А невидимая, но осязаемая аура альтерца действовала на неё, как самое мощное успокоительное. Наверно, впервые за свою коротенькую жизнь Иола почувствовала себя защищенной.
– Инопланетный родственник, – не солгал, но и не договорил Веймар. Не время. Степень их родства Иола скорей всего примет за шутку, а ему пора приводить в сознание внучонка, чтобы не повторять каждому одно и то же по отдельности.
Альтерец так же накрыл ладонью лоб мальчишки, включая сознание мягкими импульсами.
– Просыпайся, Рэйен, – тихонько позвал глава рода, с удивлением отмечая, что ребёнок сопротивляется. Рэй не хотел просыпаться и возвращаться в реальность, где его ждала только боль, страх, пытки и одиночная камера, выложенная серым камнем, который делает так больно. Ребёнок хотел просто вернуться в цветные сны, где его обнимала живая мама и улыбался живой отец, бабушка пекла сладкие лепёшки, дед рассказывал про далёкие миры выше звёзд, и даже противная сестра играла с ним, пела песенки и читала добрые смешные сказки. Но чей-то настойчивый голос тянул его из чудесных снов обратно в кошмар. Сознание Рэя категорически отказывалось добровольно возвращаться в тело, наоборот пыталось уйти ещё глубже, в кому. Веймар не понимал, откуда в этом тщедушном изможденном тельце такая сила и воля.
Здесь не было эсфаэлита, сдерживающего и поглощающего дар, ничто не могло удержать Рэя, решившего уйти от страданий и не возвращаться. Даже если для этого придётся уйти из жизни. Веймар похолодел, вспомнив, как так же, на его глазах, уходили некоторые Видящие, потерявшие разум, смысл и желание жить. Как было с Элиссой, причём по его вине, хотя он не знал подробностей. С Рэем было похоже, но… иначе. Воле предка противостояла хрупкая, но отчаянная и отчаявшаяся воля… маленького, но Творца.
Веймар ещё мог вытащить его силой, просто потому что сильнее, опытнее и выше рангом. Но не хотел начинать знакомство с несчастным ребёнком с магического насилия. Летта бы непременно нашла другой способ, и нашла… Почему за эмоциями он почти забыл, чему научился в Альвироне, и даже о своей привычной хитрости и коварстве… Пусть хоть раз послужат чему-то достойному, благу семьи, а не дурацким амбициям, интригам, грязным играм и болотной возне вокруг иллюзии под названием «власть». Веймар уже сознательно соединился с той, высшей частью себя и даром, расширяя сознание до чистого восприятия Творца. С каждым разом это становилось привычнее и проще. Как в родное месторождение спуститься. С позиции Творца задачка решалась элементарно, а решение пришло само. Как откровение, озарение и чистое знание.
– Инара, возьми его за руку и позови домой, как в детстве, на сладкие лепёшки и варенье. Бабушку он точно послушается, упрямец такой. Весь в меня, – Веймар ласково погладил пацанёнка по растрёпанным вихрам.
Инара присела рядом с внуком, грея в сухоньких морщинистых ладонях холодные руки. Она ничего не понимала, но многое ощущала, интуитивно. Из выцветших глаз покатились слёзы.
– Внучек, вернись к нам, пойдём домой. Я целую гору лепёшек напекла, и ещё напеку. Сладких, как ты любишь. А хочешь, пирог будет? С вареньем. Не расстраивай бабушку, у нас с дедом… дедами… никого кроме вас с Олой нет.
Ресницы дрогнули, а маленькая ручонка судорожно сжала узловатые бабушкины пальцы. Фиолетовые глаза медленно открылись и изумлённо расширились.
– Бабушка… бабулечка… Деда? И ты, Олка… Это правда вы, я не сплю? И пирог будет? С вареньем…
– Правда, правда. Мы… конечно с вареньем, – Инара украдкой вытерла слёзы счастья и облегчения.
– Ба, ну почему ты плачешь? Из-за него, что ли? – Рэй бросил на Веймара опасливый, настороженный взгляд.
– От счастья, внучек. От счастья.
Парнишка отвернулся от незнакомца и прижался к бабушке, стараясь не всхлипывать и не реветь. На Веймара он старался лишний раз не смотреть, как маленький зверёк старается не привлекать внимания хищников и тем более, не смотреть им в глаза. Явно чувствовал Силу и себе подобного, но не понимал, что именно чувствует. Сравнить он мог только с эсфаэлитом, и сравнение оказывалось не в пользу альтерца. Но мальчишка был хотя бы адекватен, жив и в безопасности. Откуда ощущение паники?
– Бездна… Летта!
В бесконечном чёрном ничто не было времени.
Не было пространства.
Не было боли, страха, радости, тревог, тоски... Ничего не было. Бесконечные пустые нули и бездонная мгла. Атомы сознания Летты, растворённые в пустоте небытия, застыли в абсолютном покое. Впрочем, Леттой эта квантовая пыль уже не являлась. Просто редкие флуктуации, тени от теней, квантовые сны Бездны. Пока мощный импульс извне не расколол эти сны, встряхнув Бездну до самого основания. Импульс воли.
Чернильную мглу прошил ослепительно яркий свет, ударивший по фокусам восприятия, как прожектор. Всё вокруг стало бешено вращаться и раскручиваться в спираль, стягивая разрозненные пылинки кружевами серебристых паутинок. Тело Летты подбросило на кровати и выгнуло дугой, почти разрывая удерживающие плетения. Значит, у неё есть тело. Слабое, но вполне физическое. Она каждой частицей ощутила на себе эту силовую сеть. Поймана, связана. Кто, за что, почему и зачем? Что произошло? Память безмолвно клубилась густым туманом. Открывать глаза было откровенно жутко. Но она их хотя бы ощущала. Значит, у неё есть глаза. Это тело двигается, дышит, чувствует. Оно живое, даже не болит. Но как чужое. Лоскутное одеяло. Старая жиденькая подушка, с торчащими отовсюду ободранными перьями.
– Кто я? – Летта, стараясь не скатиться в позорную панику и абстрагироваться от пут, лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь. Но память упорно молчала, затянутая этим проклятым туманом. Даже собственное имя вспомнить не получалось. А позорная паника подступала всё ближе, накатывала волнами ужаса.
Летта инстинктивно сделала пару медленных глубоких вдохов, переключая внимание на тело. Волны отступили и улеглись, постепенно затухая, от животного страха до небольшого дискомфорта. Ощутив, что снова контролирует свои эмоции, она неуверенно открыла глаза. Взгляд упёрся в обычный белый потолок, стену под светлое, почти сливочное дерево, украшенную горным пейзажем, край массивного книжного шкафа. Рядом тихонько потрескивал камин, слегка разгоняя то ли предрассветный полумрак, то ли густеющие вечерние сумерки. И горьковатые тени на лице мужчины, стоящего напротив. Будто и хотел, и не решался подойти ближе.
– С возвращением, любимая, – мужчина осторожно сделал шаг, не отпуская взгляда четырёх расширенных зрачков в тонких ободках янтаря. – Да, не решался. Не хотел напугать ещё сильней, работал на расстоянии. Но ты и сама неплохо справлялась, я только чуть-чуть помог.
Летта дёрнулась, пытаясь вырваться из западни. Так же инстинктивно. Он что, мысли читает?
– Простите, но вы кто такой и зачем меня… поймали? – увидев, что незнакомец подошёл совсем близко, Летта испуганно забилась и по-совиному зашипела на него, поспешно трансформируясь в птицу.
Птица попыталась распушиться и расправить израненные, непослушные крылья. Не смогла. Лишь резко щёлкнула на него клювом, с предупреждающим металлическим лязгом. Не подходи.
Феникс не просто была напугана – она инстинктивно защищала своё гнездо и потомство. Поэтому сама пыталась напугать, отогнать. Веймар достаточно узнал этих птичек и понимал, что они вовсе не безобидны. Но и уйти, бросить её одну в таком состоянии не мог. Она ранена, ей нужна помощь и поддержка, пусть хоть исшипится. Что бы ни произошло, они должны быть вместе. Если она так легко прогонит его от гнезда – больше не подпустит. И ни за самца, ни за отца считать не будет.
Альтерец, стараясь не делать резких движений, сел на кровать рядом с ней, ненавязчиво коснулся крылышка, без слов передавая импульсы нежности, любви и заботы. Птичка встопорщила перья и снова зашипела, но без энтузиазма и попыток заклевать нахала. Она ничего не помнила, в глазах и памяти стоял плотный туман, но энергии Летта чувствовала. А её тело помнило его прикосновения и верило его рукам.
«На вышестоящего шипишь, негодница, хулиганская задница с крылышками? Я не желаю тебе зла. Наоборот, хочу помочь, – Веймар нежно погладил сгиб крыла кончиками пальцев, плавно переходя на спинку. – И сети сниму, если пообещаешь выслушать и не делать глупостей. Я и поставил их только для того, чтобы ты неосознанно не натворила чего, о чём мы оба пожалеем. Попробуешь улететь на нетвёрдых переломанных крыльях – можешь и разбиться. Растратишь силы на побег, уронишь потенциал, с телепортацией не сладишь – сама погибнешь и убьёшь двоих малышей. А я не Видящий, не хрономаг. Могу и не успеть. Поэтому так… подстраховался. Но ты не в плену, не в клетке. Ты дома, в безопасности. Я больше никому не позволю тебя обидеть или сделать больно. Превратись обратно в девочку, не бойся. Птичка замечательная, я и такой тебя люблю, но слишком много энергии уходит. А ты сейчас совсем слабенькая»
Веймар не использовал никакого языка. Просто мысли, мыслеформы и мыслеобразы, связанные с чувствами. Они доходили до изувеченного разума лучше любых слов. Птица смотрела на него настороженно, недоверчиво, но слушала внимательно. Контуры тела временами расплывались и шли рябью. Принять гуманоидную форму она пока не решалась. Веймар уловил осколок отвратительного воспоминания, которое не помнило её сознание. Но оно гравировкой отпечаталось на сущности и намертво проросло в инстинкты. Птицу могут убить, продать кому для забавы или держать в клетке, а с девушкой могут сделать вещи намного хуже.
«О каких детях ты говоришь? Кто ты? И кто я? Что вообще произошло?» – крылатое существо неловко укрыло беззащитное тельце остатками крыльев и склонило голову к плечу, ожидая ответа.
Мимики у птицы не было, но во взгляде стоял немой вопрос. Она почти успокоилась, мыслила и вела себя вполне адекватно. За исключением полной амнезии. Обширное повреждение структуры вызвало разрывы и спутанность квазинейронных связей, с таким же обширным повреждением памяти. Лишившись воспоминаний и своей личной истории, она потеряла и часть себя. Очень важную, несущую часть мультиличности. От неё почти ничего не осталось. Структурная травма оставила от Летты какую-то тень. Веймар уже мог такое диагностировать, но с этим делать, как лечить – не представлял. Но был уверен в одном: он сделает всё, чтобы вернуть прежнюю Летту. Ту силу и красоту, без которой в мире стало пусто. Как хотелось, чтобы она снова укрыла его под своим крылом. Только от крыльев тоже мало что осталось. Он бы уже позвал Наримана, даже рискуя собственной жизнью. Но сначала нужно успокоить и подготовить маленькую птичку. Наримана она тоже не помнит и может испугаться ещё сильней.
«Летта, – пальцы нежно коснулись внутренней стороны крылышка, перебирая и лаская тонкие лепестки плазмы, защищающие тельце. – Это твоё имя. Леттариона Ивер Оррест. Ты феникс, архонта правящего рода мира Альвирон и… моя жена, мать моих будущих детей. Ты беременна от меня, у нас будет двое деток. О них я и думал. Надеялся, что ты вспомнишь. Но травмы слишком серьёзные. А я… просто Веймар. Альтерский болван, раз такое допустил. Ты… пострадала, спасая меня и мою семью, я в неоплатном долгу перед тобой»
Веймар склонил голову, как перед Альтеррой, открывая все чувства, мысли, душу. Но что толку, если она не в силах прочитать. Лишь ощутить ментальный фон, его искренность и безграничную любовь.
Птица замерла, пытаясь осмыслить то, что не укладывалось в пернатой голове и расколотой сфере сознания. Фасетчатые глаза цвета пламени и янтаря смотрели на него не мигая, в упор. Она была целиком и полностью в его руках, его власти, только он увяз в ней ещё сильней и бесповоротней. Он не смог бы сопротивляться, даже если она решит его убить. Скорее сам покорно склонит голову под её удар. Только она никогда, ни за что его не нанесёт. И они оба это знали.
Летта неуверенно опустила голову на его колени, отдаваясь его рукам, воле и защите.
«Только не убивай детей. И не отнимай их у меня. Лучше сразу убей, только не добивай… так».
Веймар впервые видел, как плачет птица. Тихо, беззвучно, почти незаметно, если не смотреть в глаза. Быть слепым. Не видеть её боли. Ничем не отличимой от его, от любого из них. Настолько сильной и безграничной, так ранившей сущность, что никакая амнезия не позволит забыть.
У неё отнимали детей. Убивали детей. Раны, что давно стянулись шрамами, продолжали саднить, сколько бы лет и веков ни канули в Бездны. Веймар ощущал её боль, как свою. Нет, намного больней. Свою он давно научился или преодолевать, или игнорировать, или заливать алкоголем, если иначе не получается. Несмотря ни на какие рокировки. Если она так же чувствовала его… на этом мысль просто замыкало.
Он уже не думал ни о чём. Не анализировал, не рассуждал. Душа, сердце, все чувства рвались к ней. Веймар просто обнял раненую птицу, пытаясь укрыть, спасти от любой боли, любых врагов, бед, страхов, теней прошлого, самой себя. Как она всегда оберегала и укрывала его. Всем сердцем, душой. Всем, что от него самого осталось, и что в нём осталось живым.
Удерживающие сети просто растаяли без следа. Он не собирался удерживать её силой, только достучаться до разума, успокоить и согреть. Птичье тельце вздрагивало в его руках, но не билось, не вырывалось, не шипело и не пыталось жечься. На это у неё просто не было сил, а Печать не позволила бы причинить вред тому, кто её наложил. Но Летта не обжигала его вовсе не из-за бессилия или страха обратного удара. Бессознательно она продолжала его любить и доверяла ему, хотя сознание плавало в тумане, борясь с волнами смятения, страха и растерянности. Он чувствовал сквозь тонкую ткань рубашки тепло ее кожи и учащённый стук сердечка. Под которым она носит две маленькие жизни. Он уже безусловно любил их, как своё общее с Леттой продолжение в будущее и продолжение их любви.
"Вы – моя семья, самое дорогое, что у меня есть. Счастье моё заплутавшее, – прошептал Веймар в её взъерошенные пёрышки. – Клянусь беречь вас больше собственной никчёмной жизни, которая без вас мне и не нужна вовсе. Клянусь, что никогда намеренно не обижу, не причиню зла и сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Со мной или нет – уже второстепенно, но очень надеюсь, что со мной. Доверься мне, дай шанс просто помочь. Не улетай и не бойся меня, какие бы страшилки ни полезли из глубинной памяти. Вместе мы справимся с чем угодно. Ты мне веришь?”
Птица впервые открыто подняла на него взгляд, медленно кивнула и обвилась вокруг его шеи, будто вплелась в кристалл его ауры и опустила голову ему на грудь. Веймар не знал этого жеста и как на него реагировать, но чувствовал, что нельзя её отталкивать или делать резкие движения. Прислушавшись к ощущениям своей высшей частью и даром Творца, он интуитивно понял: лишившись памяти, она просто изучает его и пытается прочувствовать телом. Память тела никуда не исчезла, просто нарушены связи тела и сознания. Теперь Летта инстинктивно их восстанавливала. Судя по ощущениям и жутковатой обыденности её действий, далеко не впервые. Он боялся пошевелиться, чтоб не нарушить это хрупкое равновесие. В горле встал ком, а глаза что-то резало, как дым. Нестабильная плазма слепит, так бывает.
– Инопланетный родственник, – не солгал, но и не договорил Веймар. Не время. Степень их родства Иола скорей всего примет за шутку, а ему пора приводить в сознание внучонка, чтобы не повторять каждому одно и то же по отдельности.
Альтерец так же накрыл ладонью лоб мальчишки, включая сознание мягкими импульсами.
– Просыпайся, Рэйен, – тихонько позвал глава рода, с удивлением отмечая, что ребёнок сопротивляется. Рэй не хотел просыпаться и возвращаться в реальность, где его ждала только боль, страх, пытки и одиночная камера, выложенная серым камнем, который делает так больно. Ребёнок хотел просто вернуться в цветные сны, где его обнимала живая мама и улыбался живой отец, бабушка пекла сладкие лепёшки, дед рассказывал про далёкие миры выше звёзд, и даже противная сестра играла с ним, пела песенки и читала добрые смешные сказки. Но чей-то настойчивый голос тянул его из чудесных снов обратно в кошмар. Сознание Рэя категорически отказывалось добровольно возвращаться в тело, наоборот пыталось уйти ещё глубже, в кому. Веймар не понимал, откуда в этом тщедушном изможденном тельце такая сила и воля.
Здесь не было эсфаэлита, сдерживающего и поглощающего дар, ничто не могло удержать Рэя, решившего уйти от страданий и не возвращаться. Даже если для этого придётся уйти из жизни. Веймар похолодел, вспомнив, как так же, на его глазах, уходили некоторые Видящие, потерявшие разум, смысл и желание жить. Как было с Элиссой, причём по его вине, хотя он не знал подробностей. С Рэем было похоже, но… иначе. Воле предка противостояла хрупкая, но отчаянная и отчаявшаяся воля… маленького, но Творца.
Веймар ещё мог вытащить его силой, просто потому что сильнее, опытнее и выше рангом. Но не хотел начинать знакомство с несчастным ребёнком с магического насилия. Летта бы непременно нашла другой способ, и нашла… Почему за эмоциями он почти забыл, чему научился в Альвироне, и даже о своей привычной хитрости и коварстве… Пусть хоть раз послужат чему-то достойному, благу семьи, а не дурацким амбициям, интригам, грязным играм и болотной возне вокруг иллюзии под названием «власть». Веймар уже сознательно соединился с той, высшей частью себя и даром, расширяя сознание до чистого восприятия Творца. С каждым разом это становилось привычнее и проще. Как в родное месторождение спуститься. С позиции Творца задачка решалась элементарно, а решение пришло само. Как откровение, озарение и чистое знание.
– Инара, возьми его за руку и позови домой, как в детстве, на сладкие лепёшки и варенье. Бабушку он точно послушается, упрямец такой. Весь в меня, – Веймар ласково погладил пацанёнка по растрёпанным вихрам.
Инара присела рядом с внуком, грея в сухоньких морщинистых ладонях холодные руки. Она ничего не понимала, но многое ощущала, интуитивно. Из выцветших глаз покатились слёзы.
– Внучек, вернись к нам, пойдём домой. Я целую гору лепёшек напекла, и ещё напеку. Сладких, как ты любишь. А хочешь, пирог будет? С вареньем. Не расстраивай бабушку, у нас с дедом… дедами… никого кроме вас с Олой нет.
Ресницы дрогнули, а маленькая ручонка судорожно сжала узловатые бабушкины пальцы. Фиолетовые глаза медленно открылись и изумлённо расширились.
– Бабушка… бабулечка… Деда? И ты, Олка… Это правда вы, я не сплю? И пирог будет? С вареньем…
– Правда, правда. Мы… конечно с вареньем, – Инара украдкой вытерла слёзы счастья и облегчения.
– Ба, ну почему ты плачешь? Из-за него, что ли? – Рэй бросил на Веймара опасливый, настороженный взгляд.
– От счастья, внучек. От счастья.
Парнишка отвернулся от незнакомца и прижался к бабушке, стараясь не всхлипывать и не реветь. На Веймара он старался лишний раз не смотреть, как маленький зверёк старается не привлекать внимания хищников и тем более, не смотреть им в глаза. Явно чувствовал Силу и себе подобного, но не понимал, что именно чувствует. Сравнить он мог только с эсфаэлитом, и сравнение оказывалось не в пользу альтерца. Но мальчишка был хотя бы адекватен, жив и в безопасности. Откуда ощущение паники?
– Бездна… Летта!
***
В бесконечном чёрном ничто не было времени.
Не было пространства.
Не было боли, страха, радости, тревог, тоски... Ничего не было. Бесконечные пустые нули и бездонная мгла. Атомы сознания Летты, растворённые в пустоте небытия, застыли в абсолютном покое. Впрочем, Леттой эта квантовая пыль уже не являлась. Просто редкие флуктуации, тени от теней, квантовые сны Бездны. Пока мощный импульс извне не расколол эти сны, встряхнув Бездну до самого основания. Импульс воли.
Чернильную мглу прошил ослепительно яркий свет, ударивший по фокусам восприятия, как прожектор. Всё вокруг стало бешено вращаться и раскручиваться в спираль, стягивая разрозненные пылинки кружевами серебристых паутинок. Тело Летты подбросило на кровати и выгнуло дугой, почти разрывая удерживающие плетения. Значит, у неё есть тело. Слабое, но вполне физическое. Она каждой частицей ощутила на себе эту силовую сеть. Поймана, связана. Кто, за что, почему и зачем? Что произошло? Память безмолвно клубилась густым туманом. Открывать глаза было откровенно жутко. Но она их хотя бы ощущала. Значит, у неё есть глаза. Это тело двигается, дышит, чувствует. Оно живое, даже не болит. Но как чужое. Лоскутное одеяло. Старая жиденькая подушка, с торчащими отовсюду ободранными перьями.
– Кто я? – Летта, стараясь не скатиться в позорную панику и абстрагироваться от пут, лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь. Но память упорно молчала, затянутая этим проклятым туманом. Даже собственное имя вспомнить не получалось. А позорная паника подступала всё ближе, накатывала волнами ужаса.
Летта инстинктивно сделала пару медленных глубоких вдохов, переключая внимание на тело. Волны отступили и улеглись, постепенно затухая, от животного страха до небольшого дискомфорта. Ощутив, что снова контролирует свои эмоции, она неуверенно открыла глаза. Взгляд упёрся в обычный белый потолок, стену под светлое, почти сливочное дерево, украшенную горным пейзажем, край массивного книжного шкафа. Рядом тихонько потрескивал камин, слегка разгоняя то ли предрассветный полумрак, то ли густеющие вечерние сумерки. И горьковатые тени на лице мужчины, стоящего напротив. Будто и хотел, и не решался подойти ближе.
– С возвращением, любимая, – мужчина осторожно сделал шаг, не отпуская взгляда четырёх расширенных зрачков в тонких ободках янтаря. – Да, не решался. Не хотел напугать ещё сильней, работал на расстоянии. Но ты и сама неплохо справлялась, я только чуть-чуть помог.
Летта дёрнулась, пытаясь вырваться из западни. Так же инстинктивно. Он что, мысли читает?
– Простите, но вы кто такой и зачем меня… поймали? – увидев, что незнакомец подошёл совсем близко, Летта испуганно забилась и по-совиному зашипела на него, поспешно трансформируясь в птицу.
Птица попыталась распушиться и расправить израненные, непослушные крылья. Не смогла. Лишь резко щёлкнула на него клювом, с предупреждающим металлическим лязгом. Не подходи.
Феникс не просто была напугана – она инстинктивно защищала своё гнездо и потомство. Поэтому сама пыталась напугать, отогнать. Веймар достаточно узнал этих птичек и понимал, что они вовсе не безобидны. Но и уйти, бросить её одну в таком состоянии не мог. Она ранена, ей нужна помощь и поддержка, пусть хоть исшипится. Что бы ни произошло, они должны быть вместе. Если она так легко прогонит его от гнезда – больше не подпустит. И ни за самца, ни за отца считать не будет.
Альтерец, стараясь не делать резких движений, сел на кровать рядом с ней, ненавязчиво коснулся крылышка, без слов передавая импульсы нежности, любви и заботы. Птичка встопорщила перья и снова зашипела, но без энтузиазма и попыток заклевать нахала. Она ничего не помнила, в глазах и памяти стоял плотный туман, но энергии Летта чувствовала. А её тело помнило его прикосновения и верило его рукам.
«На вышестоящего шипишь, негодница, хулиганская задница с крылышками? Я не желаю тебе зла. Наоборот, хочу помочь, – Веймар нежно погладил сгиб крыла кончиками пальцев, плавно переходя на спинку. – И сети сниму, если пообещаешь выслушать и не делать глупостей. Я и поставил их только для того, чтобы ты неосознанно не натворила чего, о чём мы оба пожалеем. Попробуешь улететь на нетвёрдых переломанных крыльях – можешь и разбиться. Растратишь силы на побег, уронишь потенциал, с телепортацией не сладишь – сама погибнешь и убьёшь двоих малышей. А я не Видящий, не хрономаг. Могу и не успеть. Поэтому так… подстраховался. Но ты не в плену, не в клетке. Ты дома, в безопасности. Я больше никому не позволю тебя обидеть или сделать больно. Превратись обратно в девочку, не бойся. Птичка замечательная, я и такой тебя люблю, но слишком много энергии уходит. А ты сейчас совсем слабенькая»
Веймар не использовал никакого языка. Просто мысли, мыслеформы и мыслеобразы, связанные с чувствами. Они доходили до изувеченного разума лучше любых слов. Птица смотрела на него настороженно, недоверчиво, но слушала внимательно. Контуры тела временами расплывались и шли рябью. Принять гуманоидную форму она пока не решалась. Веймар уловил осколок отвратительного воспоминания, которое не помнило её сознание. Но оно гравировкой отпечаталось на сущности и намертво проросло в инстинкты. Птицу могут убить, продать кому для забавы или держать в клетке, а с девушкой могут сделать вещи намного хуже.
«О каких детях ты говоришь? Кто ты? И кто я? Что вообще произошло?» – крылатое существо неловко укрыло беззащитное тельце остатками крыльев и склонило голову к плечу, ожидая ответа.
Мимики у птицы не было, но во взгляде стоял немой вопрос. Она почти успокоилась, мыслила и вела себя вполне адекватно. За исключением полной амнезии. Обширное повреждение структуры вызвало разрывы и спутанность квазинейронных связей, с таким же обширным повреждением памяти. Лишившись воспоминаний и своей личной истории, она потеряла и часть себя. Очень важную, несущую часть мультиличности. От неё почти ничего не осталось. Структурная травма оставила от Летты какую-то тень. Веймар уже мог такое диагностировать, но с этим делать, как лечить – не представлял. Но был уверен в одном: он сделает всё, чтобы вернуть прежнюю Летту. Ту силу и красоту, без которой в мире стало пусто. Как хотелось, чтобы она снова укрыла его под своим крылом. Только от крыльев тоже мало что осталось. Он бы уже позвал Наримана, даже рискуя собственной жизнью. Но сначала нужно успокоить и подготовить маленькую птичку. Наримана она тоже не помнит и может испугаться ещё сильней.
«Летта, – пальцы нежно коснулись внутренней стороны крылышка, перебирая и лаская тонкие лепестки плазмы, защищающие тельце. – Это твоё имя. Леттариона Ивер Оррест. Ты феникс, архонта правящего рода мира Альвирон и… моя жена, мать моих будущих детей. Ты беременна от меня, у нас будет двое деток. О них я и думал. Надеялся, что ты вспомнишь. Но травмы слишком серьёзные. А я… просто Веймар. Альтерский болван, раз такое допустил. Ты… пострадала, спасая меня и мою семью, я в неоплатном долгу перед тобой»
Веймар склонил голову, как перед Альтеррой, открывая все чувства, мысли, душу. Но что толку, если она не в силах прочитать. Лишь ощутить ментальный фон, его искренность и безграничную любовь.
Птица замерла, пытаясь осмыслить то, что не укладывалось в пернатой голове и расколотой сфере сознания. Фасетчатые глаза цвета пламени и янтаря смотрели на него не мигая, в упор. Она была целиком и полностью в его руках, его власти, только он увяз в ней ещё сильней и бесповоротней. Он не смог бы сопротивляться, даже если она решит его убить. Скорее сам покорно склонит голову под её удар. Только она никогда, ни за что его не нанесёт. И они оба это знали.
Летта неуверенно опустила голову на его колени, отдаваясь его рукам, воле и защите.
«Только не убивай детей. И не отнимай их у меня. Лучше сразу убей, только не добивай… так».
Веймар впервые видел, как плачет птица. Тихо, беззвучно, почти незаметно, если не смотреть в глаза. Быть слепым. Не видеть её боли. Ничем не отличимой от его, от любого из них. Настолько сильной и безграничной, так ранившей сущность, что никакая амнезия не позволит забыть.
У неё отнимали детей. Убивали детей. Раны, что давно стянулись шрамами, продолжали саднить, сколько бы лет и веков ни канули в Бездны. Веймар ощущал её боль, как свою. Нет, намного больней. Свою он давно научился или преодолевать, или игнорировать, или заливать алкоголем, если иначе не получается. Несмотря ни на какие рокировки. Если она так же чувствовала его… на этом мысль просто замыкало.
Он уже не думал ни о чём. Не анализировал, не рассуждал. Душа, сердце, все чувства рвались к ней. Веймар просто обнял раненую птицу, пытаясь укрыть, спасти от любой боли, любых врагов, бед, страхов, теней прошлого, самой себя. Как она всегда оберегала и укрывала его. Всем сердцем, душой. Всем, что от него самого осталось, и что в нём осталось живым.
Удерживающие сети просто растаяли без следа. Он не собирался удерживать её силой, только достучаться до разума, успокоить и согреть. Птичье тельце вздрагивало в его руках, но не билось, не вырывалось, не шипело и не пыталось жечься. На это у неё просто не было сил, а Печать не позволила бы причинить вред тому, кто её наложил. Но Летта не обжигала его вовсе не из-за бессилия или страха обратного удара. Бессознательно она продолжала его любить и доверяла ему, хотя сознание плавало в тумане, борясь с волнами смятения, страха и растерянности. Он чувствовал сквозь тонкую ткань рубашки тепло ее кожи и учащённый стук сердечка. Под которым она носит две маленькие жизни. Он уже безусловно любил их, как своё общее с Леттой продолжение в будущее и продолжение их любви.
"Вы – моя семья, самое дорогое, что у меня есть. Счастье моё заплутавшее, – прошептал Веймар в её взъерошенные пёрышки. – Клянусь беречь вас больше собственной никчёмной жизни, которая без вас мне и не нужна вовсе. Клянусь, что никогда намеренно не обижу, не причиню зла и сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Со мной или нет – уже второстепенно, но очень надеюсь, что со мной. Доверься мне, дай шанс просто помочь. Не улетай и не бойся меня, какие бы страшилки ни полезли из глубинной памяти. Вместе мы справимся с чем угодно. Ты мне веришь?”
Птица впервые открыто подняла на него взгляд, медленно кивнула и обвилась вокруг его шеи, будто вплелась в кристалл его ауры и опустила голову ему на грудь. Веймар не знал этого жеста и как на него реагировать, но чувствовал, что нельзя её отталкивать или делать резкие движения. Прислушавшись к ощущениям своей высшей частью и даром Творца, он интуитивно понял: лишившись памяти, она просто изучает его и пытается прочувствовать телом. Память тела никуда не исчезла, просто нарушены связи тела и сознания. Теперь Летта инстинктивно их восстанавливала. Судя по ощущениям и жутковатой обыденности её действий, далеко не впервые. Он боялся пошевелиться, чтоб не нарушить это хрупкое равновесие. В горле встал ком, а глаза что-то резало, как дым. Нестабильная плазма слепит, так бывает.
