На втором стояли пластиковые и жестяные банки, в каких обычно продают лаки и краски, тут же крепилась на струбцине большая лампа-лупа. Рядом расположилась старая швейная машина “Зингер” с ножным приводом. Современная машина, довольно дорогая, судя по обилию функций, обитала вместе с оверлоком на одном из комодов. От лака и краски в комнате стоял едва уловимый химический аромат. Совершенно неожиданными жителями этой мастерской были огромное кожаное кресло-реклайнер и торшер рядом. Я представила, как Рафаэль вечерами садится в это кресло, вытягивает ноги и читает что-нибудь под светом торшерной лампы. Или слушает музыку.
Кукольник уселся за стол с банками, сдвинул их в сторону, освобождая место, и указал нам на два стула, заваленных книгами:
– Переложите их куда-нибудь, хоть на прямо на пол и присаживайтесь.
Сергей освободил оба стула и мы расположились рядом с кукольником.
– Ну вот, друзья мои, теперь показывайте вашу красавицу.
Я достала из сумки куклу и отдала Рафаэлю.
– Ну-ка, душечка моя, иди-ка сюда, – он бережно взял ее, словно новорожденного ребенка. – Маленькая хальбижка, бисквитный долли-фейс. Рот приоткрыт, два зуба, брови неформованные, размашистые. А одежда не оригинальная, увы. Вы не будете возражать, если я ее сниму?
Я не возражала. Рафаэль осмотрел суставы, повертел в разные стороны руки, ноги, голову. Он был нежен с Мари-Манон словно заботливая мать. Я же была всего лишь равнодушной мачехой.
– Дерево и композит. Несколько трещин, но это поправимо. Краска местами ободрана. Почистить, подновить и будешь красоткой. А что у нас с глазками? Ты флиртушка или спящая красавица? – Рафаэль покачал куклу из стороны в сторону. – Ага, глаза зафиксированы, хорошо. Сами фиксировали? – кукольник уже потянулся к парику Мари-Манон.
– В смысле? – не поняла я. – Я ничего с ней не делала.
– Значит глазной рокер зафиксировал кто-то до вас. Это хорошо – когда рокер зафиксирован, меньше шансов повредить глаза. Хотя, конечно, не стопроцентная гарантия.
– И как его фиксируют?
– Внутрь головы обычно засовывают скомканную бумагу. Владелец потом снимает парик с пейтом и набивку вынимает.
– Стоп, что такое пейт? Флиртушка? И долли-фейс? Простите, но это совсем не мой мир.
– Флиртушка – это кукла с флиртующими глазами. Ну, знаете, когда они двигаются вправо-влево, – Рафаэль улыбнулся. – Спящая – это когда кукла закрывает глаза, если ее кладешь на спину. У вас наверняка такие были в детстве.
– Да, конечно. А пейт?
– Пейт – крышечка, закрывающая голову. Сверху на нее крепится парик. Вот смотрите, – Рафаэль попытался отделить парик от головы куклы, но тот оказался прочно приклеен. Кукольник приподнял волосы со всех сторон, осмотрел затылочную часть головы – там, где виднелось фабричное клеймо. И голова, и волосы в этом месте были со следами клея.
– Глаза зафиксировали, а пейт с париком замуровали, – произнес он задумчиво. – Ну что ж, и такое бывает. Это, конечно, все осложняет, но дело поправимое.
Кукольник посмотрел на нас с Сергеем и сжалился:
– Сейчас я вам объясню, друзья мои, – он встал, вышел в коридор и через пару секунд принес довольно большую куклу в темно-зеленом бархате. Снял с нее шляпку, а затем легким движением руки отделил от головы волосы. – Вот, пожалуйста, – продемонстрировал он, – это парик из натуральных волос. Это, – он указал на нечто, напоминающее тонзуру монаха-католика, – пейт. И волосы, и пейт здесь крепятся на двусторонний скотч, – Рафаэль снял с кукольной головы пейт так же легко, как и парик до этого. – Разумеется, господа Симон и Хальбиг, как и их коллеги, так не делали. Они крепили все это на клей. Но ведь они и не предполагали, что их продукцию век спустя будут пересылать и перевозить из одной точки земного шара в другую. А вот это глазной рокер, – Рафаэль указал на механизм внутри кукольной головы. – Большинство голов “Симон и Хальбиг” выпускали открытыми, хотя не все конечно.
– А долли-фейс что означает? – спросил Сергей. – У куклы может быть некукольное лицо?
– А, вы об игре слов… – Рафаэль усмехнулся. – Что ж, это стоит тоже показать и дать вам вам небольшую историческую справку. – Он снова вышел в коридор и вскоре принес еще одну куклу. Это была настоящая дама, одетая в светло-розовый и кремовый шелк.
– Вот это вторая половина девятнадцатого века. Примерно 1870-е годы. Уже не полностью фарфоровая – из бисквита тут только голова и плечевая тарелка. Тело кожаное. Такие куклы, друзья мои, были, разумеется, дешевле, чем полностью фарфоровые. А главное, это делало их более доступными для детской игры. Ну представьте сами: богатый отец покупает своей дочурке красивую фарфоровую куклу. Иногда девочке разрешают подержать ее в руках под строгим присмотром няни, все остальное же время кукла живет в шкафу на полке, потому что она дорогая и хрупкая. Композит, дерево, кожа, ткань – все это и удешевило куклу, и сделало ее ближе к ребенку. Так вот, чем по-вашему отличается эта кукла, – Рафаэль указал на даму в кремово-розовом, – от вот этих двух?
– Она взрослая? – предположила я.
– Совершенно верно! Да, друзья мои! Это взрослая женщина, так называемая модная кукла. А первые две, – тут он указал на Мари-Манон и на свою куклу в зеленом бархате, – это дети, девочки. Тот самый долли-фейс в отличие от взрослой фешн-долл. В 1877 году французский кукольник Жюмо представил свою Bebe Incassable – небьющегося ребенка. Французы всегда соперничают с немцами. Немцы выпускали кукол, похожих на детей, примерно с 1890-х по 1930-е годы. Впрочем, что касается соперничества, то тут как раз всех обыграли “Симон и Хальбиг”. Они не делали кукол целиком, они делали головы, а еще руки и ноги. Но кукол целиком – никогда. И эти головы они поставляли примерно трем десяткам компаний, выпускающих кукол, – французским, американским, ну и немецким, разумеется. Немецким – больше всего. Лица, вы понимаете, друзья мои? Они всем этим куклам дали свои лица! Даже если молд был не их собственной разработкой, там все равно стояло их клеймо.
Выражение лица у Рафаэля было восторженно-блаженствующее, будто бы он сам лично сделал лица для всех этих кукол. А может он просто оседлал любимого конька и нашел в нас благодарные уши. Увы, придется вернуть его на грешную землю. Я посмотрела на часы в телефоне – времени до конференции оставалось все меньше и меньше.
– Так что же с Мари-Манон? – спросила я.
– С Мари-Манон? – кукольник осторожно переложил свои куклы на соседний стол в гору тканей и меха, словно сказочных принцесс в постель с сотней тюфяков и пуховиков. – Мари-Манон… – он еще раз приподнял ее волосы на затылке. – Судя по виду клейма это начало двадцатого века. “Кэммер и Райнхардт” – еще одна известная немецкая кукольная фирма. Плотно сотрудничала с “Симоном и Хальбигом”, потом даже выкупила их. Номера молда нет, только размер куклы в сантиметрах. Двадцать три - это примерно девять дюймов. Не самый популярный размер. Малышка. Но полностью повторяет своих больших “сестер”, за исключением рук. Видите, у нее сомкнутые пальцы, тогда как у больших кукол они разведены.
– А глаза?
– Глаза? Для этого надо отклеивать парик с пейтом.
– Вы можете это сделать?
– Могу. Вот только если вы планируете ее отреставрировать, то все это можно поручить реставратору.
– А ее надо реставрировать?
– Скажем так, – Рафаэль погладил куклу по голове, – малышка Мари-Манон несомненно нуждается в том, чтобы о ней позаботились. Все зависит от ваших планов на нее. Если вы хотите продать куклу, то в принципе можете выставить ее даже в таком виде, как она сейчас. Евро триста–триста пятьдесят, я думаю, вы за нее выручите.
– Триста? Вы уверены?
Рафаэль поморщился:
– Тот факт, что вы купили ее за шестьдесят, говорит о вашем большом везении и о глупости того старьевщика, что ее продавал.
– А если я хочу оставить ее себе?
– Если думаете оставить себе или же хотите выручить за нее побольше, вложитесь в реставрацию, пошейте ей красивое платье. Оригинальным оно все равно не будет, но будет красивым и по соответствующей моде, возможно даже из старых материалов – тут как повезет и как вы заплатите.
Я задумалась.
– Если хотите, я могу сделать это для вас, – предложил Рафаэль свои услуги. – Или дать контакты кого-нибудь из своих московских коллег. У вас там есть прекрасные мастерицы.
– Спасибо. Просто я еще не решила. Но контакты возьму, конечно.
Рафаэль полез в стол, долго копался в ящике, потом протянул визитку:
– Вот, сфотографируйте или перепишите себе.
Сергей взял визитку, сделал снимок и вернул ее кукольнику.
– А можно все-таки снять парик сейчас? – попросила я. – Хочу узнать, что у нее с глазами.
Рафаэль снова осмотрел голову со всех сторон.
– Фен или ватные диски? Ватные диски или фен? – забормотал он себе под нос. – Пожалуй, все-таки ватные диски, – с этими словами он снова покинул комнату и вернулся, принеся чашку с водой. Достал из ящиков ватные диски, деревянные палочки вроде тех, что используют маникюрши, заколку для волос и целлофановый пакет.
– Волосы стоит убрать, чтобы не мочить без необходимости, – комментировал Рафаэль свои действия. – Горячая вода размягчит клей.
Ватные диски были замочены в чашке, отжаты и уложены вокруг кукольной головы по линии парика. Сверху был надет и закручен в районе шеи целлофановый пакет.
– Неприглядный вид, я понимаю, – поймал Рафаэль мой взгляд. – Я потому обычно стараюсь никаких действий с куклами при владельцах не проводить. Некоторые реагируют очень трепетно.
– Ничего-ничего, не переживайте. Я не сильно к ней привязалась. А сколько времени займет эта процедура? – похоже, я сглупила, попросив отклеить парик прямо сейчас. Надо было все делать в Москве.
– Ну… – задумчиво протянул кукольник, – спешка в этом деле вредна. Посмотрим, как быстро размокнет клей. Вы торопитесь? Поезд?
Я еще раз посмотрела на время.
– Нет, но у меня еще дела здесь в городе. Максимум через час мне точно придется вас покинуть.
– Постараемся уложиться, друзья мои, – обнадежил Рафаэль.
– Если что, я могу остаться, – сказал Сергей. – Встретимся потом на вокзале.
Парик легко сдаваться не хотел. Рафаэль несколько раз заново смачивал ватные диски, пробовал клей на прочность деревянной палочкой. Я нервничала и дергалась. В конце концов кукольник не выдержал:
– Александра, друг мой, не мучайтесь так! Езжайте и не переживайте, если Сергей готов остаться. Я передам ему вашу куклу в полной сохранности и расскажу, даже напишу все рекомендации! Вам куда надо?
– На Московскую.
– Езжай, Сань, – поддержал Сергей. – Тебе час только добираться. Позвони, когда закончишь.
Я попрощалась с Рафаэлем, пожалела слегка, что не могу еще раз взглянуть на Кроули и ушла.
Конференция проходила в отеле “Рэдиссон Пулковская”. Время в запасе было. Зря я дергалась. Или наоборот не зря. На входе была охрана, стояла рамка. Сумки досматривали. В общем, все как обычно. Я, не глядя, бросила свою на стол рядом с рамкой, а когда взяла ее, чтобы продемонстрировать охраннику, из длинного разреза сбоку на пол посыпались вещи. Твою ж мать! Кошелек? Паспорт? Телефон? Диктофоны?
Диктофоны выпали на пол. Вместе с ними – расческа, упаковка обезболивающих таблеток, пачка бумажных платочков и гигиеническая прокладка.
– Похоже, у вас проблемы, – ухмыльнулся молодой парень, но присел вместе со мной и начал помогать собирать выпавшее. На прокладку он деликатно не обратил внимание. – Что-нибудь пропало?
Я проверила содержимое сумки, придерживая разрезанную боковину рукой. Удивительно, но все было на месте. Пострадала только сумка. И мое самолюбие. В таких ситуациях всегда чувствуешь себя полной дурой. У меня последний раз резали сумку, когда я была на втором курсе. Я живу, черт возьми, в мегаполисе! В весьма опасном. И давно приучилась прижимать свои вещи к себе рукой. Как такое могло получиться? Хорошо, что ничего не пропало. Или пропало, но я не заметила?
Сумку пришлось упаковать в рекламный пакет, в котором выдали материалы конференции. Все время, что шел круглый стол и два диктофона исправно писали происходящее, я проверяла содержимое сумки. Все цело. Сумку было чертовски жаль. Я ее любила.
С Сергеем я встретилась на вокзале. До поезда оставалось полтора часа. Мы ужинали в какой-то стекляшке, торгующей блинами и салатами. Я показала кузену разрезанную сумку и рассказала про свои злоключения. Сергей изучил разрез и восхитился:
– Красиво сработано. Прямо как в Париже в лучшие времена!
– Ты уверен, что это были лучшие времена?
– У меня? Ну точно не самые худшие, – ухмыльнулся он.
– Придурок. Что с куклой?
– С ней все отлично. Парик сняли. Глаза не повреждены, прекрасно работают.
– Ну и кто она? Спящая красавица или как там? Кокетка?
– Флиртушка. Но она – спящая.
– Тоже хорошо, – ответила я лениво. После ужина я ощутила, что чертовски устала за этот день. Хотелось поскорее сесть – нет, упасть! – в поезд и проспать до Москвы.
– Есть кое-что интересное.
– Что же? Вы нашли в голове бриллиант размером с перепелиное яйцо?
– Ты хочешь сказать голубиное? – уточнил Сергей.
– Нет, голубиное вроде бы побольше. Может не поместиться.
– Увы, бриллиантов там не было. Кстати, я заплатил за консультацию, так что ты должна мне денег.
– Не вопрос, – я потянулась за кошельком. – Так что с куклой?
Сергей вытащил из рюкзака папку, достал из нее файл и положил на стол:
– Вот. Это было внутри головы.
В файле лежал кусок мятой серой бумаги, покрытый неизвестными мне палочками и завитками.
– Что это? Письмо? Напоминает грузинский.
Брат демонстративно вздохнул:
– Санечка, это точно не грузинский. И даже его не напоминает.
– Кому как, – я пожала плечами. – Тогда что это?
– Не знаю. По словам Рафаэля это похоже на иврит. Но он в этом деле тоже не специалист.
– Марина у нас в этом деле специалист. Надо ей показать.
– Переверни файл, – сказал Сергей. – Там еще есть.
Я перевернула. На обратной стороне было выведено: “Przesylka nie zostala dostarczona, poniewaz nie mozna bylo znalezc odbiorcy”.
– Польский? – я посмотрела на брата.
– Возможно. Точно не французский.
– Не английский и не немецкий… Кажется, это письмо в бутылке. И теперь мы – дети капитана Гранта.
Телефон зазвонил в девять вечера. Рафаэль отложил книгу, прочел имя на экране и ответил на вызов:
– Рад тебя слышать, друг мой!
– И я тебя. Мои протеже уже ушли?
– Да, несколько часов назад.
– Они остались довольны?
– О, я очень на это надеюсь.
– Спасибо. Я твой должник.
– Не стоит, право. Мне было приятно это сделать.
– Было что-нибудь интересное?
– Как сказать. Для меня любая кукла особенная. А так… Миллионы на аукционе за нее не выручишь. Но если твои друзья решат ее продать, то в любом случае останутся в плюсе. А если решат оставить, то это хорошее начало для новой коллекции.
На том конце несколько секунд помолчали.
– Слушай, давно хотел тебя спросить: а можно в такой кукле что-нибудь спрятать?
– Можно, – Рафаэль улыбнулся. – Можно в туловище, можно в голове. А почему тебя это интересует?
– Да так, подумалось. Старые куклы. С историей. Вдруг там чьи-то бриллианты? Или записка, где искать клад? – усмехнулись в трубке.
Кукольник уселся за стол с банками, сдвинул их в сторону, освобождая место, и указал нам на два стула, заваленных книгами:
– Переложите их куда-нибудь, хоть на прямо на пол и присаживайтесь.
Сергей освободил оба стула и мы расположились рядом с кукольником.
– Ну вот, друзья мои, теперь показывайте вашу красавицу.
Я достала из сумки куклу и отдала Рафаэлю.
– Ну-ка, душечка моя, иди-ка сюда, – он бережно взял ее, словно новорожденного ребенка. – Маленькая хальбижка, бисквитный долли-фейс. Рот приоткрыт, два зуба, брови неформованные, размашистые. А одежда не оригинальная, увы. Вы не будете возражать, если я ее сниму?
Я не возражала. Рафаэль осмотрел суставы, повертел в разные стороны руки, ноги, голову. Он был нежен с Мари-Манон словно заботливая мать. Я же была всего лишь равнодушной мачехой.
– Дерево и композит. Несколько трещин, но это поправимо. Краска местами ободрана. Почистить, подновить и будешь красоткой. А что у нас с глазками? Ты флиртушка или спящая красавица? – Рафаэль покачал куклу из стороны в сторону. – Ага, глаза зафиксированы, хорошо. Сами фиксировали? – кукольник уже потянулся к парику Мари-Манон.
– В смысле? – не поняла я. – Я ничего с ней не делала.
– Значит глазной рокер зафиксировал кто-то до вас. Это хорошо – когда рокер зафиксирован, меньше шансов повредить глаза. Хотя, конечно, не стопроцентная гарантия.
– И как его фиксируют?
– Внутрь головы обычно засовывают скомканную бумагу. Владелец потом снимает парик с пейтом и набивку вынимает.
– Стоп, что такое пейт? Флиртушка? И долли-фейс? Простите, но это совсем не мой мир.
– Флиртушка – это кукла с флиртующими глазами. Ну, знаете, когда они двигаются вправо-влево, – Рафаэль улыбнулся. – Спящая – это когда кукла закрывает глаза, если ее кладешь на спину. У вас наверняка такие были в детстве.
– Да, конечно. А пейт?
– Пейт – крышечка, закрывающая голову. Сверху на нее крепится парик. Вот смотрите, – Рафаэль попытался отделить парик от головы куклы, но тот оказался прочно приклеен. Кукольник приподнял волосы со всех сторон, осмотрел затылочную часть головы – там, где виднелось фабричное клеймо. И голова, и волосы в этом месте были со следами клея.
– Глаза зафиксировали, а пейт с париком замуровали, – произнес он задумчиво. – Ну что ж, и такое бывает. Это, конечно, все осложняет, но дело поправимое.
Кукольник посмотрел на нас с Сергеем и сжалился:
– Сейчас я вам объясню, друзья мои, – он встал, вышел в коридор и через пару секунд принес довольно большую куклу в темно-зеленом бархате. Снял с нее шляпку, а затем легким движением руки отделил от головы волосы. – Вот, пожалуйста, – продемонстрировал он, – это парик из натуральных волос. Это, – он указал на нечто, напоминающее тонзуру монаха-католика, – пейт. И волосы, и пейт здесь крепятся на двусторонний скотч, – Рафаэль снял с кукольной головы пейт так же легко, как и парик до этого. – Разумеется, господа Симон и Хальбиг, как и их коллеги, так не делали. Они крепили все это на клей. Но ведь они и не предполагали, что их продукцию век спустя будут пересылать и перевозить из одной точки земного шара в другую. А вот это глазной рокер, – Рафаэль указал на механизм внутри кукольной головы. – Большинство голов “Симон и Хальбиг” выпускали открытыми, хотя не все конечно.
– А долли-фейс что означает? – спросил Сергей. – У куклы может быть некукольное лицо?
– А, вы об игре слов… – Рафаэль усмехнулся. – Что ж, это стоит тоже показать и дать вам вам небольшую историческую справку. – Он снова вышел в коридор и вскоре принес еще одну куклу. Это была настоящая дама, одетая в светло-розовый и кремовый шелк.
– Вот это вторая половина девятнадцатого века. Примерно 1870-е годы. Уже не полностью фарфоровая – из бисквита тут только голова и плечевая тарелка. Тело кожаное. Такие куклы, друзья мои, были, разумеется, дешевле, чем полностью фарфоровые. А главное, это делало их более доступными для детской игры. Ну представьте сами: богатый отец покупает своей дочурке красивую фарфоровую куклу. Иногда девочке разрешают подержать ее в руках под строгим присмотром няни, все остальное же время кукла живет в шкафу на полке, потому что она дорогая и хрупкая. Композит, дерево, кожа, ткань – все это и удешевило куклу, и сделало ее ближе к ребенку. Так вот, чем по-вашему отличается эта кукла, – Рафаэль указал на даму в кремово-розовом, – от вот этих двух?
– Она взрослая? – предположила я.
– Совершенно верно! Да, друзья мои! Это взрослая женщина, так называемая модная кукла. А первые две, – тут он указал на Мари-Манон и на свою куклу в зеленом бархате, – это дети, девочки. Тот самый долли-фейс в отличие от взрослой фешн-долл. В 1877 году французский кукольник Жюмо представил свою Bebe Incassable – небьющегося ребенка. Французы всегда соперничают с немцами. Немцы выпускали кукол, похожих на детей, примерно с 1890-х по 1930-е годы. Впрочем, что касается соперничества, то тут как раз всех обыграли “Симон и Хальбиг”. Они не делали кукол целиком, они делали головы, а еще руки и ноги. Но кукол целиком – никогда. И эти головы они поставляли примерно трем десяткам компаний, выпускающих кукол, – французским, американским, ну и немецким, разумеется. Немецким – больше всего. Лица, вы понимаете, друзья мои? Они всем этим куклам дали свои лица! Даже если молд был не их собственной разработкой, там все равно стояло их клеймо.
Выражение лица у Рафаэля было восторженно-блаженствующее, будто бы он сам лично сделал лица для всех этих кукол. А может он просто оседлал любимого конька и нашел в нас благодарные уши. Увы, придется вернуть его на грешную землю. Я посмотрела на часы в телефоне – времени до конференции оставалось все меньше и меньше.
– Так что же с Мари-Манон? – спросила я.
– С Мари-Манон? – кукольник осторожно переложил свои куклы на соседний стол в гору тканей и меха, словно сказочных принцесс в постель с сотней тюфяков и пуховиков. – Мари-Манон… – он еще раз приподнял ее волосы на затылке. – Судя по виду клейма это начало двадцатого века. “Кэммер и Райнхардт” – еще одна известная немецкая кукольная фирма. Плотно сотрудничала с “Симоном и Хальбигом”, потом даже выкупила их. Номера молда нет, только размер куклы в сантиметрах. Двадцать три - это примерно девять дюймов. Не самый популярный размер. Малышка. Но полностью повторяет своих больших “сестер”, за исключением рук. Видите, у нее сомкнутые пальцы, тогда как у больших кукол они разведены.
– А глаза?
– Глаза? Для этого надо отклеивать парик с пейтом.
– Вы можете это сделать?
– Могу. Вот только если вы планируете ее отреставрировать, то все это можно поручить реставратору.
– А ее надо реставрировать?
– Скажем так, – Рафаэль погладил куклу по голове, – малышка Мари-Манон несомненно нуждается в том, чтобы о ней позаботились. Все зависит от ваших планов на нее. Если вы хотите продать куклу, то в принципе можете выставить ее даже в таком виде, как она сейчас. Евро триста–триста пятьдесят, я думаю, вы за нее выручите.
– Триста? Вы уверены?
Рафаэль поморщился:
– Тот факт, что вы купили ее за шестьдесят, говорит о вашем большом везении и о глупости того старьевщика, что ее продавал.
– А если я хочу оставить ее себе?
– Если думаете оставить себе или же хотите выручить за нее побольше, вложитесь в реставрацию, пошейте ей красивое платье. Оригинальным оно все равно не будет, но будет красивым и по соответствующей моде, возможно даже из старых материалов – тут как повезет и как вы заплатите.
Я задумалась.
– Если хотите, я могу сделать это для вас, – предложил Рафаэль свои услуги. – Или дать контакты кого-нибудь из своих московских коллег. У вас там есть прекрасные мастерицы.
– Спасибо. Просто я еще не решила. Но контакты возьму, конечно.
Рафаэль полез в стол, долго копался в ящике, потом протянул визитку:
– Вот, сфотографируйте или перепишите себе.
Сергей взял визитку, сделал снимок и вернул ее кукольнику.
– А можно все-таки снять парик сейчас? – попросила я. – Хочу узнать, что у нее с глазами.
Рафаэль снова осмотрел голову со всех сторон.
– Фен или ватные диски? Ватные диски или фен? – забормотал он себе под нос. – Пожалуй, все-таки ватные диски, – с этими словами он снова покинул комнату и вернулся, принеся чашку с водой. Достал из ящиков ватные диски, деревянные палочки вроде тех, что используют маникюрши, заколку для волос и целлофановый пакет.
– Волосы стоит убрать, чтобы не мочить без необходимости, – комментировал Рафаэль свои действия. – Горячая вода размягчит клей.
Ватные диски были замочены в чашке, отжаты и уложены вокруг кукольной головы по линии парика. Сверху был надет и закручен в районе шеи целлофановый пакет.
– Неприглядный вид, я понимаю, – поймал Рафаэль мой взгляд. – Я потому обычно стараюсь никаких действий с куклами при владельцах не проводить. Некоторые реагируют очень трепетно.
– Ничего-ничего, не переживайте. Я не сильно к ней привязалась. А сколько времени займет эта процедура? – похоже, я сглупила, попросив отклеить парик прямо сейчас. Надо было все делать в Москве.
– Ну… – задумчиво протянул кукольник, – спешка в этом деле вредна. Посмотрим, как быстро размокнет клей. Вы торопитесь? Поезд?
Я еще раз посмотрела на время.
– Нет, но у меня еще дела здесь в городе. Максимум через час мне точно придется вас покинуть.
– Постараемся уложиться, друзья мои, – обнадежил Рафаэль.
– Если что, я могу остаться, – сказал Сергей. – Встретимся потом на вокзале.
Парик легко сдаваться не хотел. Рафаэль несколько раз заново смачивал ватные диски, пробовал клей на прочность деревянной палочкой. Я нервничала и дергалась. В конце концов кукольник не выдержал:
– Александра, друг мой, не мучайтесь так! Езжайте и не переживайте, если Сергей готов остаться. Я передам ему вашу куклу в полной сохранности и расскажу, даже напишу все рекомендации! Вам куда надо?
– На Московскую.
– Езжай, Сань, – поддержал Сергей. – Тебе час только добираться. Позвони, когда закончишь.
Я попрощалась с Рафаэлем, пожалела слегка, что не могу еще раз взглянуть на Кроули и ушла.
***
Конференция проходила в отеле “Рэдиссон Пулковская”. Время в запасе было. Зря я дергалась. Или наоборот не зря. На входе была охрана, стояла рамка. Сумки досматривали. В общем, все как обычно. Я, не глядя, бросила свою на стол рядом с рамкой, а когда взяла ее, чтобы продемонстрировать охраннику, из длинного разреза сбоку на пол посыпались вещи. Твою ж мать! Кошелек? Паспорт? Телефон? Диктофоны?
Диктофоны выпали на пол. Вместе с ними – расческа, упаковка обезболивающих таблеток, пачка бумажных платочков и гигиеническая прокладка.
– Похоже, у вас проблемы, – ухмыльнулся молодой парень, но присел вместе со мной и начал помогать собирать выпавшее. На прокладку он деликатно не обратил внимание. – Что-нибудь пропало?
Я проверила содержимое сумки, придерживая разрезанную боковину рукой. Удивительно, но все было на месте. Пострадала только сумка. И мое самолюбие. В таких ситуациях всегда чувствуешь себя полной дурой. У меня последний раз резали сумку, когда я была на втором курсе. Я живу, черт возьми, в мегаполисе! В весьма опасном. И давно приучилась прижимать свои вещи к себе рукой. Как такое могло получиться? Хорошо, что ничего не пропало. Или пропало, но я не заметила?
Сумку пришлось упаковать в рекламный пакет, в котором выдали материалы конференции. Все время, что шел круглый стол и два диктофона исправно писали происходящее, я проверяла содержимое сумки. Все цело. Сумку было чертовски жаль. Я ее любила.
С Сергеем я встретилась на вокзале. До поезда оставалось полтора часа. Мы ужинали в какой-то стекляшке, торгующей блинами и салатами. Я показала кузену разрезанную сумку и рассказала про свои злоключения. Сергей изучил разрез и восхитился:
– Красиво сработано. Прямо как в Париже в лучшие времена!
– Ты уверен, что это были лучшие времена?
– У меня? Ну точно не самые худшие, – ухмыльнулся он.
– Придурок. Что с куклой?
– С ней все отлично. Парик сняли. Глаза не повреждены, прекрасно работают.
– Ну и кто она? Спящая красавица или как там? Кокетка?
– Флиртушка. Но она – спящая.
– Тоже хорошо, – ответила я лениво. После ужина я ощутила, что чертовски устала за этот день. Хотелось поскорее сесть – нет, упасть! – в поезд и проспать до Москвы.
– Есть кое-что интересное.
– Что же? Вы нашли в голове бриллиант размером с перепелиное яйцо?
– Ты хочешь сказать голубиное? – уточнил Сергей.
– Нет, голубиное вроде бы побольше. Может не поместиться.
– Увы, бриллиантов там не было. Кстати, я заплатил за консультацию, так что ты должна мне денег.
– Не вопрос, – я потянулась за кошельком. – Так что с куклой?
Сергей вытащил из рюкзака папку, достал из нее файл и положил на стол:
– Вот. Это было внутри головы.
В файле лежал кусок мятой серой бумаги, покрытый неизвестными мне палочками и завитками.
– Что это? Письмо? Напоминает грузинский.
Брат демонстративно вздохнул:
– Санечка, это точно не грузинский. И даже его не напоминает.
– Кому как, – я пожала плечами. – Тогда что это?
– Не знаю. По словам Рафаэля это похоже на иврит. Но он в этом деле тоже не специалист.
– Марина у нас в этом деле специалист. Надо ей показать.
– Переверни файл, – сказал Сергей. – Там еще есть.
Я перевернула. На обратной стороне было выведено: “Przesylka nie zostala dostarczona, poniewaz nie mozna bylo znalezc odbiorcy”.
– Польский? – я посмотрела на брата.
– Возможно. Точно не французский.
– Не английский и не немецкий… Кажется, это письмо в бутылке. И теперь мы – дети капитана Гранта.
***
Телефон зазвонил в девять вечера. Рафаэль отложил книгу, прочел имя на экране и ответил на вызов:
– Рад тебя слышать, друг мой!
– И я тебя. Мои протеже уже ушли?
– Да, несколько часов назад.
– Они остались довольны?
– О, я очень на это надеюсь.
– Спасибо. Я твой должник.
– Не стоит, право. Мне было приятно это сделать.
– Было что-нибудь интересное?
– Как сказать. Для меня любая кукла особенная. А так… Миллионы на аукционе за нее не выручишь. Но если твои друзья решат ее продать, то в любом случае останутся в плюсе. А если решат оставить, то это хорошее начало для новой коллекции.
На том конце несколько секунд помолчали.
– Слушай, давно хотел тебя спросить: а можно в такой кукле что-нибудь спрятать?
– Можно, – Рафаэль улыбнулся. – Можно в туловище, можно в голове. А почему тебя это интересует?
– Да так, подумалось. Старые куклы. С историей. Вдруг там чьи-то бриллианты? Или записка, где искать клад? – усмехнулись в трубке.
