- Алло!
- Привет! – она улыбается. Я чувствую это по ее голосу. Вокруг нее шумно и тоже слышны фейерверки. – С Новым годом!
- С Новым годом! – уголки моих губ вздрагивают.
- Желаю тебе в этом году встретить свою Герду, чтобы она растопила твое ледяное сердце.
Странное пожелание.
- Ты где? – спрашиваю, замерев у кровати.
- На площади с друзьями, - она пытается перекричать чьи-то голоса. Я слышу чужой смех и голос:
- Алиса, идем к нам! С кем ты там болтаешь?
- Ни с кем, - смеется она. – Идите, я сейчас.
Ни с кем… Эти слова вонзаются в меня подобно сюрикэнам ниндзя.
Она что-то говорит, но в моих ушах продолжает звучать:
- Ни с кем.
Я сбрасываю вызов и сжимаю телефон с такой силой, что он начинает трещать.
Ни с кем…
Я никто.
Никто.
Я снова один.
Почему мне вдруг становится так больно?
Я один уже несколько десятков лет. Я сам это выбрал. Почему мне больно именно сейчас?
Я дышу. Глубоко. Шумно. За окном снова взрывается фейерверк. Сколько можно? Хватит! Идите все спать!
Забираюсь в кровать, выключаю свет и одновременно с ним свое сердце, заставляя его снова остановиться, как двадцать семь назад, когда я вычеркнул семью из своей жизни и поклялся, что своей собственной у меня никогда не будет.
И я не хочу это менять.
За окном весна. Ее середина, когда снег уже растаял, но деревья еще не оделись в листву и через уродливые кривые ветки видно всю неприглядность мира. Снова болит голова. Последние два месяца меня не покидает странная апатия. Мне не хочется ничего. Я через силу заставляю себя просыпаться по утрам, через силу ем. Кажется, даже живу через силу. Сегодня не смог в бассейне проплыть и пятидесяти метров. Опять чертова поясница не дает покоя. Надо сходить к врачу, но я ненавижу ходить по врачам. Признаваться в том, что у тебя что-то болит, - это слабость. Терпеть не могу быть слабым.
Я ничего не знаю об Алисе с самого Нового года. Она звонила мне несколько раз, но я не ответил. Намеренно. Я хотел вырезать ее из себя, как опухоль. И мне это почти удалось. Почти.
Стук в дверь отвлекает.
- Да, - я сажусь за стол, аккуратно, чтобы боль в пояснице не превратилась в нестерпимую. Но она не ослабевает. Сегодня особенно. Не стоило ходить в бассейн.
Пытаюсь отвлечься работой. Не выходит.
Еле добираюсь до дома.
У меня температура. Только этого не хватало. Но никаких признаков простуды. Закидываю в себя горсть таблеток. Хочется лежать и не шевелиться. Некстати, вспоминаю суп, которым меня когда-то кормила Алиса. И тут же злюсь сам на себя.
Нет никакой Алисы!
У тебя никого нет!
Ты никому не нужен.
Я запрещаю себе жалость. Это последний рубеж, который стоит только преодолеть, и больше не встанешь. И тебя затопчут дышащие в спину и ждущие твоей ошибки.
Ночью почти не сплю – боль мешает. Надо что-то с этим делать. Пересиливая себя, утром записываюсь к врачу.
- Как давно Вы испытываете боль? – мужчина моего возраста не смотрит на меня, заполняя карту.
- Не знаю. Может, с месяц.
- Она постоянно или проходит периодически?
- Иногда проходит, но в последнее время нет.
Мне неуютно в его большом и пустом кабинете.
- Интенсивность боли меняется при смене положения тела?
Я задумываюсь, вспоминая.
- Скорее нет, - отвечаю неуверенно.
Он кивает. Что это значит?
Далее следует осмотр. Прикосновение холодных рук, которое мне неприятно. Врач хмурится и уходит мыть руки, пока я одеваюсь.
- Вам следует пройти МРТ и сдать анализы.
- А нельзя обойтись без этого? Таблетки там, мази?
- От чего? – поднимает на меня глаза врач. В них насмешка.
- От поясницы.
Что тут непонятного?
- Я обычно не назначаю своим пациентам лечение вслепую. Это знаете ли, чревато. Но если Вам нужно именно такое лечение, то это не ко мне.
Я задел его, поэтому замолкаю, сжимая в пальцах направления. Целая куча. Да я за всю жизнь не сдавал столько анализов! И понятия не имею, как все это делается.
По дороге из клиник заезжаю в аптеку и покупаю обезболивающее. Не сразу, но становится легче.
От еды тошнит. Не хватало еще проблем с желудком. Со спиной бы разобраться.
Через неделю готовы все мои анализы и обследования и я снова сижу в неприятном кабинете неприятного врача. Это в моем понимании неприятного, потому что я терпеть не могу врачей.
Он изучает гору бумаг, которые я перед ним выложил. Мне не нравится его лицо и то, как он несколько раз перечитывает одно и то же.
- Ну так что? Что у меня? – я устал от тишины.
Он вздыхает, бросает на меня непонятный взгляд и снова погружается в мои анализы.
Да что происходит? Почему он просто не может сказать мне прямо, что с моей спиной? Набивает цену?
- Марк Александрович, - наконец начинает осторожно.
Я весь внимание. Ну же, давай. У меня сегодня еще две встречи и совещание. Мне некогда сидеть тут и смотреть, как ты учишь наизусть все мои показатели.
- Скажите, - продолжает он, вздохнув, - Вы в последнее время чувствовали усталость? Может, проблемы с аппетитом?
- Ну да. Я решил, что это после зимы. Авитаминоз там. Да и работы много.
Врач снова вздыхает.
- Я не хочу Вас пугать. Мы, конечно, проведем еще ряд обследований, чтобы подтвердить диагноз.
Он замолкает. Я смотрю на него, он – в бумаги.
- Какой диагноз? – не выдерживаю я. Что может быть такого страшного в моей болезни, что ты не можешь мне этого сказать и жуешь сопли?
- Я предполагаю, что у Вас, Марк Александрович, саркома правой почки.
Я понимаю только последнее слово и понимаю, что с моей почкой что-то не так. Молчу и жду пояснений.
- Этот диагноз предварительный, но то, что я вижу из Ваших анализов, не позволяет мне сомневаться.
- В чем? – он раздражает меня своей медлительностью.
Врач поднимает на меня удивленный взгляд.
- В том, что у Вас, к сожалению, рак почки.
Внутренности падают куда-то вниз и сейчас я слышу только настенные часы, которые тикают слишком громко. Я смотрю на врача и про себя повторяю его слова, пытаясь уловить их смысл.
Он говорит не обо мне. Я его неправильно понял. Он ошибся.
- Марк Александрович, с Вами все в порядке?
- Да. Что Вы сказали? – хмурюсь я.
- У Вас саркома правой почки. Предварительно второй стадии, но надо провести дополнительное обследование, чтобы уточнить диагноз. Вторая стадия – это хорошо. Вы пришли вовремя. Я назначу Вам обследование, после которого мы определимся с лечением. Почку, конечно, придется удалить, но… Процент излечения достаточно высок.
Он говорит торопливо и от этого мне непросто понять его.
Вторая стадия… Почку придется удалить… Процент излечения высок… Это все, что я запоминаю, но еще не до конца понимаю. Снова получаю в руки очередное направление. Врач старается не смотреть на меня. Только не смей жалеть меня, сукин сын.
Я долго сижу в машине, глядя перед собой. В голове ни одной мысли, кроме:
«Внутри меня опухоль, гнилая, мать ее, опухоль».
Я всегда был здоров, как бык. Откуда? Откуда, блядь, во мне эта гадость? И к чему это новое обследование, если и без него ясно, что это чертова опухоль.
Удалить почку… Это решение самое просто и я готов сделать операцию прямо сейчас, сию секунду. Но нужно еще одно гребанное обследование.
Еще несколько дней я живу с опухолью в теле. Пытаюсь разглядеть ее в зеркале, но ничего не вижу. Внешне все так, как было всегда. Никаких изменений. Может, врачи ошибся? Может, в лаборатории перепутали анализы? Но последнее обследование показывает, что никакой ошибки нет.
У меня рак!
Блядь!
Я не могу в это поверить.
Я запираюсь у себя в кабинете и смотрю на диагноз. Я не отвечаю на звонки. Не реагирую на стук в дверь. Я думаю. Я пытаюсь понять, что делать дальше?
Мне страшно? Да, блядь, мне чертовски страшно!
Я могу справиться со всем, но только не с этим, потому что эта гребанная саркома не исчезнет от одного моего желания. И она сейчас сидит внутри, пожирая меня. Как какое-то чудовище с кучей извивающихся щупалец. Как Чужой.
Меня передергивает и, оттолкнувшись от стола, я встаю из кресла и отхожу к окну, за которым ключом бьет жизнь. А я стою на ее обочине и понимаю, что мне даже нечего вспомнить. Ничего кроме работы, этого кабинета и бесконечных совещаний и переговоров
В моей жизни больше не было ничего. Как я не понимал этого раньше? У меня до хера денег, которые я теперь могу жрать, но толку от этого нет никакого. Они не могут избавить из меня от этой опухоли и ее щупалец, расползающихся по моему телу.
И мне даже некому позвонить, чтобы рассказать об этом.
Я один.
Я хотел этого. Я стремился к этому. И что теперь, Климов?
Ты один. Радуйся!
Я снова пытаюсь уйти в работу. Неделю, вторую. Мне даже кажется, что боль отступила. Мелькает надежда, что опухоль сдастся, отступит. В первые дни я запоем читаю в интернете все, что нахожу об этой болезни. Еще есть шанс вылечиться. Высокий шанс, но я почему-то медлю.
Я прокручиваю в голове свою жизнь и не нахожу ни одной причины, по которой мне стоило бы бороться с болезнью.
- Ты сволочь, Климов.
Я слышал эти слова практически каждый день. Люди меня ненавидели. Они были со мной, потому что я платил им деньги. Я не сделал в этой жизни ничего хорошего. Я не видел в этой жизни ничего, кроме работы. И всю жизнь я не чувствовал ничего, кроме ненависти: к миру, к людям, к близким. Тогда чего я ждал в ответ?
- Регина, вызови Антона Павловича, - бросаю я, проходя мимо секретаря к себе в кабинет.
- Марк Александрович, - появляется юрист через несколько минут. – Вызывали?
- Да.
Я не тороплюсь продолжать разговор, опершись подбородком на руки. Мне непросто начать. Антон Павлович молча ждет.
- Мне нужно составить завещание, - откидываюсь на спинку кресла.
Глаза юриста распахиваются, а лицо вытягивается от удивления.
- Все, чем я владею, должно достаться моей племяннице Алисе.
Говорю отрывисто и так, чтобы у Антона Павловича не возникло возражений. Впрочем, откуда им быть?
- Что-то случилось? – спрашивает он осторожно.
- Пора подумать о вечном, - отвечаю уклончиво.
- Вы хотите все завещать племяннице.
- Да. С этим какая-то проблема?
- У Вас есть еще родственники помимо нее?
Задумываюсь.
- Не знаю. Возможно. Понятия не имею. Причем тут это?
Он мнется, словно не решаясь что-то сказать.
- Дело в том, что если у Вас есть другие родственники помимо Алисы, то они могут через суд оспорить завещание.
- С какой стати? – не понимаю я.
- Если это будут Ваши КРОВНЫЕ родственники, то они вполне могут это сделать.
Ни хрена не понимаю.
- Я хочу все оставить только Алисе. Какое до этого дело другим моим родственникам, если они вообще существуют? – злюсь я.
- Просто Алиса ведь не кровная Ваша родственница. В связи с этим могут быть проблемы.
Что он несет?
- Что значит не кровная? Она моя племянница. Дочь моей кровной, пусть и сводной, сестры.
- По документам – да, - неуверенно соглашается юрист. – Вы, что, не видели ее документов?
- Да не смотрел я ее документы, - взрываюсь я. – Они мне были без надобности. Антон Павлович, в чем дело? Что не так с документами Алисы?
- Ваша сестра с мужем удочерили Алису, когда ей было три или четыре года. Я точно не помню. В ее документах было свидетельство об удочерении.
Что?
Я во все глаза смотрю на своего юриста. Что за ересь он несет?
Боль в правом боку отвлекает и я чуть сдвигаюсь в кресле, чтобы унять ее, но ничего не выходит. Надо выпить обезболивающее.
- Поэтому Ваше завещание могут оспорить.
Завещание отходит на второй план. Сейчас мои мысли совсем о другом.
Алиса мне не племянница. Если не считать бумажек.
Еще два года назад я был бы этому несказанно рад, но сейчас. Не знаю. Не понимаю.
Блядь, и что мне делать с этой информацией?
Антон Павлович молчит и ждет.
- И что Вы предлагаете? – спрашиваю раздраженно.
- Я должен это обдумать, почитать практику, посоветоваться. Признаться честно, я с таким еще не сталкивался.
- Почитайте. Только чем быстрее, тем лучше. Завтра жду от Вас ответа.
У меня нет больше времени. Я должен все сделать быстро.
Ночью не могу уснуть. Покоя не дает мысль, что Алиса мне никто. Радует лишь тот факт, что я целовал не племянницу. Но легче от этого не становится. Интересно, знала ли она об этом?
- Я не хочу, чтобы нас что-то связывало…
А нас ничего и не связывает. Можешь спать спокойно!
На следующий день Антон Павлович приходит ко мне сам.
- Ну что? – тороплю его.
Он медлит и ведет себя неуверенно.
- Есть один вариант.
- Какой?
Разве что уничтожить свидетельство об удочерении.
- Ваша жена, как наследница первой очереди, будет иметь неоспоримое право на владение всем Вашим имуществом в случае Вашей смерти.
Моя жена…
- У меня нет жены, - хмурюсь я. Он, что, выпил?
- Я в курсе, - кивает юрист. – Чтобы Алиса получила наследство, Вы должны на ней жениться. Только в таком случае…
- Что? – обрываю я его. – Жениться на Алисе?
Он в своем уме? Она же еще ребенок.
- Да. Но брак необязательно делать настоящим, - Антон Павлович едва заметно улыбается. – Брак может быть фиктивным. Естественно, знать об этом никому не стоит.
Я задумываюсь.
Брак с Алисой. Да она никогда на этой не пойдет! Если только все сделать без ее ведома… Но это невозможно. В ЗАГСе такой брак регистрировать не станут.
Блядь!
Вот это я влип!
Я никогда не был женат и ни разу не делал предложение. А сегодня мне предстоит попросить Алису стать моей женой. Это похоже на бред больного. Я уже представляю, куда она меня пошлет. Уверен, у нее есть парень. А тут я…
Блядь, чувствую себя идиотом.
Весь полет пытаюсь придумать слова, которыми попрошу Алису стать моей женой.
Ничего не приходит на ум.
Я тру виски и закрываю глаза.
Однозначно никаких цветов и кольца. Это же не настоящий брак. Она просто должна понять всю ситуацию и сказать «Да». Это же не сложно.
Но это же Алиса. Гордая! Принципиальная!
Объявляют посадку. Выдыхаю. Я должен это сделать. Ради нее.
Сначала гостиница. Душ. На часах около шести. Не уверен, что она сейчас дома. Звоню.
- Да, - отвечает удивленно.
- Здравствуй! Ты сейчас где? – спрашиваю торопливо, как будто боюсь, что она бросит трубку.
- На работе, - растерянно.
- До скольки ты работаешь?
- Сегодня до одиннадцати.
- Отлично. Откуда тебя забрать?
- Что? Забрать?
- Да. Я заберу тебя с работы. Нам надо поговорить.
- О чем? – напрягается она.
- Это не телефонный разговор. Так откуда тебя забрать?
- Ты, что, в Новгороде?
- Да, я в Новгороде.
- Зачем?
- Потому что у меня здесь есть одно важное дело. Так откуда тебя забрать?
- Не надо меня ниоткуда забирать, - злится она. – Я не маленькая. Сама доберусь.
- В одиннадцать вечера? – с трудом сдерживаюсь я.
- Как-то до тебя со мной ничего не случалось, справлялась без тебя.
Вдох, выдох.
- Хорошо. Сколько тебе нужно, чтобы добраться от работы до дома?
- Это не может подождать до завтра?
- Нет, это не может подождать до завтра.
Иначе я передумаю, а этого нельзя допустить.
- Да в чем дело? – психует она.
- В половине двенадцатого я буду у тебя. Надеюсь, этого времени тебе будет достаточно, чтобы добраться до дома? Я не задержу тебя надолго. Разговор будет короткий.
- О чем хотя бы? – успокаивается Алиса.
- О твоем будущем.
- Снова будешь предлагать деньги?
- В половине двенадцатого, - отвечаю я и сбрасываю звонок.
- Привет! – она улыбается. Я чувствую это по ее голосу. Вокруг нее шумно и тоже слышны фейерверки. – С Новым годом!
- С Новым годом! – уголки моих губ вздрагивают.
- Желаю тебе в этом году встретить свою Герду, чтобы она растопила твое ледяное сердце.
Странное пожелание.
- Ты где? – спрашиваю, замерев у кровати.
- На площади с друзьями, - она пытается перекричать чьи-то голоса. Я слышу чужой смех и голос:
- Алиса, идем к нам! С кем ты там болтаешь?
- Ни с кем, - смеется она. – Идите, я сейчас.
Ни с кем… Эти слова вонзаются в меня подобно сюрикэнам ниндзя.
Она что-то говорит, но в моих ушах продолжает звучать:
- Ни с кем.
Я сбрасываю вызов и сжимаю телефон с такой силой, что он начинает трещать.
Ни с кем…
Я никто.
Никто.
Я снова один.
Почему мне вдруг становится так больно?
Я один уже несколько десятков лет. Я сам это выбрал. Почему мне больно именно сейчас?
Я дышу. Глубоко. Шумно. За окном снова взрывается фейерверк. Сколько можно? Хватит! Идите все спать!
Забираюсь в кровать, выключаю свет и одновременно с ним свое сердце, заставляя его снова остановиться, как двадцать семь назад, когда я вычеркнул семью из своей жизни и поклялся, что своей собственной у меня никогда не будет.
И я не хочу это менять.
За окном весна. Ее середина, когда снег уже растаял, но деревья еще не оделись в листву и через уродливые кривые ветки видно всю неприглядность мира. Снова болит голова. Последние два месяца меня не покидает странная апатия. Мне не хочется ничего. Я через силу заставляю себя просыпаться по утрам, через силу ем. Кажется, даже живу через силу. Сегодня не смог в бассейне проплыть и пятидесяти метров. Опять чертова поясница не дает покоя. Надо сходить к врачу, но я ненавижу ходить по врачам. Признаваться в том, что у тебя что-то болит, - это слабость. Терпеть не могу быть слабым.
Я ничего не знаю об Алисе с самого Нового года. Она звонила мне несколько раз, но я не ответил. Намеренно. Я хотел вырезать ее из себя, как опухоль. И мне это почти удалось. Почти.
Стук в дверь отвлекает.
- Да, - я сажусь за стол, аккуратно, чтобы боль в пояснице не превратилась в нестерпимую. Но она не ослабевает. Сегодня особенно. Не стоило ходить в бассейн.
Пытаюсь отвлечься работой. Не выходит.
Еле добираюсь до дома.
У меня температура. Только этого не хватало. Но никаких признаков простуды. Закидываю в себя горсть таблеток. Хочется лежать и не шевелиться. Некстати, вспоминаю суп, которым меня когда-то кормила Алиса. И тут же злюсь сам на себя.
Нет никакой Алисы!
У тебя никого нет!
Ты никому не нужен.
Я запрещаю себе жалость. Это последний рубеж, который стоит только преодолеть, и больше не встанешь. И тебя затопчут дышащие в спину и ждущие твоей ошибки.
Ночью почти не сплю – боль мешает. Надо что-то с этим делать. Пересиливая себя, утром записываюсь к врачу.
- Как давно Вы испытываете боль? – мужчина моего возраста не смотрит на меня, заполняя карту.
- Не знаю. Может, с месяц.
- Она постоянно или проходит периодически?
- Иногда проходит, но в последнее время нет.
Мне неуютно в его большом и пустом кабинете.
- Интенсивность боли меняется при смене положения тела?
Я задумываюсь, вспоминая.
- Скорее нет, - отвечаю неуверенно.
Он кивает. Что это значит?
Далее следует осмотр. Прикосновение холодных рук, которое мне неприятно. Врач хмурится и уходит мыть руки, пока я одеваюсь.
- Вам следует пройти МРТ и сдать анализы.
- А нельзя обойтись без этого? Таблетки там, мази?
- От чего? – поднимает на меня глаза врач. В них насмешка.
- От поясницы.
Что тут непонятного?
- Я обычно не назначаю своим пациентам лечение вслепую. Это знаете ли, чревато. Но если Вам нужно именно такое лечение, то это не ко мне.
Я задел его, поэтому замолкаю, сжимая в пальцах направления. Целая куча. Да я за всю жизнь не сдавал столько анализов! И понятия не имею, как все это делается.
По дороге из клиник заезжаю в аптеку и покупаю обезболивающее. Не сразу, но становится легче.
От еды тошнит. Не хватало еще проблем с желудком. Со спиной бы разобраться.
Через неделю готовы все мои анализы и обследования и я снова сижу в неприятном кабинете неприятного врача. Это в моем понимании неприятного, потому что я терпеть не могу врачей.
Он изучает гору бумаг, которые я перед ним выложил. Мне не нравится его лицо и то, как он несколько раз перечитывает одно и то же.
- Ну так что? Что у меня? – я устал от тишины.
Он вздыхает, бросает на меня непонятный взгляд и снова погружается в мои анализы.
Да что происходит? Почему он просто не может сказать мне прямо, что с моей спиной? Набивает цену?
- Марк Александрович, - наконец начинает осторожно.
Я весь внимание. Ну же, давай. У меня сегодня еще две встречи и совещание. Мне некогда сидеть тут и смотреть, как ты учишь наизусть все мои показатели.
- Скажите, - продолжает он, вздохнув, - Вы в последнее время чувствовали усталость? Может, проблемы с аппетитом?
- Ну да. Я решил, что это после зимы. Авитаминоз там. Да и работы много.
Врач снова вздыхает.
- Я не хочу Вас пугать. Мы, конечно, проведем еще ряд обследований, чтобы подтвердить диагноз.
Он замолкает. Я смотрю на него, он – в бумаги.
- Какой диагноз? – не выдерживаю я. Что может быть такого страшного в моей болезни, что ты не можешь мне этого сказать и жуешь сопли?
- Я предполагаю, что у Вас, Марк Александрович, саркома правой почки.
Я понимаю только последнее слово и понимаю, что с моей почкой что-то не так. Молчу и жду пояснений.
- Этот диагноз предварительный, но то, что я вижу из Ваших анализов, не позволяет мне сомневаться.
- В чем? – он раздражает меня своей медлительностью.
Врач поднимает на меня удивленный взгляд.
- В том, что у Вас, к сожалению, рак почки.
Внутренности падают куда-то вниз и сейчас я слышу только настенные часы, которые тикают слишком громко. Я смотрю на врача и про себя повторяю его слова, пытаясь уловить их смысл.
Он говорит не обо мне. Я его неправильно понял. Он ошибся.
- Марк Александрович, с Вами все в порядке?
- Да. Что Вы сказали? – хмурюсь я.
- У Вас саркома правой почки. Предварительно второй стадии, но надо провести дополнительное обследование, чтобы уточнить диагноз. Вторая стадия – это хорошо. Вы пришли вовремя. Я назначу Вам обследование, после которого мы определимся с лечением. Почку, конечно, придется удалить, но… Процент излечения достаточно высок.
Он говорит торопливо и от этого мне непросто понять его.
Вторая стадия… Почку придется удалить… Процент излечения высок… Это все, что я запоминаю, но еще не до конца понимаю. Снова получаю в руки очередное направление. Врач старается не смотреть на меня. Только не смей жалеть меня, сукин сын.
Я долго сижу в машине, глядя перед собой. В голове ни одной мысли, кроме:
«Внутри меня опухоль, гнилая, мать ее, опухоль».
Я всегда был здоров, как бык. Откуда? Откуда, блядь, во мне эта гадость? И к чему это новое обследование, если и без него ясно, что это чертова опухоль.
Удалить почку… Это решение самое просто и я готов сделать операцию прямо сейчас, сию секунду. Но нужно еще одно гребанное обследование.
Еще несколько дней я живу с опухолью в теле. Пытаюсь разглядеть ее в зеркале, но ничего не вижу. Внешне все так, как было всегда. Никаких изменений. Может, врачи ошибся? Может, в лаборатории перепутали анализы? Но последнее обследование показывает, что никакой ошибки нет.
У меня рак!
Блядь!
Я не могу в это поверить.
Я запираюсь у себя в кабинете и смотрю на диагноз. Я не отвечаю на звонки. Не реагирую на стук в дверь. Я думаю. Я пытаюсь понять, что делать дальше?
Мне страшно? Да, блядь, мне чертовски страшно!
Я могу справиться со всем, но только не с этим, потому что эта гребанная саркома не исчезнет от одного моего желания. И она сейчас сидит внутри, пожирая меня. Как какое-то чудовище с кучей извивающихся щупалец. Как Чужой.
Меня передергивает и, оттолкнувшись от стола, я встаю из кресла и отхожу к окну, за которым ключом бьет жизнь. А я стою на ее обочине и понимаю, что мне даже нечего вспомнить. Ничего кроме работы, этого кабинета и бесконечных совещаний и переговоров
В моей жизни больше не было ничего. Как я не понимал этого раньше? У меня до хера денег, которые я теперь могу жрать, но толку от этого нет никакого. Они не могут избавить из меня от этой опухоли и ее щупалец, расползающихся по моему телу.
И мне даже некому позвонить, чтобы рассказать об этом.
Я один.
Я хотел этого. Я стремился к этому. И что теперь, Климов?
Ты один. Радуйся!
Я снова пытаюсь уйти в работу. Неделю, вторую. Мне даже кажется, что боль отступила. Мелькает надежда, что опухоль сдастся, отступит. В первые дни я запоем читаю в интернете все, что нахожу об этой болезни. Еще есть шанс вылечиться. Высокий шанс, но я почему-то медлю.
Я прокручиваю в голове свою жизнь и не нахожу ни одной причины, по которой мне стоило бы бороться с болезнью.
- Ты сволочь, Климов.
Я слышал эти слова практически каждый день. Люди меня ненавидели. Они были со мной, потому что я платил им деньги. Я не сделал в этой жизни ничего хорошего. Я не видел в этой жизни ничего, кроме работы. И всю жизнь я не чувствовал ничего, кроме ненависти: к миру, к людям, к близким. Тогда чего я ждал в ответ?
- Регина, вызови Антона Павловича, - бросаю я, проходя мимо секретаря к себе в кабинет.
- Марк Александрович, - появляется юрист через несколько минут. – Вызывали?
- Да.
Я не тороплюсь продолжать разговор, опершись подбородком на руки. Мне непросто начать. Антон Павлович молча ждет.
- Мне нужно составить завещание, - откидываюсь на спинку кресла.
Глаза юриста распахиваются, а лицо вытягивается от удивления.
- Все, чем я владею, должно достаться моей племяннице Алисе.
Говорю отрывисто и так, чтобы у Антона Павловича не возникло возражений. Впрочем, откуда им быть?
- Что-то случилось? – спрашивает он осторожно.
- Пора подумать о вечном, - отвечаю уклончиво.
- Вы хотите все завещать племяннице.
- Да. С этим какая-то проблема?
- У Вас есть еще родственники помимо нее?
Задумываюсь.
- Не знаю. Возможно. Понятия не имею. Причем тут это?
Он мнется, словно не решаясь что-то сказать.
- Дело в том, что если у Вас есть другие родственники помимо Алисы, то они могут через суд оспорить завещание.
- С какой стати? – не понимаю я.
- Если это будут Ваши КРОВНЫЕ родственники, то они вполне могут это сделать.
Ни хрена не понимаю.
- Я хочу все оставить только Алисе. Какое до этого дело другим моим родственникам, если они вообще существуют? – злюсь я.
- Просто Алиса ведь не кровная Ваша родственница. В связи с этим могут быть проблемы.
Что он несет?
- Что значит не кровная? Она моя племянница. Дочь моей кровной, пусть и сводной, сестры.
- По документам – да, - неуверенно соглашается юрист. – Вы, что, не видели ее документов?
- Да не смотрел я ее документы, - взрываюсь я. – Они мне были без надобности. Антон Павлович, в чем дело? Что не так с документами Алисы?
- Ваша сестра с мужем удочерили Алису, когда ей было три или четыре года. Я точно не помню. В ее документах было свидетельство об удочерении.
Что?
Я во все глаза смотрю на своего юриста. Что за ересь он несет?
Боль в правом боку отвлекает и я чуть сдвигаюсь в кресле, чтобы унять ее, но ничего не выходит. Надо выпить обезболивающее.
- Поэтому Ваше завещание могут оспорить.
Завещание отходит на второй план. Сейчас мои мысли совсем о другом.
Алиса мне не племянница. Если не считать бумажек.
Еще два года назад я был бы этому несказанно рад, но сейчас. Не знаю. Не понимаю.
Блядь, и что мне делать с этой информацией?
Антон Павлович молчит и ждет.
- И что Вы предлагаете? – спрашиваю раздраженно.
- Я должен это обдумать, почитать практику, посоветоваться. Признаться честно, я с таким еще не сталкивался.
- Почитайте. Только чем быстрее, тем лучше. Завтра жду от Вас ответа.
У меня нет больше времени. Я должен все сделать быстро.
Ночью не могу уснуть. Покоя не дает мысль, что Алиса мне никто. Радует лишь тот факт, что я целовал не племянницу. Но легче от этого не становится. Интересно, знала ли она об этом?
- Я не хочу, чтобы нас что-то связывало…
А нас ничего и не связывает. Можешь спать спокойно!
На следующий день Антон Павлович приходит ко мне сам.
- Ну что? – тороплю его.
Он медлит и ведет себя неуверенно.
- Есть один вариант.
- Какой?
Разве что уничтожить свидетельство об удочерении.
- Ваша жена, как наследница первой очереди, будет иметь неоспоримое право на владение всем Вашим имуществом в случае Вашей смерти.
Моя жена…
- У меня нет жены, - хмурюсь я. Он, что, выпил?
- Я в курсе, - кивает юрист. – Чтобы Алиса получила наследство, Вы должны на ней жениться. Только в таком случае…
- Что? – обрываю я его. – Жениться на Алисе?
Он в своем уме? Она же еще ребенок.
- Да. Но брак необязательно делать настоящим, - Антон Павлович едва заметно улыбается. – Брак может быть фиктивным. Естественно, знать об этом никому не стоит.
Я задумываюсь.
Брак с Алисой. Да она никогда на этой не пойдет! Если только все сделать без ее ведома… Но это невозможно. В ЗАГСе такой брак регистрировать не станут.
Блядь!
Вот это я влип!
Глава 16. Фиктивный брак
Я никогда не был женат и ни разу не делал предложение. А сегодня мне предстоит попросить Алису стать моей женой. Это похоже на бред больного. Я уже представляю, куда она меня пошлет. Уверен, у нее есть парень. А тут я…
Блядь, чувствую себя идиотом.
Весь полет пытаюсь придумать слова, которыми попрошу Алису стать моей женой.
Ничего не приходит на ум.
Я тру виски и закрываю глаза.
Однозначно никаких цветов и кольца. Это же не настоящий брак. Она просто должна понять всю ситуацию и сказать «Да». Это же не сложно.
Но это же Алиса. Гордая! Принципиальная!
Объявляют посадку. Выдыхаю. Я должен это сделать. Ради нее.
Сначала гостиница. Душ. На часах около шести. Не уверен, что она сейчас дома. Звоню.
- Да, - отвечает удивленно.
- Здравствуй! Ты сейчас где? – спрашиваю торопливо, как будто боюсь, что она бросит трубку.
- На работе, - растерянно.
- До скольки ты работаешь?
- Сегодня до одиннадцати.
- Отлично. Откуда тебя забрать?
- Что? Забрать?
- Да. Я заберу тебя с работы. Нам надо поговорить.
- О чем? – напрягается она.
- Это не телефонный разговор. Так откуда тебя забрать?
- Ты, что, в Новгороде?
- Да, я в Новгороде.
- Зачем?
- Потому что у меня здесь есть одно важное дело. Так откуда тебя забрать?
- Не надо меня ниоткуда забирать, - злится она. – Я не маленькая. Сама доберусь.
- В одиннадцать вечера? – с трудом сдерживаюсь я.
- Как-то до тебя со мной ничего не случалось, справлялась без тебя.
Вдох, выдох.
- Хорошо. Сколько тебе нужно, чтобы добраться от работы до дома?
- Это не может подождать до завтра?
- Нет, это не может подождать до завтра.
Иначе я передумаю, а этого нельзя допустить.
- Да в чем дело? – психует она.
- В половине двенадцатого я буду у тебя. Надеюсь, этого времени тебе будет достаточно, чтобы добраться до дома? Я не задержу тебя надолго. Разговор будет короткий.
- О чем хотя бы? – успокаивается Алиса.
- О твоем будущем.
- Снова будешь предлагать деньги?
- В половине двенадцатого, - отвечаю я и сбрасываю звонок.
