— Можешь поспать завтра лишние пятнадцать минут, — сказал он вдруг, протягивая ко мне руку, которая быстро нашла зазор в футболке и сжала горячую кожу, проверяя объем талии. — Перелезай ко мне.
— Шезлонг не выдержит, — хотела отшутиться я, но пришлось хихикнуть, потому что Кузьма вдруг защекотал меня. — Кузь, прекрати. Я боюсь щекотки.
— Я помню… Думал, вдруг переросла… Ну иди ко мне…
Его рука проползла подо мной и стиснула уже другой бок, теперь еще более горячий.
— Кузь, не надо…
— Надо, надо… Иногда полезно по вечерам заниматься стиркой. Смотри, что нашел у тебя в рюкзаке.
Я чуть повернула голову — между пальцами у него блестел заветный квадратик.
— В самом дальнем кармашке спрятался, уж и не помню, с какого времени. Один-одинешенек. Поэтому всего лишь пятнадцать лишних минут сна. Пошли?
Сердце ухнуло в пятки, и пальцы на ногах снова зашевелились — на этот раз не подыгрывая Кузьме, а чтобы удержать сердце, и оно не вывалилось бы на цементные плиты. Я опустила глаза, почти зажмурилась, поэтому не видела, как он присел, лишь услышала, как скрипнул шезлонг. Взгляд мой покоился на цветке — на него сверху капала вода из кондиционера, и поэтому вокруг горшка образовалась огромная лужа.
— Его не зальет? — спросила я шепотом, гадая, что же это за цветок. — Я про герань…
А может это и не герань вовсе.
— Так нормально?
Он не просто подвинул горшок. Он еще и воду из блюдца вылил… Или как это корыто там под горшком называется…
— Прошу! — Кузьма распахнул передо мной входную дверь.
Та оказалась открытой. Он ее не закрыл. И ключа не было в двери.
— Где ключ? — спросила я машинально.
— Боишься, что тебя украдут? — он смеялся. — Не украдут. Не отдам.
Он хлопнул дверью — помог кондиционер. Мне же он не помогал. Мне было жарко, душно и неловко. Хотелось в туалет. Чертов арбуз!
— Даш, ну чего ты?
А я уворачивалась от поцелуев — впервые.
— Не хочешь?
Он держал меня взглядом сильнее, чем если бы стиснул щеки ладонями.
— Хочу… — прошипела я пересохшим ртом. Вся влага скопилась внизу живота. — В туалет. Арбуз.
Он отпустил меня. Даже подтолкнул.
— Как по Хазанову, прямо… — Кузьма расхохотался, а я улыбнулась, одними губами. Они почему-то никак не разлеплялись. — Иди. А я пойду помидоры полью.
Мой рот наконец открылся.
— Сдурел? Я быстро…
Теперь он расхохотался в голос.
— Из другого шланга!
Теперь ржала и я. Как конь. Нет, как кобыла! Блин, сейчас трусы станут мокрыми.
— Фотографировать не буду, темно.
А я уже и забыла. А он все помнит. Блин…
Я хлопнула дверью, а та снова попыталась открыться. Наглая! Хорошо, что помидоры росли далеко от дома — у меня случился просто водопад, а это я еще не допивала арбузного сока. Но была красная. Черт… Какая же я красная… Нажала чуть-чуть на кожу — даже на тон не побелела. Ополоснула лицо — не помогло. Схватилась за зубную щетку. Как раз в тот момент, когда вошел Кузьма. Дверь-то я не закрыла.
— Мне побриться?
Я кивнула. Еще пять минут… лишних. Нет, не чтобы передумать, а чтобы набраться смелости.
— Ты ко мне или я к тебе? — спросил он, намылив щеки. — Встретиться на середине не получится. Там стена.
Я прыснула со смеха. Нервно. И еле пропыхтела:
— Ко мне.
Он кивнул и схватился за бритву.
— Не смотри под руку. Порежусь.
Я отвернулась, но не ушла. Лучше уж у стола стоять, чем сидеть, сжавшись, на кровати. Или…
— Даш, что ты делаешь? — крикнул Кузьма из ванной.
— Со стола убираю.
Да, я это делала. Машинально. Трясущимися руками. Умоляя себя успокоиться. А то прямо Бегемот какой-то, тот, что боялся прививок. Раз и все. А я уже, кажется, белая, желтая, серобуромалиновая в крапинку…
— Даш, давай потом запустим машину… — Кузьма стоял у меня за спиной. — Не хочу, чтобы она шумела…
Я осталась стоять. К нему спиной. Держась за ручку посудомойки, чтобы не упасть. Но когда почувствовала его руки на голой груди — сдалась, и футболка мягко соскользнула с пальцев. Потом его пальцы нашли пуговицу на шортах, которую я с таким трудом недавно застегнула. У него она слишком легко вышла из петельки. А у меня даже ноги тряслись, когда я переступала через две упавшие на пол тряпочки. Его руки исчезли. Краем глаза я видела, как на спинку стула легла его футболка и следом скомканные шорты и…
— Забыл.
Он вновь схватил их и сунул руку в карман. Я обернулась. Заставила себя встать к нему лицом, но он тут же спрятал блестящую обертку у меня за спиной, прижимая твердой рукой мою грудь к своей. Но она не прижалась — между нами, точно копья, стояли мои соски. Впрочем, не одни они мешали единению наших тел. Но целоваться мы могли, и за поцелуями я не заметила, как мы оказались в спальне. Темно, но комната крошечная — мимо кровати не упадешь. Но мимо подушки я все же упала. Но я ведь пришла сюда не спать… Спать не на подушке.
Я гладила Кузьму по волосам. Это оказалось так же легко, как и на скамейке у моря. Его вихры будто созданы для того, чтобы их гладили.
— Как хорошо, что ты редко стрижешься, — прошептала я ему в самое ухо.
— Что?
Он приподнялся надо мной и заморгал. Я это как-то увидела… Ах да, на кухне же горит верхний свет.
— Ничего…
И я прижалась губами к его шее — мокрой, как в море. Но он снова отстранился, уже со стоном.
— Не делай этого никогда. Это слишком приятно. Понимаешь, слишком…
Я не понимала. Ничего. Чего он тянет? В моем пупке уже скоро будет дырка. Хотелось сказать в ответ — слишком долго, но он закрыл мне рот поцелуем. Ничего, догадался сам… Его рука скользнула по моей груди вниз, вернула свободу несчастному пупку, но сама потерялась там, где ждали совсем не ее… Я заскребла ногами, точно краб, и даже ударила коленкой, когда его рука почти полностью утонула во мне. А вдруг?
— Даш, ты чего? — Рука скользнула вверх и сжала мне грудь. — Я делаю что-то не так? Скажи!
Но я молчала, хотя еще способна была шевелить распухшими губами.
— Даш, я просто чувствую, что меня с этими нашими играми надолго не хватит… Ты не целуй хотя бы меня, ладно?
Я кивнула. Два, а то и три раза… Меня трясло, всю… И я потянулась к одеялу, но Кузьма прижал его локтем, расправляясь с упаковкой. Скорей бы, скорей бы уже это закончилось… А он все сидел и сидел ко мне спиной, сгорбившись. И я вскочила и повисла у него на шее…
— Сказал же, не целуй!
Да я едва дотронулась губами до его мочки, а он уже опрокинул меня на спину, снова мимо подушки. Я не знала, где она была — может на середине кровати, а может это я наоборот была там. Ступнями я чувствовала лишь скомканную простыню, коленками сжимала ему бедра, а он сжимал пальцами мою грудь, точно боясь, что она раздуется до размеров воздушного шара и поднимет нас к потолку. На потолке уже были мои глаза. Я не хотела смотреть ему в лицо. Я боялась, что эмоции будут слишком сильными, и обезобразят мне лицо. Я закусила губу еще раньше, как почувствовала горящей кожей прохладу резинки.
— Даш, ты чего вся сжалась?
Я приподняла голову и встретилась с его глазами и носом. Он был влажным, или эта капелька скатилась с моего?
— Ничего…
Мои ноги будто окаменели, и я едва-едва ими шевелила.
— Стучусь, как дурак, в закрытую дверь…
Он схватил мои губы, не дав ответить — заходи. Это прозвучало бы глупо. Лучше вообще ничего не говорить. Говорить будем после, по факту… Я не отвечала на поцелуй, он просто зажал мне рот, а потом отпустил — тогда я выдохнула так тяжело, будто вынырнула из моря. Грудь тоже получила свободу от его рук и вздымалась, как разбушевавшийся вулкан. По ее склонам стекала лава, вниз, к его рукам, которые теперь воевали с моими коленками. Я потянулась к его шее, но руки тут же соскользнули по плечам и стиснули его локти — сразу, как его пальцы встретились на моей талии, тащя меня вниз, в бездну…
— Ты что?
Но я стиснула зубы, вскинула подбородок и зажмуренными глазами уставилась в потолок. Он ничего не понял. Только бы ничего не понял… До самого конца.
Я отпустила его локти, вцепилась в шею, потом в волосы, вжимая его голову себе в шею. Он сжал зубами мочку, и я вскрикнула — разрешила себе наконец открыть рот. Внутри все горело, но боль отдавалась уже где-то в лопатках, сдавленных его пальцами.
— Извини, не хотел, — его губы остановились на моем дрожащем подбородке. — Да не сжимай ты меня так…
А я ничего не делала. Мои ноги даже не касались друг друга. Они дрыгались в воздухе, как и мартышки. Я не открывала глаз. Мокрых… Ну почему я плачу, ведь не собиралась…
— Даш, да в чем дело?
Он замер, зато сжал мою шею и поднял голову. Я открыла глаза. Полные слез.
— Даша…
Я зажмурилась.
— Даш, что я сделал? Мне казалось, ты готова… Тебе резинка трет? Поэтому ты хотела без? Да не молчи ты! — он даже затряс меня, но я продолжала молчать. — Да ну тебя нафиг…
Он отпустил меня, и я рухнула. Он тоже рухнул, рядом. Краем глаза, краем уха, я видела, как он стянул резинку, скомкал, встал и ушел. Но не было его всего секунду. Или две. Он явился вместе с ярким светом, и я снова зажмурилась. А когда открыла глаза, он продолжал стоять с рукой на выключателе. Я подтянула к животу ноги и замерла.
— Это ведь не месячные, да?
Вместо ответа, я уткнулась лицом в мокрую простынь. Какой же мокрой она была!
— Даша, что ты сделала?!
Он рванул меня на себя, усадил и — мне показалось — хотел врезать. Расплющить мне нос с таким же удовольствием, как до того целовал. Я зажмурилась, стиснула колени, локти и все, что еще само не сжалось во мне.
— Дашка, тебе больно? — его рука скользнула мне на щеку.
Горячая рука, только она не высушила слезы.
— Даш, скажи, что я сейчас могу сделать? Даш, хочешь вина? Хочешь в душ? Хочешь… Да скажи уже хоть что-нибудь! — заорал он и с остервенением затряс мое безвольное тело.
А я упала ему на грудь и только громче заревела.
Глава 43 "Тост"
— Даша, ну пожалуйста… Даша, ну нельзя так… Даш, я сейчас зареву вместе с тобой!
Я уже почти не плакала, только всхлипывала, просто не отстранилась — все никак не отстранялась — от его груди, где сердце бежало марафон. Бой своего я не слышала, к ушам кто-то будто приложил морскую ракушку.
— Даша, все… Отпусти меня, я принесу тебе воды.
Мои руки упали на простыню и сжали ее. Матрас скрипнул, пол тоже. Кузьма вернулся быстро, притащил стакан и целую бутылку воды. Зажал стакан коленями и зубами отвернул крышку.
— Пей!
И я пила. Из стакана, а сам он пил прямо из горлышка. Жадно, так жадно, что выдул больше половины бутылки.
— Теперь вина? — спросил он, пытаясь не опуститься взглядом с моего лица на грудь. Или ниже, на сведенные вместе колени.
Я замотала головой.
— Таблетку?
Я снова мотнула головой.
— Спать?
Я кивнула.
— Отнести тебя в душ?
Я уставилась ему в лицо. Молча. Ляжки слиплись. Приклеились друг к другу намертво размазанной по ним кровью. Кузьма забрал у меня стакан и поднялся. Мой взгляд поднялся вместе с ним, чтобы не уткнуться в пах.
— В душ и ко мне в кровать. А здесь завтра приберем. Когда вернемся из Дубровника. Идет?
Я кивнула и чуть скосила глаза — пятно небольшое, но могло просочиться на матрас.
— Надо сейчас… постирать, — буркнула я.
— Надо было раньше, — перебил Кузьма так же тихо, — полотенце подложить.
Я закрыла глаза и опустила голову.
— Вставай и иди в душ. Я тебе сейчас воду настрою. Можешь с головой. Там фен есть.
Я закивала и дождалась, когда он уйдет, чтобы встать. На всякий случай взялась рукой за стену, но меня не качало. И коленки больше не тряслись. Я сделала шаг и случайно поддала ногой забытую Кузьмой бутылку. Та оказалась не до конца закрытой, и по полу растеклась лужа. Пришлось бросить на пол простыню.
— Даш, что ты делаешь? Иди в душ, я сам…
— Я воду пролила…
И теперь восседала с бутылкой на куче белого белья, точно флагоносец какой-то.
— Даша, Даша…
Он просунул мне руки под мышки и поднял с пола, но не отпустил — так мы и простояли друг против друга, голые и… Честно, не знаю, что было в его глазах. Вернее, не хотела знать. Но вот в поцелуе, с которым он вдруг вжался мне в губы, была боль… Она пришла от него ко мне, прокатилась по всему телу и осталась лежать раскаленным камнем между ног. Точно сгусток лавы, и вот лава потекла по ногам и парой красных пятен осталась на горе поверженных простыней.
— Даша, Даша…
Кузьма подхватил меня на руки вместе с бутылкой и аккуратно донес до ванной комнаты. Я снова вся сжалась, но не от близости его тела, а от близости стен. Для любовных игр дом нужен еще больше. Дворец или, на крайний случай, чистое поле. А сейчас мне нужно хотя бы чистое тело. И не только мне. Но Кузьма, сунув меня под теплый душ, схватил тряпку, пару каких-то спреев и ушел, не заботясь о том, что совсем не одет.
Я усердно намылила все тело и голову, потом встала надолго под теплые струи, а затем все так же долго проверяла воду на кристальность, прежде чем вытереться белым полотенцем. К счастью, оно так и осталось белым. Фу…
Кузьма вытащил из стиральной машины рюкзаки, как-то странно взглянул на меня, жавшуюся с феном к раковине, и сунул постельное белье в барабан.
— Напомни завтра достать.
Голос сухой, даже злой. Видимо, матрас не особо поддался чистке. Но я не стала это проверять. В кухне уже работала посудомоечная машина, и я прошла к Кузьме. Кровать идеально застелена. Я сложила полотенце на тумбочку и осторожно откинула край одеяла. Можно было не спешить. За стенкой вовсю лилась вода. Потом включился фен. Я запустила руки в спутанные волосы и решила не вставать за расческой. Подождут до завтра. Просто лежала и смотрела в потолок, прислушиваясь к телу — внизу все горело и ныло. Если до завтра не пройдет, то какая к черту пешеходная экскурсия…
— Ты в порядке?
Я кивнула. В кухне продолжал гореть свет. Значит, Кузьма еще уйдет. Он пришел одеться. Бросил на край кровати мокрое полотенце, голым полез в шкаф за трусами, одетый вышел, захватив с собой и мое полотенце. Зашаркал сандалиями, хлопнул дверью — видимо, пошел повесить полотенца на улицу. Вернулся, выключил свет, лег в кровать. Молча. Потом также молча из нее вылез. Вернулся в кухню, в темноте открыл холодильник, потом уже зажег свет, звякнул бокалами, вернулся в спальню.
— Отмечать будем? — спросил он, присев на самый край.
Я тоже села, но в подушках. Тогда он дополз до меня, помогая себе согнутой в локте рукой. Я поспешила забрать бокал, но не пригубила. Ждала тоста? Нет, боялась захлебнуться под взглядом Кузьмы. Такого взгляда у него на моей памяти еще не было — не насмешливого, не злого, а убитого какого-то.
— И пробьют равнодушно часы первый час твоей женской судьбы… — пропел он, вернее прошептал, уткнувшись в бокал, а потом отпил из него, так и не чокнувшись, точно за покойника.
— Ты знаешь песни Петлюры? Странно…
Да нет, ничего странного не было. Там была другая строчка: «И когда ты, глупышка, поймешь, что была мне совсем не нужна…» Нет, я не заплачу, я специально за этим ехала. Я этого хотела.
— Вообще-то вы с Таськой это слушали, нет? На старом кассетнике, у мамы нашли…
— Да, было… — выдала я упавшим голосом. Как же давно это было. — Ну и память у тебя, Кузя. Обзавидуешься.
