– Наша малышка родилась одарённой, с фиолетовыми глазами, как у папы. Повезло, на Сильване никто этого не знал и не понимал, сошло за мутацию. А потом, вдали от кристаллов, дар просто угас.
Веймара резануло горечью и острой болью за своё дитя. Он прекрасно осознавал, что она не договорила или вовсе не понимала. Как болела, мучилась и медленно угасала маленькая Марейя, которой не хватало Силы, как воздуха. Пока он сидел на месторождении, не зная, куда эту энергию девать. Да, ребёнок, даже одарённый, не выжил бы на умирающей Альтерре, застывшей глыбой космического льда, где даже океаны промёрзли до дна. Да, он ничего не мог сделать, ничем помочь своей женщине и ребёнку. Да, прошло больше века. И глобальную катастрофу устроил не он. Но это не отменяло ни горечи, ни чувства вины.
– Прости, – Веймар коснулся видения кончиками пальцев. Но ощутил только холодок и привкус колкого горьковатого инея. Пусть ни Ильмиране, ни Марейе его «прости» не нужно, это нужно ему. Чтобы жить дальше.
– Мне не за что тебя прощать, и ты себя прости, – невесомая ладонь в ответ коснулась его щеки, прощая и прощаясь. – Благодарю, что мы с дочкой выжили. Что подарил мне дочь, шанс и счастье. Пусть оно было недолгим, хрупким, но настоящим. Твоя любовь и эта память согревала меня всю жизнь, давала силы и смысл жить.
– А ты была и останешься моим светом. Я всегда тебя помнил, всегда любил и никогда не забуду. Будь счастлива, Ильми, – в груди щемило, задавленные в горле слёзы резали глаза. Но после этих слов Веймару стало легче, будто с плеч рухнул тяжёлый груз.
– И ты будь счастлив, родной. Обещай, что хотя бы попытаешься.
Ильмирана смотрела на него так пронзительно, тепло и немного виновато. Глаза в глаза. Словно оба пытались вложить в один взгляд всю любовь, память и непрожитую вместе жизнь. Она никогда не просила никаких клятв, никаких обещаний. Её первая и последняя просьба, у порога Вечности. Веймар сглотнул ком, вставший в горле.
– Обещаю.
Губы невесомо коснулись губ, в последний раз. Веймар на мгновение прикрыл глаза, будто пытаясь остановить этот бесценный миг. А главное, не смотреть, как она истончается и тает, растворяясь в белой туманной дымке и уходя в Вечность. Когда он открыл глаза, она уже исчезла. Перед глазами плавал белый потолок в робких золотисто-розовых брызгах рассвета. Рядышком спала Летта, нежно окутав его крыльями, как самым тёплым и уютным пледом.
«Спи, снеговичок. Рано ещё», – шепнула птичка одной из ментальных линий краешка сознания. Остальные сладко и благополучно спали.
Ему не хотелось её тревожить. Но сон больше не шёл. Такое нужно ещё осознать, упорядочить и переварить. Вряд ли он сможет заснуть, даже если постарается, а взбудораженный ментальный фон и отголоски его эмоций ударят и по ней. В лучшем случае, чуткая птичка не выспится. Хуже, если дар выйдет из-под контроля, испугает её, оттолкнёт или непредсказуемо повлияет на реальность. Он сам не знал, что с ним происходит и чего от себя ожидать. Лучше занять себя чем-то полезным, жизненным и житейским. Энергия просто зашкаливала, требуя выхода. Рисовать в таком состоянии альтерец опасался, а подпитать кристаллы, размяться на свежем воздухе, освежиться в бассейне и порадовать птичку вкусным завтраком? Почему бы нет.
Летта просыпалась лениво и поздно. Непростительно нагло и поздно для феникса. Где такое вообще видано, чтоб бескрылый вставал раньше неё? Ещё и заснула в его мастерской, как сопливая влюблённая адептка-первокурсница. Она никуда не спешила, хрономагия позволяла не переживать насчёт опозданий и выходить на работу хоть вчера, если потребуется. Но вот так расслабляться и разлёживаться она себе позволяла нечасто. Впрочем, такие жаркие и горячие ночи тоже выдавались нечасто. Летта сладко потянулась, одновременно расправляя крылья и настраиваясь сверхвосприятием на Веймара.
Снеговичок – или уже Творец? – обнаружился в кухонном модуле, где творил что-то вкусненькое, традиционно альтерское и очень интересное. Ощутив её поток внимания, альтерец инстинктивно обернулся и огляделся, переключился на магическое зрение и обратно, ничего особенного не обнаружил и вернулся к своему занятию. Его ментальный и эмоциональный фон ощущался ровным и гладким, прозрачным, как лёд. Даже слишком ровным и прозрачным. В этом было что-то неестественное, неправильное. Кто другой этой неуловимой неправильности и не заметил бы, но не внеранговый военный менталист, Абсолют. Летта встревожилась. Слишком много повидала случаев, когда рассудок не выдерживал пробуждения дара.
В таких случаях менталисты или корректировали сферу сознания, расширяли и подтягивали под паранорму, или блокировали паранорму, если сохранить разум и оболочку иначе было невозможно. Для слабых сознаний даже элементарная телепатия или энергозрение могли стать губительными, если способность проявлялась стихийно и носитель не мог это контролировать. А тут не телепат, видящий, стихийник, пространственник, темпоральщик или даже вариатор реальностей, а нестабильный Творец. Который как-то незаметно стал ей безгранично дорог.
Феникс материализовала на обнажённом теле лёгкий серебристый халатик и телепортировалась на кухню.
Веймар готовил какой-то изысканный воздушный десерт, вроде меренги. Он уже заканчивал, украшая белые, кремовые и кофейные цветы из взбитых сливок свежими ягодами стекляники. Прозрачные ягодки сверкали и искрились на свету, как капельки росы. Рецепторы тронул нежный, невесомый аромат ванили. Пироженки выглядели настоящим произведением искусства. Такую красоту даже есть жалко.
Альтерец погрузился в искусство, как в медитацию, и в себя. Так глубоко, где нет даже мыслей. Летта не хотела нарушать его внутреннюю тишину, но он почувствовал феникса и так.
«Хотел сюрприз сделать, но немного не успел. Я всё-таки не Видящий, временем не управляю. Зря так долго торчал в месторождении», – Веймар мысленно вздохнул.
Летта одним плавным движением перетекла ближе, на мгновение растекаясь по пространству золотистым всполохом, пятнышком акварели. Тихонько обняла его со спины, прижалась щекой и прикрыла глаза.
«Прекрасный сюрприз, удивил. Невероятно красиво, настоящее чудо. А какой аромат, м-м», – она блаженно склонила голову на его плечо и потёрлась щекой. Так уютно, по-домашнему.
Веймар накрыл её руки своими, прижимая ладошки к груди, будто боялся отпустить. Нет, он не хотел секса или власти, не упивался силой и возможностями Творца, фактически бога. И в месторождении так долго торчал неспроста. Он был подавлен, растерян и просто искал тепла, пытался согреться и согреть.
«Обними меня крыльями, птичка. С тобой так уютно и тепло, изнутри. Будто с тобой пришла весна», – под её ладонями, так близко, тепло и доверчиво билось его сердце.
Летта окутала его крыльями, как самым нежным и мягким пледом.
«Что с тобой, снеговичок?» – её сознание ласковым лучиком коснулось его.
Он кожей чувствовал исходящие от неё волны тихой, рассветной нежности. Растрёпанные чувства, смятение и фоновый хаос утихли, улеглись, из бурана – в полный штиль. Где-то на границе сознания таяли безобидные остатки шока, острые изломы вины и битое стекло фантомной боли. Эти призраки больше не имели над ним власти. Под крыльями Летты была только одна власть – её. Всё остальное теряло значимость.
– Можешь считать меня рехнувшимся психопатом и поставить диагноз, но я… видел Ильмирану, – ещё сомневаясь в собственной адекватности, ответил Веймар.
– Как именно? – уточнила феникс. Будто такие видения для неё в порядке вещей. А может, так оно и есть.
– Как тебя сейчас. Настолько реально, что сам запутался, где реальность, а где сон, что происходит в моём сознании, а что на самом деле. Но она… рассказала о дочери и назвала планету, где искать потомков. Это галлюцинации и я схожу с ума? – никто так не поймёт менталиста, как другой менталист. Притом намного сильнее, опытнее и выше уровнем.
Веймар обернулся, перехватывая взгляд Летты и открываясь ментальному контакту. Так намного быстрей и проще, чем судорожно облекать в слова и мысли то, что невозможно выразить даже картиной. Пусть считывает. Ему самому от этого легче. Этот контакт больше нужен ему, чем ей. Нужен её запах, голос, прикосновения, её невероятная аура, согревающая и ласкающая всеми оттенками счастья, её энергия, тепло её тела, её близость и шелест крыльев, нежность губ, золотистый янтарь глаз и гипнотические огоньки их общей тайны. Просто почувствовать, что не один. Сознания слились в одно поле, подобно каплям, становясь единым целым, но при этом оставаясь собой. В какой-то степени, разумы альтерца и феникса знакомились заново и намного ближе. Таким обнажённым, открытым и свободным Веймар мог быть только наедине с кристаллами, но альгиум – это другое. Глаза в глаза протянулись тонкие золотистые лучи. Каждый раз это ощущалось по-новому. Ещё приятнее, ближе, интимнее. Даже интимнее секса и острее близости тел. Разделённые на двоих воспоминания, мысли и чувства.
Летта нежно провела по его виску, щеке и губам краешком крыла. Солнечный, невинный поцелуй тёплого света, как ответ на такое глубокое доверие.
«Если это произошло в твоём сознании, вовсе не значит, что это не реально. Просто твой разум вышел за прежние границы, стал воспринимать более высокие частоты и тонкие планы, вот и столкнулся с незнакомым явлением реальности. Ты же не сошёл с ума от того, что увидел структуры времени или тетрана, – Веймар усмехнулся, какая нелепость. – Видеть и слышать души – вариант нормы и паранормы. Если не терять критическое мышление, не впадать в мистику, панику, фанатизм и прочие крайности»
«Ты с таким уже сталкивалась?» – Веймар и так понимал, что да, но считывать, осознавать и передавать информацию на таком уровне, таких частотах и скоростях ещё не приноровился, и по привычке облекал её в мысли, мыслеобразы и мыслеформы.
«В этом интервале – ещё нет, но на родовой памяти имеется такой опыт, – Летта тоже сформировала мысль, медленно, линейно и комфортным для альтерца образом, подсветив пару ячеек-кластеров в гиперсфере сознания. – Захочешь, поделюсь. А теперь и твой добавился, – мысленно улыбнулась Летта, высвечивая совсем свежее пятнышко воспоминаний. – Я же его прожила вместе с тобой»
Веймар уже почти не удивился, что она даёт ответ раньше вопроса. У Видящих, или по-альвиронски, хрономагов-темпоральщиков, свои особенные отношения со временем. В близости с её разветвлённым, многополосным, многомерным и многоликим разумом его собственный стабилизировался, обострился и структурировался из лохмотьев в кристалл. Такое состояние сознания нравилось альтерцу гораздо больше. Прежде он не мог его достичь даже изнурительными многочасовыми тренировками и медитациями.
«Ты можешь входить не только в прошлое и память, но и сны», – это удивляло Веймара сильнее. О такой способности менталистов он только слыхал, но лично не сталкивался. Отец вообще считал это сказками и бесполезной ерундой, вроде картинок.
Летта телепатически фыркнула, где она видела ценное мнение снеговичкового папы, который в ментальной магии недалеко от рахши ушёл, и сам ближе к пациентам, чем мозгоправам.
«Какие ему осознанные сны и существование сразу в нескольких реальностях, свои бы ментальные искажения и инвазии осознал, – мнение о личных и профессиональных качествах этого альтерца у неё давно сложилось. – Он давно ушёл за Грань и мог уже трижды переродиться, а ты всё его умом и установками живёшь. Крепко же он тебе их вбил. Не бывает бесполезных способностей, бывает непонимание и неумение их реализовать. А ещё бывает страх перед ними, желание контролировать и использовать чужой дар для своей выгоды, а если подчинить и использовать не удаётся – уничтожить. Вряд ли тебе говорил это папа. Он пытался сделать тебя не сильным, счастливым и свободным Творцом, а послушным и удобным снеговичком. Но снеговичком тебя могу называть только я, запомни это. Остальные дружно, строем и с песней идут в Бездну. Осознался, успокоился, стабилен?»
Веймар согласно кивнул. Он не понимал, ей это удалось. Со своим даром птичка-Абсолют объективно ладила куда лучше, чем он со своим, божественным. Ему даже нравилось, что она называет его снеговичком. От неё это звучало не насмешливо, пренебрежительно, высокомерно или ехидно, а мило, ласково, уютно и интимно. Она и ледяной задницей могла назвать с таким посылом нежности, ласки, интимности и тепла, что никакие комплименты не сравнятся.
«Тогда рассказывай и показывай, что знаешь про Сильвану. Не хочу кромсать тебе мозги считками и сканами, если можно всё сделать полюбовно, цивилизованно и приятно»
Альтерец принялся тщательно ревизировать память, вытаскивая оттуда всё, что когда-либо знал, слышал, читал или мельком видел о Сильване. На память альтерцы не жаловались и при желании легко восстанавливали в памяти малейшие детали, а Веймар как менталист разбирался в работе сознания и памяти в разы лучше рядового альтерца. Закрываться или что-то скрывать он тоже не помышлял. Но информации оказалось совсем немного.
Захудалая планета земного типа, технически и морально отсталая от ядра Альянса лет на пятьсот и выживающая лишь за счёт архаичного натурального хозяйства. Довольно длинный линейный год всего из двух сезонов – время дождей и время бурь, или сушь. Тёплый и влажный климат времени дождей позволял снимать два-три урожая зерновых, масличных и ещё каких-то там культур, в сельском хозяйстве Веймар не разбирался. Когда наступала сушь, всё живое на Сильване укрывалось под землю, спасаясь в пещерах и горных выработках от губительного излучения белой звезды и пыльных бурь. А бури и ураганы там такие, что не каждый корабль сядет или взлетит, даже если зачем-то долетит в эту убогую глушь. Поживиться там нечем, что-то строить нецелесообразно, поэтому на бесполезную, полудикую нищую планету практически и не летал никто. Кому она нужна? Даже беглым преступникам не особо хотелось жить на Сильване. Разумеется, никакой магии, источников Силы, одарённых там не было и быть не могло. Зато можно было жить спокойно, что оказалось для беременной беглянки решающим аргументом. Ильмирана хорошо спряталась и спрятала дочь. Веймар и не подумал бы искать потомков в тех краях. Никто бы не подумал. Координат этого мирка альтерец вообще не знал и даже не задумывался. Летта ясно ощутила чувства горечи, неловкости и вины. Не свои.
«Ничего страшного, ты не обязан и объективно не можешь знать координаты каждой планеты в вашей Вселенной, – резонно заметила Летта. – Этих координат может и Альтерра не знать, вот зачем бы они ей сдались. Главное, межпланетная навигация в вашей реальности имеется, существуют карты, а вычислить по ним координаты – уже пустяки. Тем более, у вас их всего четыре, а не шесть, возрадуйся!»
«Уже счастлив и рад», – какой бы сумбур ни творился у Веймара на душе и в голове, четыре родных координаты вместо шести альвиронских несомненно радовали.
От горечи и вины осталась лишь фоновая терпковатая горчинка. Он слишком остро реагирует на всё, что связано с потерянной семьёй, несбывшимся когда-то счастьем и в одночасье рухнувшей жизнью. Прошлое ещё саднит. Но уже не режет изнутри лезвиями и битым стеклом, не сводит с ума безысходностью, отчаянием и бесконечным одиночеством. Он больше не один.
Веймара резануло горечью и острой болью за своё дитя. Он прекрасно осознавал, что она не договорила или вовсе не понимала. Как болела, мучилась и медленно угасала маленькая Марейя, которой не хватало Силы, как воздуха. Пока он сидел на месторождении, не зная, куда эту энергию девать. Да, ребёнок, даже одарённый, не выжил бы на умирающей Альтерре, застывшей глыбой космического льда, где даже океаны промёрзли до дна. Да, он ничего не мог сделать, ничем помочь своей женщине и ребёнку. Да, прошло больше века. И глобальную катастрофу устроил не он. Но это не отменяло ни горечи, ни чувства вины.
– Прости, – Веймар коснулся видения кончиками пальцев. Но ощутил только холодок и привкус колкого горьковатого инея. Пусть ни Ильмиране, ни Марейе его «прости» не нужно, это нужно ему. Чтобы жить дальше.
– Мне не за что тебя прощать, и ты себя прости, – невесомая ладонь в ответ коснулась его щеки, прощая и прощаясь. – Благодарю, что мы с дочкой выжили. Что подарил мне дочь, шанс и счастье. Пусть оно было недолгим, хрупким, но настоящим. Твоя любовь и эта память согревала меня всю жизнь, давала силы и смысл жить.
– А ты была и останешься моим светом. Я всегда тебя помнил, всегда любил и никогда не забуду. Будь счастлива, Ильми, – в груди щемило, задавленные в горле слёзы резали глаза. Но после этих слов Веймару стало легче, будто с плеч рухнул тяжёлый груз.
– И ты будь счастлив, родной. Обещай, что хотя бы попытаешься.
Ильмирана смотрела на него так пронзительно, тепло и немного виновато. Глаза в глаза. Словно оба пытались вложить в один взгляд всю любовь, память и непрожитую вместе жизнь. Она никогда не просила никаких клятв, никаких обещаний. Её первая и последняя просьба, у порога Вечности. Веймар сглотнул ком, вставший в горле.
– Обещаю.
Губы невесомо коснулись губ, в последний раз. Веймар на мгновение прикрыл глаза, будто пытаясь остановить этот бесценный миг. А главное, не смотреть, как она истончается и тает, растворяясь в белой туманной дымке и уходя в Вечность. Когда он открыл глаза, она уже исчезла. Перед глазами плавал белый потолок в робких золотисто-розовых брызгах рассвета. Рядышком спала Летта, нежно окутав его крыльями, как самым тёплым и уютным пледом.
«Спи, снеговичок. Рано ещё», – шепнула птичка одной из ментальных линий краешка сознания. Остальные сладко и благополучно спали.
Ему не хотелось её тревожить. Но сон больше не шёл. Такое нужно ещё осознать, упорядочить и переварить. Вряд ли он сможет заснуть, даже если постарается, а взбудораженный ментальный фон и отголоски его эмоций ударят и по ней. В лучшем случае, чуткая птичка не выспится. Хуже, если дар выйдет из-под контроля, испугает её, оттолкнёт или непредсказуемо повлияет на реальность. Он сам не знал, что с ним происходит и чего от себя ожидать. Лучше занять себя чем-то полезным, жизненным и житейским. Энергия просто зашкаливала, требуя выхода. Рисовать в таком состоянии альтерец опасался, а подпитать кристаллы, размяться на свежем воздухе, освежиться в бассейне и порадовать птичку вкусным завтраком? Почему бы нет.
***
Летта просыпалась лениво и поздно. Непростительно нагло и поздно для феникса. Где такое вообще видано, чтоб бескрылый вставал раньше неё? Ещё и заснула в его мастерской, как сопливая влюблённая адептка-первокурсница. Она никуда не спешила, хрономагия позволяла не переживать насчёт опозданий и выходить на работу хоть вчера, если потребуется. Но вот так расслабляться и разлёживаться она себе позволяла нечасто. Впрочем, такие жаркие и горячие ночи тоже выдавались нечасто. Летта сладко потянулась, одновременно расправляя крылья и настраиваясь сверхвосприятием на Веймара.
Снеговичок – или уже Творец? – обнаружился в кухонном модуле, где творил что-то вкусненькое, традиционно альтерское и очень интересное. Ощутив её поток внимания, альтерец инстинктивно обернулся и огляделся, переключился на магическое зрение и обратно, ничего особенного не обнаружил и вернулся к своему занятию. Его ментальный и эмоциональный фон ощущался ровным и гладким, прозрачным, как лёд. Даже слишком ровным и прозрачным. В этом было что-то неестественное, неправильное. Кто другой этой неуловимой неправильности и не заметил бы, но не внеранговый военный менталист, Абсолют. Летта встревожилась. Слишком много повидала случаев, когда рассудок не выдерживал пробуждения дара.
В таких случаях менталисты или корректировали сферу сознания, расширяли и подтягивали под паранорму, или блокировали паранорму, если сохранить разум и оболочку иначе было невозможно. Для слабых сознаний даже элементарная телепатия или энергозрение могли стать губительными, если способность проявлялась стихийно и носитель не мог это контролировать. А тут не телепат, видящий, стихийник, пространственник, темпоральщик или даже вариатор реальностей, а нестабильный Творец. Который как-то незаметно стал ей безгранично дорог.
Феникс материализовала на обнажённом теле лёгкий серебристый халатик и телепортировалась на кухню.
Веймар готовил какой-то изысканный воздушный десерт, вроде меренги. Он уже заканчивал, украшая белые, кремовые и кофейные цветы из взбитых сливок свежими ягодами стекляники. Прозрачные ягодки сверкали и искрились на свету, как капельки росы. Рецепторы тронул нежный, невесомый аромат ванили. Пироженки выглядели настоящим произведением искусства. Такую красоту даже есть жалко.
Альтерец погрузился в искусство, как в медитацию, и в себя. Так глубоко, где нет даже мыслей. Летта не хотела нарушать его внутреннюю тишину, но он почувствовал феникса и так.
«Хотел сюрприз сделать, но немного не успел. Я всё-таки не Видящий, временем не управляю. Зря так долго торчал в месторождении», – Веймар мысленно вздохнул.
Летта одним плавным движением перетекла ближе, на мгновение растекаясь по пространству золотистым всполохом, пятнышком акварели. Тихонько обняла его со спины, прижалась щекой и прикрыла глаза.
«Прекрасный сюрприз, удивил. Невероятно красиво, настоящее чудо. А какой аромат, м-м», – она блаженно склонила голову на его плечо и потёрлась щекой. Так уютно, по-домашнему.
Веймар накрыл её руки своими, прижимая ладошки к груди, будто боялся отпустить. Нет, он не хотел секса или власти, не упивался силой и возможностями Творца, фактически бога. И в месторождении так долго торчал неспроста. Он был подавлен, растерян и просто искал тепла, пытался согреться и согреть.
«Обними меня крыльями, птичка. С тобой так уютно и тепло, изнутри. Будто с тобой пришла весна», – под её ладонями, так близко, тепло и доверчиво билось его сердце.
Летта окутала его крыльями, как самым нежным и мягким пледом.
«Что с тобой, снеговичок?» – её сознание ласковым лучиком коснулось его.
Он кожей чувствовал исходящие от неё волны тихой, рассветной нежности. Растрёпанные чувства, смятение и фоновый хаос утихли, улеглись, из бурана – в полный штиль. Где-то на границе сознания таяли безобидные остатки шока, острые изломы вины и битое стекло фантомной боли. Эти призраки больше не имели над ним власти. Под крыльями Летты была только одна власть – её. Всё остальное теряло значимость.
– Можешь считать меня рехнувшимся психопатом и поставить диагноз, но я… видел Ильмирану, – ещё сомневаясь в собственной адекватности, ответил Веймар.
– Как именно? – уточнила феникс. Будто такие видения для неё в порядке вещей. А может, так оно и есть.
– Как тебя сейчас. Настолько реально, что сам запутался, где реальность, а где сон, что происходит в моём сознании, а что на самом деле. Но она… рассказала о дочери и назвала планету, где искать потомков. Это галлюцинации и я схожу с ума? – никто так не поймёт менталиста, как другой менталист. Притом намного сильнее, опытнее и выше уровнем.
Веймар обернулся, перехватывая взгляд Летты и открываясь ментальному контакту. Так намного быстрей и проще, чем судорожно облекать в слова и мысли то, что невозможно выразить даже картиной. Пусть считывает. Ему самому от этого легче. Этот контакт больше нужен ему, чем ей. Нужен её запах, голос, прикосновения, её невероятная аура, согревающая и ласкающая всеми оттенками счастья, её энергия, тепло её тела, её близость и шелест крыльев, нежность губ, золотистый янтарь глаз и гипнотические огоньки их общей тайны. Просто почувствовать, что не один. Сознания слились в одно поле, подобно каплям, становясь единым целым, но при этом оставаясь собой. В какой-то степени, разумы альтерца и феникса знакомились заново и намного ближе. Таким обнажённым, открытым и свободным Веймар мог быть только наедине с кристаллами, но альгиум – это другое. Глаза в глаза протянулись тонкие золотистые лучи. Каждый раз это ощущалось по-новому. Ещё приятнее, ближе, интимнее. Даже интимнее секса и острее близости тел. Разделённые на двоих воспоминания, мысли и чувства.
Летта нежно провела по его виску, щеке и губам краешком крыла. Солнечный, невинный поцелуй тёплого света, как ответ на такое глубокое доверие.
«Если это произошло в твоём сознании, вовсе не значит, что это не реально. Просто твой разум вышел за прежние границы, стал воспринимать более высокие частоты и тонкие планы, вот и столкнулся с незнакомым явлением реальности. Ты же не сошёл с ума от того, что увидел структуры времени или тетрана, – Веймар усмехнулся, какая нелепость. – Видеть и слышать души – вариант нормы и паранормы. Если не терять критическое мышление, не впадать в мистику, панику, фанатизм и прочие крайности»
«Ты с таким уже сталкивалась?» – Веймар и так понимал, что да, но считывать, осознавать и передавать информацию на таком уровне, таких частотах и скоростях ещё не приноровился, и по привычке облекал её в мысли, мыслеобразы и мыслеформы.
«В этом интервале – ещё нет, но на родовой памяти имеется такой опыт, – Летта тоже сформировала мысль, медленно, линейно и комфортным для альтерца образом, подсветив пару ячеек-кластеров в гиперсфере сознания. – Захочешь, поделюсь. А теперь и твой добавился, – мысленно улыбнулась Летта, высвечивая совсем свежее пятнышко воспоминаний. – Я же его прожила вместе с тобой»
Веймар уже почти не удивился, что она даёт ответ раньше вопроса. У Видящих, или по-альвиронски, хрономагов-темпоральщиков, свои особенные отношения со временем. В близости с её разветвлённым, многополосным, многомерным и многоликим разумом его собственный стабилизировался, обострился и структурировался из лохмотьев в кристалл. Такое состояние сознания нравилось альтерцу гораздо больше. Прежде он не мог его достичь даже изнурительными многочасовыми тренировками и медитациями.
«Ты можешь входить не только в прошлое и память, но и сны», – это удивляло Веймара сильнее. О такой способности менталистов он только слыхал, но лично не сталкивался. Отец вообще считал это сказками и бесполезной ерундой, вроде картинок.
Летта телепатически фыркнула, где она видела ценное мнение снеговичкового папы, который в ментальной магии недалеко от рахши ушёл, и сам ближе к пациентам, чем мозгоправам.
«Какие ему осознанные сны и существование сразу в нескольких реальностях, свои бы ментальные искажения и инвазии осознал, – мнение о личных и профессиональных качествах этого альтерца у неё давно сложилось. – Он давно ушёл за Грань и мог уже трижды переродиться, а ты всё его умом и установками живёшь. Крепко же он тебе их вбил. Не бывает бесполезных способностей, бывает непонимание и неумение их реализовать. А ещё бывает страх перед ними, желание контролировать и использовать чужой дар для своей выгоды, а если подчинить и использовать не удаётся – уничтожить. Вряд ли тебе говорил это папа. Он пытался сделать тебя не сильным, счастливым и свободным Творцом, а послушным и удобным снеговичком. Но снеговичком тебя могу называть только я, запомни это. Остальные дружно, строем и с песней идут в Бездну. Осознался, успокоился, стабилен?»
Веймар согласно кивнул. Он не понимал, ей это удалось. Со своим даром птичка-Абсолют объективно ладила куда лучше, чем он со своим, божественным. Ему даже нравилось, что она называет его снеговичком. От неё это звучало не насмешливо, пренебрежительно, высокомерно или ехидно, а мило, ласково, уютно и интимно. Она и ледяной задницей могла назвать с таким посылом нежности, ласки, интимности и тепла, что никакие комплименты не сравнятся.
«Тогда рассказывай и показывай, что знаешь про Сильвану. Не хочу кромсать тебе мозги считками и сканами, если можно всё сделать полюбовно, цивилизованно и приятно»
Альтерец принялся тщательно ревизировать память, вытаскивая оттуда всё, что когда-либо знал, слышал, читал или мельком видел о Сильване. На память альтерцы не жаловались и при желании легко восстанавливали в памяти малейшие детали, а Веймар как менталист разбирался в работе сознания и памяти в разы лучше рядового альтерца. Закрываться или что-то скрывать он тоже не помышлял. Но информации оказалось совсем немного.
Захудалая планета земного типа, технически и морально отсталая от ядра Альянса лет на пятьсот и выживающая лишь за счёт архаичного натурального хозяйства. Довольно длинный линейный год всего из двух сезонов – время дождей и время бурь, или сушь. Тёплый и влажный климат времени дождей позволял снимать два-три урожая зерновых, масличных и ещё каких-то там культур, в сельском хозяйстве Веймар не разбирался. Когда наступала сушь, всё живое на Сильване укрывалось под землю, спасаясь в пещерах и горных выработках от губительного излучения белой звезды и пыльных бурь. А бури и ураганы там такие, что не каждый корабль сядет или взлетит, даже если зачем-то долетит в эту убогую глушь. Поживиться там нечем, что-то строить нецелесообразно, поэтому на бесполезную, полудикую нищую планету практически и не летал никто. Кому она нужна? Даже беглым преступникам не особо хотелось жить на Сильване. Разумеется, никакой магии, источников Силы, одарённых там не было и быть не могло. Зато можно было жить спокойно, что оказалось для беременной беглянки решающим аргументом. Ильмирана хорошо спряталась и спрятала дочь. Веймар и не подумал бы искать потомков в тех краях. Никто бы не подумал. Координат этого мирка альтерец вообще не знал и даже не задумывался. Летта ясно ощутила чувства горечи, неловкости и вины. Не свои.
«Ничего страшного, ты не обязан и объективно не можешь знать координаты каждой планеты в вашей Вселенной, – резонно заметила Летта. – Этих координат может и Альтерра не знать, вот зачем бы они ей сдались. Главное, межпланетная навигация в вашей реальности имеется, существуют карты, а вычислить по ним координаты – уже пустяки. Тем более, у вас их всего четыре, а не шесть, возрадуйся!»
«Уже счастлив и рад», – какой бы сумбур ни творился у Веймара на душе и в голове, четыре родных координаты вместо шести альвиронских несомненно радовали.
От горечи и вины осталась лишь фоновая терпковатая горчинка. Он слишком остро реагирует на всё, что связано с потерянной семьёй, несбывшимся когда-то счастьем и в одночасье рухнувшей жизнью. Прошлое ещё саднит. Но уже не режет изнутри лезвиями и битым стеклом, не сводит с ума безысходностью, отчаянием и бесконечным одиночеством. Он больше не один.
