Утро началось с моего дикого вопля, треснувшего зеркала и подскочившей с кровати Лильки. Аська, как истинное умертвие, не постеснялся внести свою лепту, живописно спикировав на сонную соседку и удрав под кровать с поджатым от страха хвостом.
— Лилька, что это?!
Из зеркала вместо обычного моего лохматого отражения на нас смотрела безобразная старуха с серой, отдающей синевой кожей, покрытой глубокими морщинами. На носу красовалась приличных размеров бородавка. Брови и вовсе отсутствовали.
— Ну… зато теперь ты как никогда похожа на злобную гаргулью, — попыталась разрядить обстановку соседка.
Далее события развивались по ускоренному темпу. Лилька, вспоминая все непереводимые словосочетания с тролльего фольклора, поскакала на поиски почти убиенного полуэльфа. Судя по заготовленному подругой заклинанию, его ждала долгая и мучительная кончина.
Фарнеля она так и не нашла, зато притащила Сангра. И они долго пытались оттащить подушку от моего зарёванного лица. Кода же в четыре руки им это удалось, вампир тихо осел и долго постанывал от смеха. Лилька нервно икала.
На шум прибежал Варги, тоже высказал нечто не поддающееся переводу с гномьего и попытался утешать всех клюквенной наливочкой. Наливочка возымела должный эффект. К этому времени слух о моей красоте неземной обошёл всю Академию, и к двери нашей комнаты стали подтягиваться любопытные.
Нарисовались и близнецы, окинув меня оценивающим взглядом, предложили запускать зрителей за деньги. Ибо такое не каждый день увидишь, а помнить будешь всю оставшуюся жизнь. Я завыла как белуга и полезла под кровать. Варги накостылял братьям по шее и побежал за второй наливочкой. Толпа любопытных попыталась прорваться в открывающиеся двери, но вампир был начеку и демонстрируя природный прикус.
Ближе к обеду пожаловал и магистр Альгерд. Здраво оценив обстановку, мой любимый учитель привёл профессора по зельеваренью Зои.
— Боюсь, без студента Фарнеля нам трудно будет изготовить лекарство. Ведь только ему известны составляющие и дозировки.
Магистр, как и многие другие, бросился на поиски полукровки. Тот вскоре обнаружился, неспешно вошёл в комнату, взглянул на меня, вздрогнул, но устоял. Взял флаконы, тщательно их изучил на целостность, принюхался, растёр между пальцев вязкую жижу:
— Надо проверить содержимое в лаборатории, но, кажется, я догадываюсь, что туда подмешали. Думаю, завтра будет готово лекарство.
Тут-то меня и осенило, кто виновник моего позора. И, забыв какое зрелище представляю для неподготовленной публики, я помчалась на поиски потенциальной жертвы. В голове кровожадно плясала только одна мысль: поломать чьи-то белоснежные ручки! Народ шарахался в разные стороны, как от чумной. На лестнице я налетела на Геральта, и мы кубарем скатились вниз.
— Выглядишь, как самый жуткий экспонат по зельеваренью, — изрёк, отряхиваясь, дроу.
— Сам дурак, — злостно отбрыкнулась я и помчалась дальше.
Ялина вместе со свитой находилась в столовой. Без лишних разговоров я подлетела и резко приложила её головой об стол. Та взвыла и схватилась за нос, из-под рук тонким ручейком потекла кровь.
Свита с визгом бросилась врассыпную. Не знаю, чем бы всё закончилось, но на подмогу уже спешили Лилька и Сангр:
— Людвик, держи себя в руках!
— Прокляну, стерв! — яростно рычала я, вырываясь.
На следующий день мой ненаглядный эльф лично мазал новый крем на всё ещё зарёванное и опухшее лицо. Перед этим он долго вытягивал меня из шкафа. Согласилась я на данную экзекуцию только после долгих и жарких поцелуев в том самом шкафу.
Как ни странно, моя пробежка по Академии возымела лучший рекламный эффект. Через пару дней после чудесного исцеления в нашу дверь робко постучались первые клиенты. Через месяц мы купили мне новую куртку, гораздо дороже той, на которую было накоплено изначально.
— Людвик, похоже, кто-то из ваших проклял Ялину.
— Это не я!
— Знаю. Ты предпочитаешь силовые методы, — Лилька уплетала очередную шоколадку, подаренную Фарнелем мне.
— Есть варианты? — я свистнула у неё один кусочек.
Подруга помотала головой:
— Никаких. Это мог быть кто угодно, но постарался он на славу. Я слышала, как ваш Альгерд сокрушался, что это авторское заклинание.
— А в чём суть проклятия? — во мне проснулся профессиональный интерес.
— Да у неё там надпись на весь лоб зелёными буквами, они ещё в темноте светятся.
— И что за надпись?
Подруга хищно улыбнулась:
— Дай, я тебе на ушко скажу.
Хохотали мы долго, в который раз напугав несчастный кошачий скелет.
Я снова здесь.
Тропинка. Обычная лесная тропинка, по которой мы с братом бегали прятаться в шалашик из еловых лап. Сейчас я иду по ней одна, иду медленно и нехотя. Солнце стремительно клонится к закату и вскоре сумерки неслышно окутают лес, стирая границы, размывая очертания и рождая устрашающие тени.
Я не хочу идти, но иду. Домой. С утра поругалась с мамой, по-детски топнула ногой и, громко хлопнув дверью, прямо в парадном платье, в этом ненавистном голубом платье, сбежала в лес. Сейчас наряд был порядком измазан и местами изорван.
Представляю, как всплеснёт руками моя служанка, как нервно будет пить успокоительные капли мать, как одобрительно захихикает брат. Наша гувернантка Мильдия неодобрительно покачает головой и удалится в библиотеку, больше всего в ней раздражает вечно прямая спина. Как бы Мильдия не двигалась и перемещалась, её спина всегда остаётся идеально прямой и несгибаемой. Отец… ничего не скажет. Он снисходительно прощает любые шалости. А вот реакцию гостей трудно предугадать. Это из-за них меня вырядили как куклу! Но мать обязательно будет неловко прятать глаза и извиняться за нерадивую дочь.
Пожалуй, я бы всё на свете отдала, чтобы было именно так...
Лес постепенно редеет, безмолвно расступается и за поворотом вот-вот появится небольшая аллея, по краям которой растут ивы. И навстречу с радостным лаем помчится Босой, виляя хвостом и стремясь закинуть передние лапы мне на плечи. В другой раз, быть может, и одёрнула бы любвеобильного пса, но не сегодня. Этому наряду уже ничего не страшно.
Потому что в Звенящих Ивах стоит тишина.
Дом, утопающий в сумерках, выглядит зловеще, как притаившийся зверь. Огромные окна чёрными дырами взирают на мощёную дорогу, на которой стою я – напряжённая и собранная, выделяющаяся среди серых и унылых тонов небесно-голубым платьем.
Тело трясёт мелкой необоримой дрожью, нет сил ступить и шагу. Я уже знаю, что ждёт меня там, но войти по-прежнему не решаюсь. Восемнадцать. Восемнадцать шагов от кованых ворот да парадного входа. Ночь полностью вступает в свои права. Теперь дом походит на нахохлившуюся подвальную крысу, неотрывно следящую за своей жертвой и готовую к точному прыжку в любой момент.
Нервно сглатываю и медленно протягиваю руку к дубовым дверям. Они со стоном распахиваются, открывая проход, окутанный то ли дымом, то ли туманом. Под ногами жалобно скрипят половицы, с картин и пыльных гобеленов, повешенных в проходе, мрачно взирают лики предков и героев эпических сюжетов. Они уже знают о случившемся и, безмолвно застывшие, равнодушно провожают меня.
Я иду, стараясь не встречаться с ними взглядом, иначе становится ещё хуже, ещё противнее и появляется предательское желание бежать, бежать куда угодно и без оглядки.
Но не выйдет, уже сколько было попыток... От прошлого не сбежишь.
Здесь единственное место в большом доме, где ярко горят свечи. Язычки пламени нервно подрагивают, стремясь сорваться и покинуть жуткое место, но цепкий фитиль крепко держит и не отпускает.
Полумрак. Биение сердца. Прерывистое дыхание. Прекрасно знаю: кто, где и как лежит. Знаю, как свёрнута шея Мильдии и в потухших глазах застыло непонимание. Знаю, как истерзано тело матушки и изуродовано её прекрасное, нетронутое временем лицо. Знаю, как зверски и изощрённо поиздевались над отцом, сражавшимся до конца.
Его словно вывернули наизнанку.
Так говорится в отчёте пристава.
Фарнель прав: есть пытки гораздо хуже.
Но больше всего я боюсь смотреть на брата. Он первый, кого осушили до капли. И маленькая, худая рука безжизненно свисает со стула. Я боюсь заглянуть в это лицо. В лицо смерти.
Хочется прижаться дрожащими губами холодной ладони, попытаться хоть немного согреть своим дыханием. И вымаливать прощение за то, что не была с ним рядом.
Хватит! Сейчас нет времени лить слёзы! Я пришла за ответом и должна его найти, даже если придётся надавить на свои собственные страхи.
Закрываю глаза, считаю до трёх. Как там советовал Альгерд: мысленно притянуть к себе искомое? Знать бы, что искать. Что я хочу? Тоже хороший вопрос. Мне нужна подсказка? Нет, не то. Думай!
Как мне быть дальше? Готова ли я к поискам? И с чего их начать? Слишком много вопросов. Думай!
Глубоко и размеренно дышу. Не теряю концентрацию, иначе застряну здесь надолго. Резко открываю глаза и упираюсь взглядом в портрет бабули. Странно, его место не здесь. Что же вы хотите сказать мне, госпожа Раладарис?
Тонкая фигурка, затянутая в тугой корсет, расшитый жемчугом и золотой нитью, гордая осанка, маленькие изящные руки с миниатюрными пальчиками, хитрый прищур каре-зелёных глаз, унаследованных мною, на губах притаилась еле уловимая улыбка. Что же смущает в вас? Потираю виски в попытке сосредоточиться, уловить хоть какую-то подсказку. Ещё раз оглядываюсь, стараясь не смотреть на неподвижные тела, но ища в знакомых до боли вещах ответ.
Возвращаюсь к картине. Ритмичные выбухи сердца становятся всё громче. Нестерпимее.
Опускаю голову, проследив за указанным направлением маленьких рук. Это не стук сердце, это капля за каплей по запястью брата стекает кровь, образуя на поул размытый символ. Вот ещё одна алая бусинка, прочертив за собой дорожку и задержавшись на кончике бледного пальца, лениво отделяется и летит вниз, завершая узор.
Судорожно передёргиваю плечами. Запомнить, непременно запомнить.
Не успеваю. Мгновение - и тело проваливается в ледяную воду.
Как же холодно! Беспомощно барахтаюсь, пытаясь определить: в каком же направлении поверхность. Но тщетно, вода темнеет, приобретая странный оттенок, становится гуще и теплее. Лёгкие по-прежнему раздирает от недостатка воздуха. Утонуть в собственном сне — какая глупость и ирония.
Сильным рывком выбрасывает наверх. Отплёвываясь и жадно глотая воздух, вдруг понимаю, что это не вода… Совсем не вода.
Моя одежда, волосы и всё тело перепачкано кровью. С ужасом разглядываю собственные руки. В этот миг мир переворачивается вверх дном, впрочем, как и мой желудок. Стою на четвереньках, пока не перестаёт безжалостно и судорожно выворачивать. Жажда обжигает…
Мне подсовывают под нос флягу с водой.
Сегодня кошмар необычайно щедр на сюрпризы. Фляга вполне реалистично холодит руку. Отравиться во сне, конечно, трудно, но не невозможно. Но если играть по правилам, так до конца.
Делаю жадный глоток и оборачиваюсь к новому персонажу сна. Так и застываю с перекошенным ртом.
— Здравствуй, Людвик.
Нет, не может быть!
— Отчего не может, это ведь сон? А сновидения — вещь опасная. Иногда и не такое выкидывают.
— Ты читаешь мои мысли?
Она кивает, достаёт платок и, как в детстве, в таком далёком и безоблачном, утирает мне лицо.
— Ба, мне уже не пять лет, - горько улыбаюсь я.
Она укоризненно качает головой:
— Для меня ты всегда останешься ребёнком. Я тебя такой запомнила.
— Ба, мне так не хватает тебя, — всхлипываю и упираюсь лбом в её плечо. Она крепко обнимает и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо напевает ту песню, что я любила слушать на ночь.
— Я совсем запуталась.
— Право, — доносится до меня шёпот.
— Право? — нехотя высвобождаюсь из родных объятий.
— Ты должна попросить у него Право. Но не требуй, а проси. Он не откажет. Не посмеет.
— Ба, я не понимаю, — внимательно всматриваюсь в её лицо в надежде получить хоть какое-то разъяснение.
— Когда придёт время, просто попроси право. И не робей, это его раздражает.
— Кого его?
Но получить ответ не успеваю. Сон, то ли в издёвку, то ли в насмешку, снова меняет декорации. И я лечу в пропасть. Внутри всё сжимается в тугой узел. Ненавижу летать! Да и левитация у меня выходит через пень колоду.
Как по заказу, мягко приземляюсь на зелёную траву. Надеюсь, это обычная растительность, без плотоядных наклонностей? А то снится всякая дрянь, потом сама зелёная ходишь целый день. Кстати, а не пора ли мне просыпаться? Пожалуй, хватит на сегодня острых ощущений.
Нет, сон решительно не собирается прерываться.
Приподнимаюсь на локте, желая оглядеться. А посмотреть есть на что.
Местность чётко расчерчена на две плоскости: на одной, где царит лето, порхают бабочки, наперебой поют птицы и стрекочут кузнечики — распласталась я. На другой, явно олицетворяющей студёную зиму, ибо там падает снег — двигается в странном танце Сангр. Вот только волосы у него гораздо длиннее и заплетены в тугую косу. И нет этого дурацкого знака на виске. И сам он смотрится иначе, величественнее, что ли.
Я, не смея шелохнуться, наблюдала за другом. Он то припадает на колени, то резко спружинивает вверх, забавно раскидывая руки в стороны, то изгибается, словно уходя от удара невидимого противника, то вырисовывает руками в воздухе неимоверные узоры. В движениях нет хаотичности и сумбурности, напротив, они последовательны и отточены до совершенства. И этот дикий танец захватывает и поглощает.
Что-то больно схватывает за ногу и тянет вниз. Обманчиво безобидная травка услужливо расступается, образуя земляную воронку, в которую меня нагло затягивают. Пытаюсь схватиться хоть за что-нибудь, но лишь вырываю пучки травы. Вот уже обе ноги исчезли в воронке.
— Са-а-ангр! — безнадёжно. Вампир то ли не слышит, то ли полностью ушёл в свой ритуал.
Меня затянуло уже по пояс. Нечто недовольно дёргает за ногу, я вскрикиваю от боли. Почему не просыпаюсь? Хочу очнуться! Скорее очутиться в своей кровати!
— Сангр!
Срываясь на крик, утопаю по шею. Во мне подымается паника, дёргаюсь из последних сил, но что-то явно решило мной закусить, и ещё крепче вцепилось в несчастную ногу.
— Сангр!
— Да тут я, тут! Не ори! — полуголый вампир с мерцающими в темноте глазами угрюмо навис надо мной. Мама! Увидишь такое неподготовленным ночью, и заикой на всю жизнь останешься.
Я попыталась взвыть, но рот зажали рукой:
— Тихо. А то соседку разбудишь, — качнул друг головой в сторону мирно спящей подруги.
Я согласно кивнула и руку тут же убрали.
— Что ты тут делаешь? — не каждый день встретишь у себя в постели взлохмаченного и полураздетого вампира. А тело у него красивое, подтянутое, с чётким рельефом мышц и широким разворотом плеч. Люблю вот такие плечи - за ними всегда можно спрятаться.
— Ты призвала меня, — растерянно теребя тонкую косичку, ответил вампир. Видно, тоже ощущал себя глупо и нелепо.
— Я случайно, кошмар приснился, — интересно, неужели он мчался в таком виде через весь корпус?
— Ты хочешь сказать, что призвала меня во сне? — теперь он выглядел ещё более растерянным и удручённым.
— Что значит "призвала"? — выдала встречный вопос и уставилась в потрескавшийся от времени потолок. Несколько хитрых пассов рукой и сверху выступили чуть заметные и подрагивающие линии, так старательно вычерченной мной схемы накануне. Думаете легко, задрав голову, чертить что-то на потолке? А ещё соблюсти при этом все пропорции?
— Лилька, что это?!
Из зеркала вместо обычного моего лохматого отражения на нас смотрела безобразная старуха с серой, отдающей синевой кожей, покрытой глубокими морщинами. На носу красовалась приличных размеров бородавка. Брови и вовсе отсутствовали.
— Ну… зато теперь ты как никогда похожа на злобную гаргулью, — попыталась разрядить обстановку соседка.
Далее события развивались по ускоренному темпу. Лилька, вспоминая все непереводимые словосочетания с тролльего фольклора, поскакала на поиски почти убиенного полуэльфа. Судя по заготовленному подругой заклинанию, его ждала долгая и мучительная кончина.
Фарнеля она так и не нашла, зато притащила Сангра. И они долго пытались оттащить подушку от моего зарёванного лица. Кода же в четыре руки им это удалось, вампир тихо осел и долго постанывал от смеха. Лилька нервно икала.
На шум прибежал Варги, тоже высказал нечто не поддающееся переводу с гномьего и попытался утешать всех клюквенной наливочкой. Наливочка возымела должный эффект. К этому времени слух о моей красоте неземной обошёл всю Академию, и к двери нашей комнаты стали подтягиваться любопытные.
Нарисовались и близнецы, окинув меня оценивающим взглядом, предложили запускать зрителей за деньги. Ибо такое не каждый день увидишь, а помнить будешь всю оставшуюся жизнь. Я завыла как белуга и полезла под кровать. Варги накостылял братьям по шее и побежал за второй наливочкой. Толпа любопытных попыталась прорваться в открывающиеся двери, но вампир был начеку и демонстрируя природный прикус.
Ближе к обеду пожаловал и магистр Альгерд. Здраво оценив обстановку, мой любимый учитель привёл профессора по зельеваренью Зои.
— Боюсь, без студента Фарнеля нам трудно будет изготовить лекарство. Ведь только ему известны составляющие и дозировки.
Магистр, как и многие другие, бросился на поиски полукровки. Тот вскоре обнаружился, неспешно вошёл в комнату, взглянул на меня, вздрогнул, но устоял. Взял флаконы, тщательно их изучил на целостность, принюхался, растёр между пальцев вязкую жижу:
— Надо проверить содержимое в лаборатории, но, кажется, я догадываюсь, что туда подмешали. Думаю, завтра будет готово лекарство.
Тут-то меня и осенило, кто виновник моего позора. И, забыв какое зрелище представляю для неподготовленной публики, я помчалась на поиски потенциальной жертвы. В голове кровожадно плясала только одна мысль: поломать чьи-то белоснежные ручки! Народ шарахался в разные стороны, как от чумной. На лестнице я налетела на Геральта, и мы кубарем скатились вниз.
— Выглядишь, как самый жуткий экспонат по зельеваренью, — изрёк, отряхиваясь, дроу.
— Сам дурак, — злостно отбрыкнулась я и помчалась дальше.
Ялина вместе со свитой находилась в столовой. Без лишних разговоров я подлетела и резко приложила её головой об стол. Та взвыла и схватилась за нос, из-под рук тонким ручейком потекла кровь.
Свита с визгом бросилась врассыпную. Не знаю, чем бы всё закончилось, но на подмогу уже спешили Лилька и Сангр:
— Людвик, держи себя в руках!
— Прокляну, стерв! — яростно рычала я, вырываясь.
На следующий день мой ненаглядный эльф лично мазал новый крем на всё ещё зарёванное и опухшее лицо. Перед этим он долго вытягивал меня из шкафа. Согласилась я на данную экзекуцию только после долгих и жарких поцелуев в том самом шкафу.
Как ни странно, моя пробежка по Академии возымела лучший рекламный эффект. Через пару дней после чудесного исцеления в нашу дверь робко постучались первые клиенты. Через месяц мы купили мне новую куртку, гораздо дороже той, на которую было накоплено изначально.
***
— Людвик, похоже, кто-то из ваших проклял Ялину.
— Это не я!
— Знаю. Ты предпочитаешь силовые методы, — Лилька уплетала очередную шоколадку, подаренную Фарнелем мне.
— Есть варианты? — я свистнула у неё один кусочек.
Подруга помотала головой:
— Никаких. Это мог быть кто угодно, но постарался он на славу. Я слышала, как ваш Альгерд сокрушался, что это авторское заклинание.
— А в чём суть проклятия? — во мне проснулся профессиональный интерес.
— Да у неё там надпись на весь лоб зелёными буквами, они ещё в темноте светятся.
— И что за надпись?
Подруга хищно улыбнулась:
— Дай, я тебе на ушко скажу.
Хохотали мы долго, в который раз напугав несчастный кошачий скелет.
Глава 5. Иллюзии
Я снова здесь.
Тропинка. Обычная лесная тропинка, по которой мы с братом бегали прятаться в шалашик из еловых лап. Сейчас я иду по ней одна, иду медленно и нехотя. Солнце стремительно клонится к закату и вскоре сумерки неслышно окутают лес, стирая границы, размывая очертания и рождая устрашающие тени.
Я не хочу идти, но иду. Домой. С утра поругалась с мамой, по-детски топнула ногой и, громко хлопнув дверью, прямо в парадном платье, в этом ненавистном голубом платье, сбежала в лес. Сейчас наряд был порядком измазан и местами изорван.
Представляю, как всплеснёт руками моя служанка, как нервно будет пить успокоительные капли мать, как одобрительно захихикает брат. Наша гувернантка Мильдия неодобрительно покачает головой и удалится в библиотеку, больше всего в ней раздражает вечно прямая спина. Как бы Мильдия не двигалась и перемещалась, её спина всегда остаётся идеально прямой и несгибаемой. Отец… ничего не скажет. Он снисходительно прощает любые шалости. А вот реакцию гостей трудно предугадать. Это из-за них меня вырядили как куклу! Но мать обязательно будет неловко прятать глаза и извиняться за нерадивую дочь.
Пожалуй, я бы всё на свете отдала, чтобы было именно так...
Лес постепенно редеет, безмолвно расступается и за поворотом вот-вот появится небольшая аллея, по краям которой растут ивы. И навстречу с радостным лаем помчится Босой, виляя хвостом и стремясь закинуть передние лапы мне на плечи. В другой раз, быть может, и одёрнула бы любвеобильного пса, но не сегодня. Этому наряду уже ничего не страшно.
Потому что в Звенящих Ивах стоит тишина.
Дом, утопающий в сумерках, выглядит зловеще, как притаившийся зверь. Огромные окна чёрными дырами взирают на мощёную дорогу, на которой стою я – напряжённая и собранная, выделяющаяся среди серых и унылых тонов небесно-голубым платьем.
Тело трясёт мелкой необоримой дрожью, нет сил ступить и шагу. Я уже знаю, что ждёт меня там, но войти по-прежнему не решаюсь. Восемнадцать. Восемнадцать шагов от кованых ворот да парадного входа. Ночь полностью вступает в свои права. Теперь дом походит на нахохлившуюся подвальную крысу, неотрывно следящую за своей жертвой и готовую к точному прыжку в любой момент.
Нервно сглатываю и медленно протягиваю руку к дубовым дверям. Они со стоном распахиваются, открывая проход, окутанный то ли дымом, то ли туманом. Под ногами жалобно скрипят половицы, с картин и пыльных гобеленов, повешенных в проходе, мрачно взирают лики предков и героев эпических сюжетов. Они уже знают о случившемся и, безмолвно застывшие, равнодушно провожают меня.
Я иду, стараясь не встречаться с ними взглядом, иначе становится ещё хуже, ещё противнее и появляется предательское желание бежать, бежать куда угодно и без оглядки.
Но не выйдет, уже сколько было попыток... От прошлого не сбежишь.
Здесь единственное место в большом доме, где ярко горят свечи. Язычки пламени нервно подрагивают, стремясь сорваться и покинуть жуткое место, но цепкий фитиль крепко держит и не отпускает.
Полумрак. Биение сердца. Прерывистое дыхание. Прекрасно знаю: кто, где и как лежит. Знаю, как свёрнута шея Мильдии и в потухших глазах застыло непонимание. Знаю, как истерзано тело матушки и изуродовано её прекрасное, нетронутое временем лицо. Знаю, как зверски и изощрённо поиздевались над отцом, сражавшимся до конца.
Его словно вывернули наизнанку.
Так говорится в отчёте пристава.
Фарнель прав: есть пытки гораздо хуже.
Но больше всего я боюсь смотреть на брата. Он первый, кого осушили до капли. И маленькая, худая рука безжизненно свисает со стула. Я боюсь заглянуть в это лицо. В лицо смерти.
Хочется прижаться дрожащими губами холодной ладони, попытаться хоть немного согреть своим дыханием. И вымаливать прощение за то, что не была с ним рядом.
Хватит! Сейчас нет времени лить слёзы! Я пришла за ответом и должна его найти, даже если придётся надавить на свои собственные страхи.
Закрываю глаза, считаю до трёх. Как там советовал Альгерд: мысленно притянуть к себе искомое? Знать бы, что искать. Что я хочу? Тоже хороший вопрос. Мне нужна подсказка? Нет, не то. Думай!
Как мне быть дальше? Готова ли я к поискам? И с чего их начать? Слишком много вопросов. Думай!
Глубоко и размеренно дышу. Не теряю концентрацию, иначе застряну здесь надолго. Резко открываю глаза и упираюсь взглядом в портрет бабули. Странно, его место не здесь. Что же вы хотите сказать мне, госпожа Раладарис?
Тонкая фигурка, затянутая в тугой корсет, расшитый жемчугом и золотой нитью, гордая осанка, маленькие изящные руки с миниатюрными пальчиками, хитрый прищур каре-зелёных глаз, унаследованных мною, на губах притаилась еле уловимая улыбка. Что же смущает в вас? Потираю виски в попытке сосредоточиться, уловить хоть какую-то подсказку. Ещё раз оглядываюсь, стараясь не смотреть на неподвижные тела, но ища в знакомых до боли вещах ответ.
Возвращаюсь к картине. Ритмичные выбухи сердца становятся всё громче. Нестерпимее.
Опускаю голову, проследив за указанным направлением маленьких рук. Это не стук сердце, это капля за каплей по запястью брата стекает кровь, образуя на поул размытый символ. Вот ещё одна алая бусинка, прочертив за собой дорожку и задержавшись на кончике бледного пальца, лениво отделяется и летит вниз, завершая узор.
Судорожно передёргиваю плечами. Запомнить, непременно запомнить.
Не успеваю. Мгновение - и тело проваливается в ледяную воду.
Как же холодно! Беспомощно барахтаюсь, пытаясь определить: в каком же направлении поверхность. Но тщетно, вода темнеет, приобретая странный оттенок, становится гуще и теплее. Лёгкие по-прежнему раздирает от недостатка воздуха. Утонуть в собственном сне — какая глупость и ирония.
Сильным рывком выбрасывает наверх. Отплёвываясь и жадно глотая воздух, вдруг понимаю, что это не вода… Совсем не вода.
Моя одежда, волосы и всё тело перепачкано кровью. С ужасом разглядываю собственные руки. В этот миг мир переворачивается вверх дном, впрочем, как и мой желудок. Стою на четвереньках, пока не перестаёт безжалостно и судорожно выворачивать. Жажда обжигает…
Мне подсовывают под нос флягу с водой.
Сегодня кошмар необычайно щедр на сюрпризы. Фляга вполне реалистично холодит руку. Отравиться во сне, конечно, трудно, но не невозможно. Но если играть по правилам, так до конца.
Делаю жадный глоток и оборачиваюсь к новому персонажу сна. Так и застываю с перекошенным ртом.
— Здравствуй, Людвик.
Нет, не может быть!
— Отчего не может, это ведь сон? А сновидения — вещь опасная. Иногда и не такое выкидывают.
— Ты читаешь мои мысли?
Она кивает, достаёт платок и, как в детстве, в таком далёком и безоблачном, утирает мне лицо.
— Ба, мне уже не пять лет, - горько улыбаюсь я.
Она укоризненно качает головой:
— Для меня ты всегда останешься ребёнком. Я тебя такой запомнила.
— Ба, мне так не хватает тебя, — всхлипываю и упираюсь лбом в её плечо. Она крепко обнимает и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо напевает ту песню, что я любила слушать на ночь.
— Я совсем запуталась.
— Право, — доносится до меня шёпот.
— Право? — нехотя высвобождаюсь из родных объятий.
— Ты должна попросить у него Право. Но не требуй, а проси. Он не откажет. Не посмеет.
— Ба, я не понимаю, — внимательно всматриваюсь в её лицо в надежде получить хоть какое-то разъяснение.
— Когда придёт время, просто попроси право. И не робей, это его раздражает.
— Кого его?
Но получить ответ не успеваю. Сон, то ли в издёвку, то ли в насмешку, снова меняет декорации. И я лечу в пропасть. Внутри всё сжимается в тугой узел. Ненавижу летать! Да и левитация у меня выходит через пень колоду.
Как по заказу, мягко приземляюсь на зелёную траву. Надеюсь, это обычная растительность, без плотоядных наклонностей? А то снится всякая дрянь, потом сама зелёная ходишь целый день. Кстати, а не пора ли мне просыпаться? Пожалуй, хватит на сегодня острых ощущений.
Нет, сон решительно не собирается прерываться.
Приподнимаюсь на локте, желая оглядеться. А посмотреть есть на что.
Местность чётко расчерчена на две плоскости: на одной, где царит лето, порхают бабочки, наперебой поют птицы и стрекочут кузнечики — распласталась я. На другой, явно олицетворяющей студёную зиму, ибо там падает снег — двигается в странном танце Сангр. Вот только волосы у него гораздо длиннее и заплетены в тугую косу. И нет этого дурацкого знака на виске. И сам он смотрится иначе, величественнее, что ли.
Я, не смея шелохнуться, наблюдала за другом. Он то припадает на колени, то резко спружинивает вверх, забавно раскидывая руки в стороны, то изгибается, словно уходя от удара невидимого противника, то вырисовывает руками в воздухе неимоверные узоры. В движениях нет хаотичности и сумбурности, напротив, они последовательны и отточены до совершенства. И этот дикий танец захватывает и поглощает.
Что-то больно схватывает за ногу и тянет вниз. Обманчиво безобидная травка услужливо расступается, образуя земляную воронку, в которую меня нагло затягивают. Пытаюсь схватиться хоть за что-нибудь, но лишь вырываю пучки травы. Вот уже обе ноги исчезли в воронке.
— Са-а-ангр! — безнадёжно. Вампир то ли не слышит, то ли полностью ушёл в свой ритуал.
Меня затянуло уже по пояс. Нечто недовольно дёргает за ногу, я вскрикиваю от боли. Почему не просыпаюсь? Хочу очнуться! Скорее очутиться в своей кровати!
— Сангр!
Срываясь на крик, утопаю по шею. Во мне подымается паника, дёргаюсь из последних сил, но что-то явно решило мной закусить, и ещё крепче вцепилось в несчастную ногу.
— Сангр!
— Да тут я, тут! Не ори! — полуголый вампир с мерцающими в темноте глазами угрюмо навис надо мной. Мама! Увидишь такое неподготовленным ночью, и заикой на всю жизнь останешься.
Я попыталась взвыть, но рот зажали рукой:
— Тихо. А то соседку разбудишь, — качнул друг головой в сторону мирно спящей подруги.
Я согласно кивнула и руку тут же убрали.
— Что ты тут делаешь? — не каждый день встретишь у себя в постели взлохмаченного и полураздетого вампира. А тело у него красивое, подтянутое, с чётким рельефом мышц и широким разворотом плеч. Люблю вот такие плечи - за ними всегда можно спрятаться.
— Ты призвала меня, — растерянно теребя тонкую косичку, ответил вампир. Видно, тоже ощущал себя глупо и нелепо.
— Я случайно, кошмар приснился, — интересно, неужели он мчался в таком виде через весь корпус?
— Ты хочешь сказать, что призвала меня во сне? — теперь он выглядел ещё более растерянным и удручённым.
— Что значит "призвала"? — выдала встречный вопос и уставилась в потрескавшийся от времени потолок. Несколько хитрых пассов рукой и сверху выступили чуть заметные и подрагивающие линии, так старательно вычерченной мной схемы накануне. Думаете легко, задрав голову, чертить что-то на потолке? А ещё соблюсти при этом все пропорции?
