Ну а следующей комнатой была библиотека. Множество шкафов, до отказа заполненные книгами. Были книги и на полу. Некоторые из них даже были раскрыты… К большому разочарованию Эдмонда Лазетт глубоко вздохнула и сразу же закрыла дверь. А он-то уже успел подумать, что ей нравятся книги… да уж, права была покойная старушка. Но учиться все равно придется!
Ну и последней комнатой оказалась комната самого Эдмонда. Она была гораздо больше всех остальных — и даже чуть побольше гостиной. Одна часть ее была предназначена для сна и необходимых вещей, а вторая представляла собой что–то вроде кабинета. Там располагался письменный стол и большое окно. Стол и часть пола, что были видны из коридора, были завалены бумагой, книгами и множеством полезных штуковин, названия которых Лазетт наверняка и не знала. Из коридора можно было заметить еще одну дверь, ведущую куда-то из комнаты — и любопытное дитя сразу же заметило ее и захотело войти. Эдмонд, хотя и порадовался ее заинтересованности, но покачал головой и ответил: «Пока нет».
На этом быстрый осмотр дома был окончен. Эдмонд посчитал своим долгом накормить девочку, а после начать составлять для нее распорядок дня. Первым делом, само собой, Лазетт нужны были вещи, причем немало — она ведь юная леди — а значит, впереди Эдмонда ждали траты.
***
Примерно так оно и получилось… Эдмонду поплохело, стоило только «ходячему магазину » — как назвал себя сам торговец — показаться в дверях. Два чемодана, которые этот некрупный с виду дяденька тащил на себе, впечатляли одним своим видом, но стоило торговцу их открыть, как вопросов стало еще больше. Как, черт побери, все это туда влезло?! На несколько секунд Эдмонд даже выпал из реальности, пытаясь понять, использует ли этот мужик магию, чтобы уместить все свое добро, которого запросто хватило бы на целый торговый ряд, в каких-то двух чемоданах. Вопреки ожиданиям, никакого магического следа Эдмонд не обнаружил… пришлось вернуться к слегка пугающей мысли о том, что за нечто из этого ему придется заплатить.
Лазетт сначала с недоверием смотрела на все это многообразие платьев, передников, сарафанов и еще много чего, а решиться и подойти посмотреть поближе не могла решиться. Продавцу пришлось даже настойчиво покашлять, чтобы подтолкнуть ее к действиям. Решив, что нельзя заставлять человека ждать, девочка принялась за дело… Между прочим, хозяин дома проявлял даже больше нетерпения, чем торговец. Если бы спросили его самого, он давно купил бы первые попавшиеся вещи. Для него единственным критерием выбора стало бы качество материала. Такие мелочи как цвет, фасон и цена его, в общем–то, не волновали. Однако у женщин, пусть и маленьких, все было иначе. Лазетт, хоть и жила до сих пор в бедности, была тому наглядным примером… Она смотрела на одежду и явно не могла выбрать. Возможно, она всего лишь стеснялась, но Эдмонд все сильнее начинал опасаться, что она -напросто хочет получить все разом… Дорвалось дите до нарядных платьев.
В конце концов, девочка выбрала пару платьев — на самом деле она честно старалась выбрать самые дешевые, но из-за того, что никогда еще не носила ничего, кроме домотканой одежды, не могла даже примерно угадать цены ни одной вещи — а ни Эдмонд, ни, тем более, торговец, подсказывать ей не собирались. В итоге Лазетт выбрала далеко не самые дешевые наряды, но смогла в конце концов вздохнуть с облегчением… Несколько преждевременно, потому как в этот момент продавец стал раскладывать перед ней нижнее белье.
Тут Эдмонд не выдержал и стремительно покинул комнату. Девочка перепугалась — что-что, а примерять белье и показываться в нем кому-то она не собиралась. А что делать, если нечто из примеренного не подойдет? Снять с себя и отдать обратно? Так ведь тоже нельзя… Потерзавшись пару мгновений, Лазетт воскликнула, что берет все.
Торговец покинул дом довольным. Эдмонд же едва удар не хватил, когда он услышал сумму. Все же он расплатился и мысленно поклялся, что Лазетт никогда не узнает, сколько именно стоил ее гардероб.
Так или иначе, с этим делом было покамест покончено. Оставалась еще одна задача — куда менее приятная для юной транжиры. Эдмонд взял бумагу и карандаш и принялся нечто чертить… Девочка с опаской поглядывала на него.
Если бы она умела читать то, возможно, не была бы так удивлена, когда Эдмонд принес ей точно такой же лист бумаги, карандаш и тонкую книгу. Под внимательный взгляд мужчины, девочка раскрыла книгу и замерла от удивления. В ней были картинки! Да такие большие и красивые, что было сложно отвести от них взгляд.
А еще там были буквы. Много букв. Они то стояли по одиночке, то вместе, то через какую–то странную палочку… Лазетт с мольбой подняла глаза на Эдмонд, но тот был непреклонен. Не зря он весь прошлый вечер искал этот букварь в своей библиотеке! Ему даже пару раз по неосторожности прилетело книгой по голове! И теперь после всего пережитого им он был обязан хотя бы попытаться научить ее чтению и грамоте. Причем «попытаться» он собирался весьма и весьма основательно.
Девочка внезапно подскочила с места и убежала в комнату. Ту самую, которую выбрала для себя. Эдмонд видел из зала, как малышка подошла к прикроватному сундуку и достала из него книгу. Это была книга старушки. Ни девочка, ни Эдмонд не посмели нарушить данное старой женщине обещание и забрали ее собой.
Вернувшись, девочка вновь села перед раскрытой книгой и положила рядом еще одну. Она будто бы сравнивала их. Каково же было удивление, когда в старых и практически выцветших картинках она увидела точно такие же, как в книжке Эдмонда! Легкая улыбка вновь на мгновение показалась на лице Лазетт. Это ведь надо было так совпасть! Взгляд Лазетт снова упал на цветные картинки. Быть может, все окажется не так страшно?
Но нет. Все оказалось страшно и даже хуже, хотя казалось бы — куда хуже.
Свеча перед ней уже изжила треть своей жизни, а злополучный букварь уже порядком надоел. За прошедшие два часа она не сдвинулась с мертвой точки — первых двух страниц. Да, яркие и красивые картинки манили к себе, притягивали взгляд, но вместе с этим Эдмонд настоятельно советовал — хотя Лазетт это воспринимала как прямой приказ — на чистом выданном ей листе бумаги повторять эти же слова. Письменно. И при этом проговаривать каждую букву, каждый слог.
И вот это уже было сродни пытки. Такие простые действия вызывали большие сложности. Почему — Эдмонд искренне недоумевал. Он ведь не трехлетнего ребенка учит, в конце–то концов. Однако результат, пусть и настолько плачевный, тоже результат.
С тяжелым вздохом мужчина сообщил, что Лазетт теперь будет заниматься этим каждый день. Девочка сначала не поверила его словам, даже попыталась разжалобить мужчину, но потерпела неудачу. В плане учебы Эдмонд был непреклонен, справедливо полагая, что подобные знания непременно понадобятся ей в будущем. С ними ей будет гораздо проще, чем без.
Подобное решение было основано на его личном плачевном опыте, когда ему приходилось получать эти знания самостоятельно, по крупицам. У него не было учителей, и из–за этого все становилось сложнее. Лазетт же обучит он сам, чтобы девочке было проще.
После того, как Лазетт узнала, что ужин им принесла какая–то женщина, девочка попыталась отвоевать себе право готовить для них еду и убираться. Одним словом, следить за домом. Эдмонд слегка сопротивлялся подобному решению, считая, что взваливать всю заботу о доме на ребенка — непростительно. Если нужно, он наймет служанку — средства позволяют подобное, но Лазетт настаивала этого не делать. Объясняла, что дома этим занималась именно она, и ей это будет только в радость.
«Хочет быть полезной», — догадался мужчина, сдаваясь под чужим напором. Да и помимо учебы, которую он ей сегодня навязал, ей нужно будет чем–то еще заниматься. Плюс — это будет экономия денег, а значит, их можно будет потратить на что–то необходимое.
А еще девочка отвоевала себе в комнату зеркало. То самое, что видела на втором этаже. На справедливое возмущение Эдмонда, что могла бы выбрать себе другую комнату, ответила, что в ней слишком большая кровать. Логику в этих словах мужчина не уловил, но зато вспомнил, как вчера это прокомментировала девочка, и предпочел не развивать эту тему, перенося зеркало в другую комнату.
Понемногу Эдмонд даже стал склоняться к мысли, что надо становиться строже с девочкой, не позволять ей подобных шуток в его сторону. Он даже пообещал себе, что обязательно начнет поступать так с завтрашнего дня.
Однако его уверенность в этом пошатнулась, когда Лазетт, будто почувствовавшая перемену в настроении мужчины, повернулась к нему и со слабой, едва заметной улыбкой поинтересовалась, чего бы он хотел на завтрак.
Эдмонд мысленно застонал. Кажется, ему будет куда сложнее с ней, чем он думал изначально.
Первая ночь на новом месте выдалась беспокойной. Сон все как-то не шел. Мерещились за дверью чьи-то шаги, скрип половиц и даже какие-то разговоры. «Этого не может быть, — успокаивала себя девочка, делая глубокий вдох. — Ничего этого нет. Просто дом старый, а на улице ветер, вот и чудится всякое. Нужно успокоиться, а не то Эдмонд утром засмеёт». В действительности Эдмонд вряд ли бы так поступил, но Лазетт пыталась напугать себя и хоть как-то заставить успокоиться. Что она только не перепробовала — даже попыталась лежать не шевелясь и представлять овечек, таких маленьких и беленьких, чтобы посчитать их, но в итоге все равно начинала вертеться в поисках удобной позы… В итоге окончательно сбила простыни и тогда ей стало действительно неудобно лежать.
В окно нечто ударилось, по звуку это было похоже на веточку или мелкий камень; Лазетт резко села. Во рту всё пересохло, и было бы неплохо сходить за водой. Ей точно не помешает успокоиться.
Лазетт поднялась с постели и постаралась тихонько выскользнуть из комнаты. Ночью громкими становились даже самые тихие звуки, а разбудить Эдмонда она не хотела. Как он может услышать её со второго этажа, девочка особо не задумывалась, но она все равно старалась быть тише. Покинув комнату, Лазетт тут же пожалела, что у нее не было с собой свечки, потому как почти сразу умудрилась обо нечто запнуться и едва не упала. Ощупав злобный предмет, она обнаружила, что это одна из маленьких декоративных тумб, на которые обычно ставят малюсенькие вазы с цветами… Вроде как идти до кухни было совсем недалеко, но выдохнуть с облегчением Лазетт смогла лишь тогда, когда подошла к дверному проему. Комнату перед ней заливал лунный свет, и теперь девочка могла не бояться, что запнется обо что-нибудь. Оказывается, она проворочалась в постели несколько часов, очень скоро должно начать светать. Лазетт набрала себе в ковш воды и сделала пару глотков.
— Чего это мы не спим? — раздалось за её спиной. Лазетт вскрикнула и выронила ковш. Посудина ударилась о стол, и вода разлилась, намочив ночную рубашку, но девочка не обратила на это внимания. Развернувшись, она испуганно посмотрела на Эдмонда. — Нельзя же так подкрадываться! Я даже не слышала ваших шагов! — накинулась на него девочка, сердце которой едва не выпрыгнуло из груди. Наверное, если бы ковш до сих пор был в её руках, он бы уже полетел в хозяина дома.
— Так чья это вина? Моя? — улыбнулся Эдмонд, приближаясь к ней. Лазетт хотелось ответить, что, да, это его вина, но вместо этого она промолчала. Мужчина тем временем подошел к ней, как казалось Лазетт, и поднял со стола ковш, а после сам зачерпнул воды и выпил.
— А сами чего не спите? — ворчливо поинтересовалась девочка. Возможно, это всё из-за лунного света, но лицо Эдмонда показалось ей слишком бледным, да и подошел он как-то с трудом.
— Бессонница, так же как и у тебя, — отозвался мужчина, отставляя ковш. — Волнуюсь, что в моем доме теперь еще кто-то живет, — добавил, чуть улыбнувшись. Лазетт показалось, что его улыбка какая-то вымученная.
«Неужели так устал за день? — девочка попыталась вспомнить, что он делал днем, но ничего такого в голову не приходило. — Может нечто случилось?» Прежде чем Лазетт успела хоть нечто спросить, Эдмонд произнес:
— Попробуй всё же поспать, завтра будет трудный день. Начнем учиться.
Сказав это, он убрался обратно на второй этаж, оставляя Лазетт одну. Она еще раз взглянула в окно, прикидывая, сколько времени осталось до восхода солнца, и вернулась в свою комнату. Отчего-то сон, что до этого отказывался приходить, тут же унес её.
Эдмонд не мог не признать — Лазетт была упряма, как ослица (да простит его ослица за такое сравнение!). Две недели. Примерно настолько хватило её упрямства в учебе. Эдмонд каждый день наблюдал за ее успехами — мизерными настолько, что становилось смешно и стыдно. В первую очередь, за себя, как за учителя… Две недели девочка терпела, корпела и, пока думала, что Эдмонд не видит, тихонько билась головой о стол. Эдмонд же все видел, и ему порой тоже хотелось… Возможно, у него неправильный подход к обучению. Но насколько все должно быть плохо, чтобы даже палочки прямые рисовать не научиться?! Он вот таким тугодумом никогда не был… кажется.
И все же, наблюдать за стараниями и страданиями девочки было забавно. Когда у нее что–то не получалось, она корчила интересные мученические гримасы, при виде которых Эдмонд едва сдерживал смех, а злиться на нее у него -напросто не получалось…
Но в конце концов даже ослиное упрямство должно было иссякнуть. И вот, в один прекрасный день Лазетт заявила ему, что дескать, если хочет чтобы она и дальше «этим» занималась — тогда готовит пускай сам.
Да, все эти две недели она исправно кормила его — кормила, конечно, продуктами, купленными им же и на его деньги, но все же это куда больше, чем ждешь от ребенка ее возраста… В первый раз Эдмонд слегка опешил, но потом понял, что девочка так пытается выразить свою признательность, и смирился. Назвать ее готовку вкусной язык не поворачивался, но если он пытался намекнуть ей об этом, она обижалась. Однажды надулась на целый день и на все попытки заговорить с ней отвечала только «угу» или «а-а»… И теперь вот, если он скажет ей, что готовить будет сам, а она должна учиться, она сразу скажет «ага, значит вам не нравится моя еда!» и обидится пуще прежнего. При здравом рассуждении получалось, что свое обучение Лазетт воспринимала так же, как и обязанность готовить еду — как проявление благодарности Эдмонду, за то, что он ее приютил. Она вроде как пытается потакать его «дурацким причудам»… при таком подходе неудивительно, что с учебой у нее не клеится.
В итоге Эдмонд решил покамест больше не принуждать ее к столь нелюбимому ею занятию и ответил, что раз она не хочет, то может больше не заниматься. Столько радости на ее лице он никогда еще не видел.
Однако в рукаве у волшебника оставался еще один козырь — как бы упрямо ни было это дитя, оно все еще было любопытным ребенком. Эдмонд был уверен, что в конце концов она не вытерпит и спросит его о магии… Таинственное и загадочное всегда манит людей, и, живя под одной крышей с колдуном, даже взрослые люди в конце концов всегда задают этот вопрос.
Ну и последней комнатой оказалась комната самого Эдмонда. Она была гораздо больше всех остальных — и даже чуть побольше гостиной. Одна часть ее была предназначена для сна и необходимых вещей, а вторая представляла собой что–то вроде кабинета. Там располагался письменный стол и большое окно. Стол и часть пола, что были видны из коридора, были завалены бумагой, книгами и множеством полезных штуковин, названия которых Лазетт наверняка и не знала. Из коридора можно было заметить еще одну дверь, ведущую куда-то из комнаты — и любопытное дитя сразу же заметило ее и захотело войти. Эдмонд, хотя и порадовался ее заинтересованности, но покачал головой и ответил: «Пока нет».
На этом быстрый осмотр дома был окончен. Эдмонд посчитал своим долгом накормить девочку, а после начать составлять для нее распорядок дня. Первым делом, само собой, Лазетт нужны были вещи, причем немало — она ведь юная леди — а значит, впереди Эдмонда ждали траты.
***
Примерно так оно и получилось… Эдмонду поплохело, стоило только «ходячему магазину » — как назвал себя сам торговец — показаться в дверях. Два чемодана, которые этот некрупный с виду дяденька тащил на себе, впечатляли одним своим видом, но стоило торговцу их открыть, как вопросов стало еще больше. Как, черт побери, все это туда влезло?! На несколько секунд Эдмонд даже выпал из реальности, пытаясь понять, использует ли этот мужик магию, чтобы уместить все свое добро, которого запросто хватило бы на целый торговый ряд, в каких-то двух чемоданах. Вопреки ожиданиям, никакого магического следа Эдмонд не обнаружил… пришлось вернуться к слегка пугающей мысли о том, что за нечто из этого ему придется заплатить.
Лазетт сначала с недоверием смотрела на все это многообразие платьев, передников, сарафанов и еще много чего, а решиться и подойти посмотреть поближе не могла решиться. Продавцу пришлось даже настойчиво покашлять, чтобы подтолкнуть ее к действиям. Решив, что нельзя заставлять человека ждать, девочка принялась за дело… Между прочим, хозяин дома проявлял даже больше нетерпения, чем торговец. Если бы спросили его самого, он давно купил бы первые попавшиеся вещи. Для него единственным критерием выбора стало бы качество материала. Такие мелочи как цвет, фасон и цена его, в общем–то, не волновали. Однако у женщин, пусть и маленьких, все было иначе. Лазетт, хоть и жила до сих пор в бедности, была тому наглядным примером… Она смотрела на одежду и явно не могла выбрать. Возможно, она всего лишь стеснялась, но Эдмонд все сильнее начинал опасаться, что она -напросто хочет получить все разом… Дорвалось дите до нарядных платьев.
В конце концов, девочка выбрала пару платьев — на самом деле она честно старалась выбрать самые дешевые, но из-за того, что никогда еще не носила ничего, кроме домотканой одежды, не могла даже примерно угадать цены ни одной вещи — а ни Эдмонд, ни, тем более, торговец, подсказывать ей не собирались. В итоге Лазетт выбрала далеко не самые дешевые наряды, но смогла в конце концов вздохнуть с облегчением… Несколько преждевременно, потому как в этот момент продавец стал раскладывать перед ней нижнее белье.
Тут Эдмонд не выдержал и стремительно покинул комнату. Девочка перепугалась — что-что, а примерять белье и показываться в нем кому-то она не собиралась. А что делать, если нечто из примеренного не подойдет? Снять с себя и отдать обратно? Так ведь тоже нельзя… Потерзавшись пару мгновений, Лазетт воскликнула, что берет все.
Торговец покинул дом довольным. Эдмонд же едва удар не хватил, когда он услышал сумму. Все же он расплатился и мысленно поклялся, что Лазетт никогда не узнает, сколько именно стоил ее гардероб.
Глава 8. Ученье через нехотенье
Так или иначе, с этим делом было покамест покончено. Оставалась еще одна задача — куда менее приятная для юной транжиры. Эдмонд взял бумагу и карандаш и принялся нечто чертить… Девочка с опаской поглядывала на него.
Если бы она умела читать то, возможно, не была бы так удивлена, когда Эдмонд принес ей точно такой же лист бумаги, карандаш и тонкую книгу. Под внимательный взгляд мужчины, девочка раскрыла книгу и замерла от удивления. В ней были картинки! Да такие большие и красивые, что было сложно отвести от них взгляд.
А еще там были буквы. Много букв. Они то стояли по одиночке, то вместе, то через какую–то странную палочку… Лазетт с мольбой подняла глаза на Эдмонд, но тот был непреклонен. Не зря он весь прошлый вечер искал этот букварь в своей библиотеке! Ему даже пару раз по неосторожности прилетело книгой по голове! И теперь после всего пережитого им он был обязан хотя бы попытаться научить ее чтению и грамоте. Причем «попытаться» он собирался весьма и весьма основательно.
Девочка внезапно подскочила с места и убежала в комнату. Ту самую, которую выбрала для себя. Эдмонд видел из зала, как малышка подошла к прикроватному сундуку и достала из него книгу. Это была книга старушки. Ни девочка, ни Эдмонд не посмели нарушить данное старой женщине обещание и забрали ее собой.
Вернувшись, девочка вновь села перед раскрытой книгой и положила рядом еще одну. Она будто бы сравнивала их. Каково же было удивление, когда в старых и практически выцветших картинках она увидела точно такие же, как в книжке Эдмонда! Легкая улыбка вновь на мгновение показалась на лице Лазетт. Это ведь надо было так совпасть! Взгляд Лазетт снова упал на цветные картинки. Быть может, все окажется не так страшно?
Но нет. Все оказалось страшно и даже хуже, хотя казалось бы — куда хуже.
Свеча перед ней уже изжила треть своей жизни, а злополучный букварь уже порядком надоел. За прошедшие два часа она не сдвинулась с мертвой точки — первых двух страниц. Да, яркие и красивые картинки манили к себе, притягивали взгляд, но вместе с этим Эдмонд настоятельно советовал — хотя Лазетт это воспринимала как прямой приказ — на чистом выданном ей листе бумаги повторять эти же слова. Письменно. И при этом проговаривать каждую букву, каждый слог.
И вот это уже было сродни пытки. Такие простые действия вызывали большие сложности. Почему — Эдмонд искренне недоумевал. Он ведь не трехлетнего ребенка учит, в конце–то концов. Однако результат, пусть и настолько плачевный, тоже результат.
С тяжелым вздохом мужчина сообщил, что Лазетт теперь будет заниматься этим каждый день. Девочка сначала не поверила его словам, даже попыталась разжалобить мужчину, но потерпела неудачу. В плане учебы Эдмонд был непреклонен, справедливо полагая, что подобные знания непременно понадобятся ей в будущем. С ними ей будет гораздо проще, чем без.
Подобное решение было основано на его личном плачевном опыте, когда ему приходилось получать эти знания самостоятельно, по крупицам. У него не было учителей, и из–за этого все становилось сложнее. Лазетт же обучит он сам, чтобы девочке было проще.
После того, как Лазетт узнала, что ужин им принесла какая–то женщина, девочка попыталась отвоевать себе право готовить для них еду и убираться. Одним словом, следить за домом. Эдмонд слегка сопротивлялся подобному решению, считая, что взваливать всю заботу о доме на ребенка — непростительно. Если нужно, он наймет служанку — средства позволяют подобное, но Лазетт настаивала этого не делать. Объясняла, что дома этим занималась именно она, и ей это будет только в радость.
«Хочет быть полезной», — догадался мужчина, сдаваясь под чужим напором. Да и помимо учебы, которую он ей сегодня навязал, ей нужно будет чем–то еще заниматься. Плюс — это будет экономия денег, а значит, их можно будет потратить на что–то необходимое.
А еще девочка отвоевала себе в комнату зеркало. То самое, что видела на втором этаже. На справедливое возмущение Эдмонда, что могла бы выбрать себе другую комнату, ответила, что в ней слишком большая кровать. Логику в этих словах мужчина не уловил, но зато вспомнил, как вчера это прокомментировала девочка, и предпочел не развивать эту тему, перенося зеркало в другую комнату.
Понемногу Эдмонд даже стал склоняться к мысли, что надо становиться строже с девочкой, не позволять ей подобных шуток в его сторону. Он даже пообещал себе, что обязательно начнет поступать так с завтрашнего дня.
Однако его уверенность в этом пошатнулась, когда Лазетт, будто почувствовавшая перемену в настроении мужчины, повернулась к нему и со слабой, едва заметной улыбкой поинтересовалась, чего бы он хотел на завтрак.
Эдмонд мысленно застонал. Кажется, ему будет куда сложнее с ней, чем он думал изначально.
Глава 9. Ночные фокусы
Первая ночь на новом месте выдалась беспокойной. Сон все как-то не шел. Мерещились за дверью чьи-то шаги, скрип половиц и даже какие-то разговоры. «Этого не может быть, — успокаивала себя девочка, делая глубокий вдох. — Ничего этого нет. Просто дом старый, а на улице ветер, вот и чудится всякое. Нужно успокоиться, а не то Эдмонд утром засмеёт». В действительности Эдмонд вряд ли бы так поступил, но Лазетт пыталась напугать себя и хоть как-то заставить успокоиться. Что она только не перепробовала — даже попыталась лежать не шевелясь и представлять овечек, таких маленьких и беленьких, чтобы посчитать их, но в итоге все равно начинала вертеться в поисках удобной позы… В итоге окончательно сбила простыни и тогда ей стало действительно неудобно лежать.
В окно нечто ударилось, по звуку это было похоже на веточку или мелкий камень; Лазетт резко села. Во рту всё пересохло, и было бы неплохо сходить за водой. Ей точно не помешает успокоиться.
Лазетт поднялась с постели и постаралась тихонько выскользнуть из комнаты. Ночью громкими становились даже самые тихие звуки, а разбудить Эдмонда она не хотела. Как он может услышать её со второго этажа, девочка особо не задумывалась, но она все равно старалась быть тише. Покинув комнату, Лазетт тут же пожалела, что у нее не было с собой свечки, потому как почти сразу умудрилась обо нечто запнуться и едва не упала. Ощупав злобный предмет, она обнаружила, что это одна из маленьких декоративных тумб, на которые обычно ставят малюсенькие вазы с цветами… Вроде как идти до кухни было совсем недалеко, но выдохнуть с облегчением Лазетт смогла лишь тогда, когда подошла к дверному проему. Комнату перед ней заливал лунный свет, и теперь девочка могла не бояться, что запнется обо что-нибудь. Оказывается, она проворочалась в постели несколько часов, очень скоро должно начать светать. Лазетт набрала себе в ковш воды и сделала пару глотков.
— Чего это мы не спим? — раздалось за её спиной. Лазетт вскрикнула и выронила ковш. Посудина ударилась о стол, и вода разлилась, намочив ночную рубашку, но девочка не обратила на это внимания. Развернувшись, она испуганно посмотрела на Эдмонда. — Нельзя же так подкрадываться! Я даже не слышала ваших шагов! — накинулась на него девочка, сердце которой едва не выпрыгнуло из груди. Наверное, если бы ковш до сих пор был в её руках, он бы уже полетел в хозяина дома.
— Так чья это вина? Моя? — улыбнулся Эдмонд, приближаясь к ней. Лазетт хотелось ответить, что, да, это его вина, но вместо этого она промолчала. Мужчина тем временем подошел к ней, как казалось Лазетт, и поднял со стола ковш, а после сам зачерпнул воды и выпил.
— А сами чего не спите? — ворчливо поинтересовалась девочка. Возможно, это всё из-за лунного света, но лицо Эдмонда показалось ей слишком бледным, да и подошел он как-то с трудом.
— Бессонница, так же как и у тебя, — отозвался мужчина, отставляя ковш. — Волнуюсь, что в моем доме теперь еще кто-то живет, — добавил, чуть улыбнувшись. Лазетт показалось, что его улыбка какая-то вымученная.
«Неужели так устал за день? — девочка попыталась вспомнить, что он делал днем, но ничего такого в голову не приходило. — Может нечто случилось?» Прежде чем Лазетт успела хоть нечто спросить, Эдмонд произнес:
— Попробуй всё же поспать, завтра будет трудный день. Начнем учиться.
Сказав это, он убрался обратно на второй этаж, оставляя Лазетт одну. Она еще раз взглянула в окно, прикидывая, сколько времени осталось до восхода солнца, и вернулась в свою комнату. Отчего-то сон, что до этого отказывался приходить, тут же унес её.
Эдмонд не мог не признать — Лазетт была упряма, как ослица (да простит его ослица за такое сравнение!). Две недели. Примерно настолько хватило её упрямства в учебе. Эдмонд каждый день наблюдал за ее успехами — мизерными настолько, что становилось смешно и стыдно. В первую очередь, за себя, как за учителя… Две недели девочка терпела, корпела и, пока думала, что Эдмонд не видит, тихонько билась головой о стол. Эдмонд же все видел, и ему порой тоже хотелось… Возможно, у него неправильный подход к обучению. Но насколько все должно быть плохо, чтобы даже палочки прямые рисовать не научиться?! Он вот таким тугодумом никогда не был… кажется.
И все же, наблюдать за стараниями и страданиями девочки было забавно. Когда у нее что–то не получалось, она корчила интересные мученические гримасы, при виде которых Эдмонд едва сдерживал смех, а злиться на нее у него -напросто не получалось…
Но в конце концов даже ослиное упрямство должно было иссякнуть. И вот, в один прекрасный день Лазетт заявила ему, что дескать, если хочет чтобы она и дальше «этим» занималась — тогда готовит пускай сам.
Да, все эти две недели она исправно кормила его — кормила, конечно, продуктами, купленными им же и на его деньги, но все же это куда больше, чем ждешь от ребенка ее возраста… В первый раз Эдмонд слегка опешил, но потом понял, что девочка так пытается выразить свою признательность, и смирился. Назвать ее готовку вкусной язык не поворачивался, но если он пытался намекнуть ей об этом, она обижалась. Однажды надулась на целый день и на все попытки заговорить с ней отвечала только «угу» или «а-а»… И теперь вот, если он скажет ей, что готовить будет сам, а она должна учиться, она сразу скажет «ага, значит вам не нравится моя еда!» и обидится пуще прежнего. При здравом рассуждении получалось, что свое обучение Лазетт воспринимала так же, как и обязанность готовить еду — как проявление благодарности Эдмонду, за то, что он ее приютил. Она вроде как пытается потакать его «дурацким причудам»… при таком подходе неудивительно, что с учебой у нее не клеится.
В итоге Эдмонд решил покамест больше не принуждать ее к столь нелюбимому ею занятию и ответил, что раз она не хочет, то может больше не заниматься. Столько радости на ее лице он никогда еще не видел.
Однако в рукаве у волшебника оставался еще один козырь — как бы упрямо ни было это дитя, оно все еще было любопытным ребенком. Эдмонд был уверен, что в конце концов она не вытерпит и спросит его о магии… Таинственное и загадочное всегда манит людей, и, живя под одной крышей с колдуном, даже взрослые люди в конце концов всегда задают этот вопрос.
