Он протянул ко мне руки. Я ухватилась за его ладони, встала со стула и крепко его обняла.
Домой я отправилась сразу после разговора с дедом. Внеплановый выходной – это ценность, которой пренебрегать нельзя.
Вообще, у нас с Валентином Митрофановичем есть утвержденный график дежурств: 5/2 – пять дней на ресепшене стою я, два дня - он. Когда была жива бабушка, гостей я встречала с ней, а дед занимался только административной работой. После ее смерти мы пытались нанять в «Жар-птицу» другого администратора, но не смогли подыскать подходящую кандидатуру. Поэтому оставили все, как есть. Новый формат работы никого из нас не напрягал, и мы быстро к нему привыкли.
Порой мне приходилось работать сверхурочно – если у деда было много собственных дел. Но это случалось не так уж часто. Валентин Митрофанович строго следил, чтобы в субботу и в воскресенье его внучка могла отдохнуть. Сам же работал без выходных.
- Мне достаточно вечеров, которые приходится коротать пять дней в неделю, - любил говорить он. – За вечер я успеваю сделать все домашние дела: и навести чистоту, и постирать белье, и прочесть книгу, и даже пройтись по магазинам. Что прикажешь мне делать, если в моем распоряжении окажется целый день? Я умру от скуки, Ульяна. Зато в гостинице всегда есть, чем заняться. Я не так сильно упахиваюсь, чтобы мне были нужны выходные.
Я в ответ только улыбалась и пожимала плечами.
Похоронив жену, дед замкнулся в себе. Соседи, коллеги и друзья были уверены, что Валентин Солнцев стойко перенес потерю супруги, и только я знаю, что это не так.
Он отменил субботние походы в кинотеатр, которые они с бабушкой совершали каждую неделю. Отменил прогулки по городу, катания на лодках, рыбалку, которую ранее обожал всем сердцем, и вылазки в курортную зону. Каждый раз, когда я вытаскивала деда «в люди» - на чью-нибудь свадьбу или юбилей – я ловила в его глазах печальные тени. С каждой улицей, с каждой песней, доносившей из старых кафе, у него были связаны воспоминания. И в них непременно была она – его Васёна, Васелинушка, Васелина.
Его любовь, друг, верный союзник, светлый всепонимающий ангел.
Скорбь по ней прочно сидела в глубине его широкой души, и спасала от нее только «Жар-птица». Работа деда действительно не тяготила. Она его отвлекала, останавливала лавину воспоминаний, которая настигала и давила Валентина Митрофановича, когда он оставался один.
Мы с дедушкой жили раздельно. Когда мне исполнилось двадцать лет, они с бабушкой торжественно объявили, что я – девушка взрослая, а значит, должна отселиться в отдельную норку и самостоятельно выстраивать в ней быт. Их заявление являлось резонным: за несколько дней до этого разговора я окончила факультет сервиса и туризма и была устроена администратором в семейный отель.
Норка, в которой мне предстояло строить быт, располагалась через дорогу от норки моих стариков. Это был одноэтажный кирпичный дом - брат-близнец дома, в котором проживали они. Когда-то давно Солнцевы приобрели его для своего сына – моего отца. Так вышло, что папа не прожил в нем ни единого дня, и много лет его сдавали в аренду.
Внешне эти строения отличались друг от друга лишь цветом фасада: мой был желтовато-бежевым, бабушки и деда – белый с красной полоской вдоль крыши. Зато внутри они были совершенно разными.
Мы с дедом выкроили пространство жилищ в соответствии с собственным вкусом и потребностями. Так, в моем доме имелась спальня, гостиная с декоративным камином и большим книжным шкафом, просторная кухня, ванная и две кладовых, одну из которых я использовала, как гардероб. У деда же находились еще две гостевые комнаты (одна из них раньше была моей детской, а в другой обычно останавливался отец, когда приезжал в гости), кабинет и зимний сад, где бабушка разводила орхидеи, фиалки и померанцевые деревья.
Мой переезд в новое гнездо отмечали широко – с застольем, музыкой и хлопушками.
Зеленая улица, на которой располагались наши избушки, входила в частный сектор городской окраины. Здесь жили преимущественно чародеи, поэтому атмосфера тут была во всех смыслах волшебная. Ее газоны и тротуары всегда оставались чистыми и аккуратными, кирпичные и деревянные домики отделяли друг от друга тенистые скверы, уютные кафе, крошечные магазинчики и забавные детские городки с горками и качелями.
С соседями мы дружили. Совместно отмечать праздники нам было не в первой, поэтому с новосельем меня поздравляла вся Зеленая улица.
А ровно через месяц вся Зеленая улица так же дружно провожала в последний путь Васелину Солнцеву, которая в одно чудесное солнечное утро не проснулась в своей теплой супружеской постели...
Ярослав Сенин как-то сказал, что выходные даются людям, чтобы отдыхать, и портить их такими отвратительными делами, как уборка, стирка или, не дай бог, перекапывание грядок – страшный грех, за который после смерти нас будут ждать горы немытой посуды, грязные полы и бескрайний непаханый огород. Милолика Петровна тогда обозвала Ярика лодырем и тунеядцем. А потом полдня обдумывала его слова, находясь в печальной задумчивости.
Если следовать логике Ярослава, нынешний выходной я провела в высшей степени глупо и бездарно.
Вернувшись домой из отеля, я навела чистоту в доме и во дворе, сварила кастрюлю супа и отнесла ее в дедов холодильник, полила бабушкины фиалки, за которыми Валентин Митрофанович продолжает ухаживать все эти годы. Затем отправилась в салон красоты, где в течение двух с половиной часов мне приводили в порядок ногти.
Когда я вышла из салона на улицу, на город начали опускаться сумерки. Небо еще казалось светлым, однако его прозрачная синева поблекла, а белоснежные облака приобрели легкий лиловый оттенок.
В воздухе уже ощущалась нежная вечерняя свежесть, и мне подумалось, что было бы неплохо зайти сейчас в какое-нибудь кафе и выпить чашку сладкого черного чая с мягкой сырной булкой.
Ближайшее кафе находилось за углом. Но стоило мне сделать к нему несколько шагов, как за спиной кто-то радостно удивился:
- Ульяна?..
Я обернулась и увидела Максима Ивушкина. Его буйные кудри были взлохмачены, кроссовки потускнели от пыли, плечи сутулились под тяжестью кофра с фотоаппаратом. Судя по всему, Ивушкин только что вернулся с лесной прогулки.
- Добрый вечер, - поздоровалась я.
- Добрый, добрый. Рад вас видеть, Ульяна. Но на кого же вы бросили гостиницу? Кто будет встречать ее постояльцев, если вы здесь?
- За гостиницей присмотрит мой дедушка, - улыбнулась я. – У меня сегодня неожиданно выдался выходной.
- Когда выходной неожиданный – это прекрасно, - кивнул Максим. – Хуже, когда неожиданной оказывается работа. Выходит, вы сейчас просто гуляете?
- Я сейчас просто иду в кафе. Очень хочется чая с булочкой.
- Возьмите меня с собой, - радостно попросил Ивушкин. – Я весь день бродил по лесам и долам, отравился вашим чистейшим кислородом и теперь ужас как хочу чаю с булками.
Я засмеялась и поманила его за собой. Через пять минут мы уже сидели в мягких креслах за широким деревянным столом и смотрели, как в большом украшенном гирляндами окне медленно разгорается закат.
- Так значит, в «Жар-птице» работает ваш дедушка?
- Да, - кивнула я.
- Он тоже администратор?
- В некотором роде. Дважды в неделю он подменяет меня на ресепшене. А в целом у него другая должность. Он директор.
Брови Ивушкина взлетели вверх, от чего его лицо приобрело забавно-удивленное выражение.
- Ух ты! - пробормотал он. – Вы сейчас пошутили? Или говорите серьезно?
- Конечно, серьезно. «Жар-птица» принадлежит нашей семье. Мы с дедом потомственные отельеры. И кстати, Максим. Меня можно называть на «ты».
- Меня тоже, - кивнул Ивушкин. – Семейный бизнес – это круто, Ульяна. Особенно, когда им занимается целая династия. А что твои родители? Они тоже работают в этой гостинице?
- Нет.
- О! И чем же они занимаются?
- Не знаю. Отец живет на другом конце страны и меняет профессии, как перчатки. Мы общаемся редко, и я понятия не имею, в чем заключается его работа.
- А мама?
- Мама умерла. Много лет назад.
Щеки Ивушкина порозовели.
- Извини, пожалуйста.
Я махнула рукой.
Эта тема не вызывала у меня эмоций. Мать я никогда не видела, а отец относился ко мне так отстраненно, что воспринимался, как двоюродный брат или троюродный дядя. Своими настоящими родителями я считаю бабушку и деда - людей, которые меня вынянчили, вырастили и выучили.
История моего появления в семье Солнцевых была специфической: меня принесли им в подоле. Причем, в самом буквальном смысле.
Двадцать пять лет назад это событие вызвало немало пересуд. Еще бы! Соседи привыкли считать Валентина Митрофановича и Васелину Дмитриевну образцовой семьей.
А как иначе?
Воспитанные приличные люди, начитанные, деликатные. Всегда поддержат беседу, помогут советом, магией или даже деньгами. Дом у них – полная чаша, а единственный сын Алешенька – умница и красавец.
На Алешеньку, кстати, едва ли не с младенчества возлагались большие надежды. Парнем он рос крепким, разумным, смекалистым. В драки не лез, с сомнительными людьми не водился, играл на саксофоне, писал неплохие стихи. Чем не продолжатель славной династии?
Алеша продолжить семейное дело был не против. Он, как и я, все детство провел в коридорах «Жар-птицы» и к восемнадцати годам имел отличное представление, что такое гостиница, и чем она живет.
А потом появилась Снежана Каплина. Рыжая, шумная, яркая, как солнце. С миллионом тонких косичек, множеством звенящих бус и браслетов, в сумасшедших самодельных платьях, сшитых из самых немыслимых тканей.
Обрушилась, будто снег на голову. Закружила, захватила, обездвижила.
Никто так и не узнал, откуда она приехала в наш город. Бабушка рассказывала, что отец столкнулся с ней на улице и влюбился с первого взгляда.
Родители были в шоке: их тихий домашний мальчик, готовившийся к поступлению в университет, бросил занятия и целыми днями пропадал неизвестно где, неизвестно с кем. В ответ на расспросы молчал, на требования – огрызался.
Потом привел возлюбленную домой, и ужаснул родителей снова: Снежана была на десять лет старше него, обожала веселые компании, игристое вино, крепкие сигареты и понятия не имела, что в мире есть волшебство.
За три недели, что длился роман Алешеньки и Снежаны, Солнцевы испытали все радости пубертата, который у их сына прошел на удивление гладко.
Уверения, что Каплина ему не пара, Алексей воспринимал в штыки, и когда возлюбленная собралась домой, уехал из города вместе с ней – тайно и без вещей.
Хватились его не сразу. За двадцать дней, что Снежана отдыхала на местном курорте, ночевки вне дома стали у Алексея в порядке вещей. Когда же оказалось, что его нет в городе, у бабушки впервые случился приступ тахикардии.
Спустя два дня после побега в одуревшей от любви голове Солнцева-младшего случился миг просветления. Он позвонил родителям из соседнего региона, объявил, что жив, здоров и намеривается начать новую жизнь в компании Снежаны и ее друзей. Попросил прощения за внезапный отъезд, а еще – выслать ему одежду, паспорт и немного денег.
В тот же день дед сетью порталов переправился в городок, где Алеша ждал посылку из дома. Ни денег, ни документов он ему не принес, ибо намеривался взять сына за шиворот и волоком притащить домой.
В итоге Валентин Митрофанович явился домой один и в отвратительном расположении духа. Жене заявил, что Алексей уже не ребенок, а значит, должен научиться думать головой и отвечать за свои поступки.
- Он еще приползет к нам, приползет! – говорил Валентин Митрофанович, вышагивая взад-вперед по домашнему кабинету. – Увидишь! Трех месяцев не пройдет, как будет проситься обратно!
Вещи, паспорт и деньги сыну, в конце концов, выслала мать.
Дед оказался прав. Алеша действительно вернулся. Но не через три месяца, а спустя полтора года. И не один, а со мной.
Наше появление было эффектным. Увидев блудного сына с младенцем на руках, родители натурально обалдели. Они молча впустили его в дом, молча усадили на диван, молча уселись напротив. Тишина длилась до тех пор, пока я не проснулась и не закричала.
Мой крик привел всю компанию в чувство. Пока бабушка суетилась вокруг меня, отец рассказал, что полтора года они со Снежаной провели в разъездах. Колесили по стране, перебивались случайными заработками.
Потом случилась беременность. Аборт делать не стали – Снежана почему-то затянула со сроками, да к тому же у них не было ни денег, ни даже страхового полиса.
При родах мама умерла. Вернее, через два дня после. Папе сказали, рожала она тяжело – слишком узкий таз. С такой физиологией показано кесарево.
Собственно, кесарево ей и сделали, но во время него что-то пошло не так. Что именно, папа выяснить не смог. Кому это надо – отчитываться перед испуганным двадцатилетним парнем? Они ведь с мамой даже не были женаты...
Снежану хоронили всем миром. Ее разудалые друзья сумели раздобыть денег на гроб, катафалк и даже на скромные поминки.
После похорон Алексей остался один с новорожденным ребенком. Помыкавшись немного, он решил вернуться к родителям. О том, чтобы воспитывать дочь в одиночку не могло быть и речи.
Бабушка и дед приняли меня в семью без вопросов.
- Я когда в твои глазоньки посмотрела, меня словно солнышком озарило, - рассказывал потом бабушка. – Я тогда подумала: «Вот для чего мы пережили этот ужас! Чтобы Алеша принес нам эту радость!»
Так она меня потом и называла – радость...
Отец прожил в родительском доме недолго. Спустя несколько месяцев он поступил в один из столичных вузов и приезжал к родителям только на каникулы. После окончания учебы нашел работу где-то на Дальнем Востоке и с тех пор живет там. Один.
Семьей он не обзавелся, отношения со мной почти не поддерживает. Говорит, я очень похожа на мать, и от этого ему становится больно.
Я же считаю, что отец попросту меня боится. Я появилась в его жизни слишком рано и слишком спонтанно. Он не воспринимает меня, как дочь, и не знает, как ему надо себя вести.
Сейчас мы общаемся редко – три или четыре раза в год. Поздравляем друг друга с днем рождения и Новым годом. Иногда он высылает мне деньги - на цветы и конфеты.
Многим это кажется грустным. Я же только пожимаю плечами. Бабушка и дед обеспечили мне прекрасное детство и чудесную юность. Они окружили меня теплом и заботой. Они дали мне все и даже немного больше. Сомневаюсь, что непутевые родители любили бы меня столь же крепко и горячо, как они. А раз так, то и сожалеть тут не о чем.
Я подняла глаза на Ивушкина.
- Все это – дела давно минувших дней, и извиняться тут не за что. Лучше расскажи о себе. Чем занимаются твои родители?
- Всякой ерундой, - Макс небрежно махнул рукой, а потом заулыбался. – Мама – кондитер, готовит на заказ тортики и пирожные. Они у нее ну очень вкусные! Когда она колдует у плиты, возле кухни всегда собирается толпа. Ну, знаешь, чтобы доесть остатки крема или ненужные кусочки коржей.
- А папа?
- Папа – художник-пейзажист.
- Ух ты! – восхитилась я. – Здорово!
- Еще у меня есть трое братьев: один старший и двое младших. Все – умные респектабельные люди. Работают в крупных организациях, пользуются всеобщим уважением. И только я – шут и раздолбай. Вольный фотохудожник. Прямо, как папа.
Прода от 24.07.2025, 22:17
***
Домой я отправилась сразу после разговора с дедом. Внеплановый выходной – это ценность, которой пренебрегать нельзя.
Вообще, у нас с Валентином Митрофановичем есть утвержденный график дежурств: 5/2 – пять дней на ресепшене стою я, два дня - он. Когда была жива бабушка, гостей я встречала с ней, а дед занимался только административной работой. После ее смерти мы пытались нанять в «Жар-птицу» другого администратора, но не смогли подыскать подходящую кандидатуру. Поэтому оставили все, как есть. Новый формат работы никого из нас не напрягал, и мы быстро к нему привыкли.
Порой мне приходилось работать сверхурочно – если у деда было много собственных дел. Но это случалось не так уж часто. Валентин Митрофанович строго следил, чтобы в субботу и в воскресенье его внучка могла отдохнуть. Сам же работал без выходных.
- Мне достаточно вечеров, которые приходится коротать пять дней в неделю, - любил говорить он. – За вечер я успеваю сделать все домашние дела: и навести чистоту, и постирать белье, и прочесть книгу, и даже пройтись по магазинам. Что прикажешь мне делать, если в моем распоряжении окажется целый день? Я умру от скуки, Ульяна. Зато в гостинице всегда есть, чем заняться. Я не так сильно упахиваюсь, чтобы мне были нужны выходные.
Я в ответ только улыбалась и пожимала плечами.
Похоронив жену, дед замкнулся в себе. Соседи, коллеги и друзья были уверены, что Валентин Солнцев стойко перенес потерю супруги, и только я знаю, что это не так.
Он отменил субботние походы в кинотеатр, которые они с бабушкой совершали каждую неделю. Отменил прогулки по городу, катания на лодках, рыбалку, которую ранее обожал всем сердцем, и вылазки в курортную зону. Каждый раз, когда я вытаскивала деда «в люди» - на чью-нибудь свадьбу или юбилей – я ловила в его глазах печальные тени. С каждой улицей, с каждой песней, доносившей из старых кафе, у него были связаны воспоминания. И в них непременно была она – его Васёна, Васелинушка, Васелина.
Его любовь, друг, верный союзник, светлый всепонимающий ангел.
Скорбь по ней прочно сидела в глубине его широкой души, и спасала от нее только «Жар-птица». Работа деда действительно не тяготила. Она его отвлекала, останавливала лавину воспоминаний, которая настигала и давила Валентина Митрофановича, когда он оставался один.
Мы с дедушкой жили раздельно. Когда мне исполнилось двадцать лет, они с бабушкой торжественно объявили, что я – девушка взрослая, а значит, должна отселиться в отдельную норку и самостоятельно выстраивать в ней быт. Их заявление являлось резонным: за несколько дней до этого разговора я окончила факультет сервиса и туризма и была устроена администратором в семейный отель.
Норка, в которой мне предстояло строить быт, располагалась через дорогу от норки моих стариков. Это был одноэтажный кирпичный дом - брат-близнец дома, в котором проживали они. Когда-то давно Солнцевы приобрели его для своего сына – моего отца. Так вышло, что папа не прожил в нем ни единого дня, и много лет его сдавали в аренду.
Внешне эти строения отличались друг от друга лишь цветом фасада: мой был желтовато-бежевым, бабушки и деда – белый с красной полоской вдоль крыши. Зато внутри они были совершенно разными.
Мы с дедом выкроили пространство жилищ в соответствии с собственным вкусом и потребностями. Так, в моем доме имелась спальня, гостиная с декоративным камином и большим книжным шкафом, просторная кухня, ванная и две кладовых, одну из которых я использовала, как гардероб. У деда же находились еще две гостевые комнаты (одна из них раньше была моей детской, а в другой обычно останавливался отец, когда приезжал в гости), кабинет и зимний сад, где бабушка разводила орхидеи, фиалки и померанцевые деревья.
Мой переезд в новое гнездо отмечали широко – с застольем, музыкой и хлопушками.
Зеленая улица, на которой располагались наши избушки, входила в частный сектор городской окраины. Здесь жили преимущественно чародеи, поэтому атмосфера тут была во всех смыслах волшебная. Ее газоны и тротуары всегда оставались чистыми и аккуратными, кирпичные и деревянные домики отделяли друг от друга тенистые скверы, уютные кафе, крошечные магазинчики и забавные детские городки с горками и качелями.
С соседями мы дружили. Совместно отмечать праздники нам было не в первой, поэтому с новосельем меня поздравляла вся Зеленая улица.
А ровно через месяц вся Зеленая улица так же дружно провожала в последний путь Васелину Солнцеву, которая в одно чудесное солнечное утро не проснулась в своей теплой супружеской постели...
Ярослав Сенин как-то сказал, что выходные даются людям, чтобы отдыхать, и портить их такими отвратительными делами, как уборка, стирка или, не дай бог, перекапывание грядок – страшный грех, за который после смерти нас будут ждать горы немытой посуды, грязные полы и бескрайний непаханый огород. Милолика Петровна тогда обозвала Ярика лодырем и тунеядцем. А потом полдня обдумывала его слова, находясь в печальной задумчивости.
Если следовать логике Ярослава, нынешний выходной я провела в высшей степени глупо и бездарно.
Вернувшись домой из отеля, я навела чистоту в доме и во дворе, сварила кастрюлю супа и отнесла ее в дедов холодильник, полила бабушкины фиалки, за которыми Валентин Митрофанович продолжает ухаживать все эти годы. Затем отправилась в салон красоты, где в течение двух с половиной часов мне приводили в порядок ногти.
Когда я вышла из салона на улицу, на город начали опускаться сумерки. Небо еще казалось светлым, однако его прозрачная синева поблекла, а белоснежные облака приобрели легкий лиловый оттенок.
В воздухе уже ощущалась нежная вечерняя свежесть, и мне подумалось, что было бы неплохо зайти сейчас в какое-нибудь кафе и выпить чашку сладкого черного чая с мягкой сырной булкой.
Ближайшее кафе находилось за углом. Но стоило мне сделать к нему несколько шагов, как за спиной кто-то радостно удивился:
- Ульяна?..
Я обернулась и увидела Максима Ивушкина. Его буйные кудри были взлохмачены, кроссовки потускнели от пыли, плечи сутулились под тяжестью кофра с фотоаппаратом. Судя по всему, Ивушкин только что вернулся с лесной прогулки.
- Добрый вечер, - поздоровалась я.
- Добрый, добрый. Рад вас видеть, Ульяна. Но на кого же вы бросили гостиницу? Кто будет встречать ее постояльцев, если вы здесь?
- За гостиницей присмотрит мой дедушка, - улыбнулась я. – У меня сегодня неожиданно выдался выходной.
- Когда выходной неожиданный – это прекрасно, - кивнул Максим. – Хуже, когда неожиданной оказывается работа. Выходит, вы сейчас просто гуляете?
- Я сейчас просто иду в кафе. Очень хочется чая с булочкой.
- Возьмите меня с собой, - радостно попросил Ивушкин. – Я весь день бродил по лесам и долам, отравился вашим чистейшим кислородом и теперь ужас как хочу чаю с булками.
Я засмеялась и поманила его за собой. Через пять минут мы уже сидели в мягких креслах за широким деревянным столом и смотрели, как в большом украшенном гирляндами окне медленно разгорается закат.
- Так значит, в «Жар-птице» работает ваш дедушка?
- Да, - кивнула я.
- Он тоже администратор?
- В некотором роде. Дважды в неделю он подменяет меня на ресепшене. А в целом у него другая должность. Он директор.
Брови Ивушкина взлетели вверх, от чего его лицо приобрело забавно-удивленное выражение.
- Ух ты! - пробормотал он. – Вы сейчас пошутили? Или говорите серьезно?
- Конечно, серьезно. «Жар-птица» принадлежит нашей семье. Мы с дедом потомственные отельеры. И кстати, Максим. Меня можно называть на «ты».
- Меня тоже, - кивнул Ивушкин. – Семейный бизнес – это круто, Ульяна. Особенно, когда им занимается целая династия. А что твои родители? Они тоже работают в этой гостинице?
- Нет.
- О! И чем же они занимаются?
- Не знаю. Отец живет на другом конце страны и меняет профессии, как перчатки. Мы общаемся редко, и я понятия не имею, в чем заключается его работа.
- А мама?
- Мама умерла. Много лет назад.
Щеки Ивушкина порозовели.
- Извини, пожалуйста.
Я махнула рукой.
Эта тема не вызывала у меня эмоций. Мать я никогда не видела, а отец относился ко мне так отстраненно, что воспринимался, как двоюродный брат или троюродный дядя. Своими настоящими родителями я считаю бабушку и деда - людей, которые меня вынянчили, вырастили и выучили.
История моего появления в семье Солнцевых была специфической: меня принесли им в подоле. Причем, в самом буквальном смысле.
Двадцать пять лет назад это событие вызвало немало пересуд. Еще бы! Соседи привыкли считать Валентина Митрофановича и Васелину Дмитриевну образцовой семьей.
А как иначе?
Воспитанные приличные люди, начитанные, деликатные. Всегда поддержат беседу, помогут советом, магией или даже деньгами. Дом у них – полная чаша, а единственный сын Алешенька – умница и красавец.
На Алешеньку, кстати, едва ли не с младенчества возлагались большие надежды. Парнем он рос крепким, разумным, смекалистым. В драки не лез, с сомнительными людьми не водился, играл на саксофоне, писал неплохие стихи. Чем не продолжатель славной династии?
Алеша продолжить семейное дело был не против. Он, как и я, все детство провел в коридорах «Жар-птицы» и к восемнадцати годам имел отличное представление, что такое гостиница, и чем она живет.
А потом появилась Снежана Каплина. Рыжая, шумная, яркая, как солнце. С миллионом тонких косичек, множеством звенящих бус и браслетов, в сумасшедших самодельных платьях, сшитых из самых немыслимых тканей.
Обрушилась, будто снег на голову. Закружила, захватила, обездвижила.
Никто так и не узнал, откуда она приехала в наш город. Бабушка рассказывала, что отец столкнулся с ней на улице и влюбился с первого взгляда.
Родители были в шоке: их тихий домашний мальчик, готовившийся к поступлению в университет, бросил занятия и целыми днями пропадал неизвестно где, неизвестно с кем. В ответ на расспросы молчал, на требования – огрызался.
Потом привел возлюбленную домой, и ужаснул родителей снова: Снежана была на десять лет старше него, обожала веселые компании, игристое вино, крепкие сигареты и понятия не имела, что в мире есть волшебство.
За три недели, что длился роман Алешеньки и Снежаны, Солнцевы испытали все радости пубертата, который у их сына прошел на удивление гладко.
Уверения, что Каплина ему не пара, Алексей воспринимал в штыки, и когда возлюбленная собралась домой, уехал из города вместе с ней – тайно и без вещей.
Хватились его не сразу. За двадцать дней, что Снежана отдыхала на местном курорте, ночевки вне дома стали у Алексея в порядке вещей. Когда же оказалось, что его нет в городе, у бабушки впервые случился приступ тахикардии.
Спустя два дня после побега в одуревшей от любви голове Солнцева-младшего случился миг просветления. Он позвонил родителям из соседнего региона, объявил, что жив, здоров и намеривается начать новую жизнь в компании Снежаны и ее друзей. Попросил прощения за внезапный отъезд, а еще – выслать ему одежду, паспорт и немного денег.
В тот же день дед сетью порталов переправился в городок, где Алеша ждал посылку из дома. Ни денег, ни документов он ему не принес, ибо намеривался взять сына за шиворот и волоком притащить домой.
В итоге Валентин Митрофанович явился домой один и в отвратительном расположении духа. Жене заявил, что Алексей уже не ребенок, а значит, должен научиться думать головой и отвечать за свои поступки.
- Он еще приползет к нам, приползет! – говорил Валентин Митрофанович, вышагивая взад-вперед по домашнему кабинету. – Увидишь! Трех месяцев не пройдет, как будет проситься обратно!
Вещи, паспорт и деньги сыну, в конце концов, выслала мать.
Дед оказался прав. Алеша действительно вернулся. Но не через три месяца, а спустя полтора года. И не один, а со мной.
Наше появление было эффектным. Увидев блудного сына с младенцем на руках, родители натурально обалдели. Они молча впустили его в дом, молча усадили на диван, молча уселись напротив. Тишина длилась до тех пор, пока я не проснулась и не закричала.
Мой крик привел всю компанию в чувство. Пока бабушка суетилась вокруг меня, отец рассказал, что полтора года они со Снежаной провели в разъездах. Колесили по стране, перебивались случайными заработками.
Потом случилась беременность. Аборт делать не стали – Снежана почему-то затянула со сроками, да к тому же у них не было ни денег, ни даже страхового полиса.
При родах мама умерла. Вернее, через два дня после. Папе сказали, рожала она тяжело – слишком узкий таз. С такой физиологией показано кесарево.
Собственно, кесарево ей и сделали, но во время него что-то пошло не так. Что именно, папа выяснить не смог. Кому это надо – отчитываться перед испуганным двадцатилетним парнем? Они ведь с мамой даже не были женаты...
Снежану хоронили всем миром. Ее разудалые друзья сумели раздобыть денег на гроб, катафалк и даже на скромные поминки.
После похорон Алексей остался один с новорожденным ребенком. Помыкавшись немного, он решил вернуться к родителям. О том, чтобы воспитывать дочь в одиночку не могло быть и речи.
Бабушка и дед приняли меня в семью без вопросов.
- Я когда в твои глазоньки посмотрела, меня словно солнышком озарило, - рассказывал потом бабушка. – Я тогда подумала: «Вот для чего мы пережили этот ужас! Чтобы Алеша принес нам эту радость!»
Так она меня потом и называла – радость...
Отец прожил в родительском доме недолго. Спустя несколько месяцев он поступил в один из столичных вузов и приезжал к родителям только на каникулы. После окончания учебы нашел работу где-то на Дальнем Востоке и с тех пор живет там. Один.
Семьей он не обзавелся, отношения со мной почти не поддерживает. Говорит, я очень похожа на мать, и от этого ему становится больно.
Я же считаю, что отец попросту меня боится. Я появилась в его жизни слишком рано и слишком спонтанно. Он не воспринимает меня, как дочь, и не знает, как ему надо себя вести.
Сейчас мы общаемся редко – три или четыре раза в год. Поздравляем друг друга с днем рождения и Новым годом. Иногда он высылает мне деньги - на цветы и конфеты.
Многим это кажется грустным. Я же только пожимаю плечами. Бабушка и дед обеспечили мне прекрасное детство и чудесную юность. Они окружили меня теплом и заботой. Они дали мне все и даже немного больше. Сомневаюсь, что непутевые родители любили бы меня столь же крепко и горячо, как они. А раз так, то и сожалеть тут не о чем.
Я подняла глаза на Ивушкина.
- Все это – дела давно минувших дней, и извиняться тут не за что. Лучше расскажи о себе. Чем занимаются твои родители?
Прода от 27.07.2025, 10:31
- Всякой ерундой, - Макс небрежно махнул рукой, а потом заулыбался. – Мама – кондитер, готовит на заказ тортики и пирожные. Они у нее ну очень вкусные! Когда она колдует у плиты, возле кухни всегда собирается толпа. Ну, знаешь, чтобы доесть остатки крема или ненужные кусочки коржей.
- А папа?
- Папа – художник-пейзажист.
- Ух ты! – восхитилась я. – Здорово!
- Еще у меня есть трое братьев: один старший и двое младших. Все – умные респектабельные люди. Работают в крупных организациях, пользуются всеобщим уважением. И только я – шут и раздолбай. Вольный фотохудожник. Прямо, как папа.
