– Не по своей, а по твоей! Кто смену задвинул?
– А нельзя было на тумбочке дождаться?
– Да, дождёшься тебя, когда ты спать завалился! Два часа ждал бы!
– Мог бы проверить!
– Да я два раза тебя будил! Ты же, гад, стоял уже и кровать заправлял! Вон Востриков теперь железную дорогу из-за тебя всяким толстым прапорщикам строит, хотя, мечтал об авиации, – Слепнёв потянулся, не выпуская из рук ножовки, попрыгал на месте, взял инструмент в левую руку, потряс кистью правой и стал следить за выпустившим предкрылки и закрылки, транспортным самолётом, заходящим на посадку. – Слышь, Колян, правда, на клушку взъерошенную похож?
– Семсятшестой-то? – Посмотрел Вострик на самолёт. – Да, есть малёха.
– Колёк, а ты в детстве хотел быть лётчиком?
– Не. Я шофёром хотел. Я и самолётов никогда не видел. Кукурузник, было дело, прилетал поля опрыскивать.
– Подожди, Колян, вот Гошик в Домодедово живёт, я во Внуково, у него отец начальником службы работает в порту, мой отец – сменным мастером, закончу – к нему пойду, а где ты работать собрался, и как, вообще, попал в училище, если рядом авиации нет?
– Как-как. Так же, как и сюда – по недоразумению.
– В смысле?
– Я хотел в Политех поступать. Уже в дизель сел, аттестат взял, паспорт, справку из санча… из поликлиники. Вот. Но понимал – экзамены мог завалить. Обязательно бы завалил. Вот. У нас физику в селе как преподавали – училка просто учебник читала вслух. Все отличники, а задачи решать никто не умел. Вот. А в дизеле рядом со мной трое славян ехали, в карты играли.
– В смысле – трое славян? Остальные негры были в вагоне?
– Из Славянского училища, дембеля.
– Так каникулы же в августе, а вступительные в июле начинаются, как ты с ними пересёкся?
– Дембеля, говорю же! После практики за дипломами ездили. Погоны уже не курсантские, две лычки – седьмая категория. Вот. Разговорились. Убедили они меня. Офицером, сказали, будешь, срочную служить не надо, работа интересная.
– Значит, какие-то картёжники решили твою судьбу?
– Ну, почему, я сам так решил. Они просто подсказали. И пока я на жизнь не жалуюсь, вот.
– А я жалуюсь! Какого хрена она свела меня в одном наряде с этим любителем дрыхнуть на службе!
– От судьбы не уйдёшь, братан! Не я, так другой бы оказался на моём месте, чтоб выполнить миссию небес – организовать тебе путёвку в этот санаторий «Плакучая ива»!
За разговором не заметили, как пришла пора обедать.
Кормили нормально, но пресно. И добавок не было.
В лагерь Колька вернулся чёрный, как африканец. До гауптвахты лицо его было светлее волос, а после отсидки причёска выгорела и на фоне темно-коричневого лица казалась почти седой. У курильщиков усы такого цвета. Сохранилась в моём дембельском альбоме его чёрно-белая фотография с присяги: стоит он на ней ещё не негр с автоматом и читает текст. Как сейчас слышу: «...Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Так и просится добавить – Аминь!
09. 08. 2019.
https://vk.com/photo31364817_457262100
По машинам!
https://vk.com/photo31364817_457262127
Мелкие абрикосы
https://vk.com/photo31364817_457262089
https://vk.com/photo31364817_457262104
На лимане
– Короче делаешь так. Берёшь абрикос большими и указательными пальцами обеих рук за его гениталии.
– За что?
– За ямочки. За ту, где был цветок и за ту, из которой плодоножка торчала. И разрываешь его на две половинки. Потом торцом ладони той руки, в которой оказалась половинка с косточкой, бьёшь себя по ноге выше колена. Косточка отваливается и падает на землю.
– А если прилипла и не падает?
– Ты же спелый абрикос выбрал. Обязательно отвалится!
– Затем одну половинку кладёшь в ладонь, а вторую ломаешь тем же способом на две скибки. И каждую четвертинку выгрызаешь как арбуз. Шкурку выбрасываешь. Потом вторую половину так же. Потом берёшь следующий спелый абрикос, покрупнее выбираешь.
– И много съедал таким образом?
– Первый день очень много. Может ведро… Но потом мясо на обеде не помещается в брюхо, сбавил обороты на молотилке.
На построении возле столовой после завтрака в ясные дни обычно объявляли: «Желающим поехать на сбор фруктов выйти из строя и собраться в беседке!» Роту уводили в расположение лагеря, а оставшиеся проходили под окнами санчасти и рассаживались на скамейках под кронами акаций и в заросшей диким виноградом курилке, которую и называли беседкой. В ожидании переписи наблюдали за движухой у входа в штаб.
В среднем два раза за минуту кто-то заходил или выходил. Здесь было много женщин-военных. Собственно, они все были только здесь. Толстые тётки в форме смотрелись несуразно – непривычно и карикатурно. Были и стройненькие дамочки. Почти все они носили погоны рядовых или младших сержантов. У одних волосы собраны дулей, на которую натянут уставной головной убор. Другие носили короткую стрижку.
Но одна барышня с капитанскими погонами, ростом выше среднего, кардинально отличалась от остальных. Фигурка её была слеплена по лекалу Мэрилин Монро, а длинные пышные вьющиеся, скорее всего крашеные перекисью, волосы сложены в мудрёную аккуратную конструкцию наподобие шиньона. Пилотка была пристёгнута к причёске заколками и терялась на её фоне. Сногсшибательную картину довершала безупречная кукольная физиономия с ямочками на щеках и модельная походка.
Мужики, чем бы ни занимались, увидев её всё бросали, замолкали и с открытыми ртами, сглатывая слюну, следили, как она огибает пятиконечную звезду, вписанную в круглую клумбу и засаженную красными петуниями.
Случалось, что с нами в курилке оказывались кадровые служаки. Из их реплик мы поняли, что красавица эта носит фамилию, совпадающую с фамилией командира полка. Некоторое время мы терялись в догадках, кем она ему приходится – дочерью или, может быть – ох он и хлюст – женой. Просто совпадение исключалось по причине стремящейся к нулю вероятности. Сложно представить, что два человека с фамилиями Пересветов и Пересветова на таком небольшом клочке земной тверди могли оказаться просто однофамильцами. Ладно бы Ивановы, Кравченко или, например, Юдины. Но Пересветовы – исключено.
Красотка была настолько хороша, что её обсуждали даже в нашем лагере. Опуская сальные моменты дискурсов и анализируя их итоги, вынужден признать, что красота не только может спасти мир, но и способна не оставить от него камня на камне!
Позже, сопоставляя разрозненные блоки информации, поступающие по разным каналам, мы выяснили, что белокурая красавица доводится командиру полка снохой. Причём бывшей! Живет она не в военном городке, а в самом городе. И каждое утро её привозит на работу чёрная «Волга» с гражданскими номерами, за рулём которой сидит крепкий красавец в белой сорочке с галстуком.
На площадке перед штабом всегда было много автомобилей. Зелёный «ПАЗик» возил экипажи и техников на аэродром, а белый обычно использовался для поездок в город. Он же возил детей в школу. В этом случае на лобовом стекле ставили табличку «Дети». Кроме того, на площадке часто стояли две «Волги»: белая – штабная и черная – командира части. Присутствовали также «УАЗики»-козлы и два-три уже знакомых нам «Урала» со скамейками в кузове, возивших на аэродром десант и рядовой состав батальона авиатехнического обеспечения. Личный транспорт офицеров и прапорщиков, которого, впрочем, в те годы было гораздо меньше, чем сейчас, в основном был сосредоточен на площади напротив клуба в жилом городке. Оставлять машину у подъезда было невозможно, слишком узкие тротуары не позволяли разъехаться. Но при нас строились новые дома, и там эта проблема была решена.
Ожидания под акациями были связаны с необходимостью составления списков и визирования их в штабе. Наш старшина, пардон, теперь конечно – сержант, уносил бумажку и передавал дежурному на вахте. Спустя некоторое время оттуда выходили два офицера и кричали уснувшим на руле солдатикам: «Заводи!». В то же мгновение наш старшина, то есть сейчас, конечно, сержант вскакивал и командовал: «По машинам!»
Ходил слух, что местный штабной офицер был женат на дочери председателя одного из прибрежных колхозов, в садах которого перезревали абрикосы. А на противоположной околице Белоясеня в авиационном полку целыми днями без дела слонялись по военному городку, загорали на газонах или тупо дрыхли в палатках более двух сотен вполне пригодных для сельскохозяйственного применения половозрелых жеребцов. Кому-то в голову пришла мысль задействовать курсантов для сбора урожая. Каждый день после набирали два «Урала» добровольцев. Почему бы не съездить, интересно ведь! Везли до города, везли через город. Покорители садов глазели сверху на условно одетых июльских белоясеневских девушек. Потом дорога шла по полям с дозревающим подсолнечником и кукурузой. На месте оказывались в районе десяти дня. Четыре часа собирали со стремянок сочные вкуснющие абрикосы – один в рот, два в ящик. Фрукты очень крупные, в десятилитровое ведро их помещалось чуть более двадцати штук. Норма была предельно щадящая. Оплата – обедом. Хотя, возможно, кто-то на этом всё же зарабатывал. Глупо было бы.
На обед везли в бригаду. Кормили от пуза. И божественно вкусно! На первое – борщ со сметаной и телятиной. На второе – кусок сочной, тающей во рту говядины или большая паровая котлета с картошкой-пюре. Случались голубцы. А на третье – компот из тех же абрикосов или яблок. После обеда давали час, пока не спадёт жара, поваляться в тени на травке. Этот гуманный режим, видимо, требовался самим офицерам. Что уж они там делали, пока курсанты под яблонями жирок завязывали, неизвестно, возможно у них тоже была сиеста.
Дальше начинался курорт. «Уралы» выбирались из садов и направлялись на лиман. Сначала ехали по трассе союзного значения в потоке автомобилей, везущих на море отдыхающих со всей страны. Из окон Москвичей, Волг и Жигулей торчали сачки, удочки, высовывались весёлые детские головы и собачьи морды. Море было уже рядом, его запахом был пропитан воздух, и лица отпускников светились счастьем сквозь незатемнённые ещё в ту пору окна личных автомобилей. Потом сворачивали на просёлок и ехали вдоль заросших тополями и вязами берегов реки Кисельной. Устье реки при впадении в море образовывало широкий лиман. Кисельные берега неспешно отдалялись друг от друга последние десять минут пути и, наконец, расходились в стороны, открывая взгляду линию горизонта, слабо различимого на юго-западе, где как раз в это время находилось солнце.
На берегах Кисельного лимана отдыхали «дикари». Рядом с палатками стояли автомобили, некоторые были накрыты брезентовыми тентами. Бегали детишки, играла в волейбол молодёжь. Мужики резались в дурака, пили пиво или домашнее вино местных производителей. Жёны готовили на примусах. Ароматы приготовленной на огне снеди смешивались с запахами моря. Мерный прибой заглушался детским визгом и криками чаек.
И вот, посреди этого благолепия появлялись два больших армейских грузовика, из которых выгружались четыре десятка парней, снимали полевую форму и в чёрных казённых семейных трусах –плавки были только у водителей и офицеров – просачивались между островками дикого семейного отдыха к берегу. Запахи пищи не будоражили воображение сытых курсантов. А вот загорающие девчонки пробуждали чувство голода иного свойства.
Море в этом месте неглубокое и под вечер, как правило, спокойное. Дно илистое. Чтобы окунуться и не испачкать пузо, нужно пройти по этой жиже метров пятьдесят. А если хочется поплавать, не касаясь ногами скользкого дна, то все двести. После купания ноги до колена обязательно измазаны илом. Их нужно на травке сполоснуть. Для этого предусмотрительно ещё на базе набирались две канистры. Средненькое такое море, короче. Но всё же это было море!
– Папа, смотри, смотри, негр! – Услышали однажды мы голос мальца лет шести, когда проходили через дикий лагерь. Многие, в том числе и я, стали озираться по сторонам, ведь негр в те времена был в диковинку. Однако, пацанчик, не отрываясь, смотрел именно на нас. За негра он принял Вострика, вернувшегося с трёхзвёздочного курорта, где отдыхал по путёвке, выписанной замполитом. Колька действительно смахивал на африканца. Нос картошкой, слегка полные губы, сверкающие неестественной голливудской белизной зубы. Даже волосы были кучерявыми, но, в отличие от натурального, у нашего негра они были не чёрные, а соломенные, что можно было, конечно, объяснить применением персиков в огороде.
– Применением чего?
– Перекиси водорода. А я как сказал?
Сложнее было объяснить абсолютно белые ноги негра. Если не знать о его приключении, то можно было предположить, что его несколько часов держали по пояс в бочке с хлоркой или в чане с птичьим помётом.
Несколько дней подряд усиленно до последних вечерних лучей Вострик подставлял солнцу свои ноги, пряча в тени остальное. Эффект был, но заметная разница оставалась.
Колька единственный, кто не раздевался до трусов возле «Уралов», он тяготился повышенным вниманием гражданских, поэтому шёл в галифе до самого берега. Там оглядывался, быстро сбрасывал галифе и бежал в воду пока бежалось, пока вода позволяла поднимать ноги над поверхностью. На глубине «по колено» плюхался и изображал пловца. А первый раз, когда он пренебрёг этой процедурой, дети выстроились лицом к морю, у волейболистов перестал взлетать мяч, а мужики, отложив ход, развернулись в сторону Кольки с веерами козырей и швали в руках.
06. 2023.
https://vk.com/photo31364817_457262101
В восьмиместной палатке
https://vk.com/photo31364817_457262102
Лагерь
https://vk.com/photo31364817_457262122
76-той под тучей
– Это что за грохот?
– Музыку врубили.
– Свадьба, наверное.
– Танцы это.
– Танцы? Где?
– В Белоясене, не на аэродроме же!
– Сегодня среда, какие танцы!
– А они летом только в понедельник и вторник отдыхают, со среды до воскресенья танцы каждый вечер.
– Ну, правильно – лето, юг, отдыхающие – самый чёс! А ты откуда знаешь?
– Знаю, раз говорю…
Когда живёшь в городе, в кирпичном доме, о погоде вспоминаешь редко. Например, если зонт забыл взять и вымок на дистанции от остановки троллейбуса до проходной. Или когда сменился сезон, все уже в куртках, а ты прозевал и один, как идиот, в шортах и футболке делаешь вид, что закалённый, что в куртке тебе было бы жарко, а у самого зуб на зуб не попадает, губы синие и кожа гусиная. Завтра ты уже куртку не забыл, но забыл положить в карман носовой платок и наматываешь сопли на кулак.
Совсем другое дело, если ты находишься на открытом воздухе круглосуточно в течение месяца. Пусть даже летом. За такой срок немудрено попасть в какой-нибудь природный катаклизмер.
Первая встряска была в дороге и по приезде. Тогда за пятнадцать часов, двигаясь на юг, что примечательно, нам удалось из лютой вагонной жары переместиться в ночную холодрыгу.
– А нельзя было на тумбочке дождаться?
– Да, дождёшься тебя, когда ты спать завалился! Два часа ждал бы!
– Мог бы проверить!
– Да я два раза тебя будил! Ты же, гад, стоял уже и кровать заправлял! Вон Востриков теперь железную дорогу из-за тебя всяким толстым прапорщикам строит, хотя, мечтал об авиации, – Слепнёв потянулся, не выпуская из рук ножовки, попрыгал на месте, взял инструмент в левую руку, потряс кистью правой и стал следить за выпустившим предкрылки и закрылки, транспортным самолётом, заходящим на посадку. – Слышь, Колян, правда, на клушку взъерошенную похож?
– Семсятшестой-то? – Посмотрел Вострик на самолёт. – Да, есть малёха.
– Колёк, а ты в детстве хотел быть лётчиком?
– Не. Я шофёром хотел. Я и самолётов никогда не видел. Кукурузник, было дело, прилетал поля опрыскивать.
– Подожди, Колян, вот Гошик в Домодедово живёт, я во Внуково, у него отец начальником службы работает в порту, мой отец – сменным мастером, закончу – к нему пойду, а где ты работать собрался, и как, вообще, попал в училище, если рядом авиации нет?
– Как-как. Так же, как и сюда – по недоразумению.
– В смысле?
– Я хотел в Политех поступать. Уже в дизель сел, аттестат взял, паспорт, справку из санча… из поликлиники. Вот. Но понимал – экзамены мог завалить. Обязательно бы завалил. Вот. У нас физику в селе как преподавали – училка просто учебник читала вслух. Все отличники, а задачи решать никто не умел. Вот. А в дизеле рядом со мной трое славян ехали, в карты играли.
– В смысле – трое славян? Остальные негры были в вагоне?
– Из Славянского училища, дембеля.
– Так каникулы же в августе, а вступительные в июле начинаются, как ты с ними пересёкся?
– Дембеля, говорю же! После практики за дипломами ездили. Погоны уже не курсантские, две лычки – седьмая категория. Вот. Разговорились. Убедили они меня. Офицером, сказали, будешь, срочную служить не надо, работа интересная.
– Значит, какие-то картёжники решили твою судьбу?
– Ну, почему, я сам так решил. Они просто подсказали. И пока я на жизнь не жалуюсь, вот.
– А я жалуюсь! Какого хрена она свела меня в одном наряде с этим любителем дрыхнуть на службе!
– От судьбы не уйдёшь, братан! Не я, так другой бы оказался на моём месте, чтоб выполнить миссию небес – организовать тебе путёвку в этот санаторий «Плакучая ива»!
За разговором не заметили, как пришла пора обедать.
Кормили нормально, но пресно. И добавок не было.
В лагерь Колька вернулся чёрный, как африканец. До гауптвахты лицо его было светлее волос, а после отсидки причёска выгорела и на фоне темно-коричневого лица казалась почти седой. У курильщиков усы такого цвета. Сохранилась в моём дембельском альбоме его чёрно-белая фотография с присяги: стоит он на ней ещё не негр с автоматом и читает текст. Как сейчас слышу: «...Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Так и просится добавить – Аминь!
09. 08. 2019.
Глава 8. АБРИКОСОВЫЙ НЕГР
https://vk.com/photo31364817_457262100
По машинам!
https://vk.com/photo31364817_457262127
Мелкие абрикосы
https://vk.com/photo31364817_457262089
https://vk.com/photo31364817_457262104
На лимане
– Короче делаешь так. Берёшь абрикос большими и указательными пальцами обеих рук за его гениталии.
– За что?
– За ямочки. За ту, где был цветок и за ту, из которой плодоножка торчала. И разрываешь его на две половинки. Потом торцом ладони той руки, в которой оказалась половинка с косточкой, бьёшь себя по ноге выше колена. Косточка отваливается и падает на землю.
– А если прилипла и не падает?
– Ты же спелый абрикос выбрал. Обязательно отвалится!
– Затем одну половинку кладёшь в ладонь, а вторую ломаешь тем же способом на две скибки. И каждую четвертинку выгрызаешь как арбуз. Шкурку выбрасываешь. Потом вторую половину так же. Потом берёшь следующий спелый абрикос, покрупнее выбираешь.
– И много съедал таким образом?
– Первый день очень много. Может ведро… Но потом мясо на обеде не помещается в брюхо, сбавил обороты на молотилке.
На построении возле столовой после завтрака в ясные дни обычно объявляли: «Желающим поехать на сбор фруктов выйти из строя и собраться в беседке!» Роту уводили в расположение лагеря, а оставшиеся проходили под окнами санчасти и рассаживались на скамейках под кронами акаций и в заросшей диким виноградом курилке, которую и называли беседкой. В ожидании переписи наблюдали за движухой у входа в штаб.
В среднем два раза за минуту кто-то заходил или выходил. Здесь было много женщин-военных. Собственно, они все были только здесь. Толстые тётки в форме смотрелись несуразно – непривычно и карикатурно. Были и стройненькие дамочки. Почти все они носили погоны рядовых или младших сержантов. У одних волосы собраны дулей, на которую натянут уставной головной убор. Другие носили короткую стрижку.
Но одна барышня с капитанскими погонами, ростом выше среднего, кардинально отличалась от остальных. Фигурка её была слеплена по лекалу Мэрилин Монро, а длинные пышные вьющиеся, скорее всего крашеные перекисью, волосы сложены в мудрёную аккуратную конструкцию наподобие шиньона. Пилотка была пристёгнута к причёске заколками и терялась на её фоне. Сногсшибательную картину довершала безупречная кукольная физиономия с ямочками на щеках и модельная походка.
Мужики, чем бы ни занимались, увидев её всё бросали, замолкали и с открытыми ртами, сглатывая слюну, следили, как она огибает пятиконечную звезду, вписанную в круглую клумбу и засаженную красными петуниями.
Случалось, что с нами в курилке оказывались кадровые служаки. Из их реплик мы поняли, что красавица эта носит фамилию, совпадающую с фамилией командира полка. Некоторое время мы терялись в догадках, кем она ему приходится – дочерью или, может быть – ох он и хлюст – женой. Просто совпадение исключалось по причине стремящейся к нулю вероятности. Сложно представить, что два человека с фамилиями Пересветов и Пересветова на таком небольшом клочке земной тверди могли оказаться просто однофамильцами. Ладно бы Ивановы, Кравченко или, например, Юдины. Но Пересветовы – исключено.
Красотка была настолько хороша, что её обсуждали даже в нашем лагере. Опуская сальные моменты дискурсов и анализируя их итоги, вынужден признать, что красота не только может спасти мир, но и способна не оставить от него камня на камне!
Позже, сопоставляя разрозненные блоки информации, поступающие по разным каналам, мы выяснили, что белокурая красавица доводится командиру полка снохой. Причём бывшей! Живет она не в военном городке, а в самом городе. И каждое утро её привозит на работу чёрная «Волга» с гражданскими номерами, за рулём которой сидит крепкий красавец в белой сорочке с галстуком.
На площадке перед штабом всегда было много автомобилей. Зелёный «ПАЗик» возил экипажи и техников на аэродром, а белый обычно использовался для поездок в город. Он же возил детей в школу. В этом случае на лобовом стекле ставили табличку «Дети». Кроме того, на площадке часто стояли две «Волги»: белая – штабная и черная – командира части. Присутствовали также «УАЗики»-козлы и два-три уже знакомых нам «Урала» со скамейками в кузове, возивших на аэродром десант и рядовой состав батальона авиатехнического обеспечения. Личный транспорт офицеров и прапорщиков, которого, впрочем, в те годы было гораздо меньше, чем сейчас, в основном был сосредоточен на площади напротив клуба в жилом городке. Оставлять машину у подъезда было невозможно, слишком узкие тротуары не позволяли разъехаться. Но при нас строились новые дома, и там эта проблема была решена.
Ожидания под акациями были связаны с необходимостью составления списков и визирования их в штабе. Наш старшина, пардон, теперь конечно – сержант, уносил бумажку и передавал дежурному на вахте. Спустя некоторое время оттуда выходили два офицера и кричали уснувшим на руле солдатикам: «Заводи!». В то же мгновение наш старшина, то есть сейчас, конечно, сержант вскакивал и командовал: «По машинам!»
Ходил слух, что местный штабной офицер был женат на дочери председателя одного из прибрежных колхозов, в садах которого перезревали абрикосы. А на противоположной околице Белоясеня в авиационном полку целыми днями без дела слонялись по военному городку, загорали на газонах или тупо дрыхли в палатках более двух сотен вполне пригодных для сельскохозяйственного применения половозрелых жеребцов. Кому-то в голову пришла мысль задействовать курсантов для сбора урожая. Каждый день после набирали два «Урала» добровольцев. Почему бы не съездить, интересно ведь! Везли до города, везли через город. Покорители садов глазели сверху на условно одетых июльских белоясеневских девушек. Потом дорога шла по полям с дозревающим подсолнечником и кукурузой. На месте оказывались в районе десяти дня. Четыре часа собирали со стремянок сочные вкуснющие абрикосы – один в рот, два в ящик. Фрукты очень крупные, в десятилитровое ведро их помещалось чуть более двадцати штук. Норма была предельно щадящая. Оплата – обедом. Хотя, возможно, кто-то на этом всё же зарабатывал. Глупо было бы.
На обед везли в бригаду. Кормили от пуза. И божественно вкусно! На первое – борщ со сметаной и телятиной. На второе – кусок сочной, тающей во рту говядины или большая паровая котлета с картошкой-пюре. Случались голубцы. А на третье – компот из тех же абрикосов или яблок. После обеда давали час, пока не спадёт жара, поваляться в тени на травке. Этот гуманный режим, видимо, требовался самим офицерам. Что уж они там делали, пока курсанты под яблонями жирок завязывали, неизвестно, возможно у них тоже была сиеста.
Дальше начинался курорт. «Уралы» выбирались из садов и направлялись на лиман. Сначала ехали по трассе союзного значения в потоке автомобилей, везущих на море отдыхающих со всей страны. Из окон Москвичей, Волг и Жигулей торчали сачки, удочки, высовывались весёлые детские головы и собачьи морды. Море было уже рядом, его запахом был пропитан воздух, и лица отпускников светились счастьем сквозь незатемнённые ещё в ту пору окна личных автомобилей. Потом сворачивали на просёлок и ехали вдоль заросших тополями и вязами берегов реки Кисельной. Устье реки при впадении в море образовывало широкий лиман. Кисельные берега неспешно отдалялись друг от друга последние десять минут пути и, наконец, расходились в стороны, открывая взгляду линию горизонта, слабо различимого на юго-западе, где как раз в это время находилось солнце.
На берегах Кисельного лимана отдыхали «дикари». Рядом с палатками стояли автомобили, некоторые были накрыты брезентовыми тентами. Бегали детишки, играла в волейбол молодёжь. Мужики резались в дурака, пили пиво или домашнее вино местных производителей. Жёны готовили на примусах. Ароматы приготовленной на огне снеди смешивались с запахами моря. Мерный прибой заглушался детским визгом и криками чаек.
И вот, посреди этого благолепия появлялись два больших армейских грузовика, из которых выгружались четыре десятка парней, снимали полевую форму и в чёрных казённых семейных трусах –плавки были только у водителей и офицеров – просачивались между островками дикого семейного отдыха к берегу. Запахи пищи не будоражили воображение сытых курсантов. А вот загорающие девчонки пробуждали чувство голода иного свойства.
Море в этом месте неглубокое и под вечер, как правило, спокойное. Дно илистое. Чтобы окунуться и не испачкать пузо, нужно пройти по этой жиже метров пятьдесят. А если хочется поплавать, не касаясь ногами скользкого дна, то все двести. После купания ноги до колена обязательно измазаны илом. Их нужно на травке сполоснуть. Для этого предусмотрительно ещё на базе набирались две канистры. Средненькое такое море, короче. Но всё же это было море!
– Папа, смотри, смотри, негр! – Услышали однажды мы голос мальца лет шести, когда проходили через дикий лагерь. Многие, в том числе и я, стали озираться по сторонам, ведь негр в те времена был в диковинку. Однако, пацанчик, не отрываясь, смотрел именно на нас. За негра он принял Вострика, вернувшегося с трёхзвёздочного курорта, где отдыхал по путёвке, выписанной замполитом. Колька действительно смахивал на африканца. Нос картошкой, слегка полные губы, сверкающие неестественной голливудской белизной зубы. Даже волосы были кучерявыми, но, в отличие от натурального, у нашего негра они были не чёрные, а соломенные, что можно было, конечно, объяснить применением персиков в огороде.
– Применением чего?
– Перекиси водорода. А я как сказал?
Сложнее было объяснить абсолютно белые ноги негра. Если не знать о его приключении, то можно было предположить, что его несколько часов держали по пояс в бочке с хлоркой или в чане с птичьим помётом.
Несколько дней подряд усиленно до последних вечерних лучей Вострик подставлял солнцу свои ноги, пряча в тени остальное. Эффект был, но заметная разница оставалась.
Колька единственный, кто не раздевался до трусов возле «Уралов», он тяготился повышенным вниманием гражданских, поэтому шёл в галифе до самого берега. Там оглядывался, быстро сбрасывал галифе и бежал в воду пока бежалось, пока вода позволяла поднимать ноги над поверхностью. На глубине «по колено» плюхался и изображал пловца. А первый раз, когда он пренебрёг этой процедурой, дети выстроились лицом к морю, у волейболистов перестал взлетать мяч, а мужики, отложив ход, развернулись в сторону Кольки с веерами козырей и швали в руках.
06. 2023.
Глава 9. УДАРЫ СТИХИИ
https://vk.com/photo31364817_457262101
В восьмиместной палатке
https://vk.com/photo31364817_457262102
Лагерь
https://vk.com/photo31364817_457262122
76-той под тучей
– Это что за грохот?
– Музыку врубили.
– Свадьба, наверное.
– Танцы это.
– Танцы? Где?
– В Белоясене, не на аэродроме же!
– Сегодня среда, какие танцы!
– А они летом только в понедельник и вторник отдыхают, со среды до воскресенья танцы каждый вечер.
– Ну, правильно – лето, юг, отдыхающие – самый чёс! А ты откуда знаешь?
– Знаю, раз говорю…
Когда живёшь в городе, в кирпичном доме, о погоде вспоминаешь редко. Например, если зонт забыл взять и вымок на дистанции от остановки троллейбуса до проходной. Или когда сменился сезон, все уже в куртках, а ты прозевал и один, как идиот, в шортах и футболке делаешь вид, что закалённый, что в куртке тебе было бы жарко, а у самого зуб на зуб не попадает, губы синие и кожа гусиная. Завтра ты уже куртку не забыл, но забыл положить в карман носовой платок и наматываешь сопли на кулак.
Совсем другое дело, если ты находишься на открытом воздухе круглосуточно в течение месяца. Пусть даже летом. За такой срок немудрено попасть в какой-нибудь природный катаклизмер.
Первая встряска была в дороге и по приезде. Тогда за пятнадцать часов, двигаясь на юг, что примечательно, нам удалось из лютой вагонной жары переместиться в ночную холодрыгу.
