- Кто еще может пролить свет на события того вечера?
- Никто, - пожал плечами Кай.
- Тогда я приглашу первого свидетеля. Господин Никт Ноктис.
«А он что здесь забыл? – подумала Тата. – Что-то я не заметила, чтобы Ноктис общался с Каем».
Никт появился откуда-то сбоку. Он, как всегда, выглядел безупречно. Его темные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Черные глаза глядели с вызовом. Тата даже не знала, сколько ему лет.
- Господин Ноктис, - обратился к нему обвинитель, - расскажите нам, что вы помните о вечере гибели ваших соседей, господ Роуфордов.
- Гм… - откашлялся Никт. – Могу сказать не много, на самом деле. Кай и его родители часто ссорились. Почти каждый вечер. Когда живешь через дорогу, трудно ничего не слышать и не замечать. Кай кричал, что ненавидит их. Что никогда не станет таким, как они. Признаться честно, я сочувствовал бедному мальчику, - глянул Никт на Кая, - до того самого вечера. Они опять скандалили. Кай заявлял, что родители его душат. Гнобят. Не дают жить своей жизнью. Его отец отвечал в достаточно жестких выражениях. Потом всё затихло. Где-то через час я видел, как Кай роется под капотом своего автомобиля. А потом он развернулся и пошел в дом, бросив машину на дорожке. Еще через несколько минут Роуфорды вышли из дома и сели в его авто. А потом – бамс! И их нет.
- Как долго отсутствовал господин Роуфорд – младший? – спросил Гогинн.
- Достаточно долго. Не менее десяти минут.
- Он врет, - вмешался Кай. – Меня не было от силы минут пять.
- Тише, господин Роуфорд. Не мешайте суду, - осадил его Гогинн. – Как отец господина Кая завел авто – легко ли?
- Да. Думаю, у него был ключ.
- Господин Кай, откуда у вашего отца был ключ от вашего автомобиля? – повернулся обвинитель к Каю.
- У отца был универсальный ключ, позволяющий заводить любой автомобиль, выпущенный нашей компанией, - ответил Кай.
- Это всё, господин Ноктис? – спросил Гогинн.
- Да.
- Что ж, господин Роуфорд, есть ли у вас вопросы к свидетелю?
- Да, есть, - кивнул Кай. – Скажите, господин Ноктис, как так вышло, что вы видели происходящее у моего дома, хотя стемнело, и дом скрыт высоким забором?
- Я люблю по вечерам сидеть на площадке, на крыше моего особняка, - улыбнулся Ноктис. – Её не видно с улицы, и мне никто не мешает. Зато оттуда чудно видно и ваш двор, и дом.
- То есть, вы следили за нами?
- Вовсе нет. Вы просто слишком громко кричали. И глухой бы услышал.
- Хорошо. С чего вы взяли, что прошло больше десяти минут, пока я вернулся?
- Я успел выпить чашку чаю, а пил я медленно.
- Но никто не может подтвердить ваших слов.
- Как и ваших, - чуть поклонился Никт.
- У меня всё.
Судья поблагодарил Ноктиса и предложил ему занять место в зале. Тата больше не видела его. Зато видела искаженное секундной злостью лицо Кая. Он явно был в ярости. Обвинитель приглашал экспертов, осматривавших автомобиль. Те подтвердили, что тормозная система была выведена из строя, и что это не было случайностью.
- Последний свидетель, - заглянул Гогинн в свой список. – Господин Мортимер Робертс, управляющий семьи Роуфордов.
Кай казался удивленным. Тата тоже была удивлена. Ведь Морти не говорил, что собирается в суд. Но он был здесь, и собирался давать показания. Мортимер казался даже старше, чем обычно. Словно его согнула непосильная ноша. Но миг спустя он распрямил плечи и уверенно взглянул на обвинителя.
- Господин Робертс, - начал тот, - расскажите нам всё, что помните о вечере, когда погибли супруги Роуфорды.
- Что ж, мне есть, что рассказать, - ответил Мортимер. – Я хорошо помню тот день. Господин Кай сильно поссорился с родителями. Они часто устраивали скандалы из ничего. Они желали видеть Кая другим, более сильным и властным. А господин Кай рос добрым ребенком, сострадательным, готовым прийти на помощь. Его родители считали, что в бизнесе такие качества будут лишними, и пытались изменить его. Но господин Кай не сдавался. Впрочем, в тот вечер скандал был – хуже некуда. Они кричали друг на друга очень долго, и потом господин Кай выглядел очень подавленным. Он заперся у себя в комнате. Я пытался поговорить с ним, но он не желал. Вот только спустя пару часов господин Кай спустился по лестнице в прихожую. Я спросил, куда он идет. Он ответил, что собирается покататься. Он сам вывел автомобиль из гаража. Я оставался в доме и только в окно видел, что он остановил авто на дорожке у ворот. Зазвонил телефон. Это был господин Лоуренс. Он причитал, что ему срочно нужен Кай. Я вышел и позвал господина Роуфорда к телефону.
- Почему же он не позвонил лично господину Роуфорду?
- Кай не взял с собой телефон. Сначала Кай сказал положить трубку, но потом согласился ответить и вернулся в дом. Он разговаривал с Лоуренсом в гостиной, а я остался в прихожей. Появились его родители. Они явно спешили. Я удивился – ведь они никуда не собирались ехать вечером. Но не стал задавать лишних вопросов. Они этого не любили. Отец господина Кая увидел, что дорожка преграждена. «Не будем тратить времени», - крикнул он Розалии. Они сели в автомобиль господина Кая и уехали. Через минуту Кай выбежал из дома. Он… он был ужасно испуган и помчался за автомобилем. Но господа Роуфорды отъехали уже далеко. А потом раздался взрыв.
- Вы знали, почему взорвался автомобиль?
- Тогда – нет, конечно.
- И как на это отреагировал господин Роуфорд?
- Он был шокирован, напуган. Кричал что-то невразумительное. Я понял, что он хотел свести счеты с жизнью. Я пытался затащить его в дом, но он вырвался и побежал на место аварии. Я бросился за ним. У него случилась истерика. Мне пришлось насильно отвести его домой и заставить выпить лекарство.
- И вы не сказали гвардейцам, что авария была не случайной?
- А зачем? Кай не виноват. Он был всего лишь ребенком. И не хотел никому вреда. Кроме себя самого.
- Откуда вам знать?
- Я говорил с ним – и до этой трагической случайности, и после. Он и так уже достаточно наказан. Я бы и врагу не пожелал, чтобы он стал виновником гибели родителей.
- У меня всё, - сказал Гогинн.
- А у вас, господин Роуфорд? – спросил судья.
- У меня тоже, - ответил Кай. Он казался подавленным. Ухмылка исчезла с его лица, и Тата почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Бедный Кай. Мортимер прав – такого и врагу не пожелаешь. Даже самому заклятому врагу.
На этом допрос свидетелей закончился. Кай смотрел в пол. Гогинн тоже казался растерянным.
- Заключительное слово предлагается обвинению, - сказал судья.
Гогинн приосанился.
- Дамы и господа, - начал он, и Тата уже сейчас готова была выцарапать ему глаза, - сегодня в этом зале слушается необычное дело. Прежде всего, потому, что каждый из нас втайне задавал себе вопрос – как так сложилось, что Кай Роуфорд в один миг стал настолько значимой персоной в Сине? Как так случилось, что он заставил весь Син опуститься к его ногам? Вы выслушали две противоположные точки зрения. Ни ту, ни другую нельзя доказать, ведь прошло столько времени. Но у меня остается несколько вопросов, господа. Как, думаю, и у вас. Первый – почему он здесь? Почему господин Роуфорд вдруг решил признать свою вину? Мучимый раскаянием? Сомневаюсь, господа. Все мы знаем, каким образом господин Роуфорд завоевал свой авторитет. Он выехал – не побоюсь этого слова – на нашем сострадании. Мы сострадали гибели его родителей. И сейчас он снова лишь делает себе имя, надеясь, что суд не будет строгим. Он снова выезжает на наших чувствах. Он любит, чтобы о нем говорили. Признаюсь, мне ближе показания господина Ноктиса. Почему, спросите вы? Да потому, что есть одна маленькая деталь, которую суд упустил из внимания. Вспомните, господа. Вспомните, что наутро после той ужасающей аварии господин Кай Роуфорд уже занял место своего отца в компании и приступил к работе. Необходимость? Нет! Скорее, одержимость желанием распоряжаться отцовскими деньгами.
Тата видела, что Кай едва сдерживается. Он стиснул кулаки и испепелял Гогинна взглядом.
- Перед вами – хладнокровный убийца! – продолжал Гогин. – Ибо год он входил в наши дома, пожимал нам руки и тратил отцовские денежки. А мы лишь жалели несчастного мальчика, не зная, что его руки по локоть в крови. В крови собственных родителей. Поймите, я не жажду очернить его имя. Я жажду справедливости, и поэтому прошу суд признать Кая Роуфорда виновным в предумышленном убийстве.
Судья вытер платком вспотевший лоб.
- Вам слово, господин Роуфорд.
Зал замер. Словно все люди разом затаили дыхание. Кай был бледен, как мел. Его глаза горели от ярости.
- Дамы и господа, - заговорил он, и по залу пролетел вздох, - я готов ответить на все те гнусные слова, которые только что прозвучали в мой адрес.
- Аккуратнее в выражениях, - пробормотал судья.
- Да, конечно. Я буду осторожен в выражениях, дабы не оскорбить ничьи нежные чувства. Что ж, господа присутствующие. Вы хотите правду? Так получайте! Господин обвинитель попытался выставить меня эдаким подлым убийцей, который спланировал каждый шаг на пути к богатству и славе. Что ж, этот сюжет вполне в духе Сина. И он, без сомнения, понравился вам. Как же, наследник огромного состояния решает ускорить смерть родителей, чтобы завладеть их имуществом. Он играет с вашими чувствами, вызывая сострадание. Конечно, я ведь монстр. Да только о каком таком сострадании говорил обвинитель? Разве оно есть хоть у кого-нибудь в этом лживом грязном городе? Нет. Вам нравится считать себя добродетельными. Днем вы занимаетесь благотворительностью, а ночью снимаете шлюх в дешевых кабаках. Днем вы корчите из себя святош, а ночью убиваете ради забавы. Я знаю эту жизнь. Я жил ею целый год. И знаете что? С меня хватит. Родители твердили мне, что надо быть таким, как все. Кто отличается, тот обречен на одиночество. На то, чтобы стать изгоем. А я боялся быть изгоем. Я хотел, чтобы меня приняли. Чтобы меня поняли. Мать спрашивала, в кого я такой уродился, а отец при первой же возможности обвинял её в измене. Мол, не мог у него родиться такой сын. Какой? А такой, который не хочет играть по всеобщим правилам. Который не желает склонить голову перед законом Сина – поставь других на колени, или это сделают с тобой. Я ненавижу этот город. Ненавижу каждую его улочку. Каждую подворотню. Он не знает жалости. Одна Арена чего стоит – узаконенное убийство. Сострадание? Кто произнес это слово? Да если бы я сразу не взялся за отцовские дела, меня бы сожрали! Разорвали на части. Растоптали в пыль. А я не желаю быть пылью под вашими ногами. Я – человек, и останусь им до последнего вздоха. Будь проклят, Син! Будь проклят за слезы, которых никто не видит, за боль, которую никто не утолит. За матерей, продающих своих детей. За братьев, убивающих друг друга ради наживы. Смерть родителей подкосила меня – это правда. Я сдался. Я постарался слиться с толпой, потому что меня терзала вина. Они ведь были моими родителями. И я хотел, чтобы они жили. Я бы сам ушел, чтобы не мешать им дышать. Не отравлять воздух. Но мне было предначертано другое. Мне понадобился целый год, чтобы набраться храбрости и сказать вам в лицо, что я не желаю быть пешкой. Что я отрекаюсь от такой жизни. Можете казнить меня. Можете обвинять в чем угодно. Это – мой выбор.
В зале царило молчание. Судья поднес платок ко лбу – и замер. Гогинн судорожно глотал воздух. Затем кто-то зааплодировал, но таких людей было мало. Все остальные стояли, словно их пригвоздили к полу, и не верили своим ушам. Кай упал на стул и прикрыл глаза. Он выдохся. Он доиграл.
- Суд удаляется на совещание, - прозвучал хриплый, надтреснутый голос судьи.
Но и когда суд покинул зал, тишина сохранилась. Было слышно, как тикают большие настенные часы. Тата не следила за временем. Она смотрела на Кая. Ей хотелось быть там, рядом с ним. Обнять. Сказать, что всё наладится. Оттеснить, оградить от сумасшедшей толпы. Но всё, что она могла – беспомощно наблюдать за противостоянием Кая и Сина. Скорее бы это закончилось.
Наконец, судья и присяжные заняли свои места.
- Приговор вынесен, - громко огласил судья. – Господин Кай Роуфорд признается виновным в непредумышленном убийстве Розалии и Алана Роуфордов. Он приговаривается к пожизненному изгнанию из Сина и должен покинуть город в двадцать четыре часа.
Кай удивленно поднял брови. Изгнание? Судья что, решил поиграть в благородство? Он хоть понимает, какую услугу ему оказал? Суд освободил его от Сина! Навеки!
- Имущество господина Роуфорда переходит в собственность Сина, - закончил судья.
Кай лишь усмехнулся. Уже неделя, как у него ничего не осталось. Теперь всё его имущество принадлежит Мортимеру. И суду придется лишь облизнуться – и остаться голодным.
- Можете идти, господин Роуфорд, - сказал судья.
Кай медленно двинулся к выходу. Толпа расступилась, образовав живой коридор. Вот и занавес. Наконец-то! Свободен!
Син никогда не отпускал своих жертв. Он предпочитал их перемалывать на жерновах, выдавливать из них остатки силы. Но иногда случались промашки, и кто-то выскальзывал. Исключения, как известно, лишь подтверждают правило. И Син не жалел о тех, кто его покидал. Ведь им на смену приходили новые, готовые питать его силой. Готовые на всё ради места в его стенах.
- Господин Кай! – Кай с дерева наблюдает, как Мортимер битый час ищет его в саду. – Господин Кай, где вы?
- Я здесь, - Кай свешивается вниз головой, удерживаясь ногами на ветке.
Морти бледнеет и хватается за сердце. Вот трус!
- Вас искал отец, - хмуро говорит домоправитель.
- Не пойду, - Кай продолжает висеть вниз головой.
- И почему же? – Мортимер делает вид, что всё в порядке.
- Почему? – Кай пожимает плечами. – Да потому, что мне надоело. Знаешь, Морти, однажды я обязательно уеду. Сбегу отсюда подальше.
- Зачем? – Морти печально улыбается. Конечно, нелегко, наверное, выслушивать бредни ребенка.
- Не люблю этот город, - отвечает Кай. – Даже больше – терпеть его не могу! Не хочу прожить здесь всю жизнь.
- Что ж, право ваше. Но пока вы здесь, будьте хорошим мальчиком и идите к отцу. Он не любит ждать.
Кай слазит с дерева, но мысли его заняты не тем, чего же от него хочет отец, а планами на будущее, побегом из Сина, романтичной жизнью скитальца. И однажды обязательно будет именно так!
Кай шел, гордо подняв голову. Люди расступались, а затем глядели ему вслед. Каю казалось, замешкайся он на миг – и его раздавят, как букашку. Эмоции отступили. Исчез страх, стыд, боль. Ничего не осталось. Ему чудилось, что это происходит не с ним, а с каким-то посторонним парнем, от которого шарахаются, как от прокаженного. Но самым странным было другое – Каю это нравилось. Он вдыхал воздух, словно никогда раньше не дышал. Мир виделся другим – непонятным, неизвестным. Кай не знал, чего ожидать дальше. Только оставив здание суда за спиной, Кай задумался, как будет добираться домой. Но в конце живого коридора его ожидал автомобиль, и Мортимер с Татой стояли у дверей.
Кай улыбнулся – что бы он делал без Морти. Наверное, сошел бы с ума. Или давно сдался.
- Спасибо, - прошептал он, занимая свое место в авто.
Тата скользнула следом. Стоило дверце захлопнуться, как она обняла его и притянула к себе. Её лицо выглядело таким испуганным, что Каю захотелось смеяться – до слез. Двадцать четыре часа. Через двадцать четыре часа он будет абсолютно свободен.
- Никто, - пожал плечами Кай.
- Тогда я приглашу первого свидетеля. Господин Никт Ноктис.
«А он что здесь забыл? – подумала Тата. – Что-то я не заметила, чтобы Ноктис общался с Каем».
Никт появился откуда-то сбоку. Он, как всегда, выглядел безупречно. Его темные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Черные глаза глядели с вызовом. Тата даже не знала, сколько ему лет.
- Господин Ноктис, - обратился к нему обвинитель, - расскажите нам, что вы помните о вечере гибели ваших соседей, господ Роуфордов.
- Гм… - откашлялся Никт. – Могу сказать не много, на самом деле. Кай и его родители часто ссорились. Почти каждый вечер. Когда живешь через дорогу, трудно ничего не слышать и не замечать. Кай кричал, что ненавидит их. Что никогда не станет таким, как они. Признаться честно, я сочувствовал бедному мальчику, - глянул Никт на Кая, - до того самого вечера. Они опять скандалили. Кай заявлял, что родители его душат. Гнобят. Не дают жить своей жизнью. Его отец отвечал в достаточно жестких выражениях. Потом всё затихло. Где-то через час я видел, как Кай роется под капотом своего автомобиля. А потом он развернулся и пошел в дом, бросив машину на дорожке. Еще через несколько минут Роуфорды вышли из дома и сели в его авто. А потом – бамс! И их нет.
- Как долго отсутствовал господин Роуфорд – младший? – спросил Гогинн.
- Достаточно долго. Не менее десяти минут.
- Он врет, - вмешался Кай. – Меня не было от силы минут пять.
- Тише, господин Роуфорд. Не мешайте суду, - осадил его Гогинн. – Как отец господина Кая завел авто – легко ли?
- Да. Думаю, у него был ключ.
- Господин Кай, откуда у вашего отца был ключ от вашего автомобиля? – повернулся обвинитель к Каю.
- У отца был универсальный ключ, позволяющий заводить любой автомобиль, выпущенный нашей компанией, - ответил Кай.
- Это всё, господин Ноктис? – спросил Гогинн.
- Да.
- Что ж, господин Роуфорд, есть ли у вас вопросы к свидетелю?
- Да, есть, - кивнул Кай. – Скажите, господин Ноктис, как так вышло, что вы видели происходящее у моего дома, хотя стемнело, и дом скрыт высоким забором?
- Я люблю по вечерам сидеть на площадке, на крыше моего особняка, - улыбнулся Ноктис. – Её не видно с улицы, и мне никто не мешает. Зато оттуда чудно видно и ваш двор, и дом.
- То есть, вы следили за нами?
- Вовсе нет. Вы просто слишком громко кричали. И глухой бы услышал.
- Хорошо. С чего вы взяли, что прошло больше десяти минут, пока я вернулся?
- Я успел выпить чашку чаю, а пил я медленно.
- Но никто не может подтвердить ваших слов.
- Как и ваших, - чуть поклонился Никт.
- У меня всё.
Судья поблагодарил Ноктиса и предложил ему занять место в зале. Тата больше не видела его. Зато видела искаженное секундной злостью лицо Кая. Он явно был в ярости. Обвинитель приглашал экспертов, осматривавших автомобиль. Те подтвердили, что тормозная система была выведена из строя, и что это не было случайностью.
- Последний свидетель, - заглянул Гогинн в свой список. – Господин Мортимер Робертс, управляющий семьи Роуфордов.
Кай казался удивленным. Тата тоже была удивлена. Ведь Морти не говорил, что собирается в суд. Но он был здесь, и собирался давать показания. Мортимер казался даже старше, чем обычно. Словно его согнула непосильная ноша. Но миг спустя он распрямил плечи и уверенно взглянул на обвинителя.
- Господин Робертс, - начал тот, - расскажите нам всё, что помните о вечере, когда погибли супруги Роуфорды.
- Что ж, мне есть, что рассказать, - ответил Мортимер. – Я хорошо помню тот день. Господин Кай сильно поссорился с родителями. Они часто устраивали скандалы из ничего. Они желали видеть Кая другим, более сильным и властным. А господин Кай рос добрым ребенком, сострадательным, готовым прийти на помощь. Его родители считали, что в бизнесе такие качества будут лишними, и пытались изменить его. Но господин Кай не сдавался. Впрочем, в тот вечер скандал был – хуже некуда. Они кричали друг на друга очень долго, и потом господин Кай выглядел очень подавленным. Он заперся у себя в комнате. Я пытался поговорить с ним, но он не желал. Вот только спустя пару часов господин Кай спустился по лестнице в прихожую. Я спросил, куда он идет. Он ответил, что собирается покататься. Он сам вывел автомобиль из гаража. Я оставался в доме и только в окно видел, что он остановил авто на дорожке у ворот. Зазвонил телефон. Это был господин Лоуренс. Он причитал, что ему срочно нужен Кай. Я вышел и позвал господина Роуфорда к телефону.
- Почему же он не позвонил лично господину Роуфорду?
- Кай не взял с собой телефон. Сначала Кай сказал положить трубку, но потом согласился ответить и вернулся в дом. Он разговаривал с Лоуренсом в гостиной, а я остался в прихожей. Появились его родители. Они явно спешили. Я удивился – ведь они никуда не собирались ехать вечером. Но не стал задавать лишних вопросов. Они этого не любили. Отец господина Кая увидел, что дорожка преграждена. «Не будем тратить времени», - крикнул он Розалии. Они сели в автомобиль господина Кая и уехали. Через минуту Кай выбежал из дома. Он… он был ужасно испуган и помчался за автомобилем. Но господа Роуфорды отъехали уже далеко. А потом раздался взрыв.
- Вы знали, почему взорвался автомобиль?
- Тогда – нет, конечно.
- И как на это отреагировал господин Роуфорд?
- Он был шокирован, напуган. Кричал что-то невразумительное. Я понял, что он хотел свести счеты с жизнью. Я пытался затащить его в дом, но он вырвался и побежал на место аварии. Я бросился за ним. У него случилась истерика. Мне пришлось насильно отвести его домой и заставить выпить лекарство.
- И вы не сказали гвардейцам, что авария была не случайной?
- А зачем? Кай не виноват. Он был всего лишь ребенком. И не хотел никому вреда. Кроме себя самого.
- Откуда вам знать?
- Я говорил с ним – и до этой трагической случайности, и после. Он и так уже достаточно наказан. Я бы и врагу не пожелал, чтобы он стал виновником гибели родителей.
- У меня всё, - сказал Гогинн.
- А у вас, господин Роуфорд? – спросил судья.
- У меня тоже, - ответил Кай. Он казался подавленным. Ухмылка исчезла с его лица, и Тата почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Бедный Кай. Мортимер прав – такого и врагу не пожелаешь. Даже самому заклятому врагу.
На этом допрос свидетелей закончился. Кай смотрел в пол. Гогинн тоже казался растерянным.
- Заключительное слово предлагается обвинению, - сказал судья.
Гогинн приосанился.
- Дамы и господа, - начал он, и Тата уже сейчас готова была выцарапать ему глаза, - сегодня в этом зале слушается необычное дело. Прежде всего, потому, что каждый из нас втайне задавал себе вопрос – как так сложилось, что Кай Роуфорд в один миг стал настолько значимой персоной в Сине? Как так случилось, что он заставил весь Син опуститься к его ногам? Вы выслушали две противоположные точки зрения. Ни ту, ни другую нельзя доказать, ведь прошло столько времени. Но у меня остается несколько вопросов, господа. Как, думаю, и у вас. Первый – почему он здесь? Почему господин Роуфорд вдруг решил признать свою вину? Мучимый раскаянием? Сомневаюсь, господа. Все мы знаем, каким образом господин Роуфорд завоевал свой авторитет. Он выехал – не побоюсь этого слова – на нашем сострадании. Мы сострадали гибели его родителей. И сейчас он снова лишь делает себе имя, надеясь, что суд не будет строгим. Он снова выезжает на наших чувствах. Он любит, чтобы о нем говорили. Признаюсь, мне ближе показания господина Ноктиса. Почему, спросите вы? Да потому, что есть одна маленькая деталь, которую суд упустил из внимания. Вспомните, господа. Вспомните, что наутро после той ужасающей аварии господин Кай Роуфорд уже занял место своего отца в компании и приступил к работе. Необходимость? Нет! Скорее, одержимость желанием распоряжаться отцовскими деньгами.
Тата видела, что Кай едва сдерживается. Он стиснул кулаки и испепелял Гогинна взглядом.
- Перед вами – хладнокровный убийца! – продолжал Гогин. – Ибо год он входил в наши дома, пожимал нам руки и тратил отцовские денежки. А мы лишь жалели несчастного мальчика, не зная, что его руки по локоть в крови. В крови собственных родителей. Поймите, я не жажду очернить его имя. Я жажду справедливости, и поэтому прошу суд признать Кая Роуфорда виновным в предумышленном убийстве.
Судья вытер платком вспотевший лоб.
- Вам слово, господин Роуфорд.
Зал замер. Словно все люди разом затаили дыхание. Кай был бледен, как мел. Его глаза горели от ярости.
- Дамы и господа, - заговорил он, и по залу пролетел вздох, - я готов ответить на все те гнусные слова, которые только что прозвучали в мой адрес.
- Аккуратнее в выражениях, - пробормотал судья.
- Да, конечно. Я буду осторожен в выражениях, дабы не оскорбить ничьи нежные чувства. Что ж, господа присутствующие. Вы хотите правду? Так получайте! Господин обвинитель попытался выставить меня эдаким подлым убийцей, который спланировал каждый шаг на пути к богатству и славе. Что ж, этот сюжет вполне в духе Сина. И он, без сомнения, понравился вам. Как же, наследник огромного состояния решает ускорить смерть родителей, чтобы завладеть их имуществом. Он играет с вашими чувствами, вызывая сострадание. Конечно, я ведь монстр. Да только о каком таком сострадании говорил обвинитель? Разве оно есть хоть у кого-нибудь в этом лживом грязном городе? Нет. Вам нравится считать себя добродетельными. Днем вы занимаетесь благотворительностью, а ночью снимаете шлюх в дешевых кабаках. Днем вы корчите из себя святош, а ночью убиваете ради забавы. Я знаю эту жизнь. Я жил ею целый год. И знаете что? С меня хватит. Родители твердили мне, что надо быть таким, как все. Кто отличается, тот обречен на одиночество. На то, чтобы стать изгоем. А я боялся быть изгоем. Я хотел, чтобы меня приняли. Чтобы меня поняли. Мать спрашивала, в кого я такой уродился, а отец при первой же возможности обвинял её в измене. Мол, не мог у него родиться такой сын. Какой? А такой, который не хочет играть по всеобщим правилам. Который не желает склонить голову перед законом Сина – поставь других на колени, или это сделают с тобой. Я ненавижу этот город. Ненавижу каждую его улочку. Каждую подворотню. Он не знает жалости. Одна Арена чего стоит – узаконенное убийство. Сострадание? Кто произнес это слово? Да если бы я сразу не взялся за отцовские дела, меня бы сожрали! Разорвали на части. Растоптали в пыль. А я не желаю быть пылью под вашими ногами. Я – человек, и останусь им до последнего вздоха. Будь проклят, Син! Будь проклят за слезы, которых никто не видит, за боль, которую никто не утолит. За матерей, продающих своих детей. За братьев, убивающих друг друга ради наживы. Смерть родителей подкосила меня – это правда. Я сдался. Я постарался слиться с толпой, потому что меня терзала вина. Они ведь были моими родителями. И я хотел, чтобы они жили. Я бы сам ушел, чтобы не мешать им дышать. Не отравлять воздух. Но мне было предначертано другое. Мне понадобился целый год, чтобы набраться храбрости и сказать вам в лицо, что я не желаю быть пешкой. Что я отрекаюсь от такой жизни. Можете казнить меня. Можете обвинять в чем угодно. Это – мой выбор.
В зале царило молчание. Судья поднес платок ко лбу – и замер. Гогинн судорожно глотал воздух. Затем кто-то зааплодировал, но таких людей было мало. Все остальные стояли, словно их пригвоздили к полу, и не верили своим ушам. Кай упал на стул и прикрыл глаза. Он выдохся. Он доиграл.
- Суд удаляется на совещание, - прозвучал хриплый, надтреснутый голос судьи.
Но и когда суд покинул зал, тишина сохранилась. Было слышно, как тикают большие настенные часы. Тата не следила за временем. Она смотрела на Кая. Ей хотелось быть там, рядом с ним. Обнять. Сказать, что всё наладится. Оттеснить, оградить от сумасшедшей толпы. Но всё, что она могла – беспомощно наблюдать за противостоянием Кая и Сина. Скорее бы это закончилось.
Наконец, судья и присяжные заняли свои места.
- Приговор вынесен, - громко огласил судья. – Господин Кай Роуфорд признается виновным в непредумышленном убийстве Розалии и Алана Роуфордов. Он приговаривается к пожизненному изгнанию из Сина и должен покинуть город в двадцать четыре часа.
Кай удивленно поднял брови. Изгнание? Судья что, решил поиграть в благородство? Он хоть понимает, какую услугу ему оказал? Суд освободил его от Сина! Навеки!
- Имущество господина Роуфорда переходит в собственность Сина, - закончил судья.
Кай лишь усмехнулся. Уже неделя, как у него ничего не осталось. Теперь всё его имущество принадлежит Мортимеру. И суду придется лишь облизнуться – и остаться голодным.
- Можете идти, господин Роуфорд, - сказал судья.
Кай медленно двинулся к выходу. Толпа расступилась, образовав живой коридор. Вот и занавес. Наконец-то! Свободен!
***
Син никогда не отпускал своих жертв. Он предпочитал их перемалывать на жерновах, выдавливать из них остатки силы. Но иногда случались промашки, и кто-то выскальзывал. Исключения, как известно, лишь подтверждают правило. И Син не жалел о тех, кто его покидал. Ведь им на смену приходили новые, готовые питать его силой. Готовые на всё ради места в его стенах.
Прода от 19.05.2020, 14:22
Глава 22
- Господин Кай! – Кай с дерева наблюдает, как Мортимер битый час ищет его в саду. – Господин Кай, где вы?
- Я здесь, - Кай свешивается вниз головой, удерживаясь ногами на ветке.
Морти бледнеет и хватается за сердце. Вот трус!
- Вас искал отец, - хмуро говорит домоправитель.
- Не пойду, - Кай продолжает висеть вниз головой.
- И почему же? – Мортимер делает вид, что всё в порядке.
- Почему? – Кай пожимает плечами. – Да потому, что мне надоело. Знаешь, Морти, однажды я обязательно уеду. Сбегу отсюда подальше.
- Зачем? – Морти печально улыбается. Конечно, нелегко, наверное, выслушивать бредни ребенка.
- Не люблю этот город, - отвечает Кай. – Даже больше – терпеть его не могу! Не хочу прожить здесь всю жизнь.
- Что ж, право ваше. Но пока вы здесь, будьте хорошим мальчиком и идите к отцу. Он не любит ждать.
Кай слазит с дерева, но мысли его заняты не тем, чего же от него хочет отец, а планами на будущее, побегом из Сина, романтичной жизнью скитальца. И однажды обязательно будет именно так!
***
Кай шел, гордо подняв голову. Люди расступались, а затем глядели ему вслед. Каю казалось, замешкайся он на миг – и его раздавят, как букашку. Эмоции отступили. Исчез страх, стыд, боль. Ничего не осталось. Ему чудилось, что это происходит не с ним, а с каким-то посторонним парнем, от которого шарахаются, как от прокаженного. Но самым странным было другое – Каю это нравилось. Он вдыхал воздух, словно никогда раньше не дышал. Мир виделся другим – непонятным, неизвестным. Кай не знал, чего ожидать дальше. Только оставив здание суда за спиной, Кай задумался, как будет добираться домой. Но в конце живого коридора его ожидал автомобиль, и Мортимер с Татой стояли у дверей.
Кай улыбнулся – что бы он делал без Морти. Наверное, сошел бы с ума. Или давно сдался.
- Спасибо, - прошептал он, занимая свое место в авто.
Тата скользнула следом. Стоило дверце захлопнуться, как она обняла его и притянула к себе. Её лицо выглядело таким испуганным, что Каю захотелось смеяться – до слез. Двадцать четыре часа. Через двадцать четыре часа он будет абсолютно свободен.
