- Ты хороша и красива, как может быть хороша изящная, утончённая, элегантная девушка, осознающая свою неотразимость и знающая себе цену. Видишь, как я красиво начал! – говорил Антон, неторопливо поглощая свой завтрак в постели, явно наслаждаясь царской жизнью. – Я устроил у тебя самые уютные каникулы! Здесь моё море, здесь мои сокровища – меня всё устраивает. Но я ещё не готов для такой длительной романтической идиллии.
- О! Ты эгоист со стопроцентным цинизмом! – вырвалось у меня.
Он пытается растянуть удовольствие (еще тот гурман в еде и любви). Движения у него мягкие, ленивые, безвольные, будто плавает в каком-то полудреме.
- Мне лень, – пропел он, будто подслушал мои мысли. - Я разнежился. А лень в умеренных дозах – почти лекарство. Так что я лечусь!
- Я думала, что моя любовь защитит тебя от всяких напастей, – спокойно отвечаю, а у самой в душе и гнев, и жалость к себе, непонимание, некая грусть и желание напиться и сделать с ним что-нибудь этакое… Если бы он знал мои мысли!
Мы валяемся третий день, и такое невинное безделье располагает к близости физической и духовной. С другой стороны, чувствую, что Антон становится ленивым овощем: уткнувшись в мобильный, может долго отсутствовать в моей реальности. А он мне нужен здесь и сейчас с пляшущими огоньками в глазах. Но я его отпущу, выпросив за это тысячу поцелуев, и буду ждать терпеливо следующей ночи.
Почему я так привязана к этому юноше? Почему так болезненны и ранимы мои ощущения влюблённости? Не оттого ли, что ощутив однажды счастье в далёком прошлом, я ненароком создала энергетическую капсулу этой радостной силы. Она навсегда сохранилась в моей душевной памяти и нет-нет, да напомнит о себе. Как только я пускаюсь в путешествие своих мыслей и чувств, как вмиг погружаюсь в приятную негу нахлынувших воспоминаний, как будто принимаю сладостный эликсир. Время не властно над силой любви.
Весна. Май. Ночи душистые, короткие, безумные. Воздух тёплый, пахнущий жасмином и сиренью, а в моих роскошных апартаментах - цветочной смесью дорогих духов, доставляющих наслаждение. Какая-то необыкновенная аура кружила, словно облако от привораживающих духов, в аромате которых таились страсть и безрассудность. И они тянули нас в свой водоворот всё глубже и быстрее, как будто мы на миг умирали, и души отделялись от тела, уносясь из этого мира всё дальше и дальше из времени в вечность. По крайней мере, я так ощущала за нас двоих. А Антон в эти минуты сыпал каскад любвеобильных проявлений. Я почти уверена: он меня любит! Ах, это слово «почти» - неуверенное, сомневающееся…
***
Солнце гуляло себе мирно на небе среди пухляшек-облаков, а ветерок, играючи ваял из них причудливые формы и забавно, и интересно было смотреть на это художество. Я млела от синего неба, от тёплых лучей, от мягких, нежных, зелёных красок весны, от духмяно-сладкого воздуха с ароматом цветущих деревьев. Всё было так хорошо, что невольно становилось страшно. Подумалось: как перед грозой. И она сверкнула, ударила молнией, разразилась громовым ударом в моей душе и убила меня, бедную Лизу. В одночасье слетела корона с моей коронованной головы, и рухнуло моё призрачное счастье, когда я забежала зачем-то (уже не помню) на старую квартиру. Двери открыл полунагой Антон. Мои молящие глаза искали в его - бегающих, пугливых, любого оправдания, пусть даже неправды, но лишь бы не обрывал полёта моей белой «бабочки-любви». Заглох и замер сладкозвучный хор биения моего сердца, переходящий в инфарктное состояние.
Тень пробежала по его холодному выражению лица, а с кухни донеслось мурлыканье Алевтины. Пауза была взрывоопасной, поэтому мой герой хладнокровно и грубо отстранил меня к лестничной клетке и очень серьёзно сказал с металлическим оттенком и в глазах, и в голосе:
- Прости! Алевтина недавно мне открылась, что любит меня, а я, как ты знаешь, к ней неровно дышу. Да что я говорю! Я её люблю… и давно уже, - сделав на слове «люблю» главный акцент, он промямлил: - Прости, что так вышло...
Я глотаю всю эту словесную мешанину, смотря в его зеркальные глаза под хмурыми бровями, и вижу своё отражение: растерянное, глупое, помертвелое.
- А я? Солнце моё! Как же я? Я умру без тебя! – Мой голос жалобно пискнул, глаза наводнились, заблестели, ноги подкосились, пытаясь приземлиться, а холодные ладони судорожно проверяли на крепость перила. Он что-то говорил, оправдывался, бубня себе под нос, а я не слышала и не понимала его слов, только твердила, глупо качая головой:
- Нет-нет! Она же старуха! Через пару лет тебе стыдно будет идти рядом! Я не верю тебе! Ты её не любишь! Очередная твоя блажь…
- Я не люблю тебя… и не любил. Прошу, уходи! – сказал он на прощание с презрительным равнодушием и ушёл, так хлопнув одной, потом другой дверью, что я дважды вздрогнула. Губы задрожали, и уже было не унять дрожь тела вместе с потоком слёз. Лучше бы мне утонуть в них и захлебнуться, чем выносить эту боль!
Мне казалось, что надо мной выросла чёрная туча, раскочегаренная чертями, готовая обрушиться на меня огненным смерчем. Я не могу поверить, что весь сегодняшний день – правда, и он мне не приснился, не почудился…. Я удалилась в свою покинутую келью дорогой квартиры страдать не только от любви, но и от разочарования жизни в своём молодом теле. Страсть обняла как пламя и сожгла меня. Сначала - слёзы, боль, потом - осточертевшее вино одиночества, затем - прострация и мёртвое равнодушие, когда лежишь и смотришь в одну точку, не ощущая ни времени, ни пространства, где не принимают участие ни ум, ни сердце. Перед мысленным взором мелькал образ любимого, и я обнимала кровать и гладила одеяло, где спало ещё его тепло. Я не желала зла Алевтине, но ядовитое зернышко так и выбивало свои ростки, наполняя мою душу злостью, ревностью, обидой. Мне всё равно, что там за окном: рыжая ли осень, как локоны Алевтины; изумрудная ли весна цвета её глаз; или лето красное, блестевшее лоском её ярко-красных губ. Только воздух пахнет грозой, наполняясь тревожным предчувствием.
Время идёт, но оно не лечит, а растит мою злость и ненависть, где сразу всплывает физиономия Петра. Конечно, он утешит меня, но не в прямом смысле, а тем, что я от него потребую. Набираю его номер - вместо приветствия отвечаю рыданиями и разрешаю приехать ко мне. Наспех готовлю закуску и выпивку – без этого не обойтись. На трезвую голову гадости не делают.
- О, моя чаровница! Я всегда у твоих ног! Только кликнешь, когда захочешь, и я приду!– Он жадно припал губами к моей руке, как безумный путник к живой воде, после длительной жажды. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, которую не в силах сдержать от его комичного поведения.
Пётр был смел, более оживлён, чем обычно и вёл себя раскованно: зубами сорвал с бутылки пробку, с бульканьем наполнил до краев хрустальные рюмочки и, расплёскивая по краям, жадно выпил, прикрякивая уткой: «хорошо пошла». Я скромно отпила половину и обворожительной улыбкой расположила гостя к себе, хотя он вызывал жалость и омерзение, и мне пришлось надеть маску дружелюбия и такта, выслушивая его комплименты. Ну, что поделаешь, где я найду другую обезьянку, которая будет прыгать по моей команде. После второго захода водка затуманила нам мозги, голова пошла кругом, может квадратом или треугольником, и мы несли всякую чушь, обсмеивая Алевтину-овцу. Пётр расслабился и невзначай полез обниматься, а я вдруг, опомнившись, выталкиваю его за дверь, предлагая ему отомстить за меня. Даже не предлагаю, а приказываю: сделать там, что-нибудь с её машиной. На вопрос что? – отвечаю невинно: «Ну, там… шины проколи, или зеркала разбей. Мне тебя учить, что ли? Шевели шестерёнками!» - Ткнув пальцем ему в лоб, захлопываю двери, после кидаюсь на кровать и засыпаю угарным сном, и вижу сны огненного Парижа. Я – там. Я бегу. Я спасаюсь. Я не хочу умирать.
Виктор, освободившись от очередного богатого клиента со старческим диагнозом, рад был встрече с Григорием, который обещал привезти Настю в «тайную комнату». Но приехал один. Наверное, девушка не готова или пошла на поправку? Виктор пригласил друга в уютное кафе, замысловато вписанного в архитектурный медицинский комплекс. Большой аквариум, тихая ненавязчивая музыка и декоративная живая зелень создавали хороший релакс для уставших посетителей. Под лёгкий перекус Виктор намеревался перекинуться словечком с другом или выслушать целую тираду новых открытий, о которых он узнавал из новостей телевизионных программ.
- О-о! Дружище! Ты поменял своё мнение? Теперь ты сторонник пересадки головы, надеясь узнать, живёт ли там душа? – вместо приветствия Виктор позволил себе этот любезно-насмешливый тон. – И как? Ты её обнаружил?
- Друг мой! Хотел бы ты ощутить её, когда она бьётся или пульсирует в твоих ладонях? – Вдруг заинтриговал Григорий с сумасшедшей искоркой в глазах. - О! Это надо уметь видеть! Этого ты никогда не сможешь увидеть в своих ловушках, если только не сделать их прозрачными. Ты даже не догадываешься, какой она может быть?
- А ты видел? – был ответ с иронией.
- Да! В научном центре изобрели специальные очки-микроскопы, от их мощности можно потерять сознание, а так же тончайшие перчатки, вживлявшиеся в кожу. Виктор! Я держал это эфирное чудо в ладонях! Правда, каюсь, я поймал её от умирающего, по принципу твоих ловушек, но я уверен - она шла из головы.
Виктор чуть не поперхнулся, услышав, что Григ воспользовался его изобретением без разрешения, но решил, что с этим разберётся позже. А пока пусть разглагольствует.
- Расскажи… интересно… если не врёшь, конечно? – спокойно отреагировал Виктор, послав другу вопрошающе-любопытный взгляд.
- Обижаешь, друг! Есть видео! И я не первый это сделал, смотри… - эмоционировал Григорий совершенно ошеломленный, похоже, он твёрдо сел на своего нового «конька». Он открыл ноутбук, поквацал кнопками и придвинул ближе к Виктору. Экран осветился ярким светлым пятнышком. – Вот, в этих ладонях, – он с умилением взглянул на свои руки, – она пульсировала и сверкала! Глаза ломило от яркого света. С чем же сравнить? Пожалуй, похожа на каплю росы, только воздушная, которая отражает миллионы бликов, как хорошо отшлифованный алмаз. Посмотри на экран. Видишь это светлое пятнышко? Оно двигается, меняя форму, и пульсирует - то пропадает, то снова появляется! Она живая! – В глазах Григория восторг и нежность, даже с женщинами он был скуп на эти эмоции.
Воодушевлённые редким зрелищем, они сели в кресла и продолжили разговор.
- Видишь ли, Виктор, я понял: сердце – это просто насос, а разум, сознание, душа - это в мозге. На примерах видно, что часть воспоминаний переходит от ДНК донора. Кому я говорю, ты и сам всё понимаешь! – распылялся Григорий, а Виктор был спокоен и невозмутим, добрая усмешка не сходила с его губ.
- Ну, ты, братец, демагог! Помнишь, Гришка, я тебя предупреждал, что ты ошибаешься насчёт пересадки сердца, ты не внял моим словам. Теперь - тоже самое повторяется! Опять тебе говорю: ни в сердце, ни в мозгах душа не живёт!
- Ну-ну, всезнайка душ! Может, вместилища вообще нет?! – возразил он.
- Ай да молодец! Сам догадался? Я же сторонник того, что сознание формируется каждой живой клеткой тела, и все клетки действуют сообща. Вместилищем души является наше тело в целом, а не только сердце и мозг. – С двухсотлетней опытностью Виктор позволял себе стопроцентную уверенность в своих доводах, чтобы разделать под орех любого оппонента, поэтому продолжал в спокойном ритме. - Вчера ты пересаживал сердце, сегодня голову, а завтра что? Смею только догадываться. Хватит о работе. Как там Настя? Ты нашёл ей «новый дом»? – Тут внимательно взглянув на Григория, друг понял, что эта тема отозвалась болью в его глазах и уже тише спросил: - Ну, и что за думы чёрные в голове мирового светилы?
Григорий обречённо вздохнул, его энтузиазм вмиг рассеялся, он прикрыл глаза, и отрешённый голос выдал его волнение.
- Она покорилась судьбе. Она хочет оставить этот суетный мир, её вера противоречит переселению душ. Мне почему-то так больно и трудно принять её решение. Ты бы видел её! Похудела, побледнела и физически стала слаба. Её пример поучителен! Оказывается, не все хотят жить вечно.
Это сообщение произвело довольно глубокое впечатление на Виктора. Его охватило чрезмерное волнение. Слова замерли на губах, и они, какое-то время сидели молча. Всё-таки Виктор нарушил молчание, желая избавиться от навязчивых мыслей, которые давно плодились в его голове. Ему захотелось высказать наконец-то то, что глубоко сидело в мозгах и до сей поры не желало подавать признаки присутствия. И слова, как искры, высекаемые его душой, вылились в долгожданные признания.
- Григ, последнее время я тоже подумываю о бесполезности наших переселений. Или я устал? Кем бы я стал при инкарнации? Знаешь, иногда хочется быть маленьким, иметь любящих родителей, взрослеть и так далее…
- Наверное, устал!- понимающе кивнул друг и, подхватив эту мысль, продолжил: - Виктор, я гоню такие мысли прочь. Я хочу ещё многое познать, воплотить в жизнь, мне кажется, что я на пороге какого-то открытия. Всё гонюсь, гонюсь, а жизнь так быстро проходит…
- А надо ли? – возразил Виктор. – Почему бы не начать просто жить? Дорожить каждым днём, иметь детей, семью, бабушек, дедушек и состариться в положенный срок, любя своих маленьких внучат. Я всё больше и больше склоняюсь к одной единственной жизни, но яркой: с любовью и ненавистью, с врагами и друзьями, чтобы искры из глаз, чтобы чувства – музыкой, чтобы слова – песней…
Кто знает, может, всё так и запрограммировано в наших душах? Кто поймёт изломы человеческой души? Видимо этот мыслительный процесс мужской логики будет импульсивным с выворачиванием душ наизнанку. Григорий сразу ощутил эту напряжённую атмосферу и прекрасно знал сентиментальные наплывы чувств своего друга. Поэтому, немедля вытащил из дипломата минифляжку с коньяком, припасённую для таких особых случаев, и быстрым движением разлил по опустевшим чашкам из-под кофе, надеясь, что алкоголь в маленьких дозах не рассорит их напрочь.
- О-о! Виктор, - поспешил заметить Григорий, - похоже, ты нашёл истину в любви! А у нас – вечность! За это надо выпить! Честно говоря, я даже не помню всех своих возлюбленных, - шутливо признался он, чокаясь фарфоровыми чашечками. - Слушай, а почему мы со своим опытом и великими знаниями не стали президентами или банкирами? Правили бы сейчас миром и в ус не дули!
- В президенты идут за деньгами и властью, а мы – во всех своих жизнях гонялись за знаниями, – последовал удовлетворённый ответ. - Похоже, что больших знаний мы уже не получим. Сколько отмеряно на этот век открытий – столько и будет. Такая вот закономерность, мой друг Григорий. Где-то всегда должен быть конец.
- Ну, допустим, что конца и края не существует в природе – всё бесконечно, как вселенная. Завтра мы можем поменять свои мысли, но суть их не куда не денется. Ты, дружище, смутил моё спокойствие, похоже, меня ждёт депрессия с хрустальными графинами в саду, – признался Григорий, а захмелевшего Виктора понесло на откровения.
- О! Ты эгоист со стопроцентным цинизмом! – вырвалось у меня.
Он пытается растянуть удовольствие (еще тот гурман в еде и любви). Движения у него мягкие, ленивые, безвольные, будто плавает в каком-то полудреме.
- Мне лень, – пропел он, будто подслушал мои мысли. - Я разнежился. А лень в умеренных дозах – почти лекарство. Так что я лечусь!
- Я думала, что моя любовь защитит тебя от всяких напастей, – спокойно отвечаю, а у самой в душе и гнев, и жалость к себе, непонимание, некая грусть и желание напиться и сделать с ним что-нибудь этакое… Если бы он знал мои мысли!
Мы валяемся третий день, и такое невинное безделье располагает к близости физической и духовной. С другой стороны, чувствую, что Антон становится ленивым овощем: уткнувшись в мобильный, может долго отсутствовать в моей реальности. А он мне нужен здесь и сейчас с пляшущими огоньками в глазах. Но я его отпущу, выпросив за это тысячу поцелуев, и буду ждать терпеливо следующей ночи.
Почему я так привязана к этому юноше? Почему так болезненны и ранимы мои ощущения влюблённости? Не оттого ли, что ощутив однажды счастье в далёком прошлом, я ненароком создала энергетическую капсулу этой радостной силы. Она навсегда сохранилась в моей душевной памяти и нет-нет, да напомнит о себе. Как только я пускаюсь в путешествие своих мыслей и чувств, как вмиг погружаюсь в приятную негу нахлынувших воспоминаний, как будто принимаю сладостный эликсир. Время не властно над силой любви.
Весна. Май. Ночи душистые, короткие, безумные. Воздух тёплый, пахнущий жасмином и сиренью, а в моих роскошных апартаментах - цветочной смесью дорогих духов, доставляющих наслаждение. Какая-то необыкновенная аура кружила, словно облако от привораживающих духов, в аромате которых таились страсть и безрассудность. И они тянули нас в свой водоворот всё глубже и быстрее, как будто мы на миг умирали, и души отделялись от тела, уносясь из этого мира всё дальше и дальше из времени в вечность. По крайней мере, я так ощущала за нас двоих. А Антон в эти минуты сыпал каскад любвеобильных проявлений. Я почти уверена: он меня любит! Ах, это слово «почти» - неуверенное, сомневающееся…
***
Солнце гуляло себе мирно на небе среди пухляшек-облаков, а ветерок, играючи ваял из них причудливые формы и забавно, и интересно было смотреть на это художество. Я млела от синего неба, от тёплых лучей, от мягких, нежных, зелёных красок весны, от духмяно-сладкого воздуха с ароматом цветущих деревьев. Всё было так хорошо, что невольно становилось страшно. Подумалось: как перед грозой. И она сверкнула, ударила молнией, разразилась громовым ударом в моей душе и убила меня, бедную Лизу. В одночасье слетела корона с моей коронованной головы, и рухнуло моё призрачное счастье, когда я забежала зачем-то (уже не помню) на старую квартиру. Двери открыл полунагой Антон. Мои молящие глаза искали в его - бегающих, пугливых, любого оправдания, пусть даже неправды, но лишь бы не обрывал полёта моей белой «бабочки-любви». Заглох и замер сладкозвучный хор биения моего сердца, переходящий в инфарктное состояние.
Тень пробежала по его холодному выражению лица, а с кухни донеслось мурлыканье Алевтины. Пауза была взрывоопасной, поэтому мой герой хладнокровно и грубо отстранил меня к лестничной клетке и очень серьёзно сказал с металлическим оттенком и в глазах, и в голосе:
- Прости! Алевтина недавно мне открылась, что любит меня, а я, как ты знаешь, к ней неровно дышу. Да что я говорю! Я её люблю… и давно уже, - сделав на слове «люблю» главный акцент, он промямлил: - Прости, что так вышло...
Я глотаю всю эту словесную мешанину, смотря в его зеркальные глаза под хмурыми бровями, и вижу своё отражение: растерянное, глупое, помертвелое.
- А я? Солнце моё! Как же я? Я умру без тебя! – Мой голос жалобно пискнул, глаза наводнились, заблестели, ноги подкосились, пытаясь приземлиться, а холодные ладони судорожно проверяли на крепость перила. Он что-то говорил, оправдывался, бубня себе под нос, а я не слышала и не понимала его слов, только твердила, глупо качая головой:
- Нет-нет! Она же старуха! Через пару лет тебе стыдно будет идти рядом! Я не верю тебе! Ты её не любишь! Очередная твоя блажь…
- Я не люблю тебя… и не любил. Прошу, уходи! – сказал он на прощание с презрительным равнодушием и ушёл, так хлопнув одной, потом другой дверью, что я дважды вздрогнула. Губы задрожали, и уже было не унять дрожь тела вместе с потоком слёз. Лучше бы мне утонуть в них и захлебнуться, чем выносить эту боль!
Мне казалось, что надо мной выросла чёрная туча, раскочегаренная чертями, готовая обрушиться на меня огненным смерчем. Я не могу поверить, что весь сегодняшний день – правда, и он мне не приснился, не почудился…. Я удалилась в свою покинутую келью дорогой квартиры страдать не только от любви, но и от разочарования жизни в своём молодом теле. Страсть обняла как пламя и сожгла меня. Сначала - слёзы, боль, потом - осточертевшее вино одиночества, затем - прострация и мёртвое равнодушие, когда лежишь и смотришь в одну точку, не ощущая ни времени, ни пространства, где не принимают участие ни ум, ни сердце. Перед мысленным взором мелькал образ любимого, и я обнимала кровать и гладила одеяло, где спало ещё его тепло. Я не желала зла Алевтине, но ядовитое зернышко так и выбивало свои ростки, наполняя мою душу злостью, ревностью, обидой. Мне всё равно, что там за окном: рыжая ли осень, как локоны Алевтины; изумрудная ли весна цвета её глаз; или лето красное, блестевшее лоском её ярко-красных губ. Только воздух пахнет грозой, наполняясь тревожным предчувствием.
Время идёт, но оно не лечит, а растит мою злость и ненависть, где сразу всплывает физиономия Петра. Конечно, он утешит меня, но не в прямом смысле, а тем, что я от него потребую. Набираю его номер - вместо приветствия отвечаю рыданиями и разрешаю приехать ко мне. Наспех готовлю закуску и выпивку – без этого не обойтись. На трезвую голову гадости не делают.
- О, моя чаровница! Я всегда у твоих ног! Только кликнешь, когда захочешь, и я приду!– Он жадно припал губами к моей руке, как безумный путник к живой воде, после длительной жажды. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, которую не в силах сдержать от его комичного поведения.
Пётр был смел, более оживлён, чем обычно и вёл себя раскованно: зубами сорвал с бутылки пробку, с бульканьем наполнил до краев хрустальные рюмочки и, расплёскивая по краям, жадно выпил, прикрякивая уткой: «хорошо пошла». Я скромно отпила половину и обворожительной улыбкой расположила гостя к себе, хотя он вызывал жалость и омерзение, и мне пришлось надеть маску дружелюбия и такта, выслушивая его комплименты. Ну, что поделаешь, где я найду другую обезьянку, которая будет прыгать по моей команде. После второго захода водка затуманила нам мозги, голова пошла кругом, может квадратом или треугольником, и мы несли всякую чушь, обсмеивая Алевтину-овцу. Пётр расслабился и невзначай полез обниматься, а я вдруг, опомнившись, выталкиваю его за дверь, предлагая ему отомстить за меня. Даже не предлагаю, а приказываю: сделать там, что-нибудь с её машиной. На вопрос что? – отвечаю невинно: «Ну, там… шины проколи, или зеркала разбей. Мне тебя учить, что ли? Шевели шестерёнками!» - Ткнув пальцем ему в лоб, захлопываю двери, после кидаюсь на кровать и засыпаю угарным сном, и вижу сны огненного Парижа. Я – там. Я бегу. Я спасаюсь. Я не хочу умирать.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Виктор, освободившись от очередного богатого клиента со старческим диагнозом, рад был встрече с Григорием, который обещал привезти Настю в «тайную комнату». Но приехал один. Наверное, девушка не готова или пошла на поправку? Виктор пригласил друга в уютное кафе, замысловато вписанного в архитектурный медицинский комплекс. Большой аквариум, тихая ненавязчивая музыка и декоративная живая зелень создавали хороший релакс для уставших посетителей. Под лёгкий перекус Виктор намеревался перекинуться словечком с другом или выслушать целую тираду новых открытий, о которых он узнавал из новостей телевизионных программ.
- О-о! Дружище! Ты поменял своё мнение? Теперь ты сторонник пересадки головы, надеясь узнать, живёт ли там душа? – вместо приветствия Виктор позволил себе этот любезно-насмешливый тон. – И как? Ты её обнаружил?
- Друг мой! Хотел бы ты ощутить её, когда она бьётся или пульсирует в твоих ладонях? – Вдруг заинтриговал Григорий с сумасшедшей искоркой в глазах. - О! Это надо уметь видеть! Этого ты никогда не сможешь увидеть в своих ловушках, если только не сделать их прозрачными. Ты даже не догадываешься, какой она может быть?
- А ты видел? – был ответ с иронией.
- Да! В научном центре изобрели специальные очки-микроскопы, от их мощности можно потерять сознание, а так же тончайшие перчатки, вживлявшиеся в кожу. Виктор! Я держал это эфирное чудо в ладонях! Правда, каюсь, я поймал её от умирающего, по принципу твоих ловушек, но я уверен - она шла из головы.
Виктор чуть не поперхнулся, услышав, что Григ воспользовался его изобретением без разрешения, но решил, что с этим разберётся позже. А пока пусть разглагольствует.
- Расскажи… интересно… если не врёшь, конечно? – спокойно отреагировал Виктор, послав другу вопрошающе-любопытный взгляд.
- Обижаешь, друг! Есть видео! И я не первый это сделал, смотри… - эмоционировал Григорий совершенно ошеломленный, похоже, он твёрдо сел на своего нового «конька». Он открыл ноутбук, поквацал кнопками и придвинул ближе к Виктору. Экран осветился ярким светлым пятнышком. – Вот, в этих ладонях, – он с умилением взглянул на свои руки, – она пульсировала и сверкала! Глаза ломило от яркого света. С чем же сравнить? Пожалуй, похожа на каплю росы, только воздушная, которая отражает миллионы бликов, как хорошо отшлифованный алмаз. Посмотри на экран. Видишь это светлое пятнышко? Оно двигается, меняя форму, и пульсирует - то пропадает, то снова появляется! Она живая! – В глазах Григория восторг и нежность, даже с женщинами он был скуп на эти эмоции.
Воодушевлённые редким зрелищем, они сели в кресла и продолжили разговор.
- Видишь ли, Виктор, я понял: сердце – это просто насос, а разум, сознание, душа - это в мозге. На примерах видно, что часть воспоминаний переходит от ДНК донора. Кому я говорю, ты и сам всё понимаешь! – распылялся Григорий, а Виктор был спокоен и невозмутим, добрая усмешка не сходила с его губ.
- Ну, ты, братец, демагог! Помнишь, Гришка, я тебя предупреждал, что ты ошибаешься насчёт пересадки сердца, ты не внял моим словам. Теперь - тоже самое повторяется! Опять тебе говорю: ни в сердце, ни в мозгах душа не живёт!
- Ну-ну, всезнайка душ! Может, вместилища вообще нет?! – возразил он.
- Ай да молодец! Сам догадался? Я же сторонник того, что сознание формируется каждой живой клеткой тела, и все клетки действуют сообща. Вместилищем души является наше тело в целом, а не только сердце и мозг. – С двухсотлетней опытностью Виктор позволял себе стопроцентную уверенность в своих доводах, чтобы разделать под орех любого оппонента, поэтому продолжал в спокойном ритме. - Вчера ты пересаживал сердце, сегодня голову, а завтра что? Смею только догадываться. Хватит о работе. Как там Настя? Ты нашёл ей «новый дом»? – Тут внимательно взглянув на Григория, друг понял, что эта тема отозвалась болью в его глазах и уже тише спросил: - Ну, и что за думы чёрные в голове мирового светилы?
Григорий обречённо вздохнул, его энтузиазм вмиг рассеялся, он прикрыл глаза, и отрешённый голос выдал его волнение.
- Она покорилась судьбе. Она хочет оставить этот суетный мир, её вера противоречит переселению душ. Мне почему-то так больно и трудно принять её решение. Ты бы видел её! Похудела, побледнела и физически стала слаба. Её пример поучителен! Оказывается, не все хотят жить вечно.
Это сообщение произвело довольно глубокое впечатление на Виктора. Его охватило чрезмерное волнение. Слова замерли на губах, и они, какое-то время сидели молча. Всё-таки Виктор нарушил молчание, желая избавиться от навязчивых мыслей, которые давно плодились в его голове. Ему захотелось высказать наконец-то то, что глубоко сидело в мозгах и до сей поры не желало подавать признаки присутствия. И слова, как искры, высекаемые его душой, вылились в долгожданные признания.
- Григ, последнее время я тоже подумываю о бесполезности наших переселений. Или я устал? Кем бы я стал при инкарнации? Знаешь, иногда хочется быть маленьким, иметь любящих родителей, взрослеть и так далее…
- Наверное, устал!- понимающе кивнул друг и, подхватив эту мысль, продолжил: - Виктор, я гоню такие мысли прочь. Я хочу ещё многое познать, воплотить в жизнь, мне кажется, что я на пороге какого-то открытия. Всё гонюсь, гонюсь, а жизнь так быстро проходит…
- А надо ли? – возразил Виктор. – Почему бы не начать просто жить? Дорожить каждым днём, иметь детей, семью, бабушек, дедушек и состариться в положенный срок, любя своих маленьких внучат. Я всё больше и больше склоняюсь к одной единственной жизни, но яркой: с любовью и ненавистью, с врагами и друзьями, чтобы искры из глаз, чтобы чувства – музыкой, чтобы слова – песней…
Кто знает, может, всё так и запрограммировано в наших душах? Кто поймёт изломы человеческой души? Видимо этот мыслительный процесс мужской логики будет импульсивным с выворачиванием душ наизнанку. Григорий сразу ощутил эту напряжённую атмосферу и прекрасно знал сентиментальные наплывы чувств своего друга. Поэтому, немедля вытащил из дипломата минифляжку с коньяком, припасённую для таких особых случаев, и быстрым движением разлил по опустевшим чашкам из-под кофе, надеясь, что алкоголь в маленьких дозах не рассорит их напрочь.
- О-о! Виктор, - поспешил заметить Григорий, - похоже, ты нашёл истину в любви! А у нас – вечность! За это надо выпить! Честно говоря, я даже не помню всех своих возлюбленных, - шутливо признался он, чокаясь фарфоровыми чашечками. - Слушай, а почему мы со своим опытом и великими знаниями не стали президентами или банкирами? Правили бы сейчас миром и в ус не дули!
- В президенты идут за деньгами и властью, а мы – во всех своих жизнях гонялись за знаниями, – последовал удовлетворённый ответ. - Похоже, что больших знаний мы уже не получим. Сколько отмеряно на этот век открытий – столько и будет. Такая вот закономерность, мой друг Григорий. Где-то всегда должен быть конец.
- Ну, допустим, что конца и края не существует в природе – всё бесконечно, как вселенная. Завтра мы можем поменять свои мысли, но суть их не куда не денется. Ты, дружище, смутил моё спокойствие, похоже, меня ждёт депрессия с хрустальными графинами в саду, – признался Григорий, а захмелевшего Виктора понесло на откровения.
