– И той достанется, развели зверюг в доме, да еще каких ведь зверюг. Знаю, знаю, откуда ветер дует… Без Незримой Силушки тут не обошлось.
И так все хорошо и дружно переждали зиму в Гнездовье. Ради баловства препирались, а чаще долгими темными вечерами собирались в общих покоях, пряли кудель, мотали шерстяные клубки, шили приданое следующей невесте в змеиной родне. Сказы сказывали да пели протяжные долгие песни.
Вместе с Радуней и Михеем навестила Леда под день Карачун и двор Теки. Едва сдержала изумленный возглас, узрев, как топорщится под клетчатой поневой живот у довольной женщины. Та похвасталась шепотком:
– Прибавку ждем по весне, уж недолго осталось. Благодарствуем за подарочки. Не угодно ли наших пирогов отведать? Устин вчерась гольца наловил богато. И тестице славно выпрело.
Леда скинула теплую шубку в избе, сидела на лавке близ жаркой печи, оделяя двух приемных девчушек Теки печатными пряниками с медовой начинкой. И на каждом-то маленький «дракончик» выбит. Такой же дракончик желтоглазый висел на шее Княгинюшки. Такой же на груди у любимого мужа был нарисован. Разглядела до мельчайшей черточки, расцеловала каждую крапинку…
– Годар, я вот думаю, если будет у нас сынок, позволишь Радмиром назвать?
– Радмир – радетель за мира, миру радость… хорошее имя. А, может, уже и меня порадуешь, не все же с сестрицей по углам шептаться.
– Я сомневаюсь немного, но Арлета сказала, кажется, да… Обождать маленько еще и яснее станет. Ой, ну что ты, что, меня сейчас так нельзя хватать… А вдруг уже правда все…
– Ладушка ты моя, конечно, все правда, давно знаю, ждал пока сама откроешься мне. Чувствую его… Крохотное зернышко совсем, а сердечко уже стучит. Сильное, храброе сердечко. Наше с тобой, но и само по себе чуток. Пусть он мудрее нас станет, больше увидит, больше сделает.
– А ты научишь его летать, Годар?
– Я расскажу ему – кто он есть, а летать н выучится сам, как настанет время. Не тревожься, любимая, всему свой срок. В каждом из нас от рождения дремлют великие силы нашего рода. В каждом из нас спрятан труд всех поколений. Мы лишь ступеньки - через нас люди дальше пойдут, все выше и выше к небу. А чтобы достать до Луны, порой даже летать не надобно.
– Если Луна сама пожелает к тебе спуститься. Прямо в горячие руки. Тому, кто искал и ждал.
– Радость моя, нежная, светлая, отрада жизни моей. Светишь мне в самой темной ночи, избавила от тяжелых пут, и продлишь меня в детях. Знать, так пожелали Боги.
– Так пожелали мы, а они нас услышали.
– Твоя правда, ладушка… Только пожелай с добром, и сбудется все по Их воле. Значит, будет у нас Радмир?
– Верю в это, Годар… Может, как раз дядюшка его возвернется из Нижнего мира, может, сам уже станет отцом к той поре.
И будет летом новый праздник в Гнездовье. Много их еще впереди, много солнечных дней и теплых лунных ночей.
Да хранят Светлые Боги эту родную, милую землю во веки веков!
Весенняя страда
Горьки родины, да забывчивы
Большой Кот дымчатого окраса развалился на ворсистом половике, жмурился от удовольствия, сказки сказывал детишкам:
– Ну, что вы разбаловались, мышатки мои? Али не чудна басенка? Слухайте тогда дальше… А третья девица молвит: «Ежели на мне женится Князь, рожу ему трех сыновей, у каждого по колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре, во лбу красно солнышко, а на затылке светел месяц».
– После грустное станет, - заныла Аринушка, дергая «пушистую няньку» за хвост. Беззлобно, но ощутимо.
– Как начнется, так и кончится все худое, надобно и про печаль слушать. В жизни тоже, небось, не один лишь мед, - строго постановил Радмир.
Аринушка только вздохнула и поближе к Леде подсела:
– Я за маменькой соскучилась, отвезите меня домой.
Кулачками глазки натерла, вот-вот заплачет маленькая. Леда девочку на колени усадила, подула на мягонькие волосики у лба.
– Погости у нас еще, заинька! Скоро мамочка тебе братишку добудет…
– Не хочу братишку, девочка уж куда лучше, я с ней буду в куклы играть, буду ее сама нянчить!
Губы надула, брови соболиные свела, точь - в точь Радуня по младости. Вспомнив подругу, Леда только вздохнула, растрогалась:
– Пряничка хочешь еще? Или тебе молочка принести, а, может, калачика? Леденец еще есть - конь золотой, да вредно часто грызть, зубки заболят.
– Не хочу сладкого коня, хочу к маменьке!
Большой дымчатый кот открыл голубые очи и картинно зевнул, хвастаясь острыми зубищами:
– Дайте мне сюда эту плакалку, я ее зараз съем!
Аринушка только носиком шмыгнула, вроде, и не пужнулась ничуть:
– У меня тятенька - Медведь, он всех за меня побьет. Я у него самая любимица. Вот нажалоблюсь на тебя, будешь знать.
Милаш заурчал, захихикал, катаясь по половикам, забормотал в длинные усищи:
– Эко страшно! Я на дерево залезу, только и видали меня.
Аринушка подумала немножко, лобик поморщила и рассудила здраво:
– Ты шибко толстый вырос, под тобой ветка подломится и бегать ты давно не мастак, тебя даже мыши не трусят. Обленился совсем. Наверное, старый стал. Помрешь, поди, скоро. Я хоронить не приду, не жди!
Кот лапой прикрылся, будто бы в слезах затаил горькую обиду:
– Заступись, матушка, обижают… Мррр…
Леда улыбалась, покачивая головой. Как тут не заступиться:
– Ты, Аринушка нашего друга не строжи, он вам - малышам, сколько песенок спел, сколько сказочек рассказал забавных… Так он вас любит-голубит, а вы его то за хвост тащите, то стариком кличете. А котик наш в самом расцвете сил. Только пару лет как остепенился, а то был и сам шалун.
– А что скушать меня грозится? Мне то слышать не любо… - попрекнула Аринушка.
– Так ведь шутит Милаш!
– Вот я тоже шучу!
– Ох, же ты моя стрекоза…
Марусенька завозилась на постельке, захныкала. Леда торопко поднялась с лавки, вынула дочку из колыбельки, приложила к напрягшейся груди:
– Спи, моя Брусничинка, спи, сладкая.
Черемухой пахнуло из растворенного окна. Ветреный день был, а к вечеру вроде бы поутихло. Как же там Радунюшка, мается уже сутки, с утра Михей за своей «знаткой» матушкой отправился, должна бы уже помочь. Давно свекровушка нагадала, что на сей раз мальчик в семье будет, да только крупненький - Аринушке не в пример, та легко выскользнула - всем бы так родить.
Марусенька приоткрыла синие глазки, удостоверилась, что мамочка рядом и снова заснула. Леда не спешила девочку укладывать, сама отдыхала, держа ее на руках, с улыбкой поглядывала на сына. Большой уже стал Радмир. И весь-то пошел в отца. Не по годам суров и умен.
День ото дня крепче и здоровее, а на плече и груди все явственнее проявляются черты древнего рисунка. Вот уже и крылья можно различить и выступы на броне… Высоко полетит этот Змей. На страх врагам, на радость тем, кто доверился и защиты ждет.
Мала еще Брусничинка, не знает, каков у нее славный братец. А скоро и у Арины Михеевны народится близкая родня. Хотя Аринушка сама сдачи даст и еще, пожалуй, будет за братика горой стоять. В мать пошла или в бабку Арлету. Та за эти годы раздалась, огрузнела, вроде тише стала, как заростающая речная старица. Все утряслось, все сложилось – и дочь счастлива за добрым мужем, и Боги дают сил внучаток понянчить да на племянников порадоваться.
Скоро вернется из Нижнего мира Радсей. Доченьку приведет – рыженькую баловницу Златицу. Вот уж кто шалунья и егоза! Истоскуется за долгие месяцы в Подземном царстве, а как выпустит Дед на вольную волюшку под ясным солнышком порезвиться, так знай только держи. Один кот Милаш на нее управу имеет:
– А ну, капризы долой, а то сказочки не слыхать!
Враз присмиреет Огненная царевна. А вот матушку ее горделивую так и не видали больше. Не желает показываться на свет, Радсей шептал, что и дочку с неохотой отпускает, да спасибо ей и на том, что преград не ставит. Любит Радсея, любит их доченьку златовласую и ясноликую. Отрывает от сердца на три летних месяца, как повелели Высшие Силы.
Тяжелым шагом в горницу взошла сама Арлета, погладила по головушке смурную внучку, сунула ей в ротик подсоленный ржаной сухарик.
– Пойдем ко мне, милая, я тебя уложу.
– Бабушка, позабавь про «волосики-лес», может, я и домой проситься не стану.
– Ох, лиса, ты лиса…
– Маменька меня «медведушкой» кличет порой за то, что я медок шибко люблю. А лису тятенька обещал мне поймать, она у нас курочку утащила. Только я ее бить не дам, а поругаю малость да прощу, только пусть поиграет со мной сначала. А сейчас ты поиграй…
– Балуют тебя родичи, не годно так. Погоди-погоди, вот Мирончик родится, его пуще будут ласкать, а ты в няньки пойдешь.
Тут и Леда вступилась, не выдержала:
– Не стращала бы ты девочку зря. Сама знаешь, Радуня всех деточек будет крепко любить, а уж Михей в дочке души не чает. Кажется, и Луну с неба достал бы для своей «медведушки». А и ты, Аринка, запоминай – малышу больше заботы надобно, матушке некогда тебя баловать, ты уже большенькая. К нам будешь приезжать, у нас котик ласковый, ты бы с ним помирилась.
– Не буду мириться! Он меня плаксой зовет!
– Не хнычь и не будет звать. Котик у нас добренький и детки для него завсегда в радость.
– «Волосики-лес» хочу…
– Поиграй уж с ней, Арлета да спать уведи. Поздний час. Слышите, как соловушки в черемухе распелись…
Ненадолго заслушались все, несло из окна майской прохладой, томили душу соловьиные трели. Скоро Годар придет, заберет и свою Брусничинку ненаглядную, отнесет в спаленку наверху. Пора будет и Радмиру ложиться. Хотя долго, пожалуй, с котом еще будут беседовать – рассуждать степенно перед сном о былых подвигах, о будущих походах. Смышлен сынок не по летам, что-то дальше будет…
Арлета между тем сжалилась над любимой внучкой, разыграла старинный ребячий приговор. Сначала взъерошила кудряшки, потом погладила пальцами лобик, за нос потянула…
– Волосики-лес,
Лобик – поляна,
Носик - горка,
Ротик - ямка.
Потом Арлета ладонь ниже перевела и все-то с поговорочкой:
– Это - грудь,
Это – живот.
А там... барыня живет…
Защекотали узловатые пальцы по голым коленкам, заверещала, забрыкалась Аринушка. Засмеялась и бабушка:
– Будет, будет баловаться тебе, пора и честь знать!
Девочка прежде Змеицы забежала на лесенку, что вела наверх, сама же Арлета ступала медленно, основательно утверждала ногу на каждую ступень. Тяжела стала с годами.
На другое утро Леда отпросилась у мужа съездить на лесную заимку, навестить Радунюшку. Сама же Арлета осталась в Гнездовье присмотреть за детьми, хотя и рвалось сердце материнское к дочери, а все же окорачивала себя, потому как не брал Арлету мир с Михеевой матушкой.
И напрасное дело, ведь Болотная бабка Радуню очень полюбила, сама готова была с невестки пылинки сдувать, во все дела в медвежьем терему совалась, предлагала помощь, а чаще всего добрым советом да «знающим» словцом. И даже сынка не жалела за ради невестки. Часто ли так бывает…
Вот и в этот раз, едва Леда порог их терема переступила, сразу заметила, что Михей лицом сер и губы едва ли не в кровь искусаны.
– Маешься, поди, опять?
– Так ведь есть ради чего, лишь бы соловушке моей полегчало. Только что-то сынок не торопится на сей раз. Мать сказала, недолго уже, в бане они, скоро, поди, все разрешится.
– Овин-то открыл? Растворил ли все погреба?
– Сам знаю, не маленький…
– Ну, терпи, терпи, раз такая твоя доля!
Леда тихонько про себя посмеивалась. Еще с первых родин подруги проведала, что лесная бабка невестушку молоденькую пожалела, сделала наговор, чтобы заместо роженицы ее муж маненечко пострадал. Оказывается, и так можно, ежели уметь.
Михей даже не спорил ради любимой «ладушки», уж не знала Леда, какие такие хворобы мужика донимали, но Радунюшка и впрямь мало мучилась. А, может, то Аринка – кудрявая рябинка, спешила на свет белый поглядеть, чуяла, что вся родня ее ждет, как из печки пирожка.
Пожалела Леда старого приятеля и пошла на огород к баньке, встала за дверьми да прислушалась к бубнящему старческому шепоту:
– Вода-водица!
Вода – царица!
Вода – благодарица!
Как течешь, омываешь
Красные бережки,
Желтые песочки,
Перья и коренья,
Белые каменья,
Смой с моей невестушки
Все болести-хворести…
А потом вдруг раздался тоненький детский вскрик и недовольное хныканье следом. Леда прижалась лбом к сухим доскам двери, лила слезы из прикрытых глаз, про себя благодарила кого-то Незримого за рождение новой жизни. И неважно было кому молиться - рвалась из сердца светлая радость, хотелось весь мир ею охватить.
Все кто слышат сейчас, все кто видят и знают, спасибо вам и низкий земной поклон - Миронушка у нас народился… Мирон Михеевич - медвежий сынок.
Чуть погодя, успокоившись, княгиня решилась таки приоткрыть дверь:
– Помощь вам не нужна?
Старуха только зыркнула неприветливо, мол, уйди, не мешай. Сама правила младенчика на мокром полке, разминала ручки, ножки, гладила животик, «лепила» головушку и все-то с наговорами, с добрыми пожеланьями, тайное дело творила – всего-то несколько причетов, а на весь век «человечку» может хватить:
– В ножки топтунюшки,
В ручки – хватунюшки,
В голову - умок,
А в роток – говорок.
Спи по дням,
Рости по часам.
А еще Бабка за носишко крохотный потянула:
– Не будь курнос, не будь курнос и спи крепко!
Леда шустро вернулась к избе, обняла за плечи сидевшего на крыльце Михея, стерла платочком испарину с побелевшего лба мужчины:
– Поздравляю с сыночком, Михей Потапыч! Не зря, знать, тосковал-маялся…
– А то!
– Люльку-то приготовил? Очеп гладко остругал или в коре оставил, чтобы не часто новые ребятишки заводились?
– Типун тебе на язык! Дуреха ты, хоть и княгинюшка наша! Я деточек еще много хочу, выстругал шест глаже некуда, пусть сыпятся малыши как морошка из лукошка. И Радуня не против совсем… Аринушка-то как там у вас, не заскучала с вредной «змеиной» бабушкой?
– С Арлетой они завсегда дружно живут. С Котиком цапается дочурка твоя, только ему же все нипочем, он славный у нас, ребятню терпит.
– Игрушки вырезал для Мурлыки-сказочника, захватить не забудь. Мышки на колесиках чудные получились… еще, небось, и детишек потешат.
– Это ты ладно придумал.
– Пойду, гляну сынка, можно уже, поди. Ой, неужто дождался радости!
Вздохнул тяжело, плечи расправил едва не со скрипом, ничего-ничего, зато Радунюшка завтра уже будет на ногах, можно Аринку домой везти, казать братика. С легким сердцем возвращалась Леда в Гнездовье, теперь черед Радсея встречать, он ребятишек сильно любит, рад будет новой родне. Все хорошо.
Лето красное
Гори-гори ясно, чтобы не погасло,
Птички летят, колокольчики звенят!
На лесной заимке, надежно сокрытая от чужих глаз, раскинулась богатая усадебка. Из неказистой прежде избы разросся высокий терем с тремя башенками да расписной крышею, а чуть поодаль за яблоньками-дичками устроен был хлев со скотом. Огородишко опять же рядом, а посреди него банька ладная. И поближе к небольшому лужку стояло с десяток добрых ульев. Крепкий хозяин жил, по всему видать.
На сочной мураве рядом с хозяйским домом как по щучьему веленью да по Аринушкиному хотенью появился вдруг Пряничный домик. Еще по весне «медведюшка» сказку такую от Кота услыхала и давай к тятеньке приставать, спеки да спеки ей «взаправдешний» дом.
Пришлось Михею уважить дочурку. Спечь теремок, у него, конечно же, не получилось, а вот небольшой деревянный домишко для забавы детишкам отчего же не изготовить, ежели руки умелы и кругом стоят годные к тому дерева.
И так все хорошо и дружно переждали зиму в Гнездовье. Ради баловства препирались, а чаще долгими темными вечерами собирались в общих покоях, пряли кудель, мотали шерстяные клубки, шили приданое следующей невесте в змеиной родне. Сказы сказывали да пели протяжные долгие песни.
Вместе с Радуней и Михеем навестила Леда под день Карачун и двор Теки. Едва сдержала изумленный возглас, узрев, как топорщится под клетчатой поневой живот у довольной женщины. Та похвасталась шепотком:
– Прибавку ждем по весне, уж недолго осталось. Благодарствуем за подарочки. Не угодно ли наших пирогов отведать? Устин вчерась гольца наловил богато. И тестице славно выпрело.
Леда скинула теплую шубку в избе, сидела на лавке близ жаркой печи, оделяя двух приемных девчушек Теки печатными пряниками с медовой начинкой. И на каждом-то маленький «дракончик» выбит. Такой же дракончик желтоглазый висел на шее Княгинюшки. Такой же на груди у любимого мужа был нарисован. Разглядела до мельчайшей черточки, расцеловала каждую крапинку…
– Годар, я вот думаю, если будет у нас сынок, позволишь Радмиром назвать?
– Радмир – радетель за мира, миру радость… хорошее имя. А, может, уже и меня порадуешь, не все же с сестрицей по углам шептаться.
– Я сомневаюсь немного, но Арлета сказала, кажется, да… Обождать маленько еще и яснее станет. Ой, ну что ты, что, меня сейчас так нельзя хватать… А вдруг уже правда все…
– Ладушка ты моя, конечно, все правда, давно знаю, ждал пока сама откроешься мне. Чувствую его… Крохотное зернышко совсем, а сердечко уже стучит. Сильное, храброе сердечко. Наше с тобой, но и само по себе чуток. Пусть он мудрее нас станет, больше увидит, больше сделает.
– А ты научишь его летать, Годар?
– Я расскажу ему – кто он есть, а летать н выучится сам, как настанет время. Не тревожься, любимая, всему свой срок. В каждом из нас от рождения дремлют великие силы нашего рода. В каждом из нас спрятан труд всех поколений. Мы лишь ступеньки - через нас люди дальше пойдут, все выше и выше к небу. А чтобы достать до Луны, порой даже летать не надобно.
– Если Луна сама пожелает к тебе спуститься. Прямо в горячие руки. Тому, кто искал и ждал.
– Радость моя, нежная, светлая, отрада жизни моей. Светишь мне в самой темной ночи, избавила от тяжелых пут, и продлишь меня в детях. Знать, так пожелали Боги.
– Так пожелали мы, а они нас услышали.
– Твоя правда, ладушка… Только пожелай с добром, и сбудется все по Их воле. Значит, будет у нас Радмир?
– Верю в это, Годар… Может, как раз дядюшка его возвернется из Нижнего мира, может, сам уже станет отцом к той поре.
И будет летом новый праздник в Гнездовье. Много их еще впереди, много солнечных дней и теплых лунных ночей.
Да хранят Светлые Боги эту родную, милую землю во веки веков!
Глава 25. Круголет (задушевные сказы). Бонусная глава
Весенняя страда
Горьки родины, да забывчивы
Большой Кот дымчатого окраса развалился на ворсистом половике, жмурился от удовольствия, сказки сказывал детишкам:
– Ну, что вы разбаловались, мышатки мои? Али не чудна басенка? Слухайте тогда дальше… А третья девица молвит: «Ежели на мне женится Князь, рожу ему трех сыновей, у каждого по колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре, во лбу красно солнышко, а на затылке светел месяц».
– После грустное станет, - заныла Аринушка, дергая «пушистую няньку» за хвост. Беззлобно, но ощутимо.
– Как начнется, так и кончится все худое, надобно и про печаль слушать. В жизни тоже, небось, не один лишь мед, - строго постановил Радмир.
Аринушка только вздохнула и поближе к Леде подсела:
– Я за маменькой соскучилась, отвезите меня домой.
Кулачками глазки натерла, вот-вот заплачет маленькая. Леда девочку на колени усадила, подула на мягонькие волосики у лба.
– Погости у нас еще, заинька! Скоро мамочка тебе братишку добудет…
– Не хочу братишку, девочка уж куда лучше, я с ней буду в куклы играть, буду ее сама нянчить!
Губы надула, брови соболиные свела, точь - в точь Радуня по младости. Вспомнив подругу, Леда только вздохнула, растрогалась:
– Пряничка хочешь еще? Или тебе молочка принести, а, может, калачика? Леденец еще есть - конь золотой, да вредно часто грызть, зубки заболят.
– Не хочу сладкого коня, хочу к маменьке!
Большой дымчатый кот открыл голубые очи и картинно зевнул, хвастаясь острыми зубищами:
– Дайте мне сюда эту плакалку, я ее зараз съем!
Аринушка только носиком шмыгнула, вроде, и не пужнулась ничуть:
– У меня тятенька - Медведь, он всех за меня побьет. Я у него самая любимица. Вот нажалоблюсь на тебя, будешь знать.
Милаш заурчал, захихикал, катаясь по половикам, забормотал в длинные усищи:
– Эко страшно! Я на дерево залезу, только и видали меня.
Аринушка подумала немножко, лобик поморщила и рассудила здраво:
– Ты шибко толстый вырос, под тобой ветка подломится и бегать ты давно не мастак, тебя даже мыши не трусят. Обленился совсем. Наверное, старый стал. Помрешь, поди, скоро. Я хоронить не приду, не жди!
Кот лапой прикрылся, будто бы в слезах затаил горькую обиду:
– Заступись, матушка, обижают… Мррр…
Леда улыбалась, покачивая головой. Как тут не заступиться:
– Ты, Аринушка нашего друга не строжи, он вам - малышам, сколько песенок спел, сколько сказочек рассказал забавных… Так он вас любит-голубит, а вы его то за хвост тащите, то стариком кличете. А котик наш в самом расцвете сил. Только пару лет как остепенился, а то был и сам шалун.
– А что скушать меня грозится? Мне то слышать не любо… - попрекнула Аринушка.
– Так ведь шутит Милаш!
– Вот я тоже шучу!
– Ох, же ты моя стрекоза…
Марусенька завозилась на постельке, захныкала. Леда торопко поднялась с лавки, вынула дочку из колыбельки, приложила к напрягшейся груди:
– Спи, моя Брусничинка, спи, сладкая.
Черемухой пахнуло из растворенного окна. Ветреный день был, а к вечеру вроде бы поутихло. Как же там Радунюшка, мается уже сутки, с утра Михей за своей «знаткой» матушкой отправился, должна бы уже помочь. Давно свекровушка нагадала, что на сей раз мальчик в семье будет, да только крупненький - Аринушке не в пример, та легко выскользнула - всем бы так родить.
Марусенька приоткрыла синие глазки, удостоверилась, что мамочка рядом и снова заснула. Леда не спешила девочку укладывать, сама отдыхала, держа ее на руках, с улыбкой поглядывала на сына. Большой уже стал Радмир. И весь-то пошел в отца. Не по годам суров и умен.
День ото дня крепче и здоровее, а на плече и груди все явственнее проявляются черты древнего рисунка. Вот уже и крылья можно различить и выступы на броне… Высоко полетит этот Змей. На страх врагам, на радость тем, кто доверился и защиты ждет.
Мала еще Брусничинка, не знает, каков у нее славный братец. А скоро и у Арины Михеевны народится близкая родня. Хотя Аринушка сама сдачи даст и еще, пожалуй, будет за братика горой стоять. В мать пошла или в бабку Арлету. Та за эти годы раздалась, огрузнела, вроде тише стала, как заростающая речная старица. Все утряслось, все сложилось – и дочь счастлива за добрым мужем, и Боги дают сил внучаток понянчить да на племянников порадоваться.
Скоро вернется из Нижнего мира Радсей. Доченьку приведет – рыженькую баловницу Златицу. Вот уж кто шалунья и егоза! Истоскуется за долгие месяцы в Подземном царстве, а как выпустит Дед на вольную волюшку под ясным солнышком порезвиться, так знай только держи. Один кот Милаш на нее управу имеет:
– А ну, капризы долой, а то сказочки не слыхать!
Враз присмиреет Огненная царевна. А вот матушку ее горделивую так и не видали больше. Не желает показываться на свет, Радсей шептал, что и дочку с неохотой отпускает, да спасибо ей и на том, что преград не ставит. Любит Радсея, любит их доченьку златовласую и ясноликую. Отрывает от сердца на три летних месяца, как повелели Высшие Силы.
Тяжелым шагом в горницу взошла сама Арлета, погладила по головушке смурную внучку, сунула ей в ротик подсоленный ржаной сухарик.
– Пойдем ко мне, милая, я тебя уложу.
– Бабушка, позабавь про «волосики-лес», может, я и домой проситься не стану.
– Ох, лиса, ты лиса…
– Маменька меня «медведушкой» кличет порой за то, что я медок шибко люблю. А лису тятенька обещал мне поймать, она у нас курочку утащила. Только я ее бить не дам, а поругаю малость да прощу, только пусть поиграет со мной сначала. А сейчас ты поиграй…
– Балуют тебя родичи, не годно так. Погоди-погоди, вот Мирончик родится, его пуще будут ласкать, а ты в няньки пойдешь.
Тут и Леда вступилась, не выдержала:
– Не стращала бы ты девочку зря. Сама знаешь, Радуня всех деточек будет крепко любить, а уж Михей в дочке души не чает. Кажется, и Луну с неба достал бы для своей «медведушки». А и ты, Аринка, запоминай – малышу больше заботы надобно, матушке некогда тебя баловать, ты уже большенькая. К нам будешь приезжать, у нас котик ласковый, ты бы с ним помирилась.
– Не буду мириться! Он меня плаксой зовет!
– Не хнычь и не будет звать. Котик у нас добренький и детки для него завсегда в радость.
– «Волосики-лес» хочу…
– Поиграй уж с ней, Арлета да спать уведи. Поздний час. Слышите, как соловушки в черемухе распелись…
Ненадолго заслушались все, несло из окна майской прохладой, томили душу соловьиные трели. Скоро Годар придет, заберет и свою Брусничинку ненаглядную, отнесет в спаленку наверху. Пора будет и Радмиру ложиться. Хотя долго, пожалуй, с котом еще будут беседовать – рассуждать степенно перед сном о былых подвигах, о будущих походах. Смышлен сынок не по летам, что-то дальше будет…
Арлета между тем сжалилась над любимой внучкой, разыграла старинный ребячий приговор. Сначала взъерошила кудряшки, потом погладила пальцами лобик, за нос потянула…
– Волосики-лес,
Лобик – поляна,
Носик - горка,
Ротик - ямка.
Потом Арлета ладонь ниже перевела и все-то с поговорочкой:
– Это - грудь,
Это – живот.
А там... барыня живет…
Защекотали узловатые пальцы по голым коленкам, заверещала, забрыкалась Аринушка. Засмеялась и бабушка:
– Будет, будет баловаться тебе, пора и честь знать!
Девочка прежде Змеицы забежала на лесенку, что вела наверх, сама же Арлета ступала медленно, основательно утверждала ногу на каждую ступень. Тяжела стала с годами.
На другое утро Леда отпросилась у мужа съездить на лесную заимку, навестить Радунюшку. Сама же Арлета осталась в Гнездовье присмотреть за детьми, хотя и рвалось сердце материнское к дочери, а все же окорачивала себя, потому как не брал Арлету мир с Михеевой матушкой.
И напрасное дело, ведь Болотная бабка Радуню очень полюбила, сама готова была с невестки пылинки сдувать, во все дела в медвежьем терему совалась, предлагала помощь, а чаще всего добрым советом да «знающим» словцом. И даже сынка не жалела за ради невестки. Часто ли так бывает…
Вот и в этот раз, едва Леда порог их терема переступила, сразу заметила, что Михей лицом сер и губы едва ли не в кровь искусаны.
– Маешься, поди, опять?
– Так ведь есть ради чего, лишь бы соловушке моей полегчало. Только что-то сынок не торопится на сей раз. Мать сказала, недолго уже, в бане они, скоро, поди, все разрешится.
– Овин-то открыл? Растворил ли все погреба?
– Сам знаю, не маленький…
– Ну, терпи, терпи, раз такая твоя доля!
Леда тихонько про себя посмеивалась. Еще с первых родин подруги проведала, что лесная бабка невестушку молоденькую пожалела, сделала наговор, чтобы заместо роженицы ее муж маненечко пострадал. Оказывается, и так можно, ежели уметь.
Михей даже не спорил ради любимой «ладушки», уж не знала Леда, какие такие хворобы мужика донимали, но Радунюшка и впрямь мало мучилась. А, может, то Аринка – кудрявая рябинка, спешила на свет белый поглядеть, чуяла, что вся родня ее ждет, как из печки пирожка.
Пожалела Леда старого приятеля и пошла на огород к баньке, встала за дверьми да прислушалась к бубнящему старческому шепоту:
– Вода-водица!
Вода – царица!
Вода – благодарица!
Как течешь, омываешь
Красные бережки,
Желтые песочки,
Перья и коренья,
Белые каменья,
Смой с моей невестушки
Все болести-хворести…
А потом вдруг раздался тоненький детский вскрик и недовольное хныканье следом. Леда прижалась лбом к сухим доскам двери, лила слезы из прикрытых глаз, про себя благодарила кого-то Незримого за рождение новой жизни. И неважно было кому молиться - рвалась из сердца светлая радость, хотелось весь мир ею охватить.
Все кто слышат сейчас, все кто видят и знают, спасибо вам и низкий земной поклон - Миронушка у нас народился… Мирон Михеевич - медвежий сынок.
Чуть погодя, успокоившись, княгиня решилась таки приоткрыть дверь:
– Помощь вам не нужна?
Старуха только зыркнула неприветливо, мол, уйди, не мешай. Сама правила младенчика на мокром полке, разминала ручки, ножки, гладила животик, «лепила» головушку и все-то с наговорами, с добрыми пожеланьями, тайное дело творила – всего-то несколько причетов, а на весь век «человечку» может хватить:
– В ножки топтунюшки,
В ручки – хватунюшки,
В голову - умок,
А в роток – говорок.
Спи по дням,
Рости по часам.
А еще Бабка за носишко крохотный потянула:
– Не будь курнос, не будь курнос и спи крепко!
Леда шустро вернулась к избе, обняла за плечи сидевшего на крыльце Михея, стерла платочком испарину с побелевшего лба мужчины:
– Поздравляю с сыночком, Михей Потапыч! Не зря, знать, тосковал-маялся…
– А то!
– Люльку-то приготовил? Очеп гладко остругал или в коре оставил, чтобы не часто новые ребятишки заводились?
– Типун тебе на язык! Дуреха ты, хоть и княгинюшка наша! Я деточек еще много хочу, выстругал шест глаже некуда, пусть сыпятся малыши как морошка из лукошка. И Радуня не против совсем… Аринушка-то как там у вас, не заскучала с вредной «змеиной» бабушкой?
– С Арлетой они завсегда дружно живут. С Котиком цапается дочурка твоя, только ему же все нипочем, он славный у нас, ребятню терпит.
– Игрушки вырезал для Мурлыки-сказочника, захватить не забудь. Мышки на колесиках чудные получились… еще, небось, и детишек потешат.
– Это ты ладно придумал.
– Пойду, гляну сынка, можно уже, поди. Ой, неужто дождался радости!
Вздохнул тяжело, плечи расправил едва не со скрипом, ничего-ничего, зато Радунюшка завтра уже будет на ногах, можно Аринку домой везти, казать братика. С легким сердцем возвращалась Леда в Гнездовье, теперь черед Радсея встречать, он ребятишек сильно любит, рад будет новой родне. Все хорошо.
Лето красное
Гори-гори ясно, чтобы не погасло,
Птички летят, колокольчики звенят!
На лесной заимке, надежно сокрытая от чужих глаз, раскинулась богатая усадебка. Из неказистой прежде избы разросся высокий терем с тремя башенками да расписной крышею, а чуть поодаль за яблоньками-дичками устроен был хлев со скотом. Огородишко опять же рядом, а посреди него банька ладная. И поближе к небольшому лужку стояло с десяток добрых ульев. Крепкий хозяин жил, по всему видать.
На сочной мураве рядом с хозяйским домом как по щучьему веленью да по Аринушкиному хотенью появился вдруг Пряничный домик. Еще по весне «медведюшка» сказку такую от Кота услыхала и давай к тятеньке приставать, спеки да спеки ей «взаправдешний» дом.
Пришлось Михею уважить дочурку. Спечь теремок, у него, конечно же, не получилось, а вот небольшой деревянный домишко для забавы детишкам отчего же не изготовить, ежели руки умелы и кругом стоят годные к тому дерева.
