому ничего не объясняя. В ресторане, который находился за городом, надо было быть к семи. Я приехал к восьми. Нет, я приехал вовремя, но час сидел в машине на парковке, пытаясь объяснить самому себе, что здесь делаю. Хотя скорее искал причину уехать.
Внутри шумно. Музыка перемежается с радостными криками. Возникает желание уйти, но я заставляю себя пройти в зал. Глаза не могут отыскать ее.
- Добрый вечер! – шагает откуда-то сбоку ко мне, видимо, администратор. – Вы приглашены?
- Добрый вечер! Да, - отвечаю, рыская взглядом по лицам.
- Могу я узнать Ваше имя?
- Марк Климов.
Она смотрит в список и снова на меня.
- Пройдемте, я проведу Вас к столику.
Я чувствую себя здесь лишним. Среди этого веселья, мешанины платьев, костюмов и громкой музыки. Не потому что вокруг меня молодые. Нет, здесь полно их родителей. Просто все это не мое. Снова хочу уйти, пока мы еще не дошли до столика и уже почти останавливаю администратора, когда между прическами мелькают ее глаза. Широко распахнутые, удивленные и напуганные. Весь зал. Музыка, столы и люди уходят на второй план. Я не вижу ничего, кроме ее глаз.
- Марк Александрович, - осторожно трогает меня за плечо администратор. – Пойдемте. Ваш столик здесь.
Оказывается я остановился. И сейчас не сразу нашел в себе силы сделать шаг вперед. Но не за администратором.
- Здравствуй!
- Здравствуйте! – опускает взгляд. – Я не думала, что Вы придете.
- Ты против?
Мы снова избегаем друг друга.
Я возвращаюсь поздно, чтобы точно с ней не встречаться, и ухожу рано.
И я не знаю, может быть, она вообще уже съехала из моей квартиры.
Утром открываю холодильник. Появилось свежее молоко. Нет, она еще живет здесь.
А я прячусь от нее, как трусливый пацан. Именно так я себя и чувствую. Потому что мои пальцы продолжают помнить ее тело. Я сжимаю их в кулаки и снова разжимаю в надежде забыть, сбросить с себя наваждение. Но оно возвращается. Как и ее запах.
Сегодня я поймал себя на том, чтобы пытаюсь снова отыскать его в квартире. И не только. Я даже принюхивался к духам Регины, когда она склонилась надо мной, чтобы показать в документах место для подписи. Нет, все не то.
И я разозлился сам на себя.
Она моя племянница. Она совсем девчонка. Какого хрена я думаю о ней, как о…
Не уверен, что хочу ее. Но даже сама мысль об этом заставляет меня взрываться, беситься и ненавидеть самого себя.
Я снова возвращаюсь в бассейн. И бегаю как сумасшедший, желая выбить занозу из своей головы. Настанет день, когда я побегу до Луны, потому что другие расстояния мне не помогают.
Она должна уехать!
Это единственный выход.
Я приезжаю домой ближе к десяти. Хочется принять душ и упасть в кровать. Устал, вымотан, выжат от постоянной борьбы с самим с собой и новых заказов. В гостиной горит свет.
Черт!
Прохожу. Девчонка сидит в кресле лицом к дверям. Не собираюсь останавливаться, но ее голос вынуждает:
- Я согласна уехать в интернат.
Медленно поворачиваюсь к ней. Смотрит ровно, но по тому, как вздымается ее грудь, понимаю, как не просто далось занозе это решение.
- Хорошо, - выдыхаю в ответ, чувствую поистине облегчение.
- Я уже собрала вещи.
Оперативно.
Она как будто чего-то от меня ждет.
- Завтра я отвезу тебя.
- Я могу взять такси. Не утруждай себя.
Такое ощущение, что это не я избавляюсь от нее, а она – от меня.
- Я отвезу тебя.
Дергает плечом и поднимается. Провожаю ее взглядом, отмечая в ней какие-то неуловимые изменения. И не могу понять, что не так. Но усталость берет свое. Я не хочу ни о чем думать. Я просто хочу спать.
Утром мы молча садимся в машину, но перед этим девчонка заходит на пост охраны, чтобы оставить там свой цветок. После – дорога в полной тишине. Включаю радио, чего никогда не делал, потому что эта тишина раздражает и, кажется, что она совсем не молчит, а орет. Я не хочу ее слышать.
В интернате знакомлюсь с директором, которая сладкими речами нахваливает мне свое заведение. Какой в этом смысл, если деньги уже заплачены? Но я продолжаю слушать, хотя хочется послать ее на хер. Девчонка рядом не произносит ни звука и ни разу не взглянула на меня с того самого момента, как мы вышли из квартиры.
Ей пора идти. Ее ждет комендант, чтобы проводить до комнаты.
- Тебе здесь будет лучше, - зачем-то произношу я, словно оправдываюсь, но я ненавижу оправдываться и потому опять раздражаюсь.
- Мы оба знаем, почему я здесь, - впервые за все утро она поднимает на меня глаза. В них горечь обиды.
Заноза не дает мне больше произнести ни слова. Она уходит по коридору, а я продолжаю стоять, глядя ей вслед пока ее шаги не стихают на лестнице. Мне хреново. Так хреново, что не хочется ехать на работу.
Сажусь в машину, но не завожу ее. Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.
Мне было столько же, сколько и ей, когда я уехал из дома, даже не сказав матери, куда. Я был один посреди огромного города. Мне некуда было идти. У меня не было знакомых. Меня никто не ждал.
Шумно втягиваю в себя воздух, возвращаясь в реальность.
Этот интернат не так уж и плох по сравнению с тем, что пришлось пережить мне. Поэтому решаю не жалеть девчонку. Уверен, она справится. Ночевать на вокзале ей уж точно не придется.
Я возвращаюсь вечером в квартиру и ни хрена не чувствую ни радости, ни удовлетворения, что занозы там нет. Тихо и темно. В холодильнике еще ее продукты. Надо выкинуть, но я закрываю дверцу, оставляя их внутри.
После душа бесцельно переключаю каналы, ни на чем не останавливаясь. Внутри меня неспокойно. Я не могу сидеть на месте, поэтому встаю и иду на кухню, чтобы сварить кофе. В шкафу ее бокал. Желтый. Смотрю на него. Кофе так и не сварен.
Да блядь, Климов! Что не так? Ты хотел от нее избавиться. Ты от нее избавился. В чем проблема? В конце концов ты не на улицу ее выгнал. Ты отправил ее в частный интернат, обучение в котором стоит до хрена бабок. Чего ты паришься?
Вместо своей спальни, я прохожу к комнате девчонки. Останавливаюсь на пороге. Здесь идеально чисто, как я и люблю: на покрывале ни складки, ничего лишнего, пусто. Делаю шаг вперед и ловлю себя на том, что втягиваю носом воздух. Я пытаюсь отыскать ее запах, но его здесь нет. Здесь пусто.
К черту!
Захлопываю дверь, желая закрыть ее на ключ, но не делаю этого, и ухожу к себе.
Я плохо сплю, от чего раздражение не покидает меня ни на секунду. Прошло уже две недели, как девчонка уехала в интернат. От нее никаких вестей, но я уверен, что все в порядке, иначе бы мне сообщили.
С ней. Все. В порядке!
Я пытаюсь себя убедить. Да и с чего бы с ней было не в порядке? Она не на улице живет. И не голодает. Ей не приходится перебиваться случайными заработками, чтобы заработать себе на третьесортный беляш и стакан черного пойла вместо кофе. Мой желудок скручивает от отвращения.
Да к черту ее, твою мать!!!
Чтобы не думать о ней, я ухожу в работу, набирая заказов больше, чем могу вывезти. Антон уже косо смотрит на меня, но мне плевать. В конце концов это моя компания. Так что имею полное право. Домой возвращаюсь поздно и снова сажусь за комп, пока в глазах не начинают плясать темные пятна, а строки на экране размываться. И тогда я падаю в постель, чтобы тут же отключиться. Но отдыха не происходит. Утром я встаю с ощущением, что не ложился совсем.
Во всем виновата гребанная девчонка! Что она такого со мной сделала, что перевернула мой мир вверх-тормашками и отобрала покой? Со злостью швыряю турку в раковину, после чего выгребаю из холодильника ее продукты. В моей квартире ничего не должно о ней напоминать!
Вызываю клининговую компанию.
Можно убрать человека из своего дома и жизни. Но никакие уборщики и чистящие средства не смогут вытравить его из головы.
Я устал. Меня не спасает работа. Меня не спасают регулярные походы в закрытый клуб. Я чувствую себя зверем, загнанным в тупик.
Она не звонит и не пишет.
Как будто меня для нее не существует.
На днях я заказывал кофе с доставкой. И на том же сайте в рекламном разделе увидел конфеты. Я не ем сладкое. Но заказал и их. Положил коробку на стол и смотрел на нее, как будто не знал, что делать с ней.
Я вспоминал, как она ела конфеты. Одну за другой, без остановки. Могла за раз съесть пять или семь конфет. Мне была непонятна эта ее страсть. А сейчас захотелось понять.
Я решительно сорвал с коробки прозрачную упаковку и смял ее так, как будто это она была виновата во всем. Потом откинул крышку из тонкого картона. Внутри лежали ровные квадратики из шоколада. Кухня наполнилась сладким ароматом. Я не съел ни одной конфеты. Я нюхал их. Как какой-то наркоман.
На следующее утро я забрал у охранника ее цветок и поставил его на подоконник на кухне.
Я перестал пытаться объяснить себе, почему все это делаю. Я перестал бороться с собой.
Каждый день я поливал цветок и старался не открывать окно, чтоб он не замерз. Каждый день я открывал коробку конфет, но не съедал ни одной. А сегодня я оставил во дворе корм для бездомных кошек.
Но я ни разу так и не смог заставить себя позвонить ей или написать, чтобы узнать, как ее дела.
- Скоро Новый год, - начал как-то невпопад Успенский. – Где собираешься его провести?
Новый год уже много лет не был для меня волшебным праздником. Я перестал верить в Деда Мороза в первый Новый год без отца. И ничего не ждал от этой ночи, которая мало чем отличалась от трехсот шестидесяти четырех других ночей.
- Еще не думал, - дергаю плечом.
- А Алиса? Ты заберешь ее на праздники из интерната?
Это имя повернулось внутри меня какой-то уродливой конструкцией с выпирающими краями.
- Ты так о ней печешься, - ухмыляюсь. – Может, удочеришь?
- Я просто был на ее месте. Поэтому могу понять, что она будет чувствовать в эту ночь, Марк. Все разъедутся по домам. А она останется там одна?
Он смотрит на меня и ждет ответа.
- Ты хоть раз ездил к ней?
- Не вижу смысла, - отмахиваюсь.
Успенский больше ничего не говорит – только смотрит. Осуждает.
- Я не могу понять, что она тебе такого сделала, что ты так ее ненавидишь, - произносит он негромко. – Она потеряла родителей. У нее нет никого, кроме тебя. Хотя и тебя, по сути, нет. Она одна. И ей даже не на кого положиться. И не к кому прийти в случае проблем. Даже просто поговорить.
- Ты утрируешь, Боря. У нее там есть друзья.
- Ты в этом уверен? Ты ни разу не позвонил ей и не спросил, нужно ли ей что-то. Ты настоящий сукин сын, Климов. Алисе и без того приходится в жизни не сладко. А ты дополнительно превращаешь ее жизнь в ад. Это так сложно поинтересоваться делами племянницы? От тебя, что, кусок отвалится? Или корона упадет?
Он заводится, повышая голос.
- Меня регулярно информируют об ее оценках. Они лучше, чем в школе, где она училась до этого. Я регулярно оплачиваю счета из интерната, хотя уже оплатил год обучения. Этого мало? Я этим превращаю ее жизнь в ад?
Меня задевают его обвинения, поэтому я не могу их проигнорировать. Я защищаюсь. Не люблю этого.
- Климов, деньги не решают всех проблем. Они не выслушают и не поддержат.
- Считаешь, было бы лучше, если бы я сдал ее в государственный детский дом? – с трудом сдерживаю раздражение.
Он молчит.
- В конце концов если бы с ней что-то случилось, мне бы сообщили, - ставлю точку в нашем разговоре и отворачиваюсь к компьютеру.
Успенский еще с минуту смотрит на меня, а потом молча уходит. На кой хрен он о ней заговорил? Со злостью швыряю ручку на стол и она, покатившись по документам, падает на пол.
Да и хер с ней!
Я собирался с духом три дня, чтобы позвонить ей. Как мальчишка. Набирал ее номер, но так и не решался нажать вызов.
Да, блядь, я взрослый мужик. А она всего лишь какая-то девчонка, которая должна быть мне благодарна за то, что я не выкинул ее на улицу.
Гудки. Длинные. Долго. Уже почти сбрасываю, когда в трубке раздается ее голос.
- Да, - удивлена.
- Здравствуй, - с силой сжимаю руль.
- Здравствуй… те, - последний слог она выдавливает из себя. Меня задевает это обращение.
- Скоро Новый год.
Молчит.
- Может, хочешь куда-нибудь съездить на каникулы? Европа, Азия или здесь в России?
Тишина. Бросаю взгляд на экран, думая, что прервалась связь. Нет, все в порядке.
- Нет, я останусь здесь, - отвечает наконец.
- Я оплачу твою поездку.
- Не стоит.
Ее голос тихий. В нем нет былой наглости и дерзости.
- Почему? – вырывается у меня.
Отвечает не сразу.
- Достаточно того, что Вы оплачиваете мое обучение.
Вы… Как ногтями по стеклу.
В ее ответе нет благодарности. Я уверен, была бы у нее возможность, она бы оплачивала его сама и не прикоснулась бы к моим деньгам. Меня это бесит.
- Мои деньги дурно пахнут? – ухмыляюсь зло. – Раньше ты ими не брезговала.
- Я верну Вам все до копейки, - произносит спокойно.
- И где же ты столько возьмешь? – не могу сдержать раздражения и не пытаюсь.
- Заработаю.
- Собой? – вылетает у меня, прежде чем я успеваю захлопнуть рот.
Она молчит. И я уже не жду ответа, когда слышу:
- Если потребуется.
Спокойный голос. Но это на первый взгляд. Позже я прокручивал ее ответ в своей голове сотни раз и понял, что не было в нем ни хрена никакого спокойствия. В нем была боль, кровоточащая рана, в которую я целенаправленно бил, желая причинить ей страдания.
Да, Климов, ты охереть какая сволочь! Тебя прям можно в Книгу рекордов Гиннесса заносить, как самую редкостную сволочь.
Прода от 14.10.2022, 09:38
Глава 12. Выпускной
Больше мы не общались. Мне неоднократно приходили из интерната приглашения на различные школьные праздники, спектакли, представления, но их игнорировал. Все разговоры о девчонке пресекал на корню. Больше не покупал конфеты. И едва не позволил цветку на окне засохнуть. Ей назло. Маленькой дряни, которая заставила меня чувствовать свою вину! Меня, Марка Климова, всю жизнь плевавшего на всех. Но когда его листья поникли и их края подернулись коричневым, я сжалился и плеснул в горшок воды со словами:
- Захочешь жить – выживешь!
И он выжил. Испорченные листья я обрезал. Цветок потерял свой привлекательный вид и своим уродством ежедневно напоминал мне о моей сволочной натуре. А я как мазохист смотрел на него.
Моя жизнь начала возвращаться в привычное русло. Контракты, командировки, иногда секс в закрытом клубе. Я снова жил по своим правилам, принципам и распорядку. Ровно до того момента, как открыл почту в начале июня. Снова письмо из интерната. Для отчета об успеваемости рано.
Открываю. Приглашение на выпускной.
Выпускной.
Уже заношу руки над клавиатурой, чтобы написать отказ, но пишу совсем другое. Я соглашаюсь прийти на выпускной. На хера? Не знаю. Девчонка явно будет не в восторге и мне это мероприятие уж точно не принесет никакого удовольствия. Но письмо уходит. И я тупо смотрю на отчет о доставке.
Все еще можно исправить, сослаться на занятость, форс-мажор, метеорит или инопланетян, но я не делаю этого.
У меня не было выпускного. Я никогда об этом не жалел и не видел в нем смысла. Но этот почему-то пропустить не мог.
В тот день я ушел с работы в обед, никому ничего не объясняя. В ресторане, который находился за городом, надо было быть к семи. Я приехал к восьми. Нет, я приехал вовремя, но час сидел в машине на парковке, пытаясь объяснить самому себе, что здесь делаю. Хотя скорее искал причину уехать.
Внутри шумно. Музыка перемежается с радостными криками. Возникает желание уйти, но я заставляю себя пройти в зал. Глаза не могут отыскать ее.
- Добрый вечер! – шагает откуда-то сбоку ко мне, видимо, администратор. – Вы приглашены?
- Добрый вечер! Да, - отвечаю, рыская взглядом по лицам.
- Могу я узнать Ваше имя?
- Марк Климов.
Она смотрит в список и снова на меня.
- Пройдемте, я проведу Вас к столику.
Я чувствую себя здесь лишним. Среди этого веселья, мешанины платьев, костюмов и громкой музыки. Не потому что вокруг меня молодые. Нет, здесь полно их родителей. Просто все это не мое. Снова хочу уйти, пока мы еще не дошли до столика и уже почти останавливаю администратора, когда между прическами мелькают ее глаза. Широко распахнутые, удивленные и напуганные. Весь зал. Музыка, столы и люди уходят на второй план. Я не вижу ничего, кроме ее глаз.
- Марк Александрович, - осторожно трогает меня за плечо администратор. – Пойдемте. Ваш столик здесь.
Оказывается я остановился. И сейчас не сразу нашел в себе силы сделать шаг вперед. Но не за администратором.
- Здравствуй!
- Здравствуйте! – опускает взгляд. – Я не думала, что Вы придете.
- Ты против?
